A terrible story: He is dead

В груди что-то робко шевельнулось, словно маленькая птичка. Ах да. Прости. Я не могу умереть, пока ты здесь. Сзади раздался тихий звон металла, и он среагировал рефлекторно, почти не задумываясь, еще до того, как отзвучал механический щелчок, — резко дернулся в сторону, разорвал оказавшуюся очень ненадежной цепь наручников и крутанулся на месте, сделав подсечку. Повалил мятежную на пол, выхватил из ее рук пистолет, а в следующее мгновение уже прижал дуло к ее лбу. Как сквозь вату донеслись звуки затворов автоматов — охранники наставили на него оружие. Пэр поднял раскрытую ладонь, дав им команду ждать. — Как поступишь? — он обратился к Минхо. Из-за выброса адреналина рефлексы обострились. Он перестал воспринимать картину в целом, но с молниеносной скоростью фиксировал отдельные фрагменты, оценивая обстановку как загнанный в угол зверь, теми же рублеными фразами-образами. Желтые глаза. Сосредоточена. Не успеет произнести ни слова. Пэр. На брезенте. Безоружен. Сбить с ног. Охранники. Пять и семь метров. Автоматы. Колонна слева. Закрыться девчонкой. — Посмотри себе под ноги, Минхо, — негромко проговорил Пэр. Уловка? Взгляд на мгновение стрельнул вниз. У колен на брезенте лежал расстегнутый кожаный ошейник. В правой руке девчонки был зажат маленький ключ. Шею больше ничего не сжимало. Он снова посмотрел на нее. Освободила? — Спрашиваю еще раз, как поступишь? — Вы хотели убить меня? — спросил он сухо, даже на миллиметр не сдвинув пистолет. — Нет, тебя собирались отпустить. — Тогда зачем весь этот спектакль? — Скажем так, я хотел, чтобы ты на мгновение поверил, что потерял его. Судя по всему, у меня получилось. Минхо сжал губы. — Не смотри так, это ничто по сравнению с тем, что чувствовал я, даже местью не назовешь. Так, баловство. — Я тоже терял его. — И что, с каждым разом становится немного легче? — едко усмехнулся Пэр. — Ублюдок, — выплюнул Минхо. — Ты это заслужил, — ровно ответил он. — Почему ты отпускаешь меня? Председатель убит? — Нет, — Пэр покачал головой, — Джисон взял его в заложники и выдвинул мне ультиматум, что если тебя не отпустят немедленно, он внушит Совету принять закон, который в довольно скорой перспективе приведет к почти полному истреблению мятежных. — М-м, — губы изогнулись. В гулкой тишине комнаты раздался нервный смешок: — Хах, он в самом деле оставил тебя ни с чем. Вот только не ты ли говорил, что Совет не представляет никакой угрозы? Выходит, возможные последствия тебя все же пугают? Пэр неопределенно качнул головой. — Джисон действительно обыграл меня, мне нечего добавить, — он опустил руки в карманы брюк и остановил на лице Минхо долгий взгляд. Его губ коснулась едва заметная улыбка. Очень нехорошая улыбка. Как будто, вопреки его словам, он был единственным победителем в этой ситуации. — А пока я вновь спрашиваю тебя — как ты поступишь? Я не могу приказать застрелить тебя, потому что Джисон приведет свою угрозу в исполнение. А вот ты вполне можешь попытаться убить меня. Склонив голову набок, Минхо приподнял бровь: — Правда, что ли? Щелкнула кнопка возле спускового крючка, заставив мятежную вздрогнуть, и обойма выпала на пол. Совершенно пустая. Минхо передернул затвор, бросил бесполезный пистолет на брезент и уставился на Пэра. Девушка, ерзая, отодвинулась от него подальше. В пристальных светлых глазах напротив появилось что-то отдаленно напоминающее уважение. — Теперь я могу идти? — Минхо поднялся на ноги и отряхнул штанины. — Нет. Видишь ли, я бы рад вежливо открыть дверь и выпустить тебя, но мне слишком нравится расположение этой конкретной базы, поэтому мне очень не хотелось бы, чтобы ты возвращался сюда с соратниками. Так что тебя придется на время… отключить. Не волнуйся, проснешься уже в своей кровати. Надеюсь на твое понимание. Заходили желваки. Выбора, конечно, никто ему предоставлять не собирался. — Идет? Славно. В таком случае, Нот, оставляю его на тебя. Минхо, — он сделал многозначительную паузу, — мне было… интересно пообщаться с тобой. Учтиво кивнув, он развернулся на каблуках и как ни в чем не бывало вышел прочь, оставив их обоих озадаченно смотреть себе вслед. Охранники, тем не менее, оружие не опустили, замерли, как игрушечные солдатики. Минхо трезво оценивал свои шансы — ему не перегнать две автоматных очереди, особенно без трансформа. Шансы оставались, но, учитывая расстояние, не слишком высокие. После нескольких мгновений напряженного неподвижного молчания девушка неохотно подошла к нему. — Без обид, — сощурив глаза, она нарочито четко воспроизвела его интонацию, передразнивая. Затем подняла узкую ладонь на уровень его груди, произнесла короткое слово на незнакомом причудливом языке и сжала пальцы в кулак. Минхо ощутил воздействие мгновенно. Он не начал задыхаться, но четко понимал — в каждом последующем вдохе все меньше кислорода. Голова сразу закружилась. — Подожди… — неразборчиво пробормотал он, пошатнувшись, но девчонка смотрела на него сосредоточенно, явно не проявляя никакого интереса к тому, что он говорит. — Не… — вдруг накатила страшная усталость, он едва мог разлепить глаза, а ноги и вовсе стали ватными, подкашиваясь, — не делай… Она сжала пальцы сильнее. — Я… — Минхо снова безуспешно попытался произнести хоть что-нибудь вразумительное, но силы окончательно покинули его, и он вновь потерял сознание. * * * Первым ощущением после пробуждения стало совершенно отчетливое «что-то здесь не так». Во-первых, он почему-то стоял, вытянув вперед руку, словно пытаясь что-то нащупать. Во-вторых, темнота вокруг была плотной, а босые ступни ощущали тонкий слой холодной воды на шершавом каменном полу. Он недоуменно оглянулся по сторонам, пытаясь понять, что происходит, но вокруг не было ничего, ни запахов, ни силуэтов, только вдалеке изредка капала вода. Тогда он обернулся и вздрогнул от неожиданности. Вытянутая вперед ладонь наткнулась на гладкое стекло. Перед ним стояла довольно высокая, метра три, пирамида, состоящая из мерцающих зеркал и почему-то вызывающая ассоциации то ли с хрустальным гробом, то ли с колпаком, которым накрыли какое-то насекомое. Она не возникла из воздуха, она будто была там всегда, но он увидел ее только когда прикоснулся. Минхо внимательно осмотрел свое отражение. Зеркало казалось странным: постоянно меняющимся, будто живым. Отражение все время искажалось, путая черты, размывая картинку до силуэта и добавляя разные переменчивые детали — длинный черный хвост, светящиеся желтые глаза, заостренные когти. Отражение то увеличивалось до трехметрового гиганта, то сжималось до сгорбленного на полу силуэта. Иногда черты и вовсе переставали быть узнаваемыми, иногда становились больше похожими на кого-то другого. Кого-то, кого он очень хорошо знал. — Джисон?.. — боясь пошевелиться, позвал Минхо. — Да? — негромко ответило отражение любимым голосом. Ощущая, как скручиваются внутренности, он приблизился к зеркалу и неуверенно позвал снова: — Эм… Хани? — Да, Минхо… это я. Минхо рефлекторно отдернул руку. Он слишком давно не слышал его голоса. Именно такого, ласкового и немного робкого. Вот только это никак не мог быть он. Это сон? — Но как… — он запнулся, разволновавшись, — ты — отражение? — Нет, я здесь, внутри, — тихо ответил Хан. Так уж сложилось, что он привык во всем видеть потенциальную угрозу. Жизнь научила. И это слишком сильно походило на ловушку с самой желанной и очевидной приманкой. — Ты хочешь, чтобы я освободил тебя? — Нет, — немного печально ответил он. — Только поговорить. — Ай, к черту, — чувствуя, как от волнения сводит живот, Минхо торопливо продолжил, осматривая ровную сверкающую панель: — сейчас… дай мне секунду. Я что-нибудь придумаю… Давай… я разобью стекло, ты только отодвинься и прикрой голову руками, хорошо? — Хорошо, — эхом донеслось из пирамиды. Ловушка ли это? Минхо тосковал по нему так сильно, что сейчас ему было совершенно наплевать. Сон, морок, да хоть чертов потусторонний мир. Это не имело значения, если он снова сможет поговорить с ним. Немного выждав, Минхо размахнулся и ударил в зеркало кулаком. Он ожидал резкой боли от врезающихся в кожу осколков и крови на паутине трещин, но вместо этого кулак звонко шлепнул по поверхности, окатив его веером серебряных брызг, и с некоторым сопротивлением погрузился внутрь. По поверхности пошли круги. — Что за… — он ударил снова, с прежним нулевым результатом, но ощущение было такое, будто он молотит по поверхности ртути, каким-то невообразимым образом расположенной почти вертикально. Пытаться вычерпать эту жидкость тоже оказалось невыполнимой задачей — едва коснувшись пола, жидкое серебро становилось прозрачным и превращалось в воду, но на зеркале не появлялось ни изъяна, ни прорехи. Остановившись, Минхо выдохнул и задумался. Почему их разделяет именно зеркало? Может… проблема как раз в том, что они видят себя, но не могут увидеть друг друга? — Хани, — мягко произнес он, — ты же слышишь, с какой я стороны? Коснись зеркала ладонью. По гладкой поверхности пошли плавные разводы. Готовый к чему угодно, Минхо осторожно прикоснулся к центру, из которого шли круги, и погрузил кисть в ледяную жидкость. Рука почти мгновенно наткнулась на теплую ладонь, и Минхо схватил ее изо всех сил, переплел их пальцы, боясь потерять это ощущение, а в следующую секунду подался вперед и, не закрывая глаз, погрузил лицо в сверкающую зеркальную гладь. Стоило ему только сделать это, как водяная завеса водопадом хлынула вниз, обрызгав его щиколотки и ступни, расплескалась по каменному полу. Минхо смотрел прямо на него. Боялся моргать. Он стоял напротив. Совсем такой же, каким был до всего этого ужаса. Каким был, наверное, еще до их встречи. Трогательный и очаровательный, с блестящими как бусинки распахнутыми в вечном удивлении карими глазами. За его спиной тоже были зеркала — пирамида была покрыта ими изнутри, поэтому их окружало бесчисленное множество отражений, на каждом из которых бледным пятном маячило лицо Минхо, на котором не осталось ничего, кроме отчаянного желания поверить. Не в силах совладать с собой, он дотронулся ладонью до его щеки, бережно лаская теплую, бархатно-нежную кожу. Ни одной черной венки, никакого мертвенно-синюшного оттенка на высоких скулах. Только едва заметный румянец и сливочно-розовые лепестки любимых губ. Ощутив, как дрожат руки, Минхо уронил голову и уткнулся лбом ему в плечо, а потом положил ладони на талию, с нажимом провел по спине, привлекая к себе, стиснул его в своих объятьях так сильно, что тот закашлялся с тихим смешком, но возражать не стал и ласково обнял в ответ, зарывшись пятерней в волосы на затылке и начав привычно, почти машинально перебирать пряди, поглаживая его как кота. Обычно температура его тела была ниже, он часто мерз, но сейчас его тепло проникало через тонкие слои их одежды, и это ощущение было таким чертовски приятным. Он грел, как маленькое солнышко. — Что ты такое? — шептал Минхо, не поднимая головы. — Сон? Галлюцинация, попытка мятежных выудить информацию? Может быть, я умер? — Нет, — негромко проговорил Хан, — ничего из этого. Это просто… я. — Не надо, я же и так… — он смятенно покачал головой. — Я знаю, что-то произойдет с минуты на минуту. Это всегда заканчивается одинаково. Я знаю и все равно… часть меня хочет никогда не просыпаться и остаться здесь с тобой, потому что у меня уже нет сил выносить все, что происходит в реальности… Если это единственный способ для меня обнимать тебя, говорить с тобой… — Я тоже очень скучаю по тебе, Минхо, — он бережно прижался сухими губами к виску, — не представляешь, как сильно. Хоть технически я всегда с тобой. Распахнув глаза, Минхо замер, а потом медленно отстранился. — Подожди, — севшим голосом произнес он, — что это значит? Твоя душа всегда со мной, но… Голос подвел его, поэтому он лишь пялился на Джисона, не произнося не звука. — Ты же не… Ты не можешь быть… Он машинально положил ладонь на грудь, ощущая разливающееся под кожей тепло. — Почему? — Джисон неуверенно приподнял уголок губ. — Потому что у души нет формы, она не осознает себя и уж совершенно точно не говорит как человек. Это прерогатива разума. Душа может показать воспоминания, поделиться эмоциями, но не… — он неопределенно указал рукой в его сторону, — это. — Разве? Но я ведь уже говорил с тобой, — на лице Джисона появилась обеспокоенность, — И тогда все было нормально. В этот раз я что-то сделал не так? Минхо похолодел. — Ты… уже говорил со мной? — глухо переспросил он. — Ну да, — Хан кивнул, будто подтверждая вполне очевидную вещь. — После того, как я… умер. Я чувствовал, насколько тебе плохо, поэтому и не смог остаться в стороне. Несколько дней, кажется, у меня получалось до тебя достучаться, но потом что-то случилось, и ты перестал отзываться. Я пытался, но… Почему ты так удивлен, разве не ты отвечал мне? Не зная, как реагировать, Минхо только часто моргал, пытаясь каким-то образом уложить это в голове. Он все еще сомневался в том, кого видел перед собой, но соблазн поверить был слишком велик, потому что он больше всего на свете хотел поверить. — Я не был уверен. Думал, говорю сам с собой. И потом ты… — он поправился, — другой ты сказал мне, что он ничего не знает об этом, вот я и решил… — Конечно он сказал так, ведь не он говорил с тобой. — Я не понимаю, — сдался Минхо, — если ты здесь, кто тогда там? Горько улыбнувшись, Хан повернул голову в сторону, и тысяча его отражений повторили за ним. — Сейчас ты, наверное, предпочел бы, чтобы он оказался чужеродной сущностью, захватившей мое тело, но правда в том, что он и я — суть одно и то же. Всего лишь разные части. Он — моя тень. Он — это я. — Ты связан с ним? — тихо спросил Минхо. — Конечно, — Джисон кивнул, — но не так, как ты думаешь. Я не вижу его глазами и не могу никак на него влиять, просто… иногда я чувствую то, что должен был почувствовать он. — Тогда, — Минхо прочистил горло, сомневаясь, как лучше спросить о том, что сейчас волновало его больше всего, — ты видишь то, что вижу я? Хан обратил к его лицу потяжелевший взгляд. — Ты спрашиваешь, знаю ли я об убийствах? О том, что он… что я сделал? Ответом стало долгое молчание. — Я не вижу твоими глазами, только случайные образы, которые иногда мелькают в зеркалах. — Тогда как ты узнал? — Почувствовал, — он поднял ладонь на уровень лица и задумчиво проговорил, широко разведя длинные тонкие пальцы: — Когда это случилось впервые, я не сразу понял, что происходит, только почувствовал, что меня тошнит и руки трясутся. Знаешь это ощущение, когда бросает в дрожь и испарина выступает на лбу? Жар распространяется по каждой клеточке и от этого хочется вывернуться наизнанку. Такое вот чувство. Когда это произошло в следующий раз, помимо его эмоций я почувствовал твои — отчаяние, вину и… страх. Тогда я сложил два и два и осознал, что он делает. Невидящий взгляд остановился на ряби, идущей по поверхности крохотных лужиц на полу. Вода вдруг стала казаться ему темно-красной, как будто весь пол был залит тонким слоем густой крови. Минхо не мог смотреть ему в глаза, не мог поднять взгляд ни на одно из его отражений, не хватало сил. Он так надеялся, что Джисон никогда об этом не узнает, он собирался сделать что угодно, чтобы скрыть это, избавить его от этой ноши. Но оказалось, что уже слишком поздно. По крайней мере, он не видел раскуроченных, разорванных на куски трупов. Не слышал отвратительных хлюпающих звуков, с которыми кормится ассистент. Не ощущал, как засыхает на руках кровь, въедаясь в кожу, оставляя уродливые ржавые пятна, которые никак не вывести и которые будут мерещиться даже если разодрать плоть до кости. Если повезет, он не будет с криками просыпаться посреди ночи в холодном поту. Жизнь научила Минхо довольствоваться малым. — Прости меня, — произнес он едва слышно, не поднимая головы. — Ты просишь прощения за то, что я сделал? — Это был не ты! — взгляд все же взметнулся к его лицу, оказавшемуся неожиданно спокойным. — Ты бы никогда не сделал ничего подобного! — Но я уже делал подобное, разве нет? — Джисон бережно взял его лицо в ладони. — Я уже принимал жестокие решения, чтобы защитить тех, кого люблю. Чтобы защитить тебя. Он — это я. Поэтому за все, что он сделает, я приму ответственность. Знаю, ты думаешь, что я этого не вынесу, но, Минхо, я не так хрупок, как тебе кажется. Не веришь? Я справлюсь. Они даже говорили одними и теми же словами. В его глубоких глазах плескалась эта неподъемная вина. Она уже засела там, и Минхо понятия не имел, как забрать ее или хотя бы частично уменьшить ее вес. — Хани, это нечестно, — ладони скользнули по его запястьям, поглаживая кожу, — я должен был уберечь тебя от этого. Я был там каждый раз и мог остановить это, но я просто… позволял этому случиться. Я не имел права сомневаться, не имел права на такую ошибку. Ты находился здесь, и у тебя не было никакой возможности повлиять на то, что происходит. Кровь на моих руках, уж точно не на твоих. — Ты правда считаешь, что мог остановить это? — в его глазах промелькнуло что-то, очень напоминающее сочувствие, а затем он, не дожидаясь ответа, быстро сменил тему: — Думаю, ты как никто другой понимаешь, что этим все не ограничится. — Ты… — Минхо запнулся, — твоя оболочка начала терять воспоминания. — Разве этого не следовало ожидать? — Джисон опустил руки и отвернулся, вглядываясь в одно из зеркал. — Ты ведь не раз говорил, что именно души хранят воспоминания. Моя связь с телом слабеет, поэтому он забывает, но я все помню. Минхо вдруг почувствовал себя дураком. Это было так очевидно, но он почему-то не подумал об этом. Возможно, слишком зациклился на страхе, что его любимый потеряет все воспоминания о нем. Эмоции сбивали с толку сухую логику. — Я не знаю, что произойдет, когда он забудет все. — Он не забудет все, — Хан поправился: — я так думаю. Он в любом случае будет помнить о том, что должен защищать тебя и Круг. — Почему? Их глаза встретились в отражении. Джисон тихо произнес: — Потому что я умер с этой мыслью. Несколько долгих мгновений они молча смотрели друг на друга. В глазах Хани, как и в глазах Минхо, была болезненная нежность и тоска. В конечном итоге, они просто хотели быть вместе. Просили ли они слишком много? Видимо так. — Кроме того, — нарушив тишину, продолжил Джисон, машинально теребя край рукава тонкой кофты, — у него появились новые воспоминания уже после смерти. Они никуда не денутся. — Я переспал с ним, — вдруг произнес Минхо, испытав острую необходимость рассказать это. Почему-то он чувствовал себя так, будто признается в измене. Хан какое-то время молчал. — Я знаю, — он обернулся, остановив долгий взгляд на Минхо, а потом вдруг смутился, — я вроде как… был там. — В каком смысле? — Минхо шагнул ближе. — Ну… — его щеки заалели, а глаза забегали из стороны в сторону. Конечно, его душа не могла краснеть в прямом смысле, скорее всего Минхо сам дорисовывал все эти маленькие детали его эмоций, но тем не менее. — Не знаю, как объяснить это, но… я вроде как… чувствовал вас обоих? Подойдя к нему вплотную, Минхо успокаивающе взял его за руку и слегка сощурившись произнес: — Ты подсматривал? — Нет!.. Это как… — он совершенно очаровательно запинался, и в этом смущении было так много его настоящего, что Минхо еле сдерживал улыбку. Он так отвык от этой его стороны, так скучал по ней. — Твои ощущения и эмоции сменялись ощущениями моей оболочки, и наоборот… Как будто я был… где-то между? Не знаю. Наверное, примерно так ощущается секс втроем… Он вдруг оборвал себя и нервно рассмеялся, стараясь скрыть неловкость. — Сомневаюсь, — слегка улыбнувшись, Минхо поднес его ладонь к губам и мягко поцеловал пальцы, продолжая не без удовольствия наблюдать за ним, смущенно потирающим шею. — Ты не злишься на меня? — А должен? — Джисон удивленно уставился на него. — За то, что ты переспал со мной же? За то, что из раза в раз повторял мое имя? Теперь я знаю, насколько… ошеломляющие чувства ты ко мне испытываешь. О какой злости может идти речь? Подавшись вперед, Минхо бережно прикоснулся к его приоткрытым теплым губам, вкладывая в этот поцелуй все невысказанное, всю свою безудержную нежность и вечное стремление к нему. Ощущения от этого поцелуя были совершенно реальными, они будто вернулись в прошлое, где каждая ласка означала «мы со всем справимся» и «я навсегда с тобой», или, наоборот, прыгнули далеко в будущее, где все угрозы исчезли, потеряли значение, оставив их в покое, позволив наконец-то просто быть счастливыми. Просто быть. Дыхание Хана дрожало, трепетали пушистые ресницы. Он отвечал на поцелуй так, как будто ждал этого больше всего на свете, будто истосковался по Минхо до безумия, трясущимися пальцами цепляясь за одежду, стремясь стать еще ближе. Отвечал как в первый или последний раз. Его лицо горело от смущения, движения губ были сбивчивыми, но это только сильнее действовало на Минхо, вынуждая того буквально терять рассудок. Он наконец-то снова целовал того, кого любил больше жизни, живого, настоящего… своего. Целовал без страха, целовал, ощущая, как за спиной распускаются крылья. Оторвавшись от губ, Минхо принялся оставлять поцелуи на его мягких щеках, носу, на шее и подбородке, на прикрытых веках, везде, где только мог дотянуться, заставляя Хани ежиться и даже немного хихикать из-за щекочущего дыхания и будоражащих прикосновений. Чувство в груди было таким глубоким и всепоглощающим, что казалось, оно вот-вот вытеснит все, что Минхо когда-либо испытывал и думал, оставив лишь бесконечное обожание. Пространство вокруг пульсировало в ритм их сердцебиения. Слова были излишни — Минхо знал, что Хани чувствует его эмоции и от этого смущается все сильнее, льнет к нему все больше и улыбается все шире. Минхо, казалось, в этот момент все на свете был готов выменять на то, чтобы это продолжалось вечно. Когда до слуха донесся его чистый грудной смех, немного робкий, но все такой же необыкновенно искренний, Минхо отстранился и взглянул ему в лицо. Джисон мягко улыбался, его глаза сияли, как будто где-то в глубине таились маленькие звездочки. Минхо просто смотрел на него, испытывая настоящее незамутненное счастье впервые с момента возврата чувств. Эта теплая, источающая чарующий переливающийся свет эмоция наполнила его до кончиков пальцев, осветила темноту вокруг них. Ласковые лучи, отражаясь от зеркал, заиграли на покрытом водой полу разноцветными солнечными зайчиками. Минхо даже не мог сказать, откуда берется этот свет, но, кажется, он исходил от них двоих. Так и есть. Хани всегда будет его светом. Пусть это лишь короткое затишье, в котором они позволили себе забыться, полностью игнорируя реальность — пускай. Если это — все, что они могут себе позволить — они возьмут все до последней капли. Пальцы бережно водили по его щекам и скулам, по влажным, припухшим губам, едва дотрагивались до кончиков ресниц. Поглаживали кромку уха и нежную мочку, зарывались в шелковистые волосы. В голове проносилось все то, что Хан сделал для него, все, чем пожертвовал, и список был настолько огромен, что его невозможно было даже объять умозрительно. Он казался Минхо бесконечным. А маленькое солнышко напротив просто стояло и улыбалось ему, как ни в чем не бывало. Его душа в самом деле была драгоценной, самым настоящим сокровищем. Чем-то, что можно было не повстречать и за четыреста, и за тысячу лет жизни. Вновь потянувшись к нему, Минхо ласково поцеловал его светлую улыбку. Совсем коротко, просто потому, что не знал, когда сможет сделать это в следующий раз. Сможет ли. — Иди сюда, — он вышел из пирамиды и потянул Хана за собой, — только взгляни на это… За спиной вдруг раздался металлический лязг, и Минхо, вздрогнув, испуганно обернулся. Джисон все так же держал его за руку, но вокруг каждого из его запястий образовались кандалы, толстой цепью прикованные к крюку в вершине пирамиды. Такие же кандалы были на его лодыжках и шее, тяжелые цепи обвивали его вокруг пояса и тянулись вверх, удерживая его, словно марионетку. На запястье виднелся красный ожог от стертой кожи из-за слишком тугого наручника. — Это… что это еще такое? — Минхо метнулся к Хану, осматривая широкий металлический ошейник и браслет на руке. — Клянусь, их же не было секунду назад?.. — Да… — рассеянно произнес Джисон, ничуть не удивившись, — я и забыл. Они проявляются только если я пытаюсь выйти. — Что? Да откуда они вообще взялись? Хан спокойно пожал плечами: — Ты сам надел их на меня. Оторопев, Минхо пялился на него во все глаза. — Я не стал бы делать такого, — неверяще произнес он. — Здесь все не совсем то, чем кажется, — Хан погладил его по руке, а потом натянул рукава на стальные браслеты, пряча их. — Это для моего же блага. Ты сделал это сразу после того, как я умер, ты тогда меня совсем не слышал, только повторял, как заведенный, что должен удержать меня и защитить от себя самого. Твердил, что должен сохранить хотя бы мою душу. Думаю, ты тогда был очень напуган. Поэтому я и позволил тебе надеть их на меня. Что на это вообще можно было ответить? Минхо был опустошен. Хуже всего было то, что он помнил конкретный момент, когда страх потерять душу любимого овладел им полностью. Видимо тогда это и произошло. — Надо снять их, — едва различимо пробормотал он. — Не надо, — Джисон слегка улыбнулся, — вдруг они и правда помогают. Лучше вернемся обратно. Он сделал шаг назад и цепи стали потихоньку исчезать, бесследно растворяясь, как и следы на его коже. — Это… — Минхо боролся с собой, не зная, что делать, — это неправильно, Хани. Так не должно быть. — Забудь, ладно? Сейчас же их нет, видишь? Все в порядке. — Не в порядке… — Ну перестань. Мне виднее, не думаешь? И вообще, дай мне просто порадоваться, — произнес Джисон тихо, — что ты наконец меня услышал. Минхо все еще не мог переключиться, поэтому смотрел на его шею, где пару мгновений назад была широкая полоска толстого металла. Это действительно могло каким-то образом помогать удерживать его, но… почему чертовы кандалы? — Я копил силы какое-то время, ждал удобного момента, чтобы поговорить с тобой. — Рискну предположить, что ты сделал это не для того, чтобы поцеловаться, — Минхо вздохнул, сбрасывая наваждение. — Не только, — Хан лукаво приподнял уголок губ. — На самом деле я хотел поговорить насчет моей оболочки. Точнее, я хотел попросить тебя кое о чем. — Так, — он кивнул, стараясь сосредоточиться, хоть это и было непросто. — Да, моя просьба… Джисон немного отодвинулся, тоже явно собираясь с мыслями. — Окей… Э-э… Мы ведь уже говорили о том, что у моей оболочки, то есть у меня, есть установка защищать тебя и Круг, так? — начал он осторожно. — Я убежден, что эту установку не обойти. Хотел бы я дать какие-то неопровержимые доказательства, но все, что у меня есть — только ощущения моего тела рядом с тобой. Тем не менее, я уверен, что он ни за что не причинит тебе вреда. — Допустим, — кивнул Минхо, прислонившись спиной к зеркалу. — Вот, — Хан взволнованно поправил растрепанные волосы и затараторил быстрее: — это означает, что все мои-его действия так или иначе направлены на вашу защиту, да? Пусть эти действия несоразмерные, излишне жестокие и вообще… — он сбился, но взял себя в руки и продолжил: — но в конечном итоге, они оберегают вас, так? — Возможно, — Минхо скрестил руки на груди, потому что ему совсем не нравилось то, куда Хан ведет. — Что если, — он сглотнул, будто заставляя себя произнести то, что должен, — дать ему… мне сделать то, что я сочту нужным? — заметив, как изменилось выражение лица Минхо, он взмахнул руками, примирительно подняв ладони. — Только до разумного предела, до устранения основной угрозы! Поверь, мне это нравится не больше твоего, но я правда не вижу другого выхода сейчас. Это нужно только до того момента, пока вы не будете хотя бы в относительной безопасности. Пока Круг не сможет сам защитить себя. Не сводя с него хмурого взгляда, Минхо проговорил: — А дальше что? Джисон молчал, кусая губы. — Дальше… — он отвел взгляд, — я ведь уже говорил, что не смогу причинить тебе вреда. Моя тень доверяет тебе, насколько это возможно, поэтому ты сможешь подобраться близко. — Хани… — предостерегающе произнес Минхо. — Дослушай меня, пожалуйста, — он торопливо облизал губы, явно нервничая. — Подобравшись ко мне, ты сможешь обезвредить меня, лишить возможности использовать внушение, связать, посадить в клетку, в конце концов. После этого Круг планомерно уничтожит орду — мертвецы не будут защищаться, я не стану отдавать им приказ нападать, даже если у меня каким-то образом получится это сделать, потому что это риск навредить вам. Только, пожалуйста, защитите Ван и Тхэбэка. Она не такая, как другие мертвецы, и она не заслужила всего этого… На несколько мгновений воцарилось тяжелое молчание. Не дождавшись никакой реакции, Джисон, теряя уверенность с каждым словом, продолжил: — А потом, когда орда будет уничтожена и потребности в контроле больше не останется, ты убьешь меня, — глухо закончил он. — На самом деле, не обязательно ты. Это может быть кто угодно. Это не важно. Только найдя в себе силы заговорить, Минхо осознал, насколько сильно были стиснуты его челюсти. — Ты отдаешь себе отчет в том, что просишь меня сделать? — Да, — тихо ответил он. — Точно? Если не будет твоего тела, у твоей души не останется якоря, и никакие цепи уже не помогут, — он не заметил, как ожесточился его тон, потому что даже сама идея казалась ему дикой. — Твоя душа отправится дальше. Может быть, ты переродишься через черт знает сколько лет или столетий, может быть — нет. Это то, чего ты хочешь? — Конечно нет, — Джисон мотнул головой, — но я не хочу, чтобы это продолжалось. — Что продолжалось? — Убийства, Минхо. Я не хочу, чтобы продолжались убийства. Я не хочу это чувствовать, не хочу знать, что от моей руки погибают люди. — Да ты же… — Минхо простонал, — ладно, допустим ты прослушал все, что я говорил о том, на ком реально лежит ответственность, но ты же буквально только что уверял, что ты не хрупкий, что ты справишься, а теперь что? — Тут нет противоречия, — он аккуратно взял ладони Минхо в свои, — я выдержу столько, сколько будет нужно, пока вы не окажетесь в безопасности. Но потом это должно прекратиться. Пожалуйста. Никто не должен обладать такой силой. — Хани, как так получается, — он сокрушенно покачал головой, — что ты смеешься и улыбаешься мне, как будто я делаю тебя самым счастливым на свете, а в следующую минуту просишь тебя убить? В кофейных глазах проступила тщательно скрываемая до этого момента печаль. — Ты правда делаешь меня самым счастливым. Я только хотел… — он опустил голову, заламывая пальцы, как будто ему стало стыдно, — чтобы ты запомнил меня таким. А не тем, чем стала моя оболочка. — Это что, прощание? — голос дрогнул. Вместо ответа Джисон поднял на него полный вины взгляд. — Нет, — Минхо замотал головой, — я не сделаю того, о чем ты просишь. Это не выход. — Только подумай об этом — если вы собственноручно устраните угрозу такого масштаба, вы станете героями, — он заговорил с жаром. — Никто и никогда больше не усомнится в Круге, мятежные будут вечно благодарны вам за защиту, а остальные будут бояться вас слишком сильно, чтобы вступать в конфронтацию. Лишенный дара речи, Минхо отшатнулся от него. Опять. Джисон опять делал это. Он хотел вновь пожертвовать собой ради общего блага. Его не останавливало даже то, что он уже умер, что его тело ему неподвластно, а душа закована в кандалы в какой-то стеклянной коробке. Просто невероятно. Самое чудовищное заключалось в том, что он правда верил, что так будет лучше, что все поплачут и будут жить дальше. Он не мог или не хотел осознавать, что его окончательная смерть буквально уничтожит Минхо. Да, невероятный эгоизм — даже в этой ситуации думать о себе. Никаких иллюзий и оправданий. Было так больно от осознания, что Джисон не хочет бороться. Минхо не видел ничего вызывающего восхищения или храброго в стремлении погибнуть за других, будь это тысячу раз продиктовано наиблагороднейшими намерениями. Умереть невероятно легко. Гораздо большая смелость нужна, чтобы продолжать жить. Может быть… Может, он просто устал от всего, что с ним происходит? Что если весь этот потусторонний мир просто не подходит ему? Минхо… не подходит ему? Как-то раз они говорили об этом. Минхо тогда спросил, предпочел бы Хан прожить обычную жизнь, ничего не зная об этом мире, или оставил бы все как есть. Он тогда ответил, что обе жизни были бы хороши по-своему. Должно быть, сейчас ему больше так не казалось. Он ведь уже наверняка тысячу раз пожалел о том, что увяз в этом по горло. — Знаешь, — произнес Минхо, втянув носом воздух, повернувшись спиной к пирамиде и вглядываясь в густую черноту — свет потух, как будто его и не было никогда, — я прежде всерьез не рассматривал этот вариант, но… Я могу найти человека… примерно твоего возраста, с хорошей семьей, где-нибудь подальше отсюда. И переселить твою душу в его тело, подменив владельца. Потом я обращусь за помощью кумихо, — он перевел дыхание, успокаивая саднящее сердце, — некоторые из них могут мастерски изменять воспоминания — ты забудешь все, что с тобой происходило после нашей встречи, а твои воспоминания о нормальной жизни будут аккуратно подкорректированы так, чтобы ты думал, что всегда жил с этими людьми. Если вдруг проявятся силы — мы их запечатаем. Я не смогу вернуть тебя к твоим родителям, к сожалению, но это… Крепко схватив за плечо, Джисон развернул его к себе. В больших карих глазах блестели слезы, а губы были упрямо сжаты. — Ты шутишь? — его голос стал выше на пару тонов. — Предлагаешь мне забрать чью-то жизнь, чтобы забыть тебя и оставить вас разбираться со всем этим? — Зато ты будешь жить. Его лицо исказилось. — Я не хочу так жить! — он выпалил, торопливо утерев скатившуюся по щеке слезу. — А как ты хочешь жить, Джисон? М-м? — он шагнул вплотную к нему и отчеканил: — Потому что ты точно не хочешь остаться со мной, раз при каждом удобном случае лезешь в петлю! Губы Джисона предательски задрожали. — Это несправедливо. Я всего лишь хочу защитить тех, кого люблю. Речь не только о тебе. Это и Ван, и ребята из Круга, и Лэвен. Это моя семья и друзья, которые меня забыли, но тоже находятся под угрозой из-за происходящего. — По-твоему, нам всем поможет твоя героическая смерть, так что ли? Минхо осознавал, что его заносит, но он злился слишком сильно. Если посмотреть правде в глаза, его злость скорее всего была вызвана глубокой обидой за то, что Джисон снова не выбрал его, не выбрал всех своих близких, не выбрал жизнь. Иными словами — он вновь чувствовал себя отверженным. — Не моя смерть, а смерть моей тени в правильный момент. Да, я в самом деле так думаю. Даже учитывая то, что ему было хорошо известно, насколько тяжело Минхо переживал его утрату, он собирался заставить его пройти через это снова, в этот раз уничтожив всякую надежду. Разве имелся хоть какой-то весомый довод, способный переубедить его, если для него не имели значения ни любовь Минхо, ни его горе? Зеркала затянуло густой мутной дымкой, пространство вокруг подернулось сизым туманом, отвечая на внутреннее смятение Минхо. Очевидно, это место чутко отзывалось на его настроение. Только вода несмотря ни на что продолжала едва различимо капать где-то вдалеке. — А что насчет меня, Джисон? — надломленно прозвучало в тишине. — Тебе не интересно, захочу ли я жить без тебя? Глаза жгло. Джисон растерянно блуждал взглядом по его лицу, но ничего не отвечал, только беззвучно глотал слезы. Он не спросил себя об этом в прошлый раз. Не спросил и сейчас. — Ты вернул мне чувства, чтобы я дважды потерял тебя? Их тяжелые взгляды были прикованы друг к другу. Слишком много сложных глубоких чувств, слишком много слов, которые нужно произнести. Чудовищно мало времени. — Я только что понял кое-что, — Минхо вдруг нервно усмехнулся, проглотив ком в горле. — Видишь ли, недавно я узнал, что стал человеком не потому, что полюбил, а потому, что отколол кусок твоей души. Возможно поэтому мы и можем вот так общаться, кстати. Джисон, казалось, вовсе перестал дышать, замерев среди зеркал, как хрупкая статуэтка в музыкальной шкатулке. — Но я забрал у тебя не только часть души, не так-ли, — губы изогнулись в невеселой усмешке, — я забрал у тебя все. Твое тело. Твое имя. Твою жизнь. Поэтому как ты смотришь на то, чтобы я убил твою оболочку согласно плану, а потом разрушил свою душу, чтобы в этом теле остался только ты? В глазах напротив отразился неподдельный ужас. — Оно охотно примет твою энергию вместо моей, я знаю наверняка, перейдет под твой контроль, как будто так всегда и было, ведь ты его настоящий хозяин. Все наконец-то вернется на круги своя, — он перевел дыхание и продолжил жестко: — Справедливость восторжествует. Если подумать, так твой план сработает даже лучше. Ты станешь героем. Ну так что? Устроим соревнование, кто быстрее пожертвует собой во имя любви? В прошлый раз ты застал меня врасплох, но в этот раз я не проиграю. В конце концов, ты же даже не сможешь меня остановить, правда? Просто в какой-то момент обнаружишь, что кроме тебя тут никого больше не осталось… Он осекся, когда осознал, что Джисон почти задыхается от всхлипов, а слезы градом катятся по покрытым красными пятнами щекам. Минхо будто вдруг вынырнул на поверхность из пучины своих эмоций и только сейчас увидел, до чего довел своего любимого. Злость мгновенно потеряла значение, ушла на второй план, сменившись жгучей парализующей виной. — Я… — он хотел немедленно взять свои слова назад, попросить прощения и утешить его, но не мог выдавить ни звука, только стоял и беспомощно пялился на душераздирающие последствия собственных действий. — Н-не н-надо, — Хани с трудом выговаривал слова, сдавленно заикаясь от рыданий, — п-пож-жалуйста, н-не н-надо… Его пальцы отчаянно ухватились за край футболки, будто он боялся рассердить, дотронувшись, но все же не хотел отпускать. Проклиная себя последними словами, Минхо собирался было привлечь его к себе, обняв за острые трясущиеся плечи, но в этот самый момент ощутил, как его буквально выдергивает в безжалостную реальность. Слепящий свет ударил по глазам. Проморгавшись, Минхо понял, что Чан с крайне обеспокоенным видом хлестко шлепает его по щекам. Сбоку маячил еще чей-то силуэт, все остальное было в какой-то мутной пелене и все же казалось странно знакомым, прямо-таки угадываемым. Едва Минхо сфокусировал взгляд, как по лицу лидера прошла заметная тень облегчения. — Ну и напуг… — Нет! — оборвав его на полуслове, прохрипел Минхо. — Зачем ты разбудил меня, черт возьми! Мне нужно вернуться… Нужно вернуться сейчас же… Он зажмурил глаза, пытаясь провалиться обратно в черноту, где Хани остался наедине с его жестокими словами, содрогаясь от рыданий. Он пытался изо всех сил, вонзая ногти в саднящее от острой боли место у сердца, где обычно напоминала о себе его душа. Конечно, это оказалось совершенно бесполезно. — В чем дело, Минхо? Что происходит? Сев в кровати, он вдруг понял, почему все казалось таким знакомым — он очнулся в собственной квартире. Не собираясь тратить драгоценное время на расспросы, Минхо, пошатываясь, поднялся, грубо отодвинул кого-то к барной стойке, запоздало фиксируя, что это Сынмин, и ввалился в ванную. — Ты слышишь меня? — прошептал он, глядя в зеркало. Его глаза были такими красными, будто он ревел ночь напролет, но слез не было. Он просто выглядел болезненно уставшим и каким-то помятым. Грязные волосы слиплись в отдельные прядки, над губой проступала щетина, но больше всего на свете ему было наплевать на то, как он сейчас выглядит. — Умоляю, Хани, дай знак, что ты меня слышишь… — он пробормотал, уставившись в свои глаза, надеясь увидеть в отражении того, кого так сильно расстроил, или ощутить движение в груди, хоть что-нибудь кроме его боли, но никакого другого ответа не было. — Прошу… Выждав пару секунд, он нерешительно дотронулся до поверхности зеркала, надеясь, что по ней пойдет рябь, но та осталась совершенно неподвижной, твердой и холодной как лед. — Пожалуйста, прости меня, — произнес он с отчаянием, беспокойно скользя взглядом по стеклу. — Хотя бы выслушай, умоляю. Мне не стоило говорить об этом так, — он тяжело выдохнул, сжимая края раковины до судорог в пальцах. — Я лишь хотел, чтобы ты понял — твоя смерть случится не с тобой, а со всеми нами. Для тебя все оборвется. С теми, кто тебя любил, это останется на всю жизнь. Тишина была такой невыносимо громкой, что ввинчивалась в виски как сверло, раскалывая голову на части. Он наклонился вперед, прижался пылающим лбом к ледяному стеклу и заговорил снова, затуманивая своим сбивчивым дыханием небольшую область зеркала возле носа и рта. — Прости. Прости… Прости меня. Я никогда не поступлю так с тобой, но, прошу, не поступай так со мной и ты. Я не оставлю тебя в этой клетке. Я… — он сбился и прошептал совсем тихо: — мне это все не нужно без тебя, как ты не понимаешь?.. И снова ничего. Дело было не в том, что Хан не хотел ему отвечать, Минхо знал наверняка — он был слишком добр, чтобы безучастно наблюдать за тем, как Минхо буквально разваливается на куски. Он не мог ответить или не слышал его вовсе. Последнее было хуже всего, потому что так у него даже не оставалось возможности узнать, насколько Минхо сожалеет. Наверное, Хани больше не мог ничего сделать, потому что силы, которые он бережно копил для этого разговора, подошли к концу. И вот, что он получил от своего любимого в благодарность. Все усугублялось осознанием, что эта встреча вполне могла стать для них последней — Минхо мог поговорить с Джисоном, но понятия не имел, как поговорить с его душой. Захочет ли Хани с ним вообще разговаривать после этого, тоже оставалось под большим вопросом. Как можно было разозлиться настолько, чтобы осознанно захотеть причинить боль любимому человеку и сделать это? Неужели страх потерять его в самом деле лишает Минхо рассудка? Или это всего лишь оправдание? На лице отражения все отчетливее формировалось отвращение к самому себе. — Блять! — выругался он, и, не сдерживаясь, ударил кулаком в центр зеркала, чтобы перестать чувствовать на себе этот осуждающий взгляд. По поверхности пошли радиальные трещины, разделяя круглое зеркало на бесчисленное множество узких секторов. Из каждого на Минхо смотрели его собственные полные презрения глаза. Десятки глаз. Он стиснул зубы и отвернулся. Вышел в прихожую, капая на паркет стекающей по руке кровью из разбитых костяшек, остановился на пороге комнаты. Чан и Сынмин многозначительно переглянулись. — Вы нашли Хенджина? — не своим голосом спросил Минхо, не собираясь ничего объяснять. — Мы… — мгновенно помрачнев, ответил Сынмин негромко, — надеялись, что ты знаешь что-то о том, где он может быть, но видимо… Минхо понуро помотал головой. — Случилось еще кое-что, — подняв на него тяжелый взгляд, подал голос Чан и после некоторой паузы проговорил: — Джисон убил Председателя.