Геройские монологи

      Тихо шуршат лёгкие одежды, заглушая беззвучные шаги. Менану не сидится на месте, и он в задумчивости скользит по коридорам укреплённой цитадели, словно пытаясь вырваться из заточения. Минует переходы и лестницы, стараясь ни с кем не пересекаться, выходя на небольшой открытый балкон практически на самой вершине замка.       В подземельях не дуют ветра, гнущие деревья к земле, но на этой площадке магическим образом всегда ветрено. Островок забытой жизни поверхности — и Менан делает глубокий вдох, прикрывая глаза и улыбаясь. Ни для кого не секрет, что младший из сыновей Туидханы скучает по былым временам и благодати Силанны.       Отрешённый мистик, пропадающий в глубинах леса — таким Менан был когда-то. Удивительными были хитросплетения судьбы, отобравшей у него всё, но всем же наградившей взамен.       Он никогда не стремился к власти. Он был умён и проницателен, но предпочитал держать это при себе. Не лезть туда, куда его не просили, ведь власть и интриги никогда не интересовали его. Силсай за это в презрении выплёвывал «слабак». Мать и придворные смотрели со странной смесью жалости и разочарования. Его всегда недооценивали. Но в пору своей юности Менан считал, что ему незачем доказывать обратное.       А потом стало слишком поздно.       Жизнь будто догорает, разливаясь багрянцем заката. Война и бегство обращаются бесконечностью ночи, в которой даже не видно звёзд. Менану приходится стать твёрже и вмешаться в то, от чего он так старался держаться подальше. Сначала возглавив клан, а потом и целый народ. Он никогда не хотел этого, но судьба приняла непростое решение за него. Но разве мог он, Менан, справиться с такой ответственностью?..       В подземельях не бывает света, в них не видно неба и звёзд. Мрак вечной ночи, но Менан в меланхоличной надежде поднимает голову, вглядываясь в тёмные каменные своды. Надежды на возвращение растворяются призрачными миражами, и лишь Маласса и Силанна знают, как скучает младший принц по лесной благодати. Интересно, сможет ли он когда-нибудь ощутить её вновь?       Кланы недовольны им. Медленно, но верно зреет их ненависть, настаивается, словно вино, выдержанное годами. Из простого неудовольствия, слабых отголосков ропота вырастает жгучий гнев, который в любой момент выплеснется наружу. С каждым днём ядовитые капли наполняют чашу, и что бы Менан ни делал, осушить её и перекрыть поток он не может. Слишком слаб, хоть и старается изо всех сил — кланы чувствуют его слабость, и их это не устраивает.       Для них было вполне ожидаемо, что в конце концов он провалится. Даже не столько потому, что как правитель не знает, что делать, сколько потому, что народ изначально не воспринимает его, и правление его с самого начала было обречено, как бы ни старался он сделать всё для обратного. И постепенно Менан перестал стараться. Он устал слишком сильно. Он не может быть тем, кого так упрямо отвергают другие. И никто из них так и не захотел заглянуть глубже и просто дать своему вождю шанс.       Он вздыхает, чувствуя усталость. Внутренний стержень твёрд лишь настолько, чтобы не дать ему сломаться. Острого ума слишком мало для того, кто напрочь лишён амбиций, и рано или поздно время придёт. Кланам нужен будет лишь повод, незначительная искра, и тогда Менану не хватит сил удержать разгорающееся пламя под своим контролем. А захочет ли он вообще делать это?       Менан был обречён — он и сам это знал. Но мысли о смерти не вызывают ни страха, ни паники. Наверно, он даже ждёт её, ведь он слишком устал. Наверно, он даже будет рад ей, и лишь одно печалит его и вызывает тоску: ещё хоть раз, но он хотел бы ощутить лесную благодать почти забытой родины. Вновь ощутить утраченную Гармонию и воздать Силанне последнюю молитву — и смерть дарует ему такую возможность.       Он наконец-то дома.