Невеста шестиглазого бога

      Оно сидело в углу комнаты. Впивалось глазами, как рыболовный крючок под кожу. Сам Гето не знал, каково это. Но видел однажды. Отец неудачно вытаскивал из губы пойманной рыбы тонкий острый крюк. Рыба дёрнулась. Рука отца тоже. И крючок оказался в пальце. Мужчина тогда грубо вынул железку из плоти, не издав ни звука. Гето впервые начал догадываться, что отец ничего толком не чувствует. Не только по отношению к нему и матери. А вообще ничего. Даже боли.       Но сейчас он ругался. Голос — грубый и низкий — доносился приглушённо из-за закрытой двери. Гето сидел на кровати. Читать у него не вышло. Мешал шум. Поэтому книга о динозаврах лежала в гребнях скомканного покрывала. Гето не мог найти себе место какое-то время. Всё гадал, отпустят ли его с тем высоким человеком в очках. Грозным, как гора Фудзи. Он назвался Ягой Масамичи. Окинул внимательным взглядом Гето, присев на корточки. И ничего не спросил. Будто всё понял. Отец отправил Сугуру в комнату. Ему изначально не нравилась затея пригласить в дом человека, который объяснит супругам Гето, что происходит с их сыном. Но мать настояла на своём, пожертвовав миром и спокойствием в доме.       И вот сейчас они втроём ожесточённо спорили, стоит ли Сугуру ездить на какие-то там занятия к каким-то там людям, которые могут помочь.       Сугуру поморщился.       Именно из-за родителей эта тварь появилась в углу комнаты.       Мать хотела разобраться, что с сыном и помочь ему с «особенностями».       Отец не желал признавать, что с Сугуру что-то не так. Иначе это пятном ляжет на него и его репутацию. Его отпрыск не может быть дефектным.       Оно в углу копошилось, но приближаться не спешило. Гето упорно делал вид, что не замечает бесформенную тварь в нескольких метрах от себя. Непонятная злость на родителей нарастала в его сердце. И она пугала юного Сугуру. Это было неправильно.       — Почему не изгонишь?       Чужой голос раздался сбоку неожиданно.       Гето вздрогнул и повернул голову в сторону открытого окна. Обомлел. Потому что не знал, чьи глаза страшнее — твари в углу комнаты или эти, невообразимо голубые, нечеловеческие, смотрящие на него с наглым любопытством. Гето первый раз такие видел. Мальчишка, которому принадлежали ужасающе красивые глаза, был японцем. Наверняка. Но от волос его, ослепительно-белых, можно было и зрения лишиться. Таких Сугуру тоже ни у кого и никогда не видел. Он и думать забыл про проклятого духа в углу.       Пацан смотрел на него, а потом забавно моргнул и сказал:       — Чёлка.       Сугуру не понял, к чему такой комментарий. Да, он собрал волосы в небрежный пучок, чтобы не лезли в глаза во время чтения. И чёлка действительно выбилась. Но разве это имело хоть какое-то значение? Сугуру был так удивлен, что не заметил, как к голосам родителей и нового знакомого Яги-сана добавился ещё один, прокуренный и суровый.       Мальчик забрался через окно в комнату Сугуру. Легко приземлился на пол. Тварь в углу издала странный звук, похожий на панический писк. Мальчик махнул рукой. И тварь исчезла. Глаза Гето расширились. Пару раз моргнув, он перевёл взгляд на неожиданного гостя в серых штанах из плотной ткани и толстовки с капюшоном. Всклокоченные белые волосы торчали во все стороны. Сугуру мать никогда не позволяла ходить неопрятно.       — Почему не изгонял гадину? Нравилась её компашка? — спросил мальчик.       — Нет, — только и ответил Сугуру.       — А чё тогда?       — А тебе не всё ли равно? — отчего-то резко спросил Гето и тут же смутился.       Если этот невежда ведёт себя так, то зачем ему уподобляться? Тем более, что мальчик изгнал существо одним только взмахом руки. Так буднично и просто, будто пыль с ботинок стряхнул. Это вызвало интерес. Почти как дракон, которым госпожа Куран привлекла его внимание накануне дождливым днём.       — Просто ты вроде… — мальчик наклонил голову вбок, чем напомнил Гето наглого, но любопытного котёнка. — Ты не умеешь, да?       — Не умею.       — Т-ц, тоже мне. А старик и Яга говорили, что ты должен быть сильным. Брехня.       — Кто ты?       — Ты не знаешь меня? — снова удивился мальчик.       Да так, будто Гето должен быть в курсе не только его имени, но и всей биографии вплоть до седьмого колена. Как тех полководцев-самураев, книги про которых стоят у него на полках.       — Раз спросил, значит, не знаю.       — Чудной, — усмехнулся пацан.       Его хмурое, даже немного надменное лицо впервые просияло.       — Я — Годжо Сатору. А тебя как звать?       — Гето Сугуру.       — Ты заклинатель?       — Вроде того.       — А вот и нет. Заклинатели изгоняют проклятых духов.       — И? Это претензия? Упрёк? Я только недавно узнал о… вас… — Гето пока не знал, можно ли себя относить к заклинателям, но этого мальчика точно можно.       Годжо Сатору опешил. Посмотрел на Сугуру настороженно. С ним будто так никто до Гето не разговаривал.       — Какая у тебя техника?       — Не знаю.       — Ты вообще хоть что-нибудь знаешь?       — Да, что хочу тебе вмазать, — очень чётко проговорил Сугуру.       Мама говорила, что драться нехорошо. Отец говорил, что нужно быть сдержанным. Сугуру считал, что за наглость надо платить. Не осадишь наглеца — он навредит сам себе. Похлеще, чем получит в морду. Сугуру уже дрался, когда дети дразнили его. Называли странным. Но решать дело кулаками — крайняя мера, к которой он прибегал. Никогда не доставляй никому неудобств — так правильно.       Годжо вытаращил на него и без того большие глаза. Какие же они у него всё-таки необычные.       — Вмазать? Мне? Ну попробуй, — с вызовом произнёс он.       И улыбнулся. Тоже с вызовом. Гето за свою бытность в детском саду, а потом и в школе повидал невоспитанных и совершенно неотёсанных детей. Он дрался пару раз, за что потом очень влетало. Приходилось учиться стоять за себя другими способами. Или «быть как все». Но такой экземпляр встретился Сугуру впервые. Да, на первый взгляд всё та же наглость, самоуверенность, даже заносчивость. Но что-то подталкивало юный ум Гето делать иные выводы, не спешить рассматривать именно этого мальчишку через призму печального опыта.       Понимание ощущалось на кончике языка. Когда видишь горькую микстуру, сразу возникает знакомые, далекие, не совсем ясные ассоциации. Сейчас было очень похоже. Даже переменное «знакомо» присутствовало. Так же ощущалось общение с Куран-сан, как и вся она — девушку нельзя было рассматривать, опираясь на уже имеющийся опыт.       Но это не мешало Гето захотеть начистить Годжо морду. Или прогнать из комнаты, как нашкодившего наглого кота.       Напряжение между ними вдруг стало ощутимым.       Шаги. Возмущённые голоса стали ближе. Оба мальчика повернули головы в сторону двери. Щелчок. В комнату Гето вошла мать.       — Сынок, я… — она застыла, увидев Сатору.       Тот стоял, как ни в чём не бывало, смотрел на Гето Эну, молодую, но очень уставшую женщину. Мама Гето всегда коротко стригла волосы. Такие же чёрные, как у самого Сугуру.       Сатору смотрел на мать Гето, она смотрела на него. Пока за спиной не раздались шаги ещё одного человека.       — Гето-сан, позвольте, — серьёзный голос разрушил неловкую тишину.       Ещё один беспардонный вторженец в личное пространство. На этот раз поразивший Гето не меньше. Не Яга-сан, другой.       Мать отошла в сторону. И на пороге появился высокий пожилой господин. Если бы лезвие катаны стало человеком — то это был бы он. Сух, широк в плечах, очень высок — выше отца, выше господина Яги — и суров. Пожилой господин окинул взглядом стальных глаз комнату и недовольно цокнул, остановившись на Сатору.       — Т-ц, паршивец, — сказал старик, увидев беловолосого мальчишку. — Вернись в машину.       — Вот ещё.       Сугуру удивился. Такой грубости по отношению к старшим он не позволял себе никогда.       — Знаешь, я верну тебя в поместье без лишних разговоров. И делай, что хочешь, — сказал пожилой господин. — Там ведь наверняка интереснее.       — Загнёшься там от скуки, — недовольно фыркнул мальчишка, скривившись.       — Хотя, может, оно и к лучшему, что не послушался. Не придётся вас знакомить, — и старик посмотрел на Сугуру. — Интересный ты пацан, однако.       — Годжо-сан, — обратилась к старику Эна.       Вот как? Они с Сатору ещё и родственники? Видимо, подобная бестактность и чудаковатость — черта семейная.       — Это ваш…       — Внучатый племянник. Мелкая заноза в заднице, — пояснил старик Годжо.       Его звали Акэторой. И по стечению обстоятельств, он и Сатору оказались в доме семейства Гето. Акэторе надоело ждать Ягу в машине. Старик сразу сказал молодому коллеге, что сколько бы Масамичи ни был убедителен, он ни за что не сможет уговорить семейку не-магов отпустить сына с сомнительными личностями. Он говорил скорее про отца мальчика. И как в воду глядел.       — Опыт не пропьёшь, не прокуришь, как бы я ни старался, — хмыкнул Акэтора, когда Яга сказал ему тихо, что тот был прав.       Отец Гето упёрся и не хотел слушать ни жену, ни разумные аргументы Масамичи в пользу идеи отдать Гето в религиозную школу. Для не-магов у работников техникума были заготовлены шаблоны бесед о том, как можно избежать темы проклятых духов и заклинателей. Не говорить, что их мир совсем другой, нежели привыкли видеть простые люди. Но на отца Гето и это не подействовало. Главным его аргументом было «с моим сыном всё нормально, люди это видят». А то, что Эна пыталась найти причину «странности» Сугуру, списывал на бабские выдумки. Его больше беспокоила чёрная машина, стоявшая у ворот его дома. Что люди скажут, когда её увидят.       — А ты, я погляжу, на голову одарённый, — сказал Акэтора отцу Гето.       — Вы что себе позволяете? — холодно спросил тот.       — Да уж не то, что позволяешь себе ты: загубить собственное дитя. Тебе же человеческим языком объяснили, что могут ему помочь. А тебя ебёт, что люди скажут. Экий ты бесчувственный… человек, — старик явно хотел выразится грубее.       Да только Масамичи посмотрел на него косо. Взглядом дал понять, что слова Акэторы не самый действенный способ уговорить родителей отпустить мальчика с ними. Хотя Эне Масамичи понравился. Он умел внушать доверие, несмотря на то, что местами был грубоват и не менее прямолинеен, чем его пожилой товарищ по ремеслу. Масамичи мог применять куда более дипломатичный подход.       — Я не буду платить полоумным фанатикам, — холодно сказал отец Гето.       — Тебе и не придётся, — усмехнулся Акэтора. — Всё, что должно тебя волновать — это твой пацан, а не мнение людей вокруг или деньги. Им всё равно на чужое горе, а чужую радость они воспринимают, как личный вызов или повод для зависти. Если ты так безразличен к крови от крови своей и плоти от плоти своей, какого хрена заставлял жену рожать?       — Годжо-сан, — не выдержал Масамичи и попытался осадить старика. — Прекратите.       — Прекратить что? Если пацану не помочь… — Акэтора остановился, понимая, что нельзя говорить «познать собственные силы или освоить проклятые техники», а то и правда выставят за дверь. — Разобраться в себе и лепить из него дальше «нормального» ребёнка, хотя он и так нормальный, ты увидишь своего сына в петле или в сомнительной компании. Этого хочешь?       Отец Гето впервые за весь разговор проявил подобие эмоций. Он резко встал со стула, сжав кулаки. Сцепился с Акэторой взглядами. Чуть ли не насмерть.       — Дорогой… — подала голос Эна.       Тот будто ото сна очнулся. Посмотрел на жену. Снова нацепив холодную маску сдержанности, сказал:       — Делай, что хочешь.       Повернулся и вышел.       — Как тебя угораздило родить от такого, уважаемая? — усмехнулся Акэтора.       Эна опустила взгляд в пол, не зная, что ответить.       — Это не наше дело, Годжо-сан, — строго, но уважительно осадил его Масамичи.       — Я вам верю, — сказала тихо Эна.       Что Масамичи, что Акэтора знали — это не вера, это отчаянная попытка схватить за руки ускользающую надежду.       Акэтора вдруг напрягся и фыркнул большим диком котом. Почувствовав, что мелкий паршивец Сатору всё-таки выбрался из машины. Он и не рассчитывал, что мальчуган будет послушно сидеть там, где ему сказали.       Старик поднялся вместе с Эной в комнату сына, чтобы забрать неугомонное шестиглазое дитя.       — Хорошо, что они встретились, — сказал Акэтора. — Он безобиднее щенка.       Если бы старик Годжо говорил совсем уж правду, показывая большим пальцем в небрежном жесте на Сатору, то стоило уточнить — в расчёт надо брать щенка цербера. Для Акэторы такие действительно безобидны. Пока мелкие.       — Эй! — возмутился Сатору.       — Идём в машину, — сказал Акэтора.       Годжо сначала хотел возразить, но потом посмотрел на старика внимательнее. И неожиданно зашагал к Акэторе. Тот пропустил его. Напоследок Сатору глянул на Сугуру, а потом вышел из комнаты. Мальчик проводил взглядом неожиданного юного гостя, а потом и пожилого. Тот закрыл за собой дверь, когда Эна подошла к сыну и присела на корточки у кровати.       Её теплые ладони легли на руки Сугуру.       — Тебя не напугал этот мальчик?       Сугуру покачал головой.       — Нет.       — Хорошо. Иначе я бы… — она замолчала, обдумывая что-то своё.       У неё янтарные глаза, но синяки под ними залегли ужасными полумесяцами. У неё очень чистая гладкая кожа без морщин, но потускневшая.       — Я знаю, что ты очень устал. Но эти господа могут тебе помочь, — сказала Эна. — Я знаю, что говорила так и в предыдущие разы, но… сейчас я уверена. Та девушка, Куран-сан, говорила так убедительно, мягко и в то же время твёрдо. И Яга-сан… Даже Годжо-сан, пусть и весьма своеобразно… Я правда верю, что тебе помогут. Поверишь и ты мне ещё раз?       Сугуру кивнул. Потому, что у него тоже впервые за долгое время появилось чувство — всё будет хорошо. Мальчик начал так думать с момента, как заглянул в глаза Куран Сакуры. Их взгляд не врал.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      — Что Годжо-кун сделал? — переспросила Сакура.       — Залез к пацану через окно.       Сакура рассмеялась.       — А мрачный вы почему такой? Они подрались?       — На третий день, — тяжело вздохнул Яга. — Обоим досталось от Годжо-сана.       — Как мальчик в целом? У него очень необычная проклятая энергия, никогда такой не встречала.       — Я тоже, — сказал Яга. — Годжо-сан учит его теории. Хотя, это больше похоже на сократовский диалог. Гето должен сам познать свои силы. Мы можем только что-то подсказать, где-то подтолкнуть.       — Если бы проклятым техникам можно было у кого-то научиться, жилось бы проще. Хотя… навряд ли. Никто не познает себя лучше, чем ты сам. Мне очень интересно, какая техника высечена у Гето-куна.       — Из-за его проклятой энергии? — спросил Масамичи.       — В том числе. Мне кажется это очень необычным. Личность самого пацана весьма… любопытна. Прожить до стольких лет, и не просто выжить, видя всякую хтонь, но и остаться в… здравом уме, — ответила Сакура.       — Он непростой. Может, поэтому они с Годжо как два тигра на одной горе.       — Это пока. Может, притрутся к друг другу. А если нет, ну, быть небольшой катастрофе. Вам же предстоит их курировать, когда они станут студентами, — сказала Сакура.       — Я чувствую в твоём голосе злорадство.       — Это совсем не так. Просто я вам не завидую. И даже сочувствую.       Масамичи тяжело вздохнул.       — Ты собиралась в техникум. По делам ордена?       — Нет. Хочу навестить старика Годжо. И кое-что спросить, — пояснила Сакура.       В последнее время её одолевали тяжёлые мысли. Про отца, про родовые техники. Про клан, который выродился. Как утверждалось, вовсе не сам. Ему помогли. Сакура только мельком застала дедушку по отцовской линии. Знала из представителей клана только отца. Он много чего не успел рассказать. Поэтому Сакура надеялась, что в архивных записях сестёр найдёт ответы, которые не успел дать Хидэки Куран. После простреленного позвоночника и операции, Сакура начала вспоминать момент из детства. Он мог быть и галлюцинацией на пороге смерти. Но что-то подсказывало — это была вовсе не она. Тело вспоминало дикий, невыносимый жар, словно его поместили в кипящее масло. Горячка пожирала ребёнка, съедала его изнутри. А потом резко тишина. Буря агонии замолкла. И размытый силуэт отца у постели отпечатался в памяти.       Хидэки никогда не сидел с Сакурой, когда ей было плохо. Рядом всегда была только мать.        Сомневаясь в правдивости видений, девушка и хотела спросить у Годжо Акэторы про отца. Они хорошо общались. Акэтора был вхож в их дом.       Сестра Куран шагала по освещённому солнцем коридору храма к комнатам, где обычно отдыхали новоприбывшие роженицы.       — Ты чего замолчала?       — Яга-сан, мой отец… он и правда был жестоким? — спросила Сакура.       Вопрос был задан как-то по-детски трогательно. Яга по ту сторону телефонной трубки не смог скрыть удивлённого кряхтения. Звук-то какой забавный. А за ним молчание.       — Я бы его таким не назвал. Куран-сан был очень серьёзным, даже суровым человеком. Но не жестоким. Я его мало знал. Лучше тебе пообщаться с Годжо-саном. Ты ведь так и хотела?       — Да.       — Тогда лучше… Чёрт возьми, — прервался Яга. — Вот же несносные.       — Разнимайте идите, — усмехнулась Сакура, догадавшись, кого сенсей назвал несносными.       Они распрощались быстро. Сакура завернула за угол.       Лёгкая улыбка пропала. Маска надменного безразличия тут же сковала лицо. Хотя стоило бы добавить и красок ехидства. И пару штрихов превосходства. Потому что общение ей предстояло с человечком очень непростым, не ставящим женщин ни во что. Так уж в их клане было заведено. Даже если заклинательницы там идеальны: красивы, сильны, послушны, то они не более, чем красивая декорация, живое орудие или инкубатор на ножках. По лучшим заветам клана Зенин. А именно глава этого многоуважаемого великого семейства возвышался сейчас над двумя охранницами в чёрных сутанах. Они не пускали Наобито в охраняемую комнату. Он преградил любые пути к отступлению или нападению. И к роженице не могла войти приставленная следить и ухаживать мико. Мико по имени Нано стояла с подносом в руках и хмурилась. Ей мешали делать свою работу. Того и гляди размахнётся и как даст по башке Наобито деревяшкой, которую держит. Если успеет, конечно.       Глава клана Зенин, несмотря на пороки, был очень силён. Ведь одно другое никогда не исключало.       — Нам не велено никого пускать, кроме служительниц храма, — сухо сказала одна из охранниц.       — Буду я слушать бабу, — сказал он. — Пропусти немедленно. Или...       — Или что? — спросила Сакура.       Она подошла ближе, чем привлекла внимание охранниц. Девушка была младше на три года, но выше по статусу. Такое положение дел не всем нравилось. Но с силой и выбором матери-настоятельницы приходилось считаться. Сакура давно была негласным лидером над монахинями-жнецами. В свои-то восемнадцать.       — Или я буду очень сильно недоволен, — сказал Наобито, не оборачиваясь.       — Так вы уже, — протянула Сакура.       Мужчина всё же повернулся к ней. Он напоминал вечно пьяное шальное божество, способное наворотить дел. Свирепость уживалось в нём с ехидством старого лиса, помешанного на желаниях и пороках. Но хитрости и коварства в нём было столько же, сколько алкоголя в последнее время заклинатель в себя заливал.       — Я могу раскидать твоих девок и глазом не моргнув. Пусть пустят к Мию по-хорошему, — потребовал Наобито.       — Если посмеете применить насилие к сёстрам, больше никогда не ступите на земли храма. И вашей семье здесь не окажут радушного приёма, если вообще окажут, — сказала Сакура.       — Думай, кому угрожать, — Наобито не был зол, но был надменен.       — Я не угрожаю, а лишь напоминаю правила. Даже господам из великих кланов положено их соблюдать.       — Да, я знаю, что здесь правят женщины. Кучка любительниц кровавых экспериментов и Камасутры. Или пиздолизок? Кого здесь больше?       — Ваши фантазии весьма примитивны. Проявите креативность, — Сакура чуть приподняла уголки губ. — Или протрезвейте.       — Да, в этом храме правят женщины. А вот что здесь забыла ты? — Наобито оголил зубы.       Он ещё не настолько стар, насколько мог быть. Значит сдохнет не скоро. А жаль. Сакура подумала про это отстранённо, прекрасно понимая, к чему клонит Зенин. Он подошёл к ней вплотную. Разница в росте минимальная, но в плечах он был гораздо-гораздо шире.       — Ответь, сестра Куран, каково это, быть бесполезной для собственного ордена?       Охранницы переглянулись. Нано напряглась, будто в действительности собиралась огреть Наобито подносом по башке. Все знали о Сакуре то, что она узнала недавно. Больно не было. Она никогда не собиралась рожать детей. Но иногда задумывалась, будь у неё сын или дочь, унаследовали бы они технику бога Ачалы? Теперь род Куран навсегда исчезнет с лица земли. И их родовые техники тоже. Недавняя операция внесла в организм Сакуры непоправимые изменения. Детей она иметь никогда не сможет. Будучи адепткой ордена, помешанного на плодородии, генах и силе, считай — выведении идеальной породы, Сакура не принесёт им желанный приплод. Как сделала её мать. Как сделала Амацуки Саяра. Как сделала Годжо Тамаки. И такие, как Наобито, почему-то решили, что сестру Куран, дочку огненного палача, спалившего собственную жену и всю похоронную процессию — это волнует.       — Не ваше дело.       — Не злись, милая. Подумаешь, не сможешь выносить ребёнка, — он указал на её живот пальцем. — Но между ног-то ещё всё работает. Хотя, многие изначально тебя за бабу не держали. А теперь чрево твоё мертво…       — Да как вы… — не выдержала одна из охранниц.       Сакура вежливым жестом показала ей замолчать. А сама не отводила взгляда от Наобито.       — Я непременно поплачу над тем, что вместо возможности выносить ребёнка получила силу и власть. Горькая утрата, Зенин-сама. Такая же горькая, как ваша. Если вы не соизволите уйти…       — То ты меня выпроводишь? Попробуй.       — Ну, что вы. Я уже давно поняла, что с вами, Зенинами, честно нельзя. Поэтому если вы не уйдёте отсюда, на утро всё магическое сообщество от мала до велика будет обсуждать, что от непобедимого Зенина Наобито сбежала молодая любовница, беременная очередным внебрачным ребёнком главы клана. Интересно, когда Наоя вырастет, он их всех убьёт или кого-то оставит в живых? Люди узнают самые грязные и неприятные подробности. Вам-то может быть и всё равно, а вот для Мию-сан… чью жизнь вы испортили. Как это будет для неё?       Зол. Как он сейчас зол. У Сакуры внутри вдруг зазвенело от предвкушения хорошей драки. Но нельзя. Она и так уже нарушает приказ матушки. Та разрешила пустить Наобито к девушке, попросившей накануне убежище у сестёр. Сама же юная Мию умоляла никого к ней не пускать. Тем более бывшего покровителя. Она нервно гладила большой, уродливо разбухший живот. И смотрела на Сакуру воспалёнными от недосыпа глазами.       Суть техники Сакуры — не огонь. И даже не божественные глаза, способные видеть всю мерзость человеческой природы. Сакура — защитник. Как и великий гневный царь Ачала. Она не может терпеть несправедливость, невежество и нечестивость. Она это вырубит, выжжет, вырвет. Для подобной работы техника Ачалы дала ей достаточно орудий — силу, огонь и глаза. Но Сакура была частью системы. Системы немилосердной, под колёсами которой оказывались проявившие слабость, неосмотрительность и, чёрт возьми, благородство.       И как бы ей ни хотелось выжечь Зенину Наобито глаза, как бы ни тянулись руки переломать палец, которым он указывал на её уже «мёртвое» чрево, Сакура не могла этого сделать. Мир магии — не только сама магия, сама материя, заклинатели и проклятые духи. Это ещё и политика.       — Я тебе сердце вырву, — процедил сквозь зубы Наобито.       — Когда протрезвеете, милости прошу, вырывайте. Если найдёте, что, — холодно сказала Сакура.       — На тебя найдётся управа, помяни моё слово. Бешеные суки долго не живут.       — Я учту, — сказала Сакура.       Они ещё какое-то время сверлили друг друга взглядами. Потом Наобито сделал шаг назад. Развернулся и зашагал прочь, кинув напоследок смачное ругательство. Сакура проводила его широкую спину взглядом, а потом кивнула Нано, чтобы та поспешила к Мию в комнату. Та сидела и тряслась от страха. Сакура бы никогда ей не навредила. Ни делом, ни словом. Шантаж Наобито был не более, чем блефом. Но сам Зенин прекрасно понимал, с огнём — а в случае Сакуры буквально — играть нельзя. Блеф может превратиться в истину. А Мию, похоже, была ему действительно небезразлична. Это Сакура видела. Хуже не придумаешь.       Она знала — матушка наверняка не погладит её по голове за несоблюдение приказа.       Так и случилось.       Всего через каких-то двадцать минут Сакура сидела напротив Матери-настоятельницы, сломавшей от гнева дорогую кисэру. Сбоку сидела сестра Кая. Видимо, гадала главе ордена утром.       — Ты, несносная девчонка! Понимаешь, что натворила?       Сакура молчала.       — Так обращаться с главой клана Зенин!       — Как будто вам на него не плевать. Вы уже запустили когти в клан Камо, в клан Годжо и в клан Амацуки. Алчность никого до добра не доводит, — прищурила глаза Сакура.       — Сестра Куран, остановись, — попыталась осадить её Кая.       Матушка прищурила глаза в ответ. Она прекрасно знала, на что Сакура злится. И лучше пусть выплёскивает гнев так, порциями, показывая, что с орденом надо считаться даже таким людям, как Наобито Зенин. Пусть ищет справедливость. А не с неё, с главы ордена спрашивает, какого чёрта та с Сакурой сделала. А сделала она и правда много чего. Ещё в детстве.       — Запомни, если вылетишь из ордена…       — Эномото придушит вас во сне, — сказала Сакура.       — Ты нужна ордену так же, как орден нужен тебе. Не забывай об этом, дитя, — холодно произнесла матушка. — А теперь прочь. Видеть тебя не желаю.       Сакура поклонилась, встала и не задержалась в келье матушки дольше положенного.       — Почему вы терпите её, матушка? — спросила Кая.       — Тебе она не нравится? — вопросом на вопрос ответила настоятельница.       — Я… боюсь непредсказуемости и силы. Её отец был не просто силён, он был и сумасшедшим…       — Заблуждение. Глупость несусветная, — рассмеялась матушка.       — Что? — удивилась сестра Кая.       — Он вовсе не был сумасшедшим. Хидэки Куран был силён, как бог. Он был заклинателем особого ранга. Им должна была стать и Сакура, прямой потомок Ачалы, — матушка достала из рукава кимоно новую кисэру и набила её табаком.       Закурила.       — Почему тогда… — нахмурилась Кая.       — Связующая клятва, — сухо произнесла матушка. — Видишь ли, клан Куран выродился не сам. Раньше он был силён и могуч. Его родовые техники разнообразны. Ядро их проклятой энергии — само ядро бога Ачалы. Кровь в их венах — кровь дракона, что попытался когда-то Ачалу убить. Так говорят. Правда ли это, сейчас уже никто не скажет.       — А на самом деле?       — На самом деле про технику клана Куран известно не так много. Её принято относить к огненным, что в корне неверно. Куран — защитники и судьи, не палачи. Они наделены орудиями. Я не уверена, что их можно назвать приёмами. Это в корне неверно. Инструментами — возможно. Я бы хотела знать больше, да только клан настолько оскудел и утерял свою историю, что осталось довольствоваться крохами. Поскольку технику Ачалы было сложно объяснить, принято относить магов клана Куран — разумеется не всех — к особому рангу. Несмотря на упадок по численности и влиянию, заклинатели там были очень и очень сильны. И вот у Хидэки и моей дорогой принцессы удачи родилась воистину сильнейшая представительница их рода. Да только вот тело её не поспевало за силой. Помню, как Хидэки принёс умирающую в агонии дочь на руках…       — К вам?       — Да, сестра Кая, ко мне. Он был готов на всё, лишь бы помочь дочери. Сакура таяла на глазах. Маленький дракон был не в силах выдержать собственное пламя. И тогда я предложила заключить Хидэки связующую клятву. Я смогу создать сдерживающие печати. Одна из них — кольца супругов Куран. Родовой меч… И сам отец.       — Что? — не поверила ушам сестра Кая. — Но… Сакура может быть…       — Ещё сильнее.       — Но одна уже снята. Куран Хидэки мёртв! — сказала женщина.       Матушка тяжело вздохнула. Она знала, что ни одна из трёх печатей не снята.       — Погадай мне, сестра Кая.       Монахиня подползла чуть ближе, раскрыла бархатный мешочек с нэцкэ. Матушка сунула туда руку. И достала маленькую каменную фигурку бога Ачалы, гневно скривившего огромную клыкастую пасть.       — Вот и ответ, — сказала мать-настоятельница, выдыхая изо рта облако дыма.

—⋆˖⁺‧₊☽◯☾₊‧⁺˖⋆—

      У Годжо Сатору всё всегда получалось. За что бы тот ни брался.       Даже когда был совсем мальчишкой, ему многое удавалось с первого раза. А что не получалось с первого, одолевалось со второго.       Третьей попытки никогда не требовалось. Пока на горизонте не замаячил Годжо Акэтора. Он учил внучатого племянника — принципиально говорил только так — боевым искусствам и кое-какой теории. Потому, что в родовом поместье все за голову хватались. Сатору учиться не хотел. Ему быстро становилось скучно. А учителя, которых нанимал отец, немилосердно раздражали своей сухостью, скупостью и надменностью. Они ничего не могли дать Сатору. Так он думал.       Историю магии он учил через раз, запоминая всё быстро. Это не было для него проблемой. Но некоторые основы просто не казались ему необходимостью. Наставники же думали иначе. Они считались мудрыми и опытными учителями. Но никто даже не пытался совладать с Годжо Сатору. Он — провал в их бессменной карьере проводников юных душ к знаниям.       А по Акэторе Сатору просто не мог попасть. Вот и первая причина, почему мальчик решил продолжить тренироваться с дедом. Техника у старика была простая. Но невыносимо противная. К такой хрен приспособишься. Бьёшь вправо, рука или нога, занесённая для удара, летит влево. И так до бесконечности. Сатору почти раскусил, как сориентироваться в бою против Акэторы, но лишь почти. Поэтому ему было до сих пор интересно.       Жадный до знаний и силы, он продолжал тренироваться с Акэторой. И даже слушал его короткие лекции и интересные байки об изгнаниях, истории магии и некоторых особенностях их клана. Акэтора был одной крови с Годжо, но будто бы с другой планеты. Не такой, как обитатели поместья. Может, поэтому и уехал из Киото. Не вписался. Сатору тоже рад был лишний раз свалить оттуда. На любой вопрос, почему Акэтора решил именно так обустроить жизнь, а не иначе, старик отвечал:       — В Киото воняет.       Сатору хмурился. Не понимал, чем. Пока не понимал. Но одно было ясно точно: старик ему действительно нравился больше кучки остальных учёных дядек, старавшихся строить из себя важных пись.       Акэтора даже в первый день на слова Сатору «не собираюсь у тебя тренироваться» сказал:       — Ну и пожалуйста. Я хоть покурю спокойно.       И действительно закурил.       — Но я бы на твоём месте подумал, стоит ли возвращаться в Киото. Или можно насладиться свободой и вдоволь полазить по незнакомой, но интересной местности.       Старый плут.       А потом они начали тренироваться, изучать боевые искусства, закалять тело в тренировках. И Сатору не мог победить старика. Он либо промахивался, либо не успевал вовремя активировать технику и получал. Акэтора в этом деле оказался не то чтобы очень милосердным.       Когда в очередной раз удар ногой Годжо вместо права оказался нанесён слева, на горизонте замаячила Куран Сакура. Она была в чёрной сутане сестры-жнеца. В такую-то жару. Справедливости ради, девушка её расстегнула. Но Сатору было жарко даже смотреть на Сакуру. С него тёк пот ручьём из-за палящего солнца и физической нагрузки. Уставший Гето сидел на энгаве неподалёку и жадно тянул воду из бутылки. Мальчишка тоже оказался на удивление вертлявым и сильным. Пусть не таким опытным. Сатору с каждым днём становилось здесь всё интереснее и интереснее.       Он посмотрел на Акэтору, потом на Сакуру и снова на старика, прекрасно понимая, что теперь потренироваться им не дадут. Но не только это напрягло мальчишку. Акэтора выглядел бледнее обычного.       — Закончим бой? — Сатору неожиданно для себя заметил вопросительные нотки в голосе. А хотел требовательные.       Акэтора, старавшийся отдышаться, косо посмотрел на мальчика.       — Отдыхай.       — Сдулся? Кому нужен отдых, так это тебе старик, — хмыкнул Сатору и сделал выпад.       — Я сказал, отдыхать, — Акэтора развернулся.       И в момент нападения Сатору легко протянул руку. Щелчок по лбу. Сатору неуклюже приземлился на ноги. В прошлый раз падение было на задницу. Щелбан получился крепким и болючим.       — Научись для начала активировать технику за доли секунд, а потом поговорим, — усмехнулся Акэтора. — Жажда закалить тело в тренировках не всегда даёт желаемый эффект. Всё нужно делать с умом. Которым ты почему-то не желаешь пользоваться.       — Чё? — возразил пацан.       — Я вас не прерываю? — Сакура медленно подошла ближе.       «Да» и «Нет» от Сатору и Акэторы прозвучали одновременно.       — Нет, — добавил старик позже. — Чем обязан визиту?       Сатору не спешил уходить. Сакуру это явно забавляло.       — Хотелось бы поговорить по душам, — ответила Сакура.       — Я не в том настроении, — вздохнул Акэтора.       — Ты всегда не в настроении, — фыркнул Сатору.       — Ты тоже, — усмехнулся Акэтора.       И действительно, на первых стадиях пубертата Годжо Сатору был очень мрачным ребёнком.       — Я с подкупом, — прищурилась Сакура. — Привезла вам дорогой кубинский табак.       — Фу, — скривился Сатору.       — Подкуп принят, — улыбнулся Акэтора.       Редкое явление.       — О чём ты хотела поговорить?       — Об отце.

Продолжение следует..