Геройские монологи

      Истерический смех рвётся наружу, разрывая грудь. На глаза наворачиваются слёзы, и солёные реки текут по щекам. Сердце сжимается в груди так, словно чья-то сильная рука безжалостно стискивает пальцы. Прочная оболочка никак не лопается, и вместе с кровью по всему телу разбегается боль. Не столько реальная, сколько фантомная, но это едва ли имеет значение.       Настроение меняется медленно, но в то же время стремительно. Благодушное спокойное расположение духа тает словно утренний туман. По нему остаётся одно лишь уныние — глубочайшее и непреодолимое. Бездна, что расходится всё больше и больше в стороны, разверзая под собой чёрную пасть бездонной пропасти.       Уныние порождает меланхолию и апатию настолько сильные, что мир вокруг натурально теряет все краски и какой-либо смысл. Бытие абсолютно бессмысленно; бремя неподъёмно. Да и зачем его поднимать, если всё равно каждый раз всё заканчивается одинаково? Сколько бы он ни пытался, что бы он ни делал — исход всегда один. Его просто не принимают. Он слишком слаб и мягок; он так и не смог добиться уважения. Чего он вообще смог добиться?..       Менан выдыхает судорожно. Пустой взгляд останавливается на точке под потолком. Сейчас он как никогда чувствует, как же тяжко. Как же он устал. Как же ему всё надоело. Какое же он… ничтожество.       На задворках ускользающего, сопротивляющегося сознания вяло копошится мысль. Вопрос и слабое удивление: и с чего он вдруг так раскис? Трудные времена требуют от него собранности, и Менан тщательно прятал слабость за семью печатями своей души. Он не бежал от проблем, принимал их и стоял против них. Что же случилось сейчас?       Тёмные эльфы — мастера в изготовлении и использовании ядов самого разного толка. Менан, конечно, знает об этом не понаслышке. Мелькающая в голове мысль заставляет губы изогнуться в кривой усмешке, и горький смех рвётся наружу. Конечно… ему стоило предвидеть такое развитие событий… Весьма очевидное и простое, в общем-то. Яд в вине… Это так вульгарно и грубо, ну. Он и не подозревал, что собратья настолько презирают его.       Тоска мелькает в пустом взгляде и гаснет. Сердце сжимается ещё сильнее — вот-вот и лопнет, разлетится кровавыми ошмётками. Уж лучше так, чем осознавать. Чем чувствовать. Ведь Менан вовсе не дурак, пусть окружающие и считают иначе. Не так уж и сложно догадаться, кто подлил отраву в любимое вино главы кланов. Кто подал его ему и в чьих глазах таилась бесконечная вина и боль. Такая же, какая теперь фантомными иглами пронизывала тело Менана, выливаясь наружу солёными реками слёз. — Неужели я настолько сильно разочаровал тебя, мой друг? — смех и слёзы рвутся наружу, и голос Менана, обращённый в пустоту, надламывается, разбиваясь словно хрустальная ваза. Разлетается осколками, и их уже никому не дано склеить воедино.       Тоска и разочарование, меланхолия и апатия чёрными водами смыкаются над головой Менана. Руки его опускаются, и всякое желание бороться растворяется в этой воде. Течение её уносит их прочь вместе с желанием жить, и существование теряет последний смысл. Уж если от него отвернулся самый близкий друг, что был ближе, чем друг, то о чём может идти речь? Зачем ему бороться, если результат приведёт его на самое дно и похоронит там?       Яд растекается по венам, усиливая бездну разочарования и бессмысленности. Кто Менан такой, чтобы бороться с ними? Кто он такой, раз даже лучший друг пошёл на такой отчаянный шаг? Его существование абсолютно бессмысленно и не стоит даже ломаного гроша — зачем тогда терзаться и терзать других?       Менан балансирует на опасной грани. Но кинжал в его руках не дрожит. Точка невозврата пройдена, и Менан делает последний шаг.