Границы

      Брок впервые у Джека в квартире, и рассматривает ее с интересом. Немудрено – его собственное жилище, скорее, напоминает ночлежку, ну, или номер в дешевом мотеле – настолько Брок не обращает внимания на такие вещи как комфорт и уют. Должно быть непривычно. Брок до смешного осторожно ступает босыми ногами на мягкий ворсистый ковер, проводит рукой по рифленым обоям и останавливается, изучая развешанные вдоль стен семейные фотографии.       Про то, что Джек в разводе, он знает. Знает про Марту и детей – Джек никогда не делал из этого секрета. Но Брок никогда не интересовался деталями, да и вообще сам этой темы не касался. Сейчас спрашивает впервые:       – Почему вы развелись? Спалился на измене?       – Нет. Не угадал.       – Хочешь сказать, что был образцовым семьянином?       – По крайней мере, верным.       – А потом вдруг заметил, что тебя тянет к мужикам?       – Я бы и не заметил, если б не развелся.       – Так почему тогда развелись?       Джек пожимает плечами:       – Да хуй знает, я так и не понял. Не сошлись темпераментами, я уделял ей мало внимания. Она говорила, что ей не достает от меня душевного тепла и типа какой-то ласки. Эмоциональной поддержки. Я не чуткий. Непробиваемый. Человек-валун.       Ему кажется, что Брок сейчас заржет и скажет, что да, так и есть. Как верно она подметила. Но тот лишь удивленно вскидывает брови, хмыкая:       – Странно. По ходу типичный бабский заеб.       И больше не говорит ничего. Но, в конце концов, они здесь не для того, чтобы обсуждать его давно минувший развод.       – Готов?       Брок кивает. И, черт возьми, он нервничает. Это почти незаметно, но Джек знает его слишком хорошо. Улавливает чуть дрогнувшую ухмылку, как Брок очень характерно ведет плечом и неуютно поджимает пальцы ног, сминая ворс ковра.       Джек завязывает ему глаза. Они об этом не договаривались и, конечно, это тоже пресловутые границы. Но Брок никогда не озвучивал этот запрет, и Джек вполне легально ходит по краю. Хотя кожей чувствует, как ему неприятно. Как он сжимает зубы и играет желваками, всерьез раздумывая, а не послать ли Джека нахуй со всеми его экспериментами. Хочется напомнить про стоп-слово, но Джек вовремя себя одергивает – так он точно отправится нахуй, невзирая на спор.       Обоюдное молчание делает свое дело – Брок все-таки позволяет завязать себе глаза. Помнит, что дал обещание сотрудничать. Хотя бы постараться. Вот и старается.       – Разденься.       Джек делает все, чтобы это ни в коем случае не звучало как приказ. Наоборот, как мягкая просьба. Самая обыденная. Брок дергает головой в направлении его голоса, и Джек уже верит, что все закончится в эту секунду.       Брок раздумывает. Серьезно раздумывает. Потому что это тоже границы. Это именно границы, хотя Брок – если бы имел возможность говорить – высмеивал бы сексуальный подтекст происходящего. Но они оба прекрасно знают, что ничего такого в этом нет. Они десять лет моются в одних душевых, обрабатывают друг другу раны и ожоги в полевых условиях на самых разных частях тела, и чувство физического стыда у них обоих атрофировано давно. Не только друг перед другом. А в целом. И Джек не просто многократно видел Брока голым, он видел его в состояниях, куда более унизительных, чем обычная нагота.       Но сейчас дело в самом факте обнажения. В иллюзии сброшенной кожи. В перекосе баланса сил – ведь Джек останется в одежде. Это уязвимость. Как и повязка на глазах. Как и пояс халата, который Джек уже приготовил, чтобы связать ему запястья. Это ничто, но одновременно очень многое. Добровольная передача власти, на которую подписывается Брок. И он подписывается. Нехотя. С раздражением. Кривя губы в язвительной усмешке. Раздевается по-армейски быстро и небрежно. Демонстрируя, что да, легко, для меня это ничего не значит, смотри и наслаждайся, какой я охуенный.       – Дай мне руки.       Джек фиксирует его запястья толстым махровым поясом в простейшем узле. Достаточно крепко, чтобы узел не распался сам по себе, по при желании Брок способен был освободиться.       – Не больно?       Джек ждет ответа, забывая, что сам же запретил ему говорить. Нужно все-таки немного скорректировать правила.       – Отвечать на мои вопросы разрешено.       – Нет. Не больно.       Это же чертов кушак, Роллинс, – так и читается в его интонации. Но Брок воздерживается от того, чтобы сказать это вслух. Сотрудничает все-таки.       – Пойдем.       Джек ведет его за болтающийся конец пояса к обеденному столу. Следит, чтобы не споткнулся. Чтобы знал, что его ведут и не бросят. Отодвигает стул, помогая сесть.       – Тебе не холодно? Я могу включить обогрев.       – Нет. Нормально.       Джек специально просил его не ужинать, предупредив, что они поужинают вместе. Но вряд ли Брок догадывался, что это тоже станет частью игры. Иначе бы ни за что не согласился. Или обсмеял его заблаговременно. А сейчас смеяться уже нельзя – на кону бутылка «Блю Лейбла».       Джек сервирует перед ним стол. Просто ему это нравится. Чтобы было красиво. У него в семье всегда ужинали вместе. С Мартой они тоже делали из ужина своеобразный ритуал. Брок же, наоборот, может вообще не ужинать. Или ужинать на ходу. Еда воспринимается им как топливо, не более того. Он ничего в ней не смыслит, закидывает в себя, не разбирая вкуса, – лишь компоненты и процентное соотношение белков и углеводов, чтобы поддерживать тело в форме.       – Какое твое любимое блюдо? – спрашивает Джек.       – Виски, – ухмыляется Брок своей охуительно остроумной шутке.       – Я бы хотел услышать серьезный ответ.       Это как-то само собой выходит тем самым тоном, которым Джек обычно вздрючивает сыновей. На Броке неожиданно тоже срабатывает. Покусывая щеку изнутри, тот, раздумывая, говорит:       – Печеное яблоко.       И не врет. Джек чувствует это по тому, как меняется его голос. Будто неловко признавать. Не самый распространенный ответ и, наверное, не тот ответ, который полагается командиру альфа-СТРАЙКА. Командир альфа-СТРАЙКА собственно и ответил «виски» с кривой ухмылкой.       – В следующий раз я запеку для тебя яблоко, – обещает ему Джек. – Сегодня у нас на ужин стейк с брусничным соусом и овощи на гриле. Ты не против?       – Я охуительно «за», – зубасто улыбается Брок, принюхиваясь к поставленной перед ним тарелке. Но руки у него по-прежнему связаны, и незаданный вопрос повисает в воздухе. Ты будешь меня кормить?       – Да, я буду тебя кормить.       И это сложно. Этого Брок стесняется куда больше, чем просто раздеться перед ним. Он, конечно, не подает вида. Думает, что не подает. Но видно еще как.       Джек нарезает мясо и пробует губами, проверяя, не слишком ли горячо.       – Открывай рот.       Брок подчиняется, чуть подаваясь вперед. Не доверяя ему, тоже пробует сначала, – кончиком языка. Убедившись, что все в порядке, цепляет мясо зубами, стаскивая с вилки. И медленно жует. Явно медленнее, чем делает это обычно. Неловкость момента для него зашкаливает.       Джек и не думал, что это окажется настолько возбуждающе. Смотреть, как он ест. Вблизи. Есть в этом что-то интимное. Откровенное до пошлости. А его неловкость – это вообще отдельный вид удовольствия.       – Вкусно?       – Очень.       – Еще?       – Я одним куском не наемся, – усмехается Брок, но вспоминает, что обещал подыгрывать. И совсем другим тоном говорит: – В смысле – да. Да, пожалуйста.       Джек с трудом сдерживается, чтобы не заржать. Еще бы добавил ”мой господин". Определенно вживается в роль.       Брок мычит, когда соус течет у него по подбородку. По инерции пытается вытереть ладонью, но руки связаны и его растерянная беспомощность в эту секунду стоит всего. Джек прижимает его руки обратно к коленям и сам вытирает ему подбородок. Буднично. Салфеткой. Сексуальный подтекст ему не нужен, тем более он помнит про границы.       Но Брока все равно от этого ведет. И какой из него к черту мазохист. Что бы он там о себе ни думал – встает у него на ласку, как у самого обычного человека. Это ему нравится. Нежность. Проявления заботы. Он именно на это реагирует. Но упорно отрицает. Видимо, крутые парни в его понимании так себя не ведут. А еще не трахаются с мужиками. Но принципы вдруг оказываются не такими уж принципами:       – Ладно, Джек, я согласен, выеби меня. Я даже подготовился. В смысле не совсем, но я рассматривал такой вариант, так что… ну ты понял.       Джек с трудом сдерживает торжествующий смешок. Надо же. Даже называет его по имени. Редкий момент. Забавно, насколько быстро Брок сдался. Казалось, он скорее язык себе отрежет, чем скажет нечто подобное.       – Брок, я ведь сейчас могу расценить это как твой проигрыш.       – Я согласен признать проигрыш.       И Джек хочет этого, конечно. Хочет его. Особенно вот таким. Готовым подчиняться. С прямой просьбой его взять. Да он хочет его любым. На любых его гребанных условиях. Со всеми его заебами – его всего, любого. И взять его сейчас – невероятный соблазн. Джек протягивает руку, еще не успевая дотронуться, – и Брок тут же дергает головой, реагируя на движение воздуха. Ухмыляется, чувствуя свою власть. Потому что да – это его выигрыш, даже если номинально придется расстаться с «Блю Лейблом». Ублюдок возьмет свое, получив то, что хочет.       И Джек опускает руку, так и не дотрагиваясь. Он не знает, почему, но внутри ноет странная уверенность в том, что, если они переспят сейчас, все исковеркается окончательно, и он уже ничего не сможет исправить. Все-таки в данный момент куда важнее залезть ему в душу, чем запихнуть в него член.       Джек возвращает ему его же слова. Стараясь звучать при этом как можно более мягко и необидно:       – Понимаешь, Брок. Не все в этой жизни завязано на члене. Есть и другие виды удовольствия.       Брок, кажется, не верит, что ему действительно могли отказать. Серьезно? Ты разве не за этим все это устроил?       Не за этим. Если задуматься, то секс сам по себе от него получить не так уж сложно. Если задаться именно этой целью. Ей одной. Брок всегда это знал и всегда на это намекал. Просто хотел сложить с себя ответственность и не быть инициатором. И сейчас голый и с завязанными глазами – какая с него ответственность? Вот он и предлагает. Джек понимает это прекрасно. А еще понимает, что никогда ему не нужен был просто секс, только он один. Ему нужно больше. Все границы разом. А секс он и так получит само собой разумеющимся бонусом.       Брок, не привыкший к отказам – особенно от него, – не унимается:       – И в чем тогда смысл? В чем, блять, удовольствие? Аа, это типа месть? Я понял. Ты придумал мне наказание, да? Это разновидность наказания? Оригинально. Я тебя недооценивал, старик, признаю. Неплохо сработано.       Господи, какой же идиот.       Джек зажимает ему челюсть, прерывая этот поток бреда.       – Брок, пойми, пожалуйста, одну вещь. Мы здесь с тобой не ради наказаний, ладно? Я тебе боли не желаю. Ни в одном из проявлений. Я не наказываю, и я не мщу. Потому что – повторяю – я не желаю тебе боли. Никогда не желал. Ты долго убеждал меня, что это твое желание, но нет, нихуя. Больше не выйдет. Никакой боли, Брок. Никаких, блять, наказаний. Только поощрения и забота. Поощрения ни за что. Их не нужно заслуживать, за них не нужно расплачиваться. Это твое по праву. Просто потому что ты есть, и я хочу, чтобы тебе было хорошо. Ты понял меня?       Брок сглатывает и молчит. Джек чувствует, как сбивается его дыхание, – сказанное задело нужные точки. Под пальцами расползается тепло, – щеки у него горят, ему приятно. Безумно хочется его поцеловать, – и он ведь наверняка позволил бы сейчас, – но необходимо придерживаться роли. И помнить, зачем они здесь. Джек отпускает его не без сожаления и возвращает своему голосу строгие интонации:       – Я задал вопрос. Ты понял то, что я тебе сказал?       Брок смущенно откашливается и говорит:       – Понял.       – Ну, вот и хорошо, – Джек ласково взлохмачивает ему тщательно уложенные гелем волосы. Брока обычно это бесит, но сейчас он не просто терпит – он ластится к руке, черт возьми. И когда они перемещаются на диван, послушно льнет в объятия, расслабляясь и вытягивая шею, давая гладить себя, как огромный домашний кот. Если вспомнить ему это потом – скажет ведь, что просто подыгрывал. Ну, и пусть.       – Замерз? Принести одеяло?       Брок кивает, и Джек заворачивает его в самый мягкий плед из имеющихся. Притягивает, поглаживая сквозь ткань.       – Что-нибудь еще для тебя сделать? Что ты хочешь?       – Ничего.       – Тебе придется что-нибудь выбрать. Подумай, что бы тебе было приятно.       Это охуенный риск, конечно. Если Брок сейчас скажет «выеби меня», то все насмарку. Но Брок не говорит. Ластится к нему и выдыхает в шею такое нетипично растерянное:       – Я не знаю. Мне и так хорошо.       – Подумай. Я не тороплю тебя с ответом. Что угодно. Не обязательно что-то сложное. Любую глупость. Мне будет приятно для тебя сделать. Мне важно, чтобы ты поделился. И мне важно, чтобы ты позволил мне что-то для себя сделать.       Ему нужно личное. Нужно вытаскивать личное. Но Брок, понимая, что отвертеться от ответа не удастся, выбирает самый банальный и одновременно околосексуальный вариант. То, что пришло в голову первым, и задумываться глубже он не собирается.       – Сделай мне массаж.       Его губы растягиваются в привычной ухмылке. Доволен собой – нашел способ сменить уязвимость на секс. Гораздо проще принять вожделение, чем заботу. Ладно. Джек знает, как сделать из этого нечто личное. Главное скрыть собственную торжествующую улыбку.       – Пойдем в спальню. Там удобнее.       Обманчивое ощущение собственной победы овладевает Броком настолько, что тот даже позволяет отнести себя на руках, так и завернутого в одеяло, словно в кокон. Джек невольно вспоминает, как он однажды тащил придурка с простреленной ногой. Так этот урод принципиально повис у него на спине, перевесив на себя снаряжение, лишь бы не ехать «как баба к алтарю». А сейчас – ничего, терпит.       Джек помогает ему устроиться так, чтобы было удобно. Подкладывает под грудь подушку, и уходит в поисках того, что могло бы заменить массажное масло, которого у него, понятное дело, нет. Находит какой-то условно-лечебный крем для суставов – лучшей альтернативы не будет. Когда он возвращается, Брок умудряется самостоятельно скинуть с себя плед, оголяя спину. Джек невесомо проводит ладонью по так и не сошедшим следам от бритвы и от порки. У него же все болит, но нет, все равно, блять, выбрал массаж.       Джек накидывает плед обратно ему на плечи, укрывая всего, кроме торчащих пяток.       – Массажа не будет? – сонно бормочет Брок.       – Будет.       Джек забирается на кровать с ногами и, бесшумно ухмыляясь, берет в руки его ступню, с усилием проводя большими пальцами вдоль. Несмотря на связанные запястья, Брок выворачивается молниеносно. Мгновенно принимает сидячее положение, подтягивая ноги к себе. Даже закутывает в одеяло – для верности.       – И в чем проблема? – спрашивает Джек, пытаясь звучать как можно более нейтрально.       – Ты мне ноги собираешься массировать? – выдыхает Брок таким тоном, будто это нечто пиздец ужасное. Примерно с теми же интонациями Джек когда-то осваивал с ним бладплей. И ничего, блять, освоил.       – Ну, не спину же – у тебя там живого места нет. Ляг.       – Я не хочу.       – Почему?       – Не хочу и все.       – У тебя есть стоп-слово, Брок.       Сдаваться он тоже, конечно, не хочет. Потому что это было бы пиздец как смешно. Будучи отмороженным мазохистом, сломаться на массаже ног.       – У меня ноги грязные, блять.       – Я не заметил. В любом случае – твои ноги далеко не самое грязное, что я держал в руках. И ты уже в моей постели с этими ногами.       Джек хлопает ладонью по матрасу и говорит спокойно, но строго:       – Ложись давай.       Брок ложится. Крайне нехотя. На этот раз на спину, видимо, считая, что так проще хоть что-то контролировать. Смиряется и закидывает ноги ему на колени. Но расслабиться так и не может. Джек растирает его холодные ступни, смазывая их кремом и параллельно сверяясь с обучающим видео на ютубе, включенном в беззвучном режиме. Понятно, что он никогда никому ступни не массировал и не собирался, но все не так уж сложно и, кажется, это должно быть приятно. Но Брока напрягает сам факт. Он не получает удовольствия, скованный и напряженный, будто ему гвозди в пятки загоняют.       – Почему тебе не нравится?       – Потому что это, блять, какая-то хуйня.       Очень емко.       – Уверен, твой словарный запас не так плох, как ты желаешь продемонстрировать. Давай так, чтобы я понял. Почему тебе неприятно?       – Я не понимаю зачем это. В чем цель. Абсолютно бесполезная хрень.       – Ну, ты бы спросил, и я бы тебе объяснил.       Джек даже знает, с каким выражением лица под повязкой Брок закатывает глаза, когда все-таки спрашивает:       – Зачем ты это делаешь, Джек?       Медленно разминая его пальцы, один за одним, Джек отвечает:       – Потому что хочу, чтобы ты чувствовал мою заботу и собственную ценность. А еще то, что я принимаю тебя любым. Даже не брезгую массировать твои грязные ноги.       Брок шумно выдыхает воздух и ржет:       – Охуеть, блять, мило.       Но приобретенное знание расслабиться ему не помогает. Джек растирает ладонями его голени, от щиколотки до колена, и Брок настолько очевидно претерпевает процесс, что даже смешно.       – Теперь ты знаешь «зачем», но тебе по-прежнему неприятно. Почему?       – Это определенно не моя эрогенная зона. Лучше бы помассировал мне член.       – С этой задачей прекрасно справляется секретарша Ситуэла.       – И что, боишься не выдержать конкуренции?       Джек зря, конечно, начал эту тему. Она заведомо проигрышная, но он просто не сдержался. Брок прекрасно умеет манипулировать его ревностью и бить по слабым точкам, а это действительно слабая точка. Джек его ревнует. И Джек его хочет. С этим ничего не поделаешь. Но сейчас собственную слабость показывать нельзя и нужно бить в ответ:       – Боишься принимать заботу, Брок? Показывать уязвимость? Расслабляться?       – Что ты несешь?       – Ноги расслабь, блять, наконец. Такое ощущение, что я массирую бревно.       Мгновенно выбешиваясь, Брок пытается его лягнуть, но Джек вовремя хватает его за лодыжку.       – Это такое сотрудничество в твоем исполнении?       – Я не умею расслабляться, – цедит тот сквозь зубы. Снова пытается вырваться, но Джек ему не дает. Силой удерживает его ноги у себя на коленях.       – Кому ты рассказываешь? Все ты прекрасно умеешь. Сам же говорил, как правильно расслаблять тело при порке, чтобы принять большее количество ударов. Вот и расслабь тело. Или принимать удары легче, чем принимать ласку?       Брок выдыхает и перестает вырываться. Делает героическую попытку расслабиться, но он уже внутренне настолько раздражен, что действительно сложно.       – Почему с болью проще, чем с лаской? – не отстает от него Джек.       – Потому что… блять, ну что за тупой вопрос? Все же очевидно. Что ты вообще несешь? Я похож на человека, который, блять, нуждается в ласке?       Ты себе даже не представляешь насколько.       – Ну, все в этом нуждаются время от времени. И мне вот нихуя не очевидно, зачем заменять ее на боль. Я, например, тоже переживал после развода с женой. Но идея запихивать иглы под кожу мне в голову не приходила. Я сел в машину и поехал к матери за город, где от души поплакался ей о том, какая глупая у меня жена и как мир несправедлив.       Брок только фыркает:       – Очень увлекательная история о здоровом мужике под пятьдесят. Или сколько тебе тогда было? Да неважно. Я сделаю вид, что ты не рассказывал мне такой хуйни.       – Быть слабым рядом с близкими людьми – это нормально.       – У меня нет близких людей.       – У тебя есть я.       В ответ лишь издевательский смешок:       – Слишком много на себя берешь.       – Главное, что я готов это взять. И вообще задумайся о том, сколько твоих заебов я уже на себя взял. А ты мне позволил.       Ты же ко мне притаскиваешься каждый раз, а не к своим бабам.       Судя по затянувшемуся молчанию, Брок задумывается. Джек оставляет в покое его ноги, закутывает в плед, а сам вытягивается на кровати рядом. Лицом к лицу. Брок не может его видеть, но чувствует, конечно. Как он сам чувствует его дыхание. Брок поворачивается к нему, и Джек в очередной раз ловит себя на мысли, как же хочется его поцеловать, без всей этой хуйни, и потрахаться просто и незамысловато, но Брок ведь весь нафарширован каким-то дерьмом, которое необходимо разгребать. И всей жизни тут не хватит.       – Ты всегда такой нерешительный? – Брок ухмыляется, призывно облизывая губы. Все еще считает, что цель в том, чтобы переспать. Так и не понял до сих пор. Джек со вздохом перекидывает через него руку и говорит:       – Расскажи мне о своем отце, Брок.       Тишина. А затем злое и недоуменное:       – Зачем это?       Так и не понимает.       – Хочу послушать.       – Там нечего рассказывать.       – Какое у тебя самое яркое воспоминание о нем?       – Не знаю. Я не хочу об этом говорить.       – Не хочешь или не можешь?       – Что ты творишь, Джек?       – Всего лишь задаю вопрос. Не можешь говорить, потому что больно, да?       – Да прекрати, – Брок пытается выпутаться из его рук и из одеяла. Джек дергает его обратно, нащупывает сосок и выкручивает с силой. Пирсинг уже вынут, но все равно, еще и неожиданность усиливает боль. Брок вздрагивает, пытаясь уйти от болезненного прикосновения, но невозможно. Джек не отпускает, сжимая только сильнее.       – Ты же знаешь, как это работает. Пока ты фокусируешься на этом – больно. А когда ты пропускаешь боль через себя, то гораздо легче. Ты же это умеешь. Ты знаешь это лучше меня. Вот так уже не больно, да? Ты выровнял дыхание, расслабился, перефокусировал внимание, и боль уже слабо пульсирует где-то на подкорке, и ты можешь терпеть еще и еще.       Джек его отпускает, поглаживая затвердевший сосок большим пальцем в безмолвном извинении.       – Перестань фокусироваться, Брок. Просто начни рассказывать. Отпусти это, пропусти через себя, кончай прокручивать это внутри. Рассказывай. Начни с чего угодно. Главное – говори.       – Ты ебанным психологом себя возомнил?       Игнорируя его выпад, Джек повторяет ровно тем же тоном:       – Рассказывай, Брок. Говори. Мы оба знаем, что тебе это нужно. Мы здесь именно за этим. Чтобы ты выговорился. Давай.       – Да отвали от меня!       Он снова дергается и снова тщетно, Джек на нем уже буквально лежит. Продолжает задавать вопросы все тем же ровным строгим тоном. Это как с поркой. Удар за ударом. Нужно держать ритм. Не сбиваться, невзирая на реакцию. Брок же его и научил.       – Какое твое самое лучшее воспоминание, связанное с ним?       – Ты ради этого все затеял?       – Ты плакал на похоронах или после в одиночестве?       – Мы, блять, не настолько близки, чтоб ты спрашивал!       – Или впервые расплакался тогда со мной?       – Я был пьян.       – Скучаешь по нему?       Молчание.       – Любил его?       Какой-то странный скулеж сквозь сцепленные зубы.       – Больно терять?       Судорожный выдох.       – Расскажи, Брок.       – Стоп-слово.       – Да нихуя.       Брок упирается руками ему в грудь, отталкивая, – развязал-таки узел. Но повязку на глазах он не трогает, и Джек стаскивает ее сам, а Брок тут же прячет лицо. Разворачивается спиной, пытается высвободиться, но Джек тянет его обратно, крест-накрест обхватывая поперек груди.       – Я, блять, сказал стоп-слово! Джек! Ты обещал!       – Оно тебе не нужно, Брок. Со мной не нужно. Ты же знаешь. Позволь себе. Ну.       И не отпускает он его никуда. Держит рядом, прижимая к груди. Растирает шею, будто помогая вытолкнуть этот комок рыданий, мешающий дышать, мешающий жить и функционировать, как прежде.       – Брок, хватит все это в себе держать. Хватит. Ты не один. Ты, блять, не один, как бы ты ни пытался. Я не дам тебе уйти и нахуй твои границы, потому что ты, блять, не справляешься сам! И это нормально. Это нормально, черт возьми! Сдавайся уже. Я рядом, чтобы помочь. Позволь себе воспользоваться моей помощью. Это не сделает тебя слабее. Наоборот.       Брок замирает. И неясно, собирается с силами для нового раунда сопротивления или все-таки сдается. Тишина, кажется, тянется вечность. Брок по-прежнему молчит, собранный и напряженный в его руках. И с каждой уходящей секундой Джек теряет надежду. Ладно. Это бесполезно. И с чего он вообще решил, что сможет чего-то от Брока добиться? Что сможет помочь. Он никогда этого не умел – ни утешать, ни успокаивать, ни разговаривать по душам. Его бывшая жена была права, – не его это. Джек зря все это затеял. Он не знает, как помочь. Хотя хочет этого больше всего на свете.       – Ну, что еще мне для тебя сделать, Брок? Печеное яблоко? – выдыхает он, потому что, ну, правда – он не знает.       Брок начинает ржать. И этот истерический смех наконец переходит в рыдания. Он там сам, наверное, в ахуе от себя, но это нечто такое, что уже не можешь сдержать, не можешь контролировать. И хорошо. Пусть освободится наконец. Слава богу.       Джек облегченно выдыхает, разворачивая его к себе, давая спрятаться в собственных руках. Гладит по плечам, нашептывая всякий бред:       – Вот так. Молодец. Отлично. Все хорошо. Все хорошо. Давай. Отпусти себя. Тебе это нужно. Выговорись. Поплачь. Давай. Все, что тебе нужно. Я рядом, Брок. Я с тобой. Давай. Со мной можно.       Кажется, на БДСМ-форумах это называют сабспейсом. Джек в душе не ебет, оно это или нет, но очень похоже. Немного пугает вначале – потому что, ну, Брок явно не в себе. Но с другой стороны, возможно, он гораздо в большей степени в себе, чем когда-либо. Максимально открытый и уязвимый в этот момент, мягкий и расслабленный, как тряпичная кукла. Такая откровенная близость, конечно, пугает. И одновременно льстит до головокружения.       И Брок рассказывает ему все. Ответы на все вопросы Джек получает, листая его как открытую книгу. Про эти печеные яблоки с медом и корицей, которые пекла ему мать по воскресеньям. Про то, что он был несносным ребенком, вечно лез в драки и неприятности. У Брока рано умерла мать, он остался один с отцом и тот, судя по всему, был человеком жестким и не слишком эмпатичным. Брок об этом не говорит, может, и не понимает даже. Да, наверное, не понимает. Но любую ситуацию трактует так, что становится ясно, насколько он всегда пытался угодить, быть лучшим и никогда не получалось. Со стороны очень видно, как он все пытался заслужить отцовскую любовь, но вечно был недостаточно хорош. А все доказывал, что чего-то стоит, хотел, чтобы им гордились. Не успел, – считает Брок. Джек же понимает, что он изначально бодался за нечто недостижимое. Проблема в данном случае не в нем, а в его отце и его границах.       И теперь примерно ясно, откуда растут ноги у всех сложностей в общении с ним. Брок все пытается что-то доказывать, когда доказывать ничего не нужно. Быть сильным даже тогда, когда стоило бы дать себе послабление. Не уступать, когда уступить очень хочется. Джек понимает, но, конечно, ничего этого ему не говорит. Только то, что Брок хотел бы услышать:       – Я думаю, что твой старик гордился тобой. Просто сказать не умел. Знаешь, так бывает…       У каждого есть своя история, своя незаживающая рана. Джек бы тоже мог многое рассказать и про родителей, и про военную академию, и про развод с женой. Но в том и отличие – что он всегда рассказывал, делился, у него не было с этим проблемы никогда. Он не держал в себе. Беда Брока не в том, что он так и не оправдал надежд отца, – да плевать, тот умер уже, – а в том, что сам теперь по его примеру понаставил ненужных границ. Но хотя бы сейчас выговорился. Лежит расслабленно у Джека на животе, используя вместо подушки. И остается лишь один вопрос:       – А мазохизм тут при чем? Как ты до этого дошел?       – Я влюбился. Ну, знаешь, такая тупая подростковая влюбленность, первый секс и все такое. Она была сильно старше и помешана на этой теме. Ну, а я был помешан на ней и на сексе. А чтобы потрахаться… ну, это типа надо было заслужить. Но мне тогда казалось, что это круто, так по-мужски, – терпеть боль. Сила воли. Сила духа. И она тоже промывала мне этим голову. Что я должен терпеть, если я мужчина. В целом, логично. Да мой старик был того же мнения. Другое дело, что он вмазал бы мне пиздец, если б узнал. Даже не знаю, что хуже – узнай он, что меня стегает по жопе баба под сорок, или что я подрачиваю на капитана школьной бейсбольной команды. Боль для меня никогда не была удовольствием, да и наказанием тоже. Это стало попыткой самоутвердиться. Доказать, что я чего-то стою. Что я сильный. Как-то так.       Пиздец у него в башке творится, конечно.       – А кому ты что доказываешь сейчас? Сейчас тебе это зачем?       – Бывают периоды, когда мне кажется, что я все такой же слабак и ничего не стою. Если ты заметил, я приходил к тебе, когда лажал. На миссиях или в чем-то…       Да, Джек давно выявил закономерность. Это не новость.       – Тебе пора повзрослеть, что ли, Брок? И учиться разговаривать. Нахуй ты от меня отгородился? Зачем этот цирк? Твои придурочные границы и ничего личного? Ты боишься, что если признаешь, что у нас нечто личное, то что, блять? Я тебя оттолкну? Или ты сам не можешь принять себя слабым, уязвимым? Или банально не можешь принять себя геем, чтобы не разочаровывать теперь уже прах отца? В чем истинная причина?       Брок морщится недовольно, растирая кончик носа.       – Во всем. Все, что ты перечислил, – да.       – И что мы будем с этим делать? У меня твой мазохизм в печенках уже сидит. Я больше не могу, особенно теперь, когда понял, что ты не получаешь от этого кайфа, а, наоборот, намеренно себя истязаешь. Я в этом больше не участвую.       – Ладно.       И все. И он молчит. Оставляя этим тупым согласием больше вопросов, чем ответов. Джек ловит его взгляд и спрашивает:       – Найдешь мне замену?       Он действительно этого боится. Брок может не простить ему этой крышесносной близости. И себе не простить. Тогда это конец. Но пока эта магия все еще действует. Брок не соображает, что несет, – он говорит правду, которую наутро будет отрицать, и что толку тогда верить этому сейчас. И тем не менее. Брок закидывает руку ему на шею и выдыхает прямо в губы:       – Я не найду. Я всегда хотел, чтобы ты был рядом. Но не слишком близко. Иначе это сложности. Во всем. Но я не могу от тебя отказаться. Я хочу тебя, но…я не хочу привязываться, понимаешь?       – Нет, не понимаю.       Там внутри какое-то месиво, и Брок порет откровенную чушь, в которую Джек даже лезть не хочет. Там черт ногу сломит у него в башке, сам в себе Брок никогда не разберется, и Джек тем более никогда ничего не поймет, – что там с чем связно и как правильно себя с ним вести.       Наверняка, сейчас он делает пиздец неправильно, отвечая на его поцелуй. Это все невзаправду, Брок все равно что обдолбан, и еще неизвестно, как он среагирует на произошедшее, когда проспится и придет в себя. Но он так лениво-неспешно целуется – и кто бы подумал, что он умеет вот так, – и просто сносит голову. Джек вдруг понимает, что и сам тоже немного не в себе. Тоже вымотан и тоже нуждается в чертовой ласке, нуждается в этом дурном мудаке, его присутствии и его принятии наконец. Пока тот позволяет, хочется сжать его так крепко и больше не отпускать никогда. Утром это станет проблемой. Господи, да поебать. Это будет утром. Да с Броком все вечно становится проблемой, так что какая к черту разница. А пока все границы аннулированы. Можно списать на то, что они оба не в себе. Или наоборот. Они именно такие, какие есть. Открытые только друг для друга. Пока действует эта странная эйфория неожиданно обретенной близости.       Джек всегда думал, что если они когда-нибудь переспят, то это будет быстро и второпях, под влиянием момента. Чтобы никто не сообразил, что вообще происходит, и не дал заднюю. Момент влияет и сейчас безусловно. И никто нихуя не соображает. Но при этом все так тягуче медленно, никто не торопится, будто все время на свете принадлежит им, и куда важнее впитать каждую секунду происходящего, прощупать, вылизать каждый сантиметр чужого тела, запомнить запах, попробовать на вкус.       И странно то, что он знает, как Брок трахается. Что-то слышал, что-то видел мельком. Ненароком попадал на обсуждения девок, которых тот имел. И это совершенно не похоже на то, что происходит сейчас. Джек знает, что Брок принципиально не целуется – это граница. Но сейчас он буквально лишнего вдоха сделать не дает, не отрываясь от его губ. Возвращаясь вновь и вновь. А еще он оказывается неожиданно громким, стонет в голос, реагируя на легчайшие прикосновения – а ведь не позволял себе и звука, принимая свою чертову боль. А теперь раз за разом выстанывает «пожалуйста», – слово, которое в обычной жизни из него клещами не вытянешь. А уж сколько раз он называет Джека по имени – тоже редкий момент.       И Джек видит его другим, будто добрался до самой сути. И одновременно совершенно другим он видит самого себя. Никогда не отличаясь разговорчивостью, и уж тем более в постели, сейчас он буквально не затыкается, несет какой-то бред, пошлейший бред, за который наутро будет краснеть. Комментируя, какой ты красивый, блять, невозможно... Ты же этого хочешь? Блять… Так очевидно… Скажи, что хочешь? Скажи, что умираешь, как хочешь…       И вместо привычного злого рычания он получает хриплое «да». Безнаказанно фантазирует – ты мой и будешь только моим. Раскрывает его пальцами и языком, хотя никогда этого не делал так. Боже, да он даже бывшей жене кунилингус не делал ни разу. А сейчас все такое горячее, гладкое и так хочется…       – Ты с ума сошел? Перестань.       – У тебя есть стоп-слово, Брок. Но спорим, ты его не скажешь?       – Да, блять, потому что бесполезно…       – Взаимно, знаешь ли.       Он стонет, выгибаясь и повторяя:       – Господи, Джек, ты ебанутый… какой же ты ебанутый…       – Сказать какой ты?       – Нет.       – Очень мягкий и нежный внутри.       – Блять…Нет, ты не будешь меня целовать после такого.       – Буду. Действительно подготовился. Весь гладкий там. Давно этого хотел?       – Да, блять. Да.       Медленно вылизывает его, трахая пальцами, чтобы вообще никакой боли – и почему это так важно, если тот способен вытерпеть все. Но это важно. Это почему-то становится пиздец как важно. Но только с ним. И важно входить в него медленно, надавливая на бедро, раскрывая шире, общаясь взглядами. Смотреть самому и заставлять смотреть его, чтобы краснел и жмурился, и соглашался с тем, что «ты мой».       – Смотри на меня.       Смотрит, подчиняясь.       – А теперь ниже. Посмотри, как мой член входит в тебя.       – Блять, Джек…       – Ну? Посмотри. Я тебя держу. Нравится?       Брок утвердительно мычит ему в плечо.       – И мне нравится. Красиво. Ты весь такой красивый. Блять… Узкий. Как же хорошо…       А потом Брок лениво трахает его, попутно интересуясь: «Ну, и кто теперь чей?». Джеку откровенно похуй в этот момент, да и вообще, но Брок же повернут на своем чертовом контроле. Пусть будет, как он хочет. Что Джек и пытается озвучить между стонами и междометиями, получая довольный и очень сильный укус в плечо. И, блять, Брок так смешно рычит, когда кончает, и почему-то не оставляет уверенность, что он позволяет себе такое только с ним. Только сейчас. И отсасывает ему, глотая, слизывая остатки, что при всей его брезгливости и замороченности на таких вещах, наверное, подвиг. Которым Брок спешит поделиться, грязно, влажно целуясь сразу же после.       Обхватывая его бедра, Джек выдыхает в солоноватые губы с непривычным привкусом собственного семени:       – Это пиздец мерзко ты сейчас сделал.       Брок лишь ухмыляется, продолжая его целовать. И он прав – если бы Джек не хотел, то скинул бы его нахуй. Но с ним хочется всего.       Презервативы позволяют отсрочить поход в душ до утра. Такое себе оправдание, но сил пошевелиться просто нет. Брок уже спит, уткнувшись лицом ему в грудь. Джек пытается пригладить его смешно топорщащиеся волосы, ну потому что там такой пиздец, что невозможно не сделать попытку. Тот что-то ворчит во сне, поджимая ноги и ластясь к исходящему от чужого тела теплу. Но не просыпается, когда Джек закутывает их обоих в одеяло, переплетая тела, руки и ноги. Последней мыслью Джек ловит его запах, – такой резко отчетливый сейчас. Заполняющий собой все. Наконец-то. Без спирта и крови.       Но просыпается он один. В целом, это было почти ожидаемо. Джек знал, что утром начнется какой-то пиздец, но все-таки рассчитывал, что хотя бы не раньше девяти. Сейчас полпятого. Солнце еще не встало, и уж мог бы Брок остаться до утра. Но нет. Это же граница. Последняя из имеющихся, хотя казалась самой простой.       Постель совсем теплая, Джек выходит из спальни, и застает этого придурка в коридоре, торопливо шнурующим ботинки. Брок вскидывает на него взгляд и медленно выпрямляется вполоборота, будто готовится обороняться в самом буквальном смысле. Видок у него, конечно, тот еще. Одежда мятая, в душе он не был и всклокоченные волосы даже не пытался пригладить, – настолько спешил убраться побыстрее. Не вышло.       – Последние секунды, чтобы успеть не остаться на ночь? – усмехается Джек, подходя к нему. – В чем смысл уже? Ты проебал границы. Мы потрахались, это, блять, давно стало дохуя личным – в том числе и для тебя, да и рассвет уже. Ты гонишься за упущенным временем. Кончай, Брок. Ты проиграл все, что можно было.       Джек вытаскивает из двери ключ и прячет в карман.       – Разувайся, я не дам тебе уйти. Иди прими душ, а я пока приготовлю завтрак. Потом отправишься на все четыре стороны.       – Я хочу выйти покурить.       – На кухне откроешь окно и покуришь.       Джек уходит, чтобы не продолжать этот спор. А Брок все-таки разувается и идет в душ, – спасибо, что не стал ломать дверь.       Джек не слишком удивлен его выходкой, – в конце концов, действительно нужно время, чтобы принять изменения. Или не принять. Сейчас самый дурацкий момент. И все границы либо рухнут, либо отстроятся вновь. И тогда через них будет уже не продраться.       Джек идет на кухню, проверяя содержимое холодильника. Взгляд цепляется за несколько яблок, мед с корицей у него тоже есть – эта хуйня, по которой Брок ностальгирует, делается очень просто и быстро. Джек запихивает яблоки в духовку, переключаясь на готовку яичницы с беконом. Не самый полезный завтрак, но чертово воскресенье и на что-то большее он сейчас не способен.       Брок возвращается с абсолютно мерзкой недовольной рожей. Не понравилось ему, что все не по его теперь, бесит уступать, бесит быть уязвимым, и он готов отыгрываться.       – Я эту хуйню жрать не буду, оно горелое.       Джек закатывает глаза. Ну, подгорела яичница, но не так уж и сильно. И не такую хуйню им приходилось жрать. Броку тем более. Как он сам готовит – так это вообще проще застрелиться.       – Жри давай, не выделывайся. Или тебя покормить?       Это невинное замечание очень точно бьет и по без того уязвленной гордости. Брок демонстративно встает из-за стола и отходит к окну.       – Доволен? Получил свое? – спрашивает он зло, доставая сигареты.       – Ты про «Блю Лейбл» или про свою поруганную честь?       Джек все еще пытается свести все в шутку, но шутка как-то не удается. Вздыхая обреченно, он откладывает вилку и подходит к нему:       – Ладно, расслабься. Мы больше об этом не заговорим. Я не лезу к тебе в душу. Сбрось оборону хоть немного.       Брок молча отворачивается, закуривая. Отличное начало дня. Джек в целом уже в одной секунде от того, чтобы сдаться и выставить его нахуй, раз так он этого хочет, но в эту минуту пищит духовка, и приходится отвлечься на то, чтобы достать чертовы яблоки.       Брок смотрит на его манипуляции с нечитаемым лицом, а едва начатая сигарета тлеет в его руке сама по себе.       – Серьезно, Джек? – спрашивает он изменившимся голосом и больше ничего.       Но как-то резко вдруг яичница перестает быть подгоревшей, Брок с аппетитом чуть ли не вылизывает тарелку, жрет эти свои яблоки, загаживая ему медом весь стол. Попутно начинает молоть какую-то чепуху, потому что, ну, это же Брок, у него рот почти никогда не затыкается. Ржет и шутит по обыкновению, скалясь своей этой особенной улыбкой. Варит кофе им обоим, потому что смотри, как охуительно я умею это делать, у тебя так не получится. Впихивает в себя третье яблоко уже вместе с кофе. А Джек смотрит, как он ест, и вдруг ловит себя на мысли, что не знает любимого блюда своей бывшей жены. И никогда не знал, хотя пятнадцать лет они жили бок о бок. Осознание этого почему-то приводит его в странное замешательство. Он пытается вспомнить, но нет, он никогда даже не интересовался.       Брок вдруг замолкает и спрашивает:       – О чем ты думаешь с таким пиздец сложным лицом?       – О том, что я тебя люблю, наверное?       Он снова говорит это как-то не так. И вот уж явно не в тот момент. Брок перестает жевать и смотрит на него этим сложным взглядом. И снова он задумывается. Джек его понимает. Он вообще не собирался говорить ничего подобного, и сам бы охуел на месте Брока. Да и на собственном месте вполне себе охуевает. А еще вдруг понимает, что этих слов он бывшей жене тоже ни разу не говорил. Именно сам, просто так, а не в ответ на что-то или когда ситуация обязывала. Получается, вот как оно должно быть сказано. Ни с того ни с сего. Просто глядя, как кто-то неаккуратно ест чертово печеное яблоко. Получается, все это время у него тоже были границы. Но выходит – с кем-то ты их возводишь, а ради кого-то преодолеваешь.       Брок по-прежнему молчит. И пытаясь выбраться из собственноручно созданного пиздеца с минимальными потерями, Джек в шутку напоминает:       – У тебя всегда есть стоп-слово.       И мог бы этот урод ответить тоже в шутку «мне оно не нужно» или «с тобой бесполезно», но продолжает молчать, ублюдок. Ладно, черт с ним. Джек отходит к окну и пододвигает к себе пепельницу. Брок вдруг оказывается рядом и по обыкновению забирает уже зажженную сигарету из его пальцев.       – «Блю Лейбл» остается у меня, – сообщает он, затягиваясь. Джек только усмехается. Он знал, что этот черт найдет способ переиначить собственный проигрыш, да и не нужна ему эта бутылка. Но все же интересно:       – С хуяли?       – Мы же начали новый раунд. И ты проиграл.       – И что бы это значило?       – Догадайся, блять.       – Даже не хочу пытаться.       – Я не использую стоп-слово.       – И?       Брок закатывает глаза, недовольный, что его все-таки заставили это сказать. Но говорит тем не менее:       – Люблю тебя, – и усмехаясь, добавляет: – Безгранично, блять.