Девочка-пришелец

      В жизни все когда-нибудь случается в первый раз. Первая смерть, до жути нелепая и под поездом, но главное – со сквором и риззой в ушах, заглушающими все остальные звуки. Первый раз в первый класс, где тебя начали хуесосить за «обычность», едва ты переступил порог. Первый друг, чей физический возраст не совпадает с ментальным, такой же изгой как и ты, но чуть более припизднутый, в остальном отличий нет.       И первые каникулы вне квартирки на одиннадцатом этаже, которую ты привык звать домом, поездка длинною в вечность под тихую ругань папы, если я могу так называть Хиро, и старшего брата, который успел истрепать тебе нервы с самого утра, а так же мерное посапывание Ёши где-то над ухом. Я вслушивалась в его дыхание, ерзала, потому что позу выбрала не особо удобную, а будить Ёши не хотелось, терла слезящиеся от постоянных зевков глаза и не могла поверить, что все это действительно происходит со мной. Я уже начала думать, что скука продлится все каникулы, но, как оказалось, у Игры было другое мнение на этот счет. Имя: Киригири Койро Статус: Папина дочка Возраст: 8 лет (21/05) Раса: гуль Уровень: 1 Причуда: Кагуне: укаку Мана: 100/100 Здоровье: 210/300 Сила: 15 Ловкость: 16 Выносливость: 10 Интеллект: 13 Удача: 1 Репутация: 55 (среди гулей), -20 (среди людей)       У меня вопрос. Зачем существует строчка Причуда, если у меня ее априори не может быть? Системный глюк? Хотелось бы верить. Если у меня вдруг появится причуда, то я стану Сьюхой, да и сейчас, трезво оценивая свое текущее положение, я не уверена, что доживу до пятнадцати лет, так что и бонусные сверхспособности мне ни к чему. Но сверхживучесть и умение врать без последствий пришлись бы очень кстати даже сейчас.       Здоровье никогда не поднимается до максимума, а последние несколько дней так и вовсе падает на две или три единицы, это меня пугает, так и сдохнуть недолго. Странно, но я не ощущала скачков температуры и не начинала заболевать, я бы определенно почувствовала недомогание. Так в чем дело? Если оно серьезно опустится до нуля, это будет самый тупой конец Игры, который я встречала.       Параметры я рассматриваю скорее от скуки, никогда не ощущала желания перепроверить, что там написано, эти строчки скоро отпечатаются на подкорке моего мозга. А от скуки ведь никуда не денешься: первые дни летних каникул я провела в полной апатии, отвлекалась только на кофейные батончики и походы до туалета.       Телефона меня лишили аж на месяц, Хиро аргументировал это тем, что я отупею, если продолжу бессмысленно тыкать пальцами в экран, а я не испытывала по этому поводу никаких чувств, все свободное время лежала на полу в комнате и напевала песенки. Ёши снисходительно назвал меня придурком и оккупировал территорию возле компьютера, а я тоскливо вздохнула и ничего не сказала в ответ.       Стыдно признаться, но телефон – это единственная вещь, на которую мне не плевать, которая удерживает меня на плаву и помогает держаться за штурвал собственного рассудка, но я чувствую, что пальцы вот-вот соскользнут, я банально не в силах подавить то, что копится во мне с самого первого дня Игры. Главное не сорваться, лучше от этого точно не будет никому.       Семьдесят два часа я находилась в полусонном состоянии, по ночам гипнотизируя взглядом потолок, а днем шатаясь туда-сюда без дела, даже рисование не приносило мне радости, как будто та радость, которую я чувствовала раньше, не существовала, или я ее себе придумала, чтобы не так сильно убиваться по поводу собственной ненормальности.       Воспоминания прошлой жизни постепенно стирались, я не знала ни как меня звали, ни сколько мне было лет (зато то, что я большая девочка в теле ребенка понимала прекрасно), а грань между моим миром, миром без сверхспособностей, и этим, полным ужасов, боли и смертей, размылась окончательно, и я стала его частью – маленькой шестеренкой в гигантском механизме. И я понимаю, что стоит мне дать осечку, все тут же обернется катастрофой. Включен режим Сьюхи, переоценивающей свою значимость. Ладно, это была неудачная попытка пошутить.       Поездка в Токио выдалась на удивление спокойной, большую часть времени я спала на плече Ёши, а он спал на мне, прислонившись виском к моей макушке. Ихиро-сан не упустила возможности запечатлеть этот момент и щелкнула нас на телефон, обещая, что распечатает эту «прелесть» и поместит в семейный альбом. Айро фыркнул, смерив меня презрительным взглядом, и трепетное чувство радости, которая отразилась на моем лице легкой улыбкой, испарилось, в одночасье спустив меня с небес на землю.       Я понимаю, что ничего тут не будет так, как я хочу, но этого ребенка терпеть уже нет никаких сил, каждый раз называя его братом, я сомневаюсь, кем он вообще мне приходится. Мы брат и сестра по крови, ладно, но почему-то к Ёши я отношусь куда теплее, не знаю, связано ли это с тем, что он куда более прост в общении или нет. С Койро сложно – она соткана из противоречий, а моя гиперэмоциональность и тревожность играют с ней злую шутку. Но Ёши любит меня- Вернее, ее даже такой, а Айро, ебучий кусок говна, все никак не может успокоиться. Я не понимаю, что с ним происходит, да и не хочу – я не нанималась в детские психологи и тем более не умею решать чужие проблемы.       Атмосфера уюта оставила после себя горький осадок, и я понимала, что переступив порог чужого дома уже не смогу почувствовать себя лучше, чем есть сейчас. Так и случилось, на этот раз я себя не обманывала – мы с Айро не заговорили почти ни разу за эти полторы недели, нас не сблизил ни салют, который мы запускали все вместе, ни катание на ватрушках, ни новогоднее застолье.       Я с головой погрузилась в Игру и уделяла больше времени для прокачки навыков, отвлекаясь на Ёши, потому что на него мне не жалко ни крупицы своего времени, и на приставку. Несколько раз я созванивалась с Шинсо, но мы оба понимали, что новогодние праздники следует провести с семьей, а мы еще обязательно увидимся в школе.       Школа. Это место стало моим вторым домом и одновременно с тем сущим адом, из которого я не спешу выбираться, и пусть у меня есть веские причины, но возможности – нет. Ребенок, ни разу за два года не подхвативший даже обыкновенный насморк и вдруг уходящий на удаленку, наверняка вызовет вопросы у школьного руководства. К тому же я немного тешила свое эго и учила японский, без знания языка я ничего не смогу сделать.       Надо заметить, что я осмелела и стала наплевательски относится к учебе, особенно к физкультуре, благо физрук поставил мне хорошую оценку по блату, но вряд ли это прокатит с другими предметами. Койке-сэнсэй заметила, что я стала сдавать позиции, уступив свое нагретое место отличницы другой девочке, и это волновало всех вокруг за исключением меня. Юкико-чан особенно, ей просто душу грел тот факт, что у меня, кажется, не все в порядке, и она злорадствовала надо мной, пусть и втихую, чего не скажешь о ее подружках, которые хуесосят меня уже полгода.       Чем я лучше Юкико-чан? Этот вопрос плотно засел у меня в голове. По сути, ничем, я предала доверие ее лучшей подруги, сильно обидела и сказала, что возможно прощу, но по-хорошему извиняться должна я. Только вот я не чувствую ни капли вины за свои слова. И те девочки, с которыми я общалась в начале этого года, наше общение ведь действительно прекратилось, а все из-за чего? Из-за того что я быстро нашла им замену, это очень подлый поступок. Друг в лице Шинсо мне нравится намного больше, и они это прекрасно видят.       Шинсо похож на меня во многом, но он намного больше расположен к разговорам. Не знаю, играет здесь роль его причуда или нет, но люди в его окружении куда более сговорчивы, или дело в его умении правильно выражать свои мысли, а ведь ему восемь. Для меня это стало хорошим поводом задуматься, на то ли я вообще трачу свое время, сложно назвать развлечениями терки с семьей или бессмысленное созерцание стены или потолков.       – Чего зависла? – негромкий мальчишеский голос прозвучал прямо над ухом, на мгновение я ощутила тепло чужого тела совсем близко, но это тепло тут же испарилось. Я заторможенно поворачиваюсь. Мягкий пружинистый матрас, на котором я все это время сидела в позе лотоса, немного прогибается, потому что Ёши падает рядом со мной, с любопытством пятилетнего ребенка заглядывая мне в глаза. – Ты пялилась в одну точку, это было забавно.       – Забавным будешь ты, когда я откушу тебе палец. Ты хочешь, чтобы я откусила тебе палец? – выгибаю одну бровь, усмехнувшись. – Я могу, вообще-то-       Палец Ёши врезается в мою щеку. Еще раз. И еще. Я недовольно отмахиваюсь, а затем рычу что-то угрожающе-нечленораздельное сквозь плотно стиснутые зубы, толкаю Ёши локтем в бок и подскакиваю на месте, усаживаясь на коленки. Хочется немного подурачиться. Возможно, отлупить его подушкой так, чтобы он давился пылью и смехом одновременно. Насчет подушки… потом попрошу новую, эта слишком жесткая, у меня затекает шея и сложно подобрать удобную позу.       – На колени, – командую я низким голосом, замахиваясь тяжеленной подушкой, из-за которой едва не падаю на спину.       На короткое мгновение меня парализует, подушка с мягким шорохом выпала из моих рук и рухнула на пол. Руки опускаются сами собой: я шевелю кончиками дрожащих пальцев.       Дыхание спирает, этот момент длился короткую долю секунды, но для меня он показался вечностью. Снова странное чувство, мешающее мне делать то, что хочется – Койро внутри меня капризно топает пятками, выражая свое недовольство, от которого мне, надо признаться, тошно, и с каждым днем все хуже.       – Ну и че ты выкинула подушку? – непонимающе бурчит Ёши.       Я тут же беру себя в руки, вновь с головой окунаясь в охватившей нас обоих азарт, и закатываю глаза:       – Чтобы ты не разревелся.       Это… чувство можно описать как внутренний раскол. И чем реже я о нем думаю, тем чаще он настигает меня в самый неожиданный момент: когда я пью какао, в школе, в душе, на детской площадке или в магазине. Мир вокруг сужается до размера точки и темнеет – ты погружаешься в себя с головой, и отовсюду ползут тени, длинные и грозные, как выпущенные тигриные когти.       Со временем я стала легче воспринимать свои загоны и почти научилась игнорировать это. Возможно, это тупо, но меня устраивает все, что со мной происходит, о большем я не смею просить, нет смелости даже заикнуться. Я могу жить, ни в чем не нуждаясь, и ни о чем (почти) не беспокоясь – не это ли то, что так необходимо в моем текущем положении?       В этот раз мы «дрались» в рукопашную, одежда, а именно теплый белый свитер смягчал тычки Ёши, но не уберег меня от его коленки, на которую я крайне неудачно налетела лицом. Вначале это было лишь легкое покраснение, а потом стало синяком, и мне пришлось сочинить историю о том, как я храбро сражалась с дверным косяком в темноте, пока шла до туалета ночью, и рассказывать ее всем, кто спросит. А спросили все, кроме Айро, который ебал в рот все новогодние праздники и зарекался не общаться с нами до окончания каникул.       Его дело, не буду мешать, но его поведение даже более эгоистичное, чем мое, и если нам поменяться местами, ситуация будет уже не такой странной, ведь я младше Ёши на четыре года, а Айро на два, и по логике спеться против меня должны они. Но в процессе моей адаптации что-то пошло не так, я украла внимание, которое предназначалось Айро, и теперь, похоже, буду расплачиваться за то, чего даже не хотела. Правда, во мне все еще теплится искренняя надежда исправить наши отношения.       Когда взрослые оставили квартиру на нас и ушли справлять Новый год второй раз, только уже в компании других взрослых, Ёши устроил нам дискач под хайперпоп, а потом мы, опьяненные азартом, быстро накинули куртки, кое-как напялили обувь и выбежали на улицу.       Я валялась в сугробе, Ёши, додумавшийся перед уходом схватить перчатки, бросался в меня снежками, пока я пыхтела, ворочалась и вяло пыталась отпираться, а Айро поглядывал на нас, стоя у входной двери подъезда. Его взгляд был отсутствующим, как будто мир для него в один момент перестал существовать. Я засмотрелась, и потому упустила момент, когда холодный снежок прилетел мне в ничем не защищенную шею.       Я попыталась подняться, но провалилась еще глубже. Еще один снежок разбился об мой живот, а потом Ёши упал на меня сверху, и я оказалась придавлена к земле без возможности пошевелиться.       – Слезай, – прохрипела я, облизывая губы, на которых таяли снежинки.       – Но мне удобно, – проворчал Ёши.       – А мне не-ет, я сказала, слезай!       Ёши помог мне подняться, рывком вытащив из сугроба, и принялся вытряхивать снег, который попал мне за шиворот и забился в ботинки. Я послушно подставляла руки, ноги и вертелась в разные стороны, а потом благодарно оттряхнула его шапку.       Мы одновременно обратили внимание на Айро, чье положение никак не изменилось за это время, он продолжал стоять, прислонившись спиной к двери, и смотреть в пол. Я почувствовала кипящую в венах злость, резко сгребла руками снег, слепила плотный снежок и, почти не целясь, бросила в Айро, намереваясь вытащить его из прострации, в которой он затерялся.       Снежок разбился об домофон, буквально в десяти сантиметрах от него, но этого оказалось достаточно, чтобы он замороженно-заторможенно моргнул, а затем в недоумении поднял глаза.       – Все нормально? – осторожно уточнил Ёши.       Айро промолчал.       После этого он молча подошел к Ёши, спрятав нос в воротник куртки, и протянул вперед руку. Ёши вздохнул, но не стал ничего говорить, лишь бросил Айро ключи (именно бросил, причем очень небрежно) и подтолкнул меня по направлению к площадке. Я послушно зашагала следом за ним, но осталось кое-что, что никак не покидало мои мысли.       Я заметила, как по раскрасневшимся щекам Айро скользнули две одинокие слезинки, но я не знала, почему он плакал, и это заставляло мое сердце болезненно сжиматься, а руки – теребить рукава куртки в попытке унять нервозность. Койро была довольна моей внимательностью – молодец, ты заметила, что у Айро-ни-сана не все в порядке, – а я тупо прокручивала в голове этот момент снова и снова, вообще не имея понятия о том, что теперь делать и как к нему относиться.       Я забыла, что Айро и Ёши – всего лишь дети, причем намного младше меня, что они являются частью этого мира с самого начала, что я, даже примерно не догадываясь о том, что творится у них в голове, не могу их как-то судить. Айро глубоко переживает о какой-то семейной трагедии – об этом я знала всегда, иначе объяснить отсутствие мамы в наших жизнях я не могу. Это точка давления, которой я не раз пользовалась, когда мы ссорились или ругались, это тема, которую никто – ни Хиро, ни Ихиро-сан – не хочет обсуждать, я живу в неведении три гребанных года.       На периферии сознания мелькнуло Задание, которое позволит мне окунуться вглубь этой проблемы, но оно не особо важное, да и я не думаю, что сейчас лучшее время теребить старые раны и портить всем впечатление от новогодних праздников. Я знаю, что пожалею об этом, но сейчас меня волнует кое-что другое, точнее, мои заскоки и загоны, от которых нужно избавиться.       Уезжать не хотелось, в основном из-за того, что снова придется с головой уйти в учебу и стать маленькой частью серых будней, ползущих так же медленно и неспешно, как улитка. Есть маленькая радость – я увижу Шинсо и Сэцуну-чан и, наконец, вручу им подарки, которые не смогла отдать до этого. Я не привыкла ни получать что-то, ни дарить в ответ, но почему-то мне показалось, что этот поступок будет правильным, раз мы стали друзьями. Меня даже не сильно волнует, подарят они что-то мне или нет, я захотела сделать им сюрприз просто… потому что. В этом нет смысла. Но мне нравится делать бессмысленные вещи.       Утро десятого января выдалось морозным, а холод я не люблю. Но это не могло испортить мне настроение. Есть дни, когда я ненавижу себя и все, что со мной связано, не понимаю и не принимаю, а есть дни, когда я просыпаюсь, умываюсь, расчесываюсь, смотрюсь в зеркало и думаю, какая же я охрененная и как всем со мной повезло. Сегодня я проснулась не с ненавистью к себе, не ревела, пока натирала лицо гелем для умывания, запихала в сумку любимые кеды и вышла на улицу – закутанная в триста слоев одежды, но счастливая до невозможности.       Речь Койке-сэнсэй, не меняющуюся уже два года (я во втором классе), я пропускаю мимо ушей. Забежать в класс получилось лишь со звонком, по собственной тупости я застряла в туалете, кривляясь перед зеркалом, и очнулась слишком поздно, пришлось нестись по лестнице на третий этаж сломя голову. Я надеялась отдать подарки на перемене перед звонком, но что поделать, сама виновата. Мне осталось помахать Сэцуне-чан, сбоку от которой я сижу, и посылать короткую улыбку Шинсо, который сидел в противоположном конце класса.       Но после урока японского у нас перемена длинной в десять минут, так что я подхватила Шинсо с Сэцуной-чан под руки и оттащила в другой конец класса, приказав ждать здесь. Они не выкупали, в чем дело, но меня это нисколько не волновало: я поскакала к своему месту, перепрыгивая брошенные рюкзаки, и вернулась с двумя коробочками – фиолетовой и желтой, – обтянутыми золотыми ленточками. Ихиро-сан помогала мне делать бантики, но второй я делала сама, и он получился не совсем ровным, но Шинсо, вроде как, не из придирчивых людей. Да и я жуть как старалась – пусть только попробует сказать, что ему не нравится. Но будет неловко, если у кого-то из них окажется аллергия на шоколад или арахис.       – …Ого, – выдавил-выдохнул Шинсо, неуверенно принимая фиолетовую коробку. Сэцуна-чан забавно ойкнула, прикрыв рот ладошкой, и не нашлась, что сказать – выхватила желтую коробку и принялась в недоумении ее рассматривать. – Ты это серьезно?       – Серьезней некуда, – закивала я, подпрыгивая на месте от нетерпения. – Открывайте! Я хочу видеть ваши лица. Если что-то не нравится – скажите. Но лучше не надо, потому что… я буду злая, а вам будет очень плохо.       Огури-кун одолжил мне ножницы, и я протянула их Шинсо. Он не спеша срезал ленточку, развернул глянцевую обертку и снял крышку. Жаль не было телефона, мне ждать еще три недели, чтобы Хиро вернул его, я бы запечатлела их в этот момент, распечатала и повесила над кроватью. Шинсо рывком притянул меня к себе и стиснул в крепких объятиях, я поддалась порыву и обняла его в ответ, задерживая дыхание. Зато вот его – частое и сбивчивое – щекотало мне ухо, и я чувствовала, как бешено колотится его сердце. Сэцуна-чан налетела на меня с другой стороны, и мы застыли на несколько секунд, хватаясь друг за друга как за последнее, что осталось в этом мире.       – Как мило, – пропищала Айко-чан, прикрывая руками раскрасневшееся от смущения лицо.       Они не готовили мне какого-то подарка, но поделились… шоколадными конфетами. Меня обуяла радость, я забыла обо всем на свете, а также об особенностях своей пищеварительной системы, когда отправляла конфету в рот. Мое лицо не дрогнуло, не изменилось – я благодарно приобняла Шинсо и Сэцуну-чан, игнорируя горечь во рту, которая, мне казалось, прожжет мой язык насквозь. Карамельная начинка – вот что оказалось самым страшным. В носу защипало, заслезились глаза, а я продолжала есть одну конфету за другой. А потом выблевала все к чертям, сгибаясь пополам в туалете. Я закрыла входную дверь на защелку, поэтому могла не беспокоиться, что кто-то зайдет. Это был первый раз, когда я сознательно вызвала рвоту, и повторять я это не собираюсь. Я умыла лицо холодной водой, серьезно посмотрела на себя в зеркало и мысленно приказала Койро, неуверенно мнущуюся в моем подсознании, быть сильной. Это маленькая цена за то, что я имею, и я более чем готова ее заплатить.       Ближе к концу учебного года я задумалась о том, что ждет меня тогда, когда Шинсо и Сэцуне-чан будет по пятнадцать лет, чем буду заниматься я, когда они поступят в Юэй? Они оба потратят все силы на то, чтобы стать героями, защищать мир от зла, а я останусь блеклым воспоминанием из средней школы, и сомневаюсь, что они вспомнят обо мне после того, как наши дорожки разойдутся при поступлении в старшую. Там начнется канон, никому не будет до меня дела. А несколькими годами ранее начинается канон Токийского гуля, в котором я приму едва ли не прямое участие, мое знакомство с Хинами, я уверенна, не было простым совпадением. Как и знакомство с Шинсо, я отчетливо помню, что Игра накинула мне какую-то плюшку.

Разблокирован доступ к новой локации! Старшая школа Юэй.

      О, я не дура и прекрасно понимаю, что это значит. Игра решила тонко намекнуть на то, в какую сторону мне двигаться, даже думать не придется. А как я это устрою – да вообще как-то похер. Максимально. И всем. Глупо верить в то, что такая школа, как Юэй, не оснащена всякими современными приборами и датчиками, вычисляющими гулей на раз-два, я боюсь представить, сколько эта школа срубает бабла. Был случай, когда ее оштрафовали из-за жалоб учеников, которые говорили, что людей с небоевыми причудами сильно ущемляют, пришлось выплатить, но я уверенна, что Юэй в день зарабатывает куда больше. Эту ситуацию можно рассмотреть с точки зрения моего мира, предположим, есть школа, четверть детей которой составляют люди с ограниченными возможностями, и на них тупо забьют болт, они недостаточно умные, чтобы учителя делали им скидки и все в таком духе. Я ни в коем случае не принижаю людей с небоевыми причудами, просто у них действительно ограничены возможности, смысл один и тот же.       Конец года был богат на интересные события, и случилось кое-что занимательное – в понедельник ясным февральским утром Чисэй приходит в класс расстроенная. Не в своем настроении злобной суки, а именно расстроенная. Я осторожно глянула на нее со своего места, поскольку сделала два варианта контрольной работы по математике и теперь пускала слюни на парту. Чисэй не была сосредоточена, ее мысли явно далеко, и она в них потерялась, потому что не меняла положение руки минуты две. На следующей перемене я поделилась своими наблюдениями с Шинсо и Сэцуной-чан, как только мы отошли от кабинета настолько, чтобы никто из одноклассников точно нас не подслушал.       – Может с Юкико-чан поругалась? – предположила Сэцуна-чан. – Они сегодня не общались.       – Потому что Юкико не может определиться, с кем ей дружить – с Чисэй или с Нацуки, – возразила я. Я опять забыла использовать именные суффиксы, но не думаю, что это играет какую-то роль сейчас, когда мы разговариваем между собой. – Чисэй привыкла к этому, она сама говорила Кэйко, что Юкико всегда ее кидает, и вряд ли она расстроилась из-за этого. Ну... зная ее характер...       – Думаешь, она не стала бы долго переживать? – продолжил за меня Шинсо. Я согласно угукнула. – Да, может быть. Ну... Раз мы не знаем, что случилось, можно подойти к ней и спросить.       – Прямолинейно, – улыбнулась Сэцуна-чан. – В стиле Шинсо-куна.       Надо заметить, идею подойти и поговорить я отметала долго, но потом смирилась – это единственный вариант, либо сидеть и гадать дальше, а я уже четко знала, что хочу в этом разобраться. Поэтому, когда наступил обеденный перерыв, я оставила Шинсо и Сэцуну-чан, чтобы не смущать Чисэй их присутствием, и уселась напротив нее, в самом конце за одиноким столиком. Мое приближение она сразу почувствовала, судя по тому, как напряглись ее плечи, но она не обратила на меня внимания, продолжая бездумно пялиться на нетронутый яичный рулет.       – Привет, – как можно дружелюбнее произнесла я, наклоняясь, чтобы заглянуть в ее глаза, но никакой ответной реакции не последовало. – Почему ты грустишь? Хочешь вишневый сок?       – Нет. – ее «нет» можно смело заменить на «пошла нахуй».       – Ну ладно, придется выкинуть, – с наигранной грустью вздохнула я, повертев упаковку в руках. – Хм, где тут мусорка? – и, рассеянно шмыгнув носом, пошла к ближайшему ведру. Я, конечно, быстро вернулась, буквально через десять секунд, но я надеялась, что за это время ее обед станет хоть чуточку меньше. – А где Юкико-чан?       – С Нацуки-чан, – опять безэмоциональный голос, лишенный заинтересованности, и взгляд в пустоту. Я хмурюсь.       – Что-то случилось.       – Нет, это...       – Это был не вопрос; я сказала, что что-то случилось.       Ну да, глупо было полагать, что Чисэй расскажет мне хоть что-то. Она затаила на меня великую обиду, как же я могла забыть. Тем не менее, великая обида не мешала ей отвечать на мои вопросы, это странно.       – У тебя причуда чтения мыслей? – пробормотала Чисэй, наконец поднимая на меня затуманенный пеленой слез взгляд.       Я нервно засмеялась:       – У меня нет причуды.       Сперва губы Чисэй тронула короткая улыбка, а потом она негромко хихикнула и принялась за еду. Я следила за ней все это время, но ее лица почти не было видно из-за спадающих на глаза и лоб желтых кудряшек. Я подняла ей настроение, у нее даже появились силы на еду, правда, ее обед давно остыл, и она не съела даже половины.       – Да брось, – я укладываю подбородок на сложенные руки, – у тебя кто-то умер что-ли?       Температура в помещении резко упала, пронзив холодом мой позвоночник и подняв табун мурашек по всему телу. Я поняла, что сказала очевидную тупость.       – Мой папа, – бесцветно отозвалась Чисэй.       Я не понимаю, что произошло у меня в голове. Это в принципе нетактичный вопрос, никто в здравом уме не станет задавать его не только детям, но и взрослым. Меня охватила настоящая паника, и это было настолько заметно, что не укрылось даже от Чисэй, которая, увидев мое замешательство, мать вашу, извинилась:       – А, прости. Представь, что этого не было.       Я сжала кулаки и неверяще прошептала:       – За что ты извиняешься? Ками, это... Я не хотела тебя задеть, я не знала, – пролепетала я, все еще подрагивая от злобы на саму себя. – Тебе не поможет моя жалость, но я искренне сочувствую, правда...       Я на секунду представила, что с Хиро может произойти что-то подобное, и мое сердце, и без того перебитое, болезненно сжалось, я едва не заплакала. Я забыла, где нахожусь и с кем разговариваю, я могла думать только о том, какую тупость совершила из-за языка, который не умею держать за зубами, когда это требуется.       – Мама сказала, что это была достойная смерть, – неожиданно уверенно сказала Чисэй. – Его работа не могла быть безопасной, рано или поздно это случилось бы. Он следователь по гулям, – ее взгляд, до этого стеклянный, сотнями игл впился мне в кожу. Я вздрогнула и закусила нижнюю губу. Это просто издевательство. – Моя мама работает в комиссии национальной безопасности. Их работа связана, так они познакомились.       Мы нормально поговорили и разошлись на мирной ноте, пообещав встретиться завтра, как это обычно делают одноклассники. Тем не менее, я ощутила резкое желание больше никогда ее не видеть, и дело не конкретно в ней, а в ее маме. Национальная безопасность, или устранение национальной угрозы, а именно лиц, идентифицированных как гули. Если не ошибаюсь, по сюжету геройки Ястреб работал на комиссию, тогда это вдвойне хреново.       Ох, ками, дай мне сил, пожалуйста, не поехать крышей.