Геройские монологи

      Смутное беспокойство легко касается плеч. Словно ласковый любовник, скользит, обнимая, тревога, и Менан хмурится, глядя перед собой. Когда он остаётся наедине с собой, мысли наводняют его голову, и вождь не может от них ни отмахнуться, ни прогнать подальше.       Лёгкая поступь разгоняет застывший в кабинете воздух. Менан незаметно для самого себя бродит из угла в угол, словно загнанный зверь, отрешённо глядя куда-то вперёд. В конце концов замирает у окна и задумчиво смотрит наружу, но на самом деле углубляясь в тёмные лабиринты собственной души и разума.       Он чувствует себя не на своём месте. Чувствует, будто забывает и упускает что-то чрезвычайно важное. Чувствует себя иноземцем, самозванцем, по ошибке возглавляющим тёмных эльфов. Разве должен был он стать их правителем? Или где-то здесь скрывается, как безликий в тенях, какая-то ошибка и подвох?       Младший из близнецов Туидханы — младше него только Эруина, рождённая матерью от Салвина — перед ним всегда был Силсай. Вспыльчивый, заносчивый, жестокий Силсай, старший и во всём первый. Он всегда чётко и ясно давал брату понять, кто из них двоих главный и кому достанутся бразды правления после матери. Менан и не претендовал. Был рад, ведь власть — это такая большая ответственность, которой он никогда не желал, сомневаясь в том, действительно ли он способен её вынести. Судьба, однако, распорядилась иначе.       Когда Силсай связался с демонами и был побеждён, от него отвернулись все. Никто из уставших и разбитых тёмных эльфов не хотел видеть своим вождём демонопоклонника. От одного рабства они сбежали под землю не для того, чтобы попасть в рабство иное. А потому вопрос не стоял, и с молчаливого согласия и одобрения каждого владыкой стал именно Менан. Как странно, что он совершенно не помнит этого...       Он хмурит рыжие брови, замирая неподвижной изящной статуей перед окном. Поток мыслей неспешно течёт своим чередом, и Менану чудится, что что-то невероятно важное снова ускользает сквозь его пальцы. Какой-то кусок мозаики, которого не хватает для того, чтобы картина выглядела завершённой и целостной. Почему он не помнит, как был провозглашён вождём? И почему ему всё время кажется, что он чужой на этом высоком посту? Как будто вчера он был простым колдуном, а проснувшись сегодня, обнаружил себя владыкой. Почему?.. — Тебя не готовили к бремени власти, — прохладные ладони Соршана осторожно касаются напряжённых плеч, и Менан вздрагивает от неожиданности. На его губах тут же появляется мечтательная мягкая улыбка, и он доверчиво расслабляется. — Ты как всегда удивительно тих, мой друг, и также удивительно проницателен, — мягкий смех звенит перезвоном хрусталя, но острый внимательный взгляд замечает печальную тень в чужих глазах. — Ты мягок, Менан, — слова Соршана резонируют с его собственными мыслями, и улыбка Менана становится одновременно виноватой и тоскливой. — Ты — младший из близнецов Туидханы. Ты не должен был становиться правителем — потому ты чувствуешь себя самозванцем на месте, которое по праву перешло к тебе.       Соршан говорит то, что Менан и сам знает; то, что он желает услышать. Но в ярких синих глазах он читает неясную грусть, отчего упрямо кажется, что Соршан знает гораздо больше, чем говорит. Помнит что-то такое важное, что сам Менан почему-то забыл. — Чего ты не договариваешь, друг мой? — он прищуривается, пристально всматриваясь в уставшее лицо напротив, и Соршан улыбается почти правдоподобно. — Мне нечего скрывать от тебя, — качает головой, прикрывая глаза и чуть опуская голову. — Ты же знаешь, Менан, что с тобой я честен.       Соршан правдив лишь наполовину, и Менан вздыхает, отворачиваясь обратно к окну. Вновь задумчивым взглядом смотрит вдаль, словно пытаясь найти в ней ответы на вопросы. Но даль молчит; молчит и Соршан. Молчат и мысли Менана, и он прикрывает глаза, вздыхая. — Наверно ты прав, — в конце концов тихо резюмирует он, и Соршан ободряюще тепло улыбается. — Мне всё ещё нужно время, чтобы привыкнуть. — Ты справишься, — ещё одна ложь, но Менан не заостряет на ней внимания. В конце концов, он всё равно не в силах что-либо изменить, а потому...       Да будет так.