Луч чёрного солнца

      Подошва ботинка продавливает позвоночник, и руки Элизабет, на которые та опирается, чтобы не уткнуться щекой в рыхлую землю, начинают разъезжаться в стороны. Кенни убирает ногу, и девушка судорожно выдыхает, чувствуя, как дуло пистолета начинает холодить кожу на затылке. И она удивляется, когда понимает, что прикосновение вовсе не твёрдое, а дрожащее.       — Пристрелишь меня на могиле матери? — Элизабет жмурится, представляя, как Кенни, испытывая судьбу, гладит курок пальцем и случайно отправляет пулю прямо ей в череп. Аккерман горько усмехается.       — Вспомнила?       Элизабет чувствует, как холод бежит по липкой от пота спине, когда она вновь прокручивает события восьмилетней давности. За столь долгое время они должны были предстать, как обрывки мерзкого, неприятного прошлого, которое мутно воспроизводилось в памяти даже при усердной попытке вспомнить. Однако события так резко и внезапно врезались ей в голову, будто их никогда там не было, раздробили череп и втиснулись в копилку событий 848 года, с которого пошла таинственная череда событий: знакомство с Кенни, странные разговоры с ним о её прошлом (теперь же они казались вполне логичными). Удивительно, что своего родного брата она признала довольно быстро, хотя он долгое время жил не с ними: маме было важно, чтобы её двое детей жили отдельно друг от друга, поскольку если бы Рэйден настиг её, то старшего ребёнка пришлось бы ещё поискать.       Рэйден. Вспоминая о нём, Элизабет невольно жмурится, будто может снова вычленить из памяти блеск наточенного топора и звук ломающегося черепа. И она ничего не могла тогда сделать. Даже закрыть глаза руками. Даже сделать несколько шагов назад, чтобы выйти за двери горящего дома. Чтобы кровь не попала ей на ботинки. Ей хватило сил открыть глаза и тут же, увидев расплывчатые очертания красного, серого и белого (именно такими казались её волосы в тот момент), пошатнуться и громко зарыдать в руку. Она чувствовала, что с каждым вдохом перед глазами начинает всё плыть, но было это последствием дыма или слёз — непонятно. Последнее, что ей удалось подметить перед тем, как потерять сознание, так это то, что упасть на пол ей не дали чьи-то руки, с болью вцепившиеся в неё.       Она открывает глаза, когда в нос лезет резкий противный запах, который шлейфом проносится мимо неё. Через прищуренные глаза Элизабет высматривает силуэты двух людей, один из которых что-то растирает по её руке, оставляя мокрый след. «Спирт», — додумывает Элизабет, сопоставляя запах и соответствующие тактильные прикосновения второго лица. «Инъекция!» — мысль пробегает в голове и тут же растворяется в бесконечном потоке вопросов, начиная от «Что я здесь делаю? Кто эти люди? и заканчивая «А кто я вообще?». На последний вопрос ответ находится: она помнит, что её зовут Элизабет, вчера она ела подгоревшую картошку дома с мамой, чуть не разбила пустую вазу, стоявшую на кухонном столе, пока гонялась за мышью, а сегодня…       А сегодня, наверное, ещё не наступило.       Но как оказалось, «сегодня» уже кончилось, и этот день принёс ей смерть матери, нового опекуна и частичную амнезию, которая не позволила ей узнать, что она была непосредственным участником этих событий. И больше всего её раздражало, что каждый из тех, кто мог бы ей об этом напомнить, предпочёл промолчать.       Поэтому сейчас она тоже промолчит.       Не удостоив его ответом, Элизабет резко разворачивается, выбивая пистолет из руки, и, схватив Кенни за воротник рубашки, валит его на землю. Пальцы сжимают широкую шею, продавливая кадык, и Аккерман, тут же замахнувшись, наотмашь ударяет её по щеке. Лицо Элизабет начинает гореть, и она почти уверена, что след его ладони красным пятном останется на её щеке.       Клеймо.       Воспользовавшись потерей концентрации, Кенни сбрасывает Элизабет с себя и, заламывая ей руки над головой, вынимает её собственный пистолет из кобуры. Голубые глаза встречаются с янтарными, когда дуло касается бледного лба. Элизабет замирает, раскрыв глаза; Кенни щурится, не отводя взгляда. Грудная клетка вздымается с каждым вздохом всё сильнее, и девушка старается контролировать её, пытаясь успокоиться.       — Теперь можно и поговорить, — Кенни зажимает руки Элизабет сильнее. — Ты всё вспомнила?       — Достаточно, чтобы понять, что ты бессердечная мразь, — выплёвывает Элизабет. — Ты упустил его. Не замучил до смерти, как обычно привык поступать. Почему?! — она чувствует, как обида сдавливает её грудь. — Почему ты позволил ей умереть?!       Она замечает в глазах Кенни проблеск отчаяния, но его взгляд тут же темнеет, будто эта ежесекундная эмоция может служить ему смертным приговором.       — Ты дура, Элизабет, — сквозь зубы твердит он, наклоняясь к ней. — Убить его чтобы что? Удовлетворить жажду мести? Извини, но действовать на эмоциях подобно тебе, а позже жалеть об этом не в моём вкусе.       — Зачем ты устроил всё это? — руки Элизабет сжимаются в кулаки. — Почему начал зверствовать, а затем, когда я ушла от тебя, зачем пытался меня убить? Почему мы не могли просто поговорить?!       — Потому что ты ни черта не помнила, — Кенни уже не держит палец на спусковом курке, но пистолет не убирает. — Как я мог рассказывать тебе о том, что ты сама видела, но не помнила? Звучит абсурдно, вряд ли бы ты мне вообще поверила. Зверствовать начал, чтобы на свою сторону перетянуть криминальные авторитеты, того же недоверчивого Мартина, которому нужно было тысячу раз доказывать, что я на той же стороне, что и он. А убить тебя действительно хотелось: ты постоянно лезешь в то, что тебе знать не дозволено. Я дал тебе возможность, зачистив все следы нашей совместной работы, но ты продолжаешь чернить. Мне ничего не остаётся, кроме того, как мягко отстранять тебя: поверь, отсидеть десять лет в камере не так уж и плохо в твоём случае.       — Ага, только теперь за мою голову могут отдать целое имение в Митре, — язвит Элизабет, но затем снова обращает взгляд на его глаза. — Пойми, мне нужно знать правду, — признаться самой себе в том, что она просто не умеет жить по-другому: добывать средства к существованию мирным путём, не ища врага в каждом из прохожих, перестать брать пистолет и прятать ножи в ботинках, Элизабет не может. Это вжилось в неё настолько, что другая жизнь кажется ей тем, чего она никогда не будет достойна. — Это касается и меня тоже.       Он смотрит на неё недоверчивым взглядом.       — У меня нет мотива убивать тебя, — Элизабет не врёт. — Может, он и был ранее, но когда я всё вспомнила, я поняла, что моя цель вовсе не ты. Ты, конечно, тот ещё подонок, — Кенни усмехается, — но только ты можешь сказать мне, где его найти.       В минутном молчании Элизабет мысленно хоронит себя.       — Ладно, — она чувствует, как колотится сердце. Он убирает дуло пистолета от лба, но дышать легче почему-то не становится. Возможно, она осознаёт, что не верит ему: все его настоящие действия кажутся такой уловкой, которая если не сейчас, то позже обязательно заставит её поплатиться. Элизабет убирает волосы с лица и садится на холодную землю, Кенни протягивает ей пистолет рукоятью вперёд. Её ледяная ладонь касается металла, и Аккерман довольно легко отпускает его, убирая руки в карманы и отходя назад.       Элизабет осознаёт, что прямо сейчас может с легкостью — расстояние позволяет — попасть ему в голову. Может, это будет намного разумнее, чем пытаться выслушать его и понять. Всё же из-за него ей сейчас приходится прятаться как крыса по углам и это из-за него ей пришлось засветиться на всеобщее обозрение полиции: теперь её разыскивают. Может, всё это закончится, если прямо сейчас она убьёт его и, взяв лопату, наверняка валяющуюся где-нибудь неподалёку, закопает в нескольких метрах от своей матери.       А затем сляжет здесь сама, как только Военная полиция до неё доберётся: шанс на последнее слово у неё наверняка будет: можно будет попросить похоронить её где-нибудь поблизости.       Мысленно прицелившись, Элизабет всматривается ему в спину. Весьма опрометчиво с его стороны вставать к ней таким образом, однако она расценивает это как жест доверия.       «Он мне доверяет, — режет в голове, — или, по крайней мере, знает, что я не выстрелю».       И Элизабет не может. Вертит пистолет в руке, а затем убирает его, стряхивая грязь с ладоней. Осознаёт, что это действие может послужить ей либо спасением, либо трагичной ошибкой.       — Я не знаю, где он, — всё же трагичная ошибка, но она всё ещё может убить его. Кенни не поворачивается к ней, но она прекрасно слышит в его голосе такое удивительное спокойствие и пустоту, что ей хочется переспросить ещё раз. — Когда он сбегал, из его кармана выпало нечто… удивительное. Возможно, это поможет решить судьбу всего человечества, но я совсем не знаю, что оно означает.       — Что ты нашёл?       — Записку. Но её содержание мне неизвестно, и чтобы продвинуться хоть на милю в расследовании, мне пришлось начать сотрудничать с правительством, ибо в криминальных кругах об этом ничего не знают. Изначально я думал, что он [Рэйден] оттуда и хотя бы Мартин с его связями по всей территории Стен сможет мне помочь. Но нет.       — В чём проблема понять содержание записки? — Элизабет делает круг вокруг чьей-то могилы и встаёт к нему лицом, чтобы видеть его, возможно, нагло врущие глаза.       — В том, что я не знаю языка, на котором она написана. — глаза не врут.       — Что? — вопрос сам слетел с языка и оказался ничуть не глупее, чем то, что сейчас сказал Кенни.       — Я могу догадываться, что это язык того времени, когда ещё не было этих стен, а на престоле сидел настоящий король и да… титанов тогда, наверное, тоже не было.       — Я видела старые записи на столе у Эрвина, — Элизабет задумчиво вспоминает первые дни пребывания в Разведкорпусе, и стол главнокомандующего с кучей бумаг всплывает перед глазами. Ещё тогда её взгляд задерживался на старых документах. — Очень старые, судя по внешнему виду. Но все они были читаемы.       — Тебе никто не даст просто так посмотреть документы, хранящиеся под замками в главном архиве Митры — у Эрвина их точно быть не может. Хотя я думаю, что всё необходимое кроется там — в подвалах замка, если только их ещё не затопило, а бумага не сгнила из-за высокой влажности.       Элизабет всё еще не понимает, как старая, возможно, бесполезная бумага стала ценнее для Кенни, чем Каролина. Даже в мыслях она не позволила бы себе назвать её его «любовницей». Слишком омерзительно, их статус отношений не вписывается в «любовные», по крайней мере, Элизабет не хочет считать их таковыми. Им обоим что-то было нужно друг от друга, это не просто временное увлечение с последующим удовольствием. Каролина использовала Кенни так же, как и он её. Признаться, подобное заключение радовало Элизабет больше, чем признание чувств между ними.       — Элизабет, — Кенни замечает, что долгое молчание ей не свойственно. — Я отдал бы всё, лишь бы она осталась жива.       — Замолчи, — цедит Элизабет, сжимая ладони в кулаки.       — Нет, — Кенни гнёт свою линию. — Ты не понимаешь необратимость смерти. Убив твоего отца, я бы лишь утолил жажду мести, которая копилась с каждой минутой пребывания в том горящем доме. И ничего более.       — Ты бы обезопасил меня, как и хотела мама.       — Ты правда думаешь, что вся эта ситуация с тобой, отсутствием вашей семьи в метрических книгах и странным хаотичным перемещением по всем районам в стенах крутится лишь вокруг твоего отца? Каролина знала, что Рэйден — это всего лишь винтик. Грязь на ботинке, но вот на чьём — это уже вопрос. Она смогла бы на него ответить, но не успела.       Элизабет хмурит брови, пытаясь вспомнить события своей жизни до горящего дома, прихода Кенни и разноцветных витражей на стёклах. Воспоминания тягуче разливаются в голове, размываются в глазах, и Элизабет промаргивается несколько раз, чтобы восстановить картину почерневшего кладбища в глазах.       — Ты можешь убить его, если хочешь, — торг от Кенни.       — Хочу, — Элизабет хватает наживу.       — Сделай вид, что нашей встречи не было. Я доберусь до архива, вытащу бумаги и вернусь сюда на следующие сутки. Я не буду ничего скрывать от тебя, смысла уже нет.       Элизабет понимает, что не должна. Не должна верить, помогать ему и просто так отпускать. Она ему не доверяет, понимая, что Кенни может говорить всё, что угодно. Особенно врать: ложь для него лишь средство, которым можно воспользоваться, невзирая на кодекс чести, который, как изначально думала Элизабет, у него имеется.       — Я тебе не верю, — прямо говорит Элизабет, смотря в его прищуренные глаза. — Но, как я поняла, у меня нет выбора.       — Выбор есть всегда, и я не чудовище, чтобы лишать тебя этого удовольствия, — нет, ты чудовище, Кенни. Не выгораживай себя. — Я вижу, что у тебя есть много вопросов. Ружьё, висящее на стене, всегда выстреливает, ведь так? Я тебя слушаю.       — Зачем нужно было впутывать разведчиков во всё это? — пожалуй, сейчас это единственный вопрос, который её тревожит. Элизабет всё ещё помнит их встречу на заброшенном заводе, помнит холод клинка капитана, который впивался ей в шею. Если бы не появление Кенни, они бы перебили друг друга и неизвестно, кто остался бы в живых по итогу.       — Потому что разведчики единственные из всех в государстве, у кого есть мозги. Их необходимо было привлечь, чтобы хоть что-то поменять и прояснить в ситуации. Те же бумаги тебе удалось достать благодаря им, — Кенни облизывает пересохшие губы. — Люди наконец-то зашевелились, ситуация выходит из-под контроля у правительства, но дальше будет ещё хуже.       — И ради чего всё это? — Элизабет действительно пытается понять мотив, предугадать, что будет дальше. Но видит перед собой лишь прутья тюремной камеры и чувствует туго затянутую верёвку на шее.       — Не секрет, что правительство скрывает от нас многое. И если привлечь к этому внимание общественности, то высока вероятность краха всей системы, — Кенни будто упивается этим. — Мы сможем отыскать ответ на многие вопросы, но насколько, я пока не могу тебе сказать. Но это очевидно будет прорыв вперёд. Знаешь… — Аккерман будто колеблется, не зная, стоит ли говорить об этом. — Я до недавнего времени ведь работал в Правительстве и знал почти всю подноготную проводимой политики внутри стен. Разведкорпус рано или поздно расформировали бы, а Смита и основное руководство отстранили бы от дел.       — Но почему?       — Слишком много невыгодных расходов. Всё равно после каждой экспедиции на повозках приезжают вместо живых, способных платить налоги солдат, горы трупов. Толку-то от этого… А разведчики, между прочим, делом занимаются. В этом тоже может крыться некий мотив, — Кенни приближается к Элизабет и выдыхает ей прямо в лицо, — они боятся, что их раскроют.       — Что может скрывать правительство? — шепчет девушка, слегка склоняя голову вправо.       — Происхождение стен и всё из этого вытекающее.       — Почему тебя это так волнует?       — Потому что мне не всё равно на свою жизнь. И на то, что через пару лет от нас останется, учитывая падение Марии в 845 году.       Элизабет никогда не видела титанов. Но мысли об огромных десятиметровых гигантах, которые могут одним движением переломать ей все кости, коробят её изнутри.       — Ты отправлял записки нам, подписываясь в них «другом»? — быстро переводит тему.       — Да, и в том обветшалом доме, в который я направил вас в последний раз, лежали трупы солдат Военной полиции и один из них принадлежал члену моей банды. Благодаря этому вы бы поняли, что в самой Военной полиции наверняка шныряют мои люди, переодевшиеся в солдатскую форму. Этот случай можно было бы придать огласке, перевернув его так, что Военная полиция не справляется со своими основными обязанностями, что увеличило бы волнения в обществе. Однако позже мне пришла идея получше: связать вас с разведчиками. И камнем преткновения стала бы ваша общая ненависть ко мне.       — Ты так легко говоришь о том, что твой план не удался… — размышляет Элизабет. — Получается, те люди были убиты напрасно?..       — Когда дело касается всего человечества, то нет напрасных жертв. Они сыграли свою роль: помогли вам выйти к разведчикам, а разведчикам — к вам, — Элизабет настораживает его спокойный тон, но другого ответа она, впрочем, и не ждала. Для него эти люди — средство для достижения цели. Причём своей собственной, которую он так слепо выдаёт за общественную. Видимо, Кенни действительно не понимает, что пока он действует, исходя из своих собственных убеждений. И он ничего не знает о людях и их желаниях.       — Времени мало, — продолжает Кенни, обрывая его собственный допрос, и направляется к выходу с кладбища. Элизабет, недолго думая, догоняет его, понимая, что Кенни больше ей ничего не скажет.       Приближаясь к выходу, она боится оглянуться назад, чтобы не броситься в ноги к своей матери и не впиться ногтями в землю. Оставляя позади воспоминания, они с Кенни возвращаются к скрипящему фонарю, кажется, совершенно другими. Элизабет всё ещё колеблется, не понимая, что ей делать дальше. Она всё ещё может схватить его, попытаться утащить в Разведкорпус и покончить со всем этим.       Но ей отчего-то не хочется.       — Возвращайся к разведчикам, — озвучивает её мысли Кенни. — Можешь рассказать о нашей встрече, однако будь готова к холоду лезвия на шее и очередному допросу, — значит, это ты называешь возможностью выбирать? — Я вернусь сюда на следующие сутки, примерно в это же время. Если что-то пойдёт не так, отправлю «дружескую» телеграмму.       — У тебя не осталось сигарет?       Кенни протягивает ей начатую пачку, и она принимает её, засовывая в карман брюк. Кажется, что разговор окончен, однако последний вопрос вертится у неё на языке, вспоминая излишнюю заинтересованность капитана на имя стоящего перед ней человека.       — Вы знакомы с Леви? — несколько секунд на осмысление, а затем она получает лёгкий утвердительный кивок. — Просто… — Элизабет пытается подобрать правильные слова. — Мне кажется, он хочет поговорить с тобой. Он будто… рвётся сделать это, хотя на первый взгляд он не отличается особым энтузиазмом.       — Он отличается особым энтузиазмом, — поправляет её Кенни. — Поверь, если бы он на самом деле был таким, каким кажется на первый взгляд, — он бы никогда не выжил в подземных трущобах. И уж точно не стал бы лучшим солдатом в рядах разведчиков, — в голосе Аккермана чувствуется сталь, будто с этим разговором он отсекает часть мучающих его вопросов. — Впрочем, если ты расскажешь о нашей встрече Леви, он поймёт… наверное, — девушка впервые слышит колебания в голосе. — Только… — он смотрит в глаза Элизабет, и на его лице мелькает усмешка. — Не руби с плеча, как обычно привыкла делать. Лучше передай ему, что так было лучше для него. Я не смог бы дать ему то, что он так хотел от меня получить.       Посчитав разговор оконченным, Кенни удаляется из света фонаря к северным домам, оставляя Элизабет в одиночестве, которая находит в словах Кенни что-то, относящееся не только к Леви. Но и к самой себе. А затем проговаривает вслух так, что губы Аккермана расплываются в горькой улыбке.       — Ты эгоист, Кенни.

***

      Она добирается до Разведкорпуса тем же путём, каким и ушла. Либо судьба насмехается над ней, но Элизабет так и не встретила ни одного солдата Военной полиции, который мог хотя бы патрулировать эти районы. Конечно, вряд ли у них хватило бы солдат на обход всей территории Стен, однако Роза — это её потенциальное местонахождение, ибо здесь — Разведкорпус, откуда её, словно щенка, оттащили за решётку сырой плесневелой камеры. Но Элизабет делает скидку на то, что сейчас всё внимание Военной полиции приковано к Митре и к резиденции короля. Она понимает, что-то очень скоро произойдёт и это наложит на всех колоссальный отпечаток. Кенни начал действовать серьёзно, Элизабет больше не видит в нём шута. Признаться, теперь она вообще сомневается, что настоящий Кенни вообще когда-либо был им. И эта мысль её не на шутку пугает.       Девушка выходит к главной тропе. Размышляет, стоит ли ей обойти корпус и залезть в здание через открытое окно в столовой (которое, как она могла заметить, никогда не закрывалось). Затем переводит взгляд на патрулирующего, понимая, что видит его в первый раз. И решает всё же испытать судьбу и проверить, повяжут ли её сейчас, ибо взбираться по гладким каменным стенам без УПМ было бы убийственно долго, а попасть с заломанными руками в Разведкорпус по её опыту не такая уж и плохая идея.       Разведчик замечает её, когда она подходит почти вплотную к стенам.       — Стой, — по дрожащему голосу Элизабет догадывается, что он наверняка только выпустился из кадетского училища. Видимо, с армейским составом действительно есть проблемы, если на страже целого корпуса поставили дрожащего салагу, которого, например, Элизабет при желании может просто вырубить. Девушка медленно переводит на него взгляд, не чувствуя более тревоги. — Что ты здесь делаешь?       — Я нахожусь под личным покровительством Эрвина Смита, — Элизабет пыталась выразиться наиболее конкретно, однако разведчик всё ещё недоверчиво смотрел на неё и нервно вертел какой-то листок в руке.       — Фамилия и имя, — в итоге выдаёт он, будто опомнившись.       — Элизабет, — секундная пауза. — Просто Элизабет.       Разведчик рыскает глазами по списку, пока Элизабет начинает жалеть, что не потратила час-другой на то, чтобы просто залезть через окно в столовой. Да и идея просто вырубить его довольно идиотская: она же пришла сюда без корыстных намерений, а хлопот Эрвину и так уже успела доставить.       — Можете проходить, — неожиданно для неё говорит разведчик, сворачивая листок. — Просто Элизабет, — издевается или?..       — В списке так и написано?       — Ну да, — отвечает разведчик, протягивая ей листок, указывая пальцем на надпись снизу.       Действительно, «Просто Элизабет». Развернувшись, она направляется к главному входу, сдерживая приступ смеха.

***

      Непривычно вновь возвращаться сюда и не ловить косые взгляды солдат, которые всегда попадались ей на пути, который, кстати, она успела запомнить. Преодолевая лестничный пролёт, перешагивая ступеньки, Элизабет быстро поднимается на второй этаж и сворачивает направо, по памяти.       Первым на глаза ей попадается кабинет Ханджи. Но, вспоминая слова Кенни, она не уверена, что теперь может так просто рассказать всё Зое, которая наверняка ждала её с зацепками или прямыми уликами. А у неё ничего нет, кроме обещания, которое ей дал Кенни — преступник и убийца, на которого разведчики охотились всё время после их «чудесного» знакомства.       Теперь совесть терзает её как никогда. Она фактически упустила преступника, заключив с ним сделку, тем самым предавая разведчиков и друзей. Даже брата. Кенни взыграл на её эмоциях и наверняка одурачил.       Элизабет даже не знает, зачем вернулась сюда снова, обивая пороги не таких уж и друзей. Скорее, знакомых по обстоятельствам. Но которым точно нельзя излить душу и покаяться. А каяться Элизабет в принципе не хотелось, потому что как она не пыталась пересмотреть ситуацию в своей голове, она всё равно приходила к этому исходу.       У неё не было выбора, кроме как довериться. Но она пока не знает: стоит ли ей уже начать жалеть об этом.       Но Элизабет всё ещё помнит последние слова Кенни. Поэтому, отпустив дверную ручку кабинета Ханджи, поворачивает и идёт дальше по коридору.       Остановившись перед кабинетом Леви, Элизабет на рефлексе стряхивает грязь с ботинок и подносит руку к двери, чтобы постучаться. Сама удивляется своей манерности, однако в нынешних обстоятельствах не придаёт ей особого значения.       И только после стука в дверь осознаёт, что то сдавливающее и ноющее в животе чувство есть волнение. А после знакомого «Войдите» за дверью оно перерастает в нечто похожее на панику.       Медленно открыв дверь, она вваливается в уже знакомое помещение и сразу же замечает Леви за рабочим местом. Он, даже не взглянув на неё, продолжает что-то писать на листе. По левую от него руку лежит очередная стопка бумаг, которую Элизабет принимает за очередные отчёты и списки. Где-то в глубине души у неё мелькает сочувствие, ибо бумажная работа лично ей кажется тяжким занятием.       — Ну… — не отрывая взгляд от бумаг, протягивает Леви. — Ты нашла его?       А Элизабет не знает, что сказать. Не может даже пройти и присесть куда-нибудь, сделать вид, что всё в порядке. В конце концов солгать, что ошиблась и ничего не нашла.       — Да, но, — выдавливает из себя, ставя крест на возможности увильнуть или солгать. А затем чувствует, как внутри неё закипает уверенность. Это чувство накрывает её, будто отрезвляя от многолетней тревоги и неизвестности. И Элизабет понимает, хотя никаких оснований на то нет, что она может быть уверена в своей правоте, И в том, что…       — Кенни невиновен, — она сама удивляется тому, как твёрдо зазвучал её голос. И волна страха снова накрыла её, ведь сказала она это не только себе самой.       Леви поднимает на неё взгляд, и Элизабет кажется, что он смотрит ей прямо внутрь и видит её часто бьющееся сердце. Видит, как её пальцы дрожат, а кадык дёргается от частого сглатывания. Ей кажется, что он даже видит, как она начинает задыхаться, как её суставы сковывает словно трупным окоченением. Он слишком долго смотрит ей в глаза, и ей кажется, будто она не имеет права моргнуть под его взглядом.       — Невиновен в чём? — почему-то этот вопрос заставляет Элизабет чуть расслабиться. Слишком простой вопрос, но в то же время такой тяжёлый для того, чтобы сказать ответ вслух.       — В убийстве моей матери, — прежде, чем Леви снова что-то спросит у неё, Элизабет продолжает. — Восемь лет назад я стала свидетелем… одного инцидента. Моя мама общалась с Кенни, поэтому я думала, что это он её убил, — Элизабет неловко топчется на месте, смотря куда-то в сторону. — Я потеряла память из-за этого события, поэтому долгое время думала, что это он убийца. Однако… — давай, Элизабет, признайся, — после нашей сегодняшней встречи я поняла, что это не так, — девушка поворачивает голову и смотрит Леви в глаза. — Я знаю, что он её не убивал, я всё вспомнила.       «Дура, это же не имеет никакого отношения ни к Леви, ни к делам разведчиков!»       — Мне жаль.       Элизабет выгибает бровь, до того ей кажется абсурдным слышать эти слова сейчас. Она действительно готовилась к прямому допросу, где-то в голове мелькали мысли об аресте, но это всё тут же рассыпалось и исчезло. Мыслей у Элизабет не осталось вообще.       — Э-э… — начинает она. — Спасибо… — а что вообще говорить людям, которые приносят тебе соболезнования? — Хотя я понимаю, что это никак не относится к тому, чем мы здесь занимаемся. На самом деле, Кенни долгое время сотрудничал с правительством, он ещё что-то упоминал про тайну стен, короля-самозванца, и что он желает… положить всему этому конец? — Элизабет точно не уверена, что вообще сейчас мелет своим языком. Она пытается ничего не забыть, зацепиться за воспоминания о диалоге, случившемся несколькими часами ранее, поэтому может выдавать сейчас только неполноценные фразы, вырванные из контекста. — А! — вспоминает она чуть ли не главное. — Ещё Кенни говорил о том, что правительство намеревается расформировать Разведкорпус, так как вы…       — Не приносим с экспедиций ничего, кроме телег с ещё не остывшими телами и с тем, что от них вообще осталось? — Леви кривит губы, скрещивая руки на груди, и смотрит на стопку отчётов, задумавшись.       — Так вот, — да, наверное, сейчас самое время сказать о том, что она «натворила». — Кенни сказал, что для подтверждения его версии о всём этом беспределе в правительстве и пробелах в истории ему нужны данные из архива Митры. Он направился туда, завтра мы должны встретиться ещё раз.       — То есть ты его отпустила, — Леви не спрашивает, а утверждает, но Элизабет всё равно кивает головой. — И ты ему веришь, что он сейчас действительно добирается до архива, а не подчищает следы и не пытается снова исчезнуть, — кивок становится менее уверенным. — И ты правда думаешь, что он встретится с тобой ещё раз?       — Мы заключили сделку, — единственное, что она может сказать в своё оправдание. — Мне кажется, информация, которую он добудет, будет полезна и для меня, и для вас. Всё-таки вы интересуетесь вопросами появления титанов, стен и прочим…       Молчание.       — Прежде, чем принимать такое решение, нужно было посоветоваться с Эрвином или с кем-нибудь из нас. У тебя нет никаких гарантий, что он выполнит условия вашей «сделки», — последнее слово проскальзывает у Леви с насмешкой.       — Я знаю, — Элизабет вспоминает ещё кое-что. — Но он мне сказал, что ты тем не менее поймёшь, почему я так поступила.       Снова повисает молчание, которое так коробит Элизабет.       Затем Леви встаёт из-за стола и направляется в другую комнату, попутно произнося:       — Слева от тебя стоит шкаф. Открой его и достань коробку с чаем, — и он удаляется в комнату напротив. Элизабет сначала не понимает, почему Леви именно в такой момент решает устроить вечерние посиделки, однако через некоторое время осознаёт, что капитану нужен был просто повод, чтобы остаться наедине хотя бы на минуты три. И она принимает его положение.       Элизабет подходит и медленно открывает шкаф. Дверца издаёт резкий скрип, и девушка склоняет голову вниз, обращая внимание на коробку, очевидно, с чаем. И Элизабет иронично улыбается своей собственной гипотезе, что капитан специально оставляет чай на самой нижней полке, чтобы лишний раз не тянуться за ним. Хотя его рост вполне позволяет дотянуться и до верхней полки, но Элизабет решает не рушить свои представления о том, как Леви приходится вставать на носки и материться, чтобы достать злосчастную коробку.       Улыбка перерастает в лёгкую усмешку, и Элизабет, взяв коробку с чаем, направляется к столу, куда Леви уже поставил чайник и две кружки. Она пытается прочитать в его непробиваемом взгляде хоть небольшой намёк на свою теорию, но он остаётся непреклонен.       — Ты же будешь? — спрашивает он, медля с тем, чтобы засыпать заварку во вторую кружку.       — Да-да, — принимает предложение Элизабет, позволяя себе наконец-то сесть напротив места капитана.       — Так что там насчёт плана Кенни? — уточняет Леви, заливая заварку кипятком.       — Завтра мне должно прийти письмо от него, как он закончит возиться в архиве. Наверное, передаст мне какие-то бумаги или расскажет словами, что вообще там написано. А я, в свою очередь, передам информацию вам, так как Кенни, вроде, этого и хочет.       — Он хочет революцию.       — Он был тесно связан с прошлым королем. По-моему, его звали Ури. Несмотря на их вражду вначале, позже они стали очень даже близки: наверное, поэтому Кенни удалось без труда внедриться в Военную полицию.       — После убийства Найла Дока Кенни наверняка захочет встать на его место. Учитывая его связи, это вполне возможно, — Элизабет обжигает язык кипятком.       — Он без труда устроит переворот, если возьмёт под контроль государственную (так ещё и военную) организацию.       — Да, — Элизабет тем временем удивлённо косит взгляд на то, как капитан держит кружку. Леви замечает это, но предпочитает промолчать. А она вспоминает последний разговор с Кенни и понимает, что сейчас самое время сказать, что…       — Кенни сказал: то, что между вами произошло… он, в общем-то, не хотел этого, — Элизабет показалось, что Леви неестественно дёрнул головой, будто обжёгся. — Я не знаю, о чём идёт речь, но Кенни передал, что не смог бы дать тебе то, в чём ты так тогда нуждался.       Леви щурит глаза, как будто что-то вспоминая, пока Элизабет сверлит его лицо взглядом. Она понимает, что он не обязан перед ней отчитываться, но чрезмерное любопытство с первого их разговора о Кенни заставляет Элизабет надеяться, что когда-нибудь она узнает об этом. Но допрашивать Леви она не желает, да и подобное действие точно будет обречено на провал. Он не из тех, кто любит молоть языком не по делу.       Тишина, повисшая после её слов, Элизабет почему-то кажется не такой жуткой, как раньше. Может, потому что капитан больше не смотрит на неё исподлобья. Может, потому что она явно видит, как он двигает бровями, то хмурясь, то отводя взгляд в сторону. И в этот момент Леви кажется Элизабет… живым. Будто что-то переменилось в его манере, лице… Она, вовсе не испытывая угрызения совести, буквально впивается в его лицо взглядом и отмечает, что, кроме синяков под глазами, бледной кожи и впалых щёк, которые Элизабет заметила ещё при их первой встрече, видит, как его лицо сейчас искажается всплеском эмоций. Пусть явно не радостным, почти не заметным, что вполне ему свойственно, но даже подобное было для Элизабет чем-то новым.       «О чём ты сейчас думаешь, Леви?», — так и хочет сорваться с языка. Но она не может произнести это вслух, боясь мыслям, которые варятся в голове у Леви.       Элизабет кажется, что теперь не она одна ощущает какое-то мерзкое чувство внутри, приближение чего-то трагичного и в то же время будоражащего. И мысль о том, что сейчас она не одна, успокаивает её.       — Моя мать умерла, когда я был ещё ребёнком, — Элизабет медленно поднимает голову и смотрит на Леви, который, положив руки, сцепленные в замок, на стол, начинает периодически сжимать то правое, то левое запястье. — Я плохо помню то время, но я просидел около её тела довольно долго, пока не пришёл Кенни. Он забрал меня с собой, накормил, переодел и… — Леви сглатывает, — показал, что такое жизнь в Подземном городе. И научил выживать в тех условиях. Ну, ты сама понимаешь, — Леви обращается к Элизабет мимолётным взглядом и получает в ответ нерешительный кивок. — А затем, спустя несколько лет, когда я вышел из очередной драки победителем и посмотрел в ту сторону, где стоял Кенни, я увидел лишь его спину. Он ушёл, и с тех пор я не видел его много лет.       — А затем вся эта история с разведчиками, мной и Военной полицией…       — Да. Я не держу на него обиды или что там ещё мог чувствовать ребёнок в тот момент… Просто один вопрос не даёт мне покоя. И получить такой ответ от него весьма ожидаемо, но…       — Слишком гадко, — договаривает за него Элизабет. И почему-то решает, что будет довольно честно, если она также поведает ему свою историю. — Я тоже познакомилась с ним ещё ребёнком, он тесно «общался» с моей матерью. И когда она умерла, Кенни взял меня под свою опеку. Ввиду потери памяти я не смогла полностью сопоставить факты. И когда я нашла письма, которые Кенни слал Каролине — так её звали, я почему-то подумала, что это он убил её. Я не знаю, почему в тот момент я просто ушла от него и только лишь потом задумалась о его убийстве. — Элизабет отворачивает рукав рубашки и показывает запястье Леви. — Это его клеймо. Когда я ушла от Кенни, я вырезала его метку вместе с кожей ножом. Шрам останется навсегда. Это будет преследовать меня.       — Ты правда доверяешь ему? — спрашивает Леви, скрещивая руки на груди.       — У меня была возможность убить его, и я ей не воспользовалась. А он мог спокойно закопать меня там заживо. Я также приняла у него пачку сигарет, по дороге скурив несколько, хотя прекрасно понимала, что они могут быть отравлены. У меня есть причины не доверять ему, но в тот момент мне казалось, что я не могла поступить по-другому.       — Выбор без сожалений? — усмехается Леви       — У меня не было выбора, но я об этом пока не жалею, — уклоняется от ответа Элизабет.       И вновь наступает молчание, прерываемое лишь шорохом листвы и гулом ветра.       «Погода хорошая», — думает Элизабет, вспоминая, сколько ей раньше стоило усилий, чтобы выбраться на поверхность и хотя бы просто подышать свежим ночным воздухом.       — Ты останешься у нас сегодня?       — Да… Думаю, что да, — неуверенно отвечает Элизабет, оглядывая стены кабинета. — Если вам, конечно, не сложно… Прошлое моё присутствие дорогого вам стоило.       — Тогда мы сдали тебя с потрохами, так что Военная полиция сейчас нас не так сильно прижимает, — Леви игнорирует всё, что следует после «если» в речи Элизабет и, открыв ящик стола, кидает ей ключи. — Это от женской душевой. Если тебе, конечно, хочется спать в чистоте, а не так, как ты привыкла.       — Несмотря на то, что вся моя жизнь прошла в грязных, замызганных трущобах, я всё равно регулярно принимала душ и следила за чистотой настолько, насколько это возможно, — жестко отвечает ему Элизабет, сжимая ключи в руке, вставая со стула. — Знаешь ли, далеко не всем суждено сидеть в тёплом, уютном кабинете, пить чай и вместо земли ковыряться в бумагах и отчётах, — бросает ему через плечо и уходит.       — Знаю, — проговаривает Леви, хотя понимает, что его уже не слышат.

***

Архив Митры 23.45

      Пятнадцать шкафов из нескольких десятков или сотен были перерыты вдоль и поперёк. Кенни начал с самого конца — так ему показалось логичнее. Однако, выдёргивая плотно стоящие книги, записи и страницы, он понял, что все они были помечены датой, не столь отдалённой от настоящего времени. И если честно, почти ничего занимательного в них не было. Хотя дверь, которая вела в архив, была заперта на три замка, все из которых не имели ключа ни в кабинете Найла, ни где-либо ещё. Сам Дариус упоминал архив как то, что не вскрывалось годами и находилось под строжайшей секретностью несколько лет. Даже сейчас не все знали о том, что та вечно закрытая дверь ведёт в подвальное помещение, пройдя через которое, можно наткнуться на дверь с тремя замками и ржавой цепью, которую без труда удалось снять. С замками же пришлось повозиться.       Однако Кенни всё же оказался внутри. Но его ожидания так и не оправдались. Либо здесь было всё подчищено ещё очень давно (на всех полках висела паутина, и толстым слоем лежала пыль), либо он ошибался, и здесь кроме бессмысленных отчётов, которые заполнялись двадцать лет назад и заполняются по сей день, ничего больше нет. Но так быть не может. Здесь должно быть что-то. У правительства явно были причины скрывать это помещение и затирать всем подряд, что оно ничего не значит и является обычной кладовой, которая была заброшена ввиду появления других свободных помещений.       Пол. Почему-то именно сейчас Кенни пришла мысль о том, что искать информацию нужно не на полках (это слишком очевидно), а ниже. Там, где, казалось бы, ничего нет. Отбросив мысль о том, что ему придётся обшарпать весь пол на четвереньках и терпеть едкий запах пыли и сырости, он всё же садится на колени, прощупывая каждую половицу. «Доски здесь положены не просто так», — подсознательно подмечает он, пока его руки пытаются отыскать нужно место. Там, где половицы будут прогибаться.       Простукивать их оказалось намного эффективнее. Глухой, со временем уже раздражающий звук, заставляет Кенни хмурить брови и засматриваться уже на стены, которые теперь тоже выглядели подозрительно. Но он всё продолжает, медленно передвигаясь, обстукивать каждую доску. И вдруг донёсся звук, не похожий на предыдущие — явно звонче.       Полость!       Кенни присаживается и достаёт из пальто нож. И теперь все его чувства, кажется, обострились настолько, что он буквально слышит шаги, доносимые этажом выше. Или этот звук с каждым разом становится всё ближе и ближе к нему?       Только не сейчас, когда он нашёл хоть что-то, хотя ещё не понял, что именно. Неужели ночные обходы совершаются и здесь?       Отбросив отвлекающие мысли, Кенни с поразительной точностью всаживает нож в отверстие между половицами и, используя холодное оружие как рычаг, поднимает заколоченные доски. И ему кажется, что он что-то видит в отверстии, несмотря на то, что тени от керосиновой лампы могут запросто сыграть на его возбужденном рассудке.       Слышится лязг металла.       — Вот чёрт, — шепчет Кенни, осознавая, что лезвие ножа надломано. Нужно было подумать об этом и взять ещё парочку. Кое-как подцепив пальцами приподнятую доску, Аккерман тянет её, чувствуя, как неприятно всаживаются занозы даже в ороговевшие пальцы.       Доска надламывается слишком громко, и Кенни кажется, будто время останавливается. Он всё ещё не может заставить посмотреть себя вниз, прислушиваясь к звукам снаружи. Вроде, тихо. Но слишком подозрительно тихо.       Опуская голову вниз, он видит… Да, он действительно что-то видит.       Дрожащими пальцами он хватает стопку перевязанных бумаг, заплесневелых с правого верхнего угла.

***

      — Да, спасибо ещё раз, — Элизабет бросает Леви ключи от душевой. — Спокойной ночи, — говорит она, уже собираясь закрыть дверь и отправиться в свою комнату.       — Ты действительно сможешь уснуть сегодня? — резонно замечает Леви, на что девушка останавливается и оборачивается.       — Просто не хочу тебя тревожить, у тебя тут вроде… — она указывает взглядом на стопку отчётов, — дела.       Переведя взгляд на лицо Леви, она понимает, к чему был задан его вопрос. Капитан предлагает ей остаться, потому что сам не может мучить себя мыслями о том, что сейчас происходит, хоть и не произносит этого вслух. Это похоже на откровение. Поэтому Элизабет мысленно соглашается, присаживаясь на тот же стул, что и часом ранее.       Разговор не шёл. Элизабет пытается разглядеть, что Леви так старательно записывает, однако после нескольких прочитанных предложений делает вывод, что канцелярия — дело бессмысленное. Поэтому капитан занимается этим после рабочего дня, иногда наверняка засыпая над бумагами. Потому что в Митре смотрят просто на их наличие, а содержание никого не интересует. Простая формальность, учитывая, что Разведкорпус планируют (если Кенни не солгал) расформировать.       — Чем вы занимаетесь за стенами? — вдруг спрашивает Элизабет. Ей никогда не была интересна армия, и если бы её туда отправили насильно, она бы наверняка сбежала обратно в Подземный город. Однако после столь недолгого пребывания в Разведкорпусе, после знакомства с Эрвином, Ханджи, Леви и другими, ей начало казаться, что армия не так уж и бессмысленна. Ведь до этого она была лишь знакома с Военной Полицией, и это знакомство не сулило ей ничего хорошего. А особенно самим солдатам, коих она убила, ибо по-другому зачищать следы не умела.       Ей кажется, что Леви после этого вопроса немного оживился.       — Мы исследуем территорию и титанов. Выявляем у последних определённые слабости, ищем наиболее эффективные средства защиты от них. Зачастую просто истребляем, хотя Ханджи против этого — она считает, что мы должны схватить хотя бы двухметрового и притащить к ней на опыты. Тем более, нам даже неизвестно их происхождение, хотя раскрытием этого мы тоже занимаемся. Ханджи лелеет мысль о том, что титанов можно приручить как скот и использовать в благих целях.       — Она сумасшедшая… — бормочет Элизабет, стараясь скрыть страх о том, что в скором времени на территории Разведкорпуса может появиться загон с титанами. Хотя представить это ей удаётся с трудом. Она никогда не видела титанов. Элизабет знала, что они могут достигать более десяти метров в длину. Кроме того, титаны имеют анатомическую схожесть с человеком, и у них отсутствуют гениталии, что по-своему омерзительно.       — Она одержима ими, однако её знания многое принесли в нашу деятельность, — всё, что касается Ханджи, Леви тщательно оберегает. Дружба столь разных людей не укладывается у Элизабет в голове, хоть она и отмечает их взаимное уважение и благосклонность за язвительными подколами. «Наверное, они многое пережили вместе», — думает девушка, нащупывая пачку сигарет в кармане.       — Даже не думай, — предупреждает её Леви, когда Элизабет зажимает сигарету зубами и берёт в руки спички. Девушка удивлённо вскидывает голову, пока капитан, вставая со своего места, распахивает шторы, за которыми скрывается балконная дверь.       Элизабет понимает его намек и быстро проскакивает на балкон. Слышит, как дверь прикрывается за ней, и уже собирается насладиться одиночеством, ибо, как ей кажется, Леви не последует за ней.       Однако она слышит его шаги сзади, а затем замечает боковым зрением его силуэт, прислонившийся к ограждению.       Волосы трепещутся на ветру, а свежий прохладный воздух окутывает Элизабет так, что её тело покрывается мурашками. Отсюда вид открывается на многочисленные деревья, за листвой которых скрываются несколько небольших построек. Одна из них — точно конюшня.       — Эту рощу мы оставили для тренировок. Здесь разведчики отрабатывают тактику маневрирования на УПМ, — вводит её в курс дела Леви, который смотрит вперёд — на бескрайнее тёмное небо, усыпанное звёздами. Элизабет вертит головой в поисках луны и, задрав голову, находит её прямо над собой. Удостоверившись, что на небе нет ни намёка на плохую погоду, на хоть малейшее облачко, она всё же поджигает сигарету в своих зубах.       Минутное молчание на этот раз прерывает Леви.       — У тебя не осталось ещё одной?       Элизабет сначала не понимает, о чём идёт речь, но затем, воскликнув краткое «О», достаёт из кармана пачку сигарет и протягивает ее Леви.       — Не дешёвые, — произносит он, разглядывая надпись на упаковке. Элизабет никак не отвечает на это и продолжает молча смотреть на то, как Леви, подобно ей, достает и зажимает сигарету в зубах и только затем поворачивает голову в ее сторону и показывает жестом, что спички позаимствовать ему также придется у нее. Элизабет понимающе кивает, шаря руками по карманам. Найдя затерявшуюся пачку и раскрыв её, девушка раздосадовано показывает Леви, что внутри пусто.       Сигарета тлеет у неё в зубах. Леви тихо усмехается.       — Я не помню, когда последний раз курил, — с некой иронией произносит он, вертя сигарету в руке.       Элизабет мнётся, чувствуя несправедливость в их положении. Ей с трудом удается продолжать спокойно курить, казалось бы, разделяя это мгновение в одиночестве. Но ведь она сейчас не одна.       — Я могу дать тебе прикурить, — наконец произносит она, поворачиваясь к нему. Леви, бросив на неё мимолётный взгляд, быстро смекает, подносит сигарету ко рту и, затягиваясь, пытается её раскурить через сигарету, протянутую рукой Элизабет.       Но ввиду сильного ветра все попытки оказываются тщетными.       Леви вскоре, после нескольких попыток, бросает это дело, а Элизабет снова подносит сигарету ко рту, затягиваясь. А затем переводит взгляд на капитана, и их глаза встречаются. Элизабет повторяет действо и замечает, как в глазах капитана отражается её сигарета, кончик которой разгорается ярче с её вдохом.       — Стой, — говорит он ей, и Элизабет внемлет ему. Леви приближается к ней, преодолевая столь короткое расстояние довольно быстро, а затем, склонив голову набок, тянется к её сигарете. Элизабет стоит неподвижно, сильнее сжимая фильтр зубами, лишь бы не дернуться в сторону с непривычки от столь близкого контакта. Их глаза встречаются за секунду до того, как две сигареты соприкасаются.       Элизабет слышит шелест трущихся кончиков — тлеющего и потухшего — и медленно затягивается, помогая раскурить вторую сигарету. Она чувствует, как кончик ее носа опаляет его теплое дыхание, но Элизабет всё ещё не двигается с места, следя за процессом. Когда янтарные глаза снова встречаются с мрачной синевой, они оба опускают взгляд, и Леви слышит её судорожный выдох.       Наконец, сигарета разгорается. И оставшиеся десять минут они проводят отстранёнными, погруженными в свои мысли, в полной тишине, прерываемой лишь гулом ветра и шелестом листвы.

***

      На утро ей снова предложили поесть в столовой Разведкорпуса, правда лишь после того, как все разведчики уйдут на тренировку. Колупая ложкой кашу, Элизабет замечает, что в дверном проёме появляется Эрвин. Он находит её взглядом и подходит ближе, одарив её любезностью, которую девушка скупо посылает взаимно.       — Мне Леви рассказал о твоём вчерашнем визите. Однако на нашу почту и на твоё имя пока ничего не приходило.       — Вряд ли Кенни отправит письмо в Разведкорпус. Может, его гонец выловит меня на какой-нибудь площади… — Элизабет задумчиво вспоминает все места, где ей могли бы вручить или подкинуть письмо. Ведь чётких указаний Кенни не дал, что стало ещё одной проблемой.       — Насколько я понял, он был чётко уверен, что ты отправишься сюда, — Элизабет чувствует намёк в его словах на то, что ей сейчас просто некуда больше идти, кроме как к ним. — Так, значит, нас всё же будут расформировывать? — бросает Эрвин с мрачным взглядом, будто бы Элизабет была виной всему этому.       — Кенни просто говорил о планах правительства, когда он там «работал». Сейчас я не уверена, что его там по-прежнему рады видеть. Особенно после убийства Найла Дока.       — Однако он подчистил следы так, что все подозрения пали на тебя. И сейчас именно тебя обвиняют в его убийстве, — справедливо подмечает Эрвин. — Так зачем же Кенни нужно было его убивать, кроме как не для того, чтобы спокойно занять его место?       — Да… может и так, — Элизабет понимает, что уже совсем запуталась в этой королевской интриге, поэтому предпочитает принять сторону того, кто её явно умнее и более осведомлён.       Их разговор не продолжился. Элизабет слышит лязг скрипучих дверей, открывшихся так внезапно и резко, что по инерции они чуть не отскочили обратно, норовясь ударить вбежавших. Далее она замечает влетевшую со всех ног Ханджи, которая, преодолевая расстояние между ними, перескакивая стулья и столы, роняя, расшатывая несколько из них, стремительно подлетает к Эрвину и Элизабет. Леви идёт за ней более спокойно, поправляя сдвинутую мебель. По его взгляду видно, что он тоже ничего не понимает.       — Эрвин… — на выдохе произносит Ханджи, пытаясь совладать с собой. Через своё сбивчивее дыхание она пытается что-то сказать, однако, только начав говорить, её тут же прерывает отчаянный выдох, после которого следует прерывистый вдох. Наверное, она мчалась с другого конца корпуса, раз так запыхалась.       Жестом Зое показывает её подождать, и все остальные молча ждут.       — Леви? — обращается Эрвин к нему, однако капитан одаривает его хмурым взглядом.       — Кенни… — наконец вырывается из её уст. — Кенни…       Внутри Элизабет всё холодеет. Неужели он всё же сбежал и обманул их? Неужели она повелась на его уловку и предала всех?       — Кенни поймали в архиве сегодня ночью! — выкрикивает на одном дыхании Ханджи, чем повергает в шок всех присутствующих. Элизабет впивается ногтями в собственные ладони.       — Уже вышел приказ… — продолжает она...       — Его публично казнят на площади Митры через повешение сегодня в полдень!       Элизабет, не помня себя, вскакивает со своего места, расталкивает попытавшихся её остановить Ханджи и Леви так, что впечатывает Зое в стену, а затем бросается к выходу, сдерживая приступ перерезать глотку всем, кто посмеет её сейчас остановить.