Геройские монологи

      Боль поглощает с головой, топит в себе, не давая вдохнуть. Её так много, что она заполняет собой всё пространство, и лишь какие-то невиданные, первобытные инстинкты ведут Менана вперёд, позволяя ориентироваться вокруг. Пока внутри всё разрывается, а в голове бьют тяжёлые кузнечные молоты, заглушающие звуки. Отречение даётся Менану очень тяжко, но это цена, которую он обязан заплатить.       Он терпит, хотя боль невыносима. Растягивается днями и неделями, медленно рвёт мышцы и выворачивает суставы, ломая кости. Но Менан не может дать слабину, не тогда, когда они и без того балансируют на тонкой грани. А потому он запирает боль глубоко внутри самого себя и делает вид, что ничего не происходит, улыбаясь даже почти искренне, а не мучительно болезненно.       Однако пытка с каждым днём становится всё невыносимее. Глаза подводят его, и Менан натурально двигается вслепую. Смотрит на собеседников и не видит их, да и почти не слышит за стуком крови в висках и звоном мигрени, от которой кажется лопнет голова, в ушах. Его священные татуировки набухают по всему телу, пульсируют ядовитой кровью, текущей по жилам и разъедающей их, словно самая сильная кислота. Но Менан должен терпеть и скрывать свою боль, ведь он силён, а на нём лежит ответственность не только за самого себя... — Брат? Ты в порядке? — голос Раилага пробивается откуда-то издалека, хоть он стоит совсем рядом, только руку протяни. — Выглядишь даже бледнее, чем обычно, — странно, что именно он и обращает на это внимание, и Менану хочется обессилено рассмеяться и плакать. — Я в норме, — вместо этого он лишь вымученно улыбается, качая головой. Чувствует на себе недоверчивый взгляд, но не в правилах Раилага лезть туда, куда его не приглашают. Да и не то чтобы ему действительно хотелось это делать.       Менан давится нервным горьким смешком, чувствуя на нёбе горько-сладкий привкус металла. Губительная, фатальная слабость настойчиво пытается сразить его, но Менан сопротивляется из последних сил. Никто не должен видеть его в таком плачевном состоянии, даже родной брат.       Но в конце концов он всё же ломается. Гнев Богини слишком силён, и что он, жалкий смертный, может ему противопоставить? Он и без того продержался гораздо дольше положенного, но это не значит, что его наказание будет уменьшено. Наоборот, Богиня гневается лишь сильнее и ломает хребет строптивцу. Ты, что предал меня, пройдёшь через агонию мучительной боли.       Трансформация ломает его образно и почти буквально. Боль становится невыносимой; грохот в ушах не перекрыть ничем; зрение отказывает, и глаза подводят его. Менан горит в лихорадке, пока его кости ломаются и крошатся, а суставы выворачиваются в противоположные стороны. Бесконечность боли, невыносимая тоска и Зов, тянущий обратно — отрекаясь от Силанны, Менан теряет её благосклонность и милосердие. Не смеет более взывать к ней и черпать силу от неё.       Магия сжигает его. Яд плавит сосуды, и чёрно-зелёная, бурая кровь течёт из шрамов-татуировок, прокладывая себе путь наружу. Менан терпит, сколько может терпит, скрывая ото всех свои мучения, но в конце концов боль побеждает его.       Её слишком много. Она заполняет собой всё пространство и самого Менана. И он кричит, пытаясь перекричать грохот в ушах; и тело его извивается, выкручивается, тщетно пытаясь сбежать от боли. Кости трещат, почти ломаясь, мышцы рвутся почти буквально, а суставы выворачиваются в противоположные стороны. Он всходит кровью и болью, выгибаясь над постелью, бессильно мечась по ней, и сжимая побелевшими пальцами простыни. И никто не придёт утешить его и исцелить, ведь приходить-то некому. Слуги в страхе шепчутся за дверью, слыша истошные крики из покоев господина, а братья... Менан надеется, что они так ничего и не узнают, хотя глупо рассчитывать на это.       Он бьётся в агонии, не в силах её унять. Слёзы обжигают щёки, мешаясь с по́том, и ослеплённый, он широко распахнутыми не видящими глазами смотрит куда-то вперёд и вверх, пытаясь увидеть кого-нибудь. Боль достигает своего апогея, и сердце Менана с трудом выдерживает такое давление, лишь чудом не останавливаясь. Оно сжимается, и кажется, что вот-вот его раздавит невидимая сильная рука, и оно разлетится кровавыми ошмётками. И Менан чувствует режущую боль, и вдох застревает в груди вместе с криком и всхлипами.       Давление слишком сильное, боль невыносима и её так много... И он словно замирает в этом бесконечном мгновении, мокрый, взошедший кровью, сгоревший и сломавшийся. И тогда Маласса единственный раз явилась ему, усмиряя безумную ярость своей сестры.       «Дитя отречения, ты с честью прошёл испытания и выжил. Отдай мне свои страдания и раствори во Тьме свою боль и свой страх»       Скользящая Тень укрыла его своим тёмным крылом, забирая жар и боль, и Менан издал глухой стон, чувствуя, как расслабляется тело, затихает грохот в ушах, а перед глазами вновь проступают образы. Он слышал шёпот Малассы, в первый и последний раз, и следовал за ним, позволяя ей увести своё сознание. Всхлипнув, он в мучительном облегчении прикрыл веки, впервые после побега под землю погружаясь в спокойный сон, чтобы проснуться уставшим, разбитым и обновлённым.