Девочка-пришелец

      Восьмилетний мальчик по имени Шинсо Хитоши, учащийся в третьем классе начальной школы, с самого раннего детства впитал в себя неоспоримую истину – люди рождаются неравными, и у него, у хрупкого, робкого ребенка не было возможности на это повлиять. Эта простая вещь насильно отпечаталась у него в голове, а исчезать отказалась, и теперь Хитоши снова собирает самого себя по крошечным осколкам, пока его сердце, покореженное от боли и злобы, медленно трещит по швам. Хитоши искренне презирал свое невезение – в четыре года он стал обладателем самой жуткой и ужасной причуды, которая только могла появиться на этот свет.       «Милый, постарайся больше не пугать Хору-куна»       «Миюки-чан не хотела обидеть тебя, Хитоши. Ты ведь это понимаешь, правда?»       «Ты с кем-то подрался, Хитоши?»       В мире, полном разнообразных причуд, ему достался именно Контроль разума, который утягивал своими загребущими лапами всех, кто откроет рот. Ему не было дела до желаний Хитоши, он был бессилен против собственной причуды. Нещадная боль в висках, безвкусные лекарства, прописанные врачом, кошмары – эти вещи стали для Хитоши жизненными спутниками, без них нельзя выйти из дома, а людям не стоит показывать, насколько тебе больно и тяжело.       «Его причуда называется Зомбирование?»       «Жутковато, не находишь?»       «Он теперь будет учиться с нами?»       «Заткнись, убогий Шинсо!»       Хитоши слушал. Хитоши не верил. Хитоши не говорил – он спрятался в своем панцире, надеясь, что это избавит его от возможной травли. Хитоши впитывал каждое слово и выцарапывал на подкорке мозга, но продолжал хранить молчание – он не мог говорить, потому что ему было страшно: этот страх преследовал его повсюду и хотел проглотить целиком. Дети из прошлой школы колотили его по спине, прятали рюкзак, кидались камнями, но Хитоши не проронил ни слезинки – он запретил себе плакать, потому что слезы – удел слабых, он считает так до сих пор.       Когда терпение лопнуло, а сил дальше со спокойным лицом сносить обзывательства и тычки не осталось, Хитоши обращается к родителям, – он знает, что они всегда примут его и поддержат, – и тогда по инициативе папы его переводят в начальную школу Набу. «Новая школа – новая жизнь, сынок. Тебе там понравится!» – горячо заверял папа, и Хитоши, не вполне понимая, почему, верит; он не может не верить. С чего бы мама и папа стали его обманывать?       Кажется, Хитоши вновь наступает на те же грабли, потому что в его груди расползается черная дыра, а пустота, неприятная и зудящая, вынуждает его сковать себя по рукам и ногам, чтобы, не дай ками, не заговорить снова. Он огородил себя железобетонными стенами, не пропускающими ничьи насмешки, и не собирался выходить за их пределы.       Когда ему в очередной раз заткнули рот (молчи-молчи-молчи!), надежда, до этого слабо полыхающая где-то в груди, в самом темном ее уголке, с оглушительным звоном лопнула. Но совершенно случайно он заметил, что на него таращится девочка со второй парты третьего ряда. Ее большие зеленые глаза, стеклянные, но яркие, смотрели с немым пониманием, и этот взгляд Хитоши не смог выбросить из головы.       Девочку с зелеными глазами звали Киригири Койро. Она была… странной, другого слова Хитоши подобрать просто не может. У Койро не было причуды и каких-то выдающихся качеств, но она не боялась Хитоши, даже наоборот, крепко-крепко обнимала при встрече, улыбалась самой светлой улыбкой, на которую способна, и жаловалась на старших братьев. Ее понимание дружбы колебалось на отметке между «я этого не знаю» и «что-то такое слышала», но если она дружила, то дружила преданно и искренне. О ней хорошо отзывались учителя, ведь Койро – умная девочка, которая может нормально работать на уроке, если постарается. Но есть одна маленькая загвоздка – у Койро нет причуды, и это клеймо перечеркнуло жирным красным крестом ее саму, спрятало и укрыло ее настоящую от других глаз, а ее беспричудность всем почему-то очень не нравится; у нее подвешен язык, она не знает границ и не принимает чужое мнение, но зато прекрасно умеет расставлять приоритеты: она честно пообещала Огури-куну, что поможет ему с контрольными работами, если он будет раздавать ей интернет.       «…Сперва кое-что скажу. Если ты искал утешения, то не туда пришел. Тут у тебя друзей не будет, как и прежнего отношения. А теперь жми, а то я руку устала держать»       Это было странно, но Хитоши в силу своей неуверенности и неопытности не мог ее судить. Он не понимал, как правильно дружить, как нужно разговаривать, о чем нужно разговаривать и как поддерживать этот разговор. Койро настояла на том, что ему не нужно выдавливать из себя слова, если он не хочет – ей достаточно того, что он просто выслушает ее, а это значит, что она говорит не в пустоту.       У Койро были странные убеждения, ее действия редко поддавались логике, но она имела привычку оставлять последнее слово за собой. А еще защищать Хитоши, и создавалось ощущение, что Койро – умная старшая сестра, а он – глупенький, неразумный младший брат, у которого нет ни сил, ни желания противостоять чужим нападкам. У Хитоши просто-напросто были свои методы: игнорирование и полное равнодушие. Он уже привык, для него оскорбления или толчки стали чем-то рутинным и обязательным, как завтрак, тем, без чего не может обойтись ни один учебный день. Койро была с ним в корне не согласна.       Месть – это плохо, так учил папа. Хитоши забыл спросить, почему конкретно и, наверное, поэтому сейчас мнет лямки рюкзака, в полной растерянности таращась над склонившуюся над чужим портфелем Койро. Ее распахнутая спортивная сумка лежала рядом. С мерзопакостной улыбочкой Койро доставала завернутый в зеленый полиэтиленовый пакет контейнер, а Хитоши отчаянно не понимал, как ему теперь нужно поступить. Он очень ценил Койро как подругу, но она не понимает одной простой вещи: ему больше не нужна защита.       Койро собиралась мстить.       – Не надо, Койро, – почти умоляюще пробормотал Хитоши, но с места не сдвинулся. В глубине души он не хотел ей мешать, но что-то ему подсказывало, что все, что сейчас происходит – неправильно, что так быть не должно. Сглотнув и обернувшись на слегка приоткрытую дверь, из-за которой доносился громкий топот и возбужденные крики школьников, Хитоши уже более твердо произнес: – Она того не стоит, – и его голос сорвался на предостерегающий шепот: – Послушай, я могу с этим справится, правда, не-       – Нет, – резко ответила Койро и потрясла контейнер. Послышалось слабое копошение. Хитоши непонимающе нахмурился. Неужели в нем сидит что-то живое? – Хочу, могу и сделаю. Почему ты меня останавливаешь? Тебе же больше всего достается.       – Сейчас это не имеет значения, – грозно заметил Хитоши. – Мы должны быть выше этого.       – Твоя слабость меня бесит, – ворчливо отозвалась Койро и одним рывком сдернула пакет с контейнера, а затем так же легко подцепила пальцами крышку. – Хочешь жить – умей… подсунуть таракана однокласснице в рюкзак. Пойми, все, что я сейчас делаю – ради тебя, Хитоши, – она вскинула голову и серьезно посмотрела Хитоши в глаза. – Ну… и чтобы потешить себя.       Вот, чем они занимались, когда решили вместе убежать с физкультуры. Хитоши не хотел никого проучать, сейчас это казалось второстепенным. Замечания, еще и в начальной школе, могут стать для нее серьезной проблемой. Ладно, черт с этим. Хоши Юкико – человек непростой. Она до жути мстительная. Если Койро решит мстить ей в ответ, то продолжаться это будет бесконечно и в итоге выйдет боком им обеим.       – Ты этого не сделаешь, – спокойно сказал Хитоши.       Койро усмехнулась и прищурила пронзительные светло-зеленые глаза:       – Ты мне запретишь?       – Ты этого не сделаешь, – настойчиво повторил Хитоши. Он присел на корточки и почти ласково приобнял Койро за плечи, добавив: – если мы все еще друзья.       В эту же секунду Койро передумала мстить. Она стрельнула по Хитоши злобным, полным непонимания взглядом, но не стала ничего говорить: плотно захлопнула контейнер, убрала его в сумку и, закинув ее на плечо, выскочила из класса, оставив Хитоши одного в пустом кабинете. Она не будет злиться долго – прекрасно понимает, что Хитоши прав, но в жизни этого не признает.       Несмотря на это, с появлением Койро все стало проще, а злобный шепот, подстрекающий Хитоши к молчанию, постепенно утихал, пока не исчез окончательно. Причуда почувствовала свободу, но понимала, что ей не стоит высовываться из темного-темного угла, в который ее затолкали. Хитоши вдохнул полной грудью, он больше не боялся, что может причинить кому-то вред, и самое главное – у него появились настоящие друзья: рассудительная и внимательная Токаге-чан, шумный и болтливый до невозможности Накано-кун из клуба видеоигр и... Койро. Просто Койро без суффиксов. Сперва Хитоши думал, что перевод в новую школу – что-то не такое уж и значимое, но сейчас он, пожалуй, изменил свое мнение. Этот жизненный этап, мучительно долгий и трудный, стал глотком свежего воздуха после погружения под воду и заставил Хитоши переосмыслить многие вещи.       Не все дети плохие, не все мыслят плоско и однобоко, не все видят в нем воплощение его причуды и почему-то предпочитают не замечать его самого. Раньше Хитоши мечтал стать беспричудным – уж лучше не иметь никакой причуды, чем владеть той, которая делает всем плохо, – но со временем его злость поутихла, и он взглянул на ситуацию взглядом достаточно осознанным и трезвым, чтобы заключить: не важно, какая у тебя причуда; важно то, как ты ее используешь. У Койро нет причуды с рождения, она не чувствовала себя ущемленной, и это отчетливо отображалось на ее лице. Она была уверена в себе, именно этого качества Хитоши сильно не доставало.       – Помимо тебя в школе есть еще один мальчик без причуды, – замечает Накано-кун, когда Койро опускает сумку на пол и садится к нему на подоконник. Хитоши оглядывается и, не заметив поблизости учителей, добавляет:       – Ты говоришь об этом так, как будто ей нужно радоваться.       Койро легонько пинает Хитоши ногой в бок, и он с первого раза понял намек. Наверное, он снова повел себя слишком грубо, но его это, если честно, мало заботило.       – Знаешь, Койро, а он на тебя похож, – простодушно улыбается Накано-кун и весело болтает ногами в воздухе. – Но у него такое злобное лицо! Он что, идиот? Хочет распугать всех людей вокруг?       – Этот идиот мой брат, – вздыхает Койро. – Беспричудность – это не рак, это не мешает мне жить. Я просто не могу поступить в школу для героев, но знаете, не велика потеря, я всегда мечтала быть тату-мастером. Но это действительно диагноз, и он не усложняет мою жизнь, но не делает ее проще. Да вы можете подтереть себе зад этой беспричудностью, простите, что мне глубоко срать, кто там о чем подумает.       Год, в течение которого Хитоши приспосабливался к жизни в новом коллективе, пролетел быстро и закрепил за собой множество воспоминаний – как хороших, так и не очень. Особенно сильно запомнились новогодние праздники. Во-первых, его домашняя кошка наконец-то окотилась, но ораву котят пришлось раздавать в срочном порядке, иначе за ними попросту некому было бы следить. Когда оставались два котенка, так и не нашедшие приют к концу зимы, Хитоши насел на Койро с вопросами о том, не думала ли она завести себе зверушку. Пока что результата не было, но Койро обещала подумать, хотя и предупредила, что животное, скорее всего, сдохнет от скуки, пока будет дожидаться внимания с ее стороны, так что целесообразнее было бы предложить котенка ее двоюродному брату. А после каникул Койро, что было довольно неожиданным с ее стороны, подарила Хитоши и Токаге-чан сладкий подарок. На дне красивой фиолетовой коробочки, обернутой пышным струящимся бантом, лежала упакованная фигурка Всемогущего, а в коробке Токаге-чан – статуэтка какой-то героини аниме. Правда, Хитоши видел, что Койро не очень понравились конфеты, которыми с ней поделились, но она правда старалась этого не показывать.       Перед весенними каникулами Чокото Нацуки предложила устроить классное чаепитие, и все, разумеется, согласились, кроме Койро, которая зарекалась никуда не идти. Чокото-чан возмутилась, Хитоши подпирал кулаком щеку и пытался не заснуть от скуки, а Койро громко топала ногами, пока шла к его парте, и недовольно хмурилась.       – С хера ли, – тон ее голоса, больше утвердительный, чем вопросительный, раздался у Хитоши за спиной. Она без зазрения совести слегка поддевает юбку, разглаживает на ней невидимые складки, садится на краешек парты и хмурит брови: похоже, ситуация ее не на шутку злит. – Может, мне еще станцевать кабуки у доски? У Юкико нет родителей, старшей сестры, которые могут сделать ей подарок?       – Что плохого в том, что Нацуки-чан хочет хорошо отметить день рождения лучшей подруги? – неожиданно подает голос Отару, подошедшая с другой стороны парты. Хитоши в изумлении вскидывает брови. – Привет, Шинсо-кун.       «Шинсо-кун» прикусывает губу, чтобы не спустить колкость, вертевшуюся на кончике языка, и молчит, уставившись на Отару с опасливым прищуром. Обиды нет, злости тоже, лишь непонимание и любопытство. Хитоши знает, что у Койро и Отару наладились отношения, они достаточно сблизились, чтобы легко обниматься при встрече, сидеть за одним столом или обсуждать какие-то общие темы. Хитоши не знал, как относится к Отару теперь, но не испытывал отвращения – значит ли это, что все нормально, не совсем ясно.       Его скептицизма Койро не понимала, она «подружилась» с Отару в своей привычной манере, мол, останешься – приму, убежишь – догонять не стану, а ссора, когда-то разлучившая их, окончательно забылась. Весь класс знал, что у Отару умер папа, бросали сочувствующие взгляды и не понимали, как теперь вести себя рядом с ней, поэтому как-то незаметно она влилась в компанию Хитоши, и создавалось ощущение, что это правильно, что так и должно быть.       Чаепитие было назначено в пятницу после уроков. Хитоши насильно впихнул в Койро пирожное с шоколадным кремом, и она, скомкано поблагодарив его, убежала, и потому оставшееся время как-то незаметно утекло в компании Токаге-чан, пока Отару утащили к себе ее лучшие подружки, но лучшими подружками их можно назвать с огромной натяжкой. Хитоши с равнодушным видом жевал бананы, прерываясь только для того, чтобы переброситься с кем-нибудь фразами, и ни разу не двинулся с места, разве что единожды привстал, чтобы передать Огури-куну вишневый сок.       Окончание учебного года ждали ровно с конца прошлых весенних каникул, и вот оно наступило. Хитоши наплевал на к черту сбитый режим, на слои пыли, залегшие под кроватью, потому что с первой субботы там никто и не думал прибираться, и на нормы приличия, потому что спрашивать у незнакомцев, не нужен ли им песок, стоя на перекрестке возле пешеходного перехода, напрочь лишило его чувства стыда на всю оставшуюся жизнь. Койро была генератором тупых идей, не иначе, а выживать с ней предстоит аж неделю. На следующей она уезжает в Токио к родственникам, и заодно отдаст им котенка, которому, слава ками, все же нашлись хозяева.       Перед отъездом Койро выпросилась на улицу, и они сидели в беседке, болтая обо всем на свете и ни о чем конкретно. Но в один момент Койро подсаживается к Хитоши непозволительно близко, и у него спирает дыхание, когда Койро одним резким движением наклоняет его голову, срывает с запястья резинку и несколько раз оборачивает вокруг пучка волос на его макушке. Она отсаживается, по-долбанутому забавно улыбаясь, и надувает щеки, чтобы не взорваться от смеха.       – Ты такой милый, – бормочет Койро, а затем недовольно теребит белые косы, лежащие на ее плечах. – Совсем скоро я избавлюсь от этого уродства и заплетусь так же.       – Уродства? Я ни разу не видел у тебя другой прически, – заметил Хитоши, а потом вскинул руки в примирительном жесте, когда она опасно поднесла пальчики к его боку, прекрасно понимая, что он до усрачки боится щекотки. – Ладно, первого апреля у тебя были распущенные волосы. Я думал, что все девочки хотят отрастить длинные-предлинные, – Хитоши шутливо улыбнулся.       – Отару-чан с тобой не согласна, – ехидно заметила Койро. Хитоши звучно и раздраженно цыкнул. Почему она так часто говорит о ней? Когда они успели стать лучшими подружками? – Я задушу Айро петлей из своих волос, а потом… Эй? – заметив, что Хитоши странно отвернулся, Койро потянула его за рукав футболки. – Обиделся что-ли?       – Да, – равнодушно говорит Хитоши. – Потому что Отару, которая подстрекала других ненавидеть меня, стала твоей лучшей подругой.       Койро немного помолчала, а затем добродушно хмыкнула. Хитоши невольно дернул головой в ее сторону, не вполне понимая, что ее рассмешило.       – Ты ревнуешь, Шинсо, – Хитоши буквально кожей ощутил ее самодовольную улыбку, а потом возмущенно вспыхнул:       – Вовсе нет!       – Да-да! Ты думаешь, что Отару-чан станет моим лучшим другом вместо тебя, да? Совсем дурак?       – Я не дурак!       – Нет, дурак!       Койро весело улыбалась, пока тискала Хитоши за щеку, а он недовольно сопел и совсем не сопротивлялся. Его заботило совсем не это, Койро впервые открыто заявила о том, что она считает его своим лучшим другом. И назвала дураком, но это было не так важно.       – Если что, это нормально. Ну… переживать за свое место. Такое у всех бывает. Но я ведь предложила тебе дружбу не просто так, – лукаво улыбнулась Койро. – Ты мне сразу понравился. Ты такой же нормальный, как и я. Я думаю, что мне сложно искать друзей, потому что я быстро устаю от них, но ты какой-то… особенный, не такой, как все. С тобой никогда не скучно, даже если я не всегда понимаю твои эмоции, у тебя нет идиотской зацикленности на героях или силе, ты как рыбка в ручье – плывешь по течению и ни о чем не заботишься. В каком-то смысле ты мой стоп-кран. Я думаю, мы изначально должны были стать хорошими друзьями. Блин, сколько сегодня градусов вообще? А еще я пить хочу. У тебя с собой есть вода? И теперь я буду называть тебя Хитоши, а то как-то нечестно получается.       Хитоши стало намного спокойнее, он стал лучше понимать разницу в отношениях друзей и одноклассников, и Койро больше не называла его дураком. Но он не смог избавиться от привычки смотреть на Отару долгим, подозрительным взглядом, и каждый раз ощущал странное чувство радости, когда она напряженно поджимала губы и отводила глаза. Койро это не нравилось, но она достаточно умна, чтобы уважать выбор Хитоши и не зацикливать на этом внимание. У него не было причин ненавидеть Отару, но и не было причин ее любить – она оставила после себя странное чувство недоверия, от которого Хитоши не мог избавиться.       Первые несколько месяцев после каникул ничем не отличались друг от друга. Новые одноклассники, наслышанные о мальчике-зомби и о странной беспричудной девочке, сторонились и Хитоши, и Койро вместе. Хитоши было ровным счетом все равно, Койро стала чаще раздражаться, но не возмущалась вслух, а Токаге-чан, которую сторонились за компанию, продолжала поддерживать их несмотря ни на что. Хитоши снова вступает в клуб видеоигр, и его пыталась отговорить даже Койро, которая решила заняться чем-то подвижным, правда, пока не определилась, чем именно, и настойчиво пыталась уломать и его тоже. Получалось не очень, потому что Хитоши не считал спорт развлечением и жутко не любил уставать. Тем не менее, он часто клевал носом на уроках, потому что его мучила жуткая бессонница, хотя врачи говорили, что такого больше не должно повториться.       Одновременно с бессонницей в больную голову Хитоши пришла спонтанная мысль о том, что ему, кажется, действительно начинают нравится герои. И он подумал об этом не без горечи, так как понимал, что все мечты рано или поздно ведут в яму. Фигурки, которые до этого пылились в коробке под кроватью, теперь стоят на полочке над столом, на телефоне теперь всегда открыта вкладка с новостями геройского сообщества, а восхищение Всемогущим, которое Хитоши раньше считал глупым помешательством и фанатизмом, теперь передалось и ему. И он не мог понять, хорошо это и плохо, а говорить об этом с кем-то и вовсе боялся: мама с папой, он уверен, сочувствующе покачают головой, Койро будет злиться, а остальные и вовсе засмеют. У Хитоши ужасная, злодейская причуда, которая не должна существовать, и об этом все очень хорошо помнят.       – У меня идея! – возбужденно пищит Койро, звонко хлопая ладонями по парте. Хитоши недовольно морщится и неохотно поднимает голову – он надеялся, что ему удастся поспать хотя бы несколько минут перед литературой.       – Отвали, – злобно бубнит он, но Койро пропускает его грубость мимо ушей:       – Ты можешь тренировать свою причуду на мне!       Сперва Хитоши подумал, что ему послышалось и у него снова начались слуховые галлюцинации, которые сопровождали его в особенно тяжелые приступы бессонницы, но это было не так. Лицо Койро светилось от любопытства, и когда прозвенел звонок, она счастливо поскакала к своему месту, не дав Хитоши вставить ни слова.       После уроков она утаскивает его в спортзал.       – Ты активируешь свою причуду и прикажешь мне сделать что-то простое. Например, шаг вперед. Только не заставляй меня щипать себя, а то будет больно.       – Если я заставлю тебя щипнуть себя, – догадался Хитоши, – то ты выйдешь из состояния зомби. Спасибо за идею, – Хитоши взглянул на нее исподлобья и улыбнулся краешком губ.       – Вот блин, – печально вздохнула Койро.       Надо признать, Койро исполняла все простые команды, могла прыгать, бегать и немного говорить (над этим Хитоши все еще работает). Об их маленьких секретных занятиях никто не знал. Причуда ощутила, что ее больше не пытаются сдержать, и Хитоши перестал страдать от головных болей и почти избавился от недосыпа, даже родители подметили, что в последнее время он стал более… оживленным. Хитоши недоуменно моргнул, не вполне понимая, что значит это слово, но очевидно, что что-то хорошее.       В течение года Хитоши смог применить свою причуду незаметно лишь единожды. Впервые он осознанно обращается ко взрослому человеку с твердым намерением взять под контроль его тело и разум, и что удивительно, человек легко поддается, а потом, когда Хитоши отпускает его, не может понять, что произошло. С одной стороны, Хитоши был горд за самого себя, с другой... ему просто не нравилось, когда люди делали что-то против их воли, и это чувство сдерживало его всякий раз, когда он манипулировал Койро, стараясь придумать для нее задачки посложнее.       Он все еще не мог перестать думать о том, насколько же она наивна, раз каждый день после уроков ищет укромное местечко и позволяет Хитоши, мальчику-зомби, использовать на себе его промывание мозгов. И она действительно радовалась каждый раз, когда у него получалось, это и вовсе заставляло Хитоши впадать в смятение. Да разве ей не страшно?       – Почему мне должно быть страшно? – она улыбается легко, словно они плетут венки из одуванчиков, а не прячутся в общем туалете, предварительно заперев за собой дверь. – Разве ты хотел сделать мне что-то плохое? – Хитоши не отвечает, лишь легко мотает головой, продолжая упрямо смотреть Койро в глаза. Нет, она не наивна, скорее бестолкова. – Тогда мне не страшно. Вопрос исчерпан?       – Я промываю тебе мозги, – утвердительно говорит Хитоши, – а тебе хоть бы что. Ты говорила, что мы нормальные. Но с твоей «нормальностью» что-то не так.       – Спасибо, – снова улыбается, на этот раз чуть шире и счастливей. – Это делает меня уникальной. Так же, как и тебя.       – Переводишь стрелки?       – Нет, это ты.       – А если серьезно?       Койро склоняет голову к плечу, задумчиво следит взглядом за синичкой, которая топчется на подоконнике за оконной рамой, и просто отвечает:       – А если серьезно... то я просто тебе доверяю.

***

      Я расправляю тщательно выглаженную блузку и придирчиво рассматриваю свое отражение. Из зеркала на меня смотрит девочка, действительно девочка, какой бы взрослой и самостоятельной ей не хотелось казаться.       У девочки светлые ярко-зеленые глаза, тяжелый взгляд из-под опущенных ресниц и две белые густые косы, перевязанные резинками с блестящими розовыми бантиками и лежащие на заметно напряженных плечах.       Я была похожа на маленькую чепушилу, которая думает о себе слишком много, а все потому, что сегодня ее первый день в пятом классе. На моем лице нет ни тени радости, я просто хочу попить, поесть, походить, поспать и сделать еще уйму других важных вещей, но вместо этого иду на линейку, тухнуть в вязаной бежевой жилетке под жарким апрельским солнцем. Я не стала спорить с Хиро, когда он назвал меня злобным гномом, снова больно проходясь по моему комплексу низкого роста, потому что это было действительно так.       Будучи недовольной и забитой девочкой в прошлой жизни, я не понимала значимости подобной бурды, а больше всех ненавидела именно девятое мая. Что я должна была делать? Стоять смирно в окружении потных детей и взрослых, наблюдая, как передо мной из года в год катается техника? Я прекрасно понимаю значимость войны, знаю, что люди отдали жизнь, чтобы мы мазали жопы в шоколаде и радовались чистому небу над головой, но ненависть во мне была слишком сильным и подавляющим чувством.       Шлепая по лужам в любимой белой ветровке с рисунками зонтиков, я представляла пресные лица одноклассников и учителей, и меня начинало тошнить. Радовало лишь наличие в сумке двух кофейных батончиков и термос с теплым какао, ну и, пожалуй, встреча с Хитоши – единственным человеком, которому я доверяю на девяносто девять процентов и не стесняюсь этого показывать.       Один процент – моя страшная тайна, о которой я стараюсь не вспоминать, о которой в идеале не узнает вообще никто. Я предложила себя в качестве подопытного кролика, чтобы Хитоши развлекался с моими мозгами, потому что он не может прочитать мои мысли или что-то подобное. Мне было интересно наблюдать за его развитием, я решила, что нужно подготовить его к поступлению в Юэй заранее. Похоже, он немного увлекался всякой геройской чепухой, но почему-то отчаянно не хотел рассказывать об этом мне. Я слишком внимательна к мелочам, но он об этом еще не знает, и я не буду его грузить.       До класса я добиралась с Чисэй, обсуждая только нам двоим понятные темы, и я готова поклясться, что видела взгляд Хитоши, пронзительный и жутко ревностный, когда я крепко прижала Чисэй к себе и похлопала ее по спине, прежде чем пройти за свою парту.       Это было чертовски мило, и я не про обнимашки, а про его ревность. Детское чувство негодования и непонимания, а также беспокойство за свое место, он серьезно думает, что кто-то может его отнять. Я сомневаюсь, что найдутся конкуренты. Во-первых, я не собиралась заводить друзей, потому что не хотела обременять ни себя, ни их, рано или поздно наше общение мне надоест, и неприятно будет всем; во-вторых, Хитоши незаменим, и это факт, правда, в силу заниженной самооценки и его ограниченности в плане эмоциональных привязанностей он этого не осознает.       Надо сказать, что я чувствую себя чуточку взрослее. Мне скоро одиннадцать, я почти пять лет живу в аниме и привыкла к его особенностям. Разве что, я все еще отказываюсь от принятия новой себя, и что-то во мне все еще надеется на то, что в один замечательный день я проснусь в небольшом домике в поселке за три пизды от Гатчины, возьму телефон с Кагеямой на обратной стороне чехла в руки и буду радоваться единственному на неделе выходному, дню, свободному от учебы и от людей. Разумеется, этого не случится, и когда я думаю об этом, реальность хватает меня за пятку и окунает в ледяную воду. Тут не сказка и не добрый сенен, где все подчиняется главному герою, пора бы жить действительностью, если не хочется помереть раньше времени.       Помимо Хитоши и Чисэй я тесно общалась с Хинами, но мы виделись не так часто, как нам хотелось. Она нашла себе приют в Антейку, а это значит, что мы медленно, но верно движемся к канону гуля, но он начинается слишком рано. Точнее, это я слишком мала, чтобы как-то на него повлиять. Я не собиралась трогать сюжетные ветки персонажей, боясь испортить все окончательно, потому что сам факт моего существования уже ставит палки в колеса канона. Интуиция – это полезное свойство головного мозга чуять жопой, а я чувствую приближающийся пиздец и проблемы, и это мне очень не нравится.       – Э-эй, Земля вызывает Киригири Койро. – перед моими глазами щелкают чьи-то пальцы, и я тяжко вздыхаю, рассматривая нетронутые онигири перед собой. С каждым годом школьные обеды начинают меня раздражать все больше и больше. – Ты опять зависаешь, у тебя точно все нормально? Никаких проблем в семье или чего-то такого?       Накано-кун садится сбоку от меня, и я отрицательно мотаю головой, но с места не двигаюсь. «Проблемы» в семье не последняя причина моего плохого настроения, сегодня Айро взорвался из-за ключей, которые я у него одолжила вчера, чтобы сходить в магазин, потому что не хотела искать свои. Меня назвали безмозглой идиоткой и непроходимой тупицей, и я молча покивала, потому что отвечать Айро, когда он очень зол – это билет в один конец. Что-то мне подсказывает, что синяком на плече я в следующий раз не отделаюсь.       – Я думаю, – негромко говорю я.       – Койро умеет думать, – заключает Накано-кун, но насмешливость в его голосе я предпочитаю проигнорировать. – Вот это да. Не ожидал от тебя, честно.       – Я тоже не ожидала, что подскажу тебе ответы на примеры из пятого задания, – медленно моргаю, а затем откидываюсь на спинку стула, устремляя глаза в высокий светлый потолок. – Наверное, в следующий раз я не буду этого делать.       – Ну я же пошутил, – обижается Накано-кун.       Я пожимаю плечами:       – Я тоже.       Изучение проблем в семье было побочным Заданием, которое я отложила в долгий ящик. Прошло больше года, я думаю, мне стоит взяться за него, пока не стало слишком поздно. Это я и хотела сделать, пока не решила для себя, что отложу его еще на… буквально на немного. Я в любом случае узнаю, кто такая мать Айро и Койро и куда она подевалась, но не сейчас. Сейчас это последнее, чем я хочу забивать себе голову.       Хитоши снова метит в клуб задротов, я должна занять его и себя чем-нибудь интересным. Хитоши жутко не любит усталость, потому что случалось и так, что он мог уснуть прямо стоя. Возможно, он чуть-чуть взбодрится, когда начнет заниматься чем-то активным. Сдались ему эти игры, неужели нельзя поиграть дома? Правда, я сама еще не определилась, и если так ничего и не придумаю до начала июня, то пойду на волейбол.       Да, я наплевательски отношусь к своей новой семье, но не настолько, чтобы забыть об Айро, который стал еще злее и агрессивнее, а если у него плохое настроение, то обычно происходит так, что оно портится у всех вокруг. Я пыталась играть в заботливую и милую младшую сестренку, но у меня ничего не получилось, а наши отношения застряли в мертвой точке. Мы не ненавидели друг друга, но и не любили, и это нужно исправлять. Если мне все же придется активно участвовать в каноне, то расположение Айро мне очень пригодится, и насколько я понимаю, в самом ближайшем будущем.       Первые несколько месяцев все было нормально. Я общалась с друзьями, пробовала разные школьные кружки, иногда выпрашивала у Айро гитару и понемногу училась играть самые простые аккорды. Я жила жизнью обычного ребенка, и сперва я даже не смогла в это поверить. Я же Койро. Койро не может жить спокойно и не находить приключений на пятую точку. Но это правда, и как бы глупо это не звучало, ничего странного со мной не случалось уже давно. За исключением, разве что, медосмотра, но на такие вещи в семье Киригири принято класть большой и толстый, потому что Хиро работает в медицинской сфере (не уверена точно, в какой), и отмазать нас с Айро от прививок для него как два пальца обоссать.       Поскольку моя школьная жизнь начала протекать в относительно спокойном темпе, я стала раздражаться в два раза больше, а причина в скуке. Меня настолько сильно не волновали даже косые взгляды сверстников, дети нас с Хитоши очень не любили. Я пока не определилась, радоваться или плакать, потому что как только со мной что-то случается, я чувствую себя очень плохо и хочу выйти в окно, но сейчас я готова на стену лезть от скуки. Я себя не понимаю, а мысли по этому поводу с каждым разом становятся все мрачнее и мрачнее. Никто не обещал, что я буду жить в мире розовых пони и радуги, но и не предупреждал меня о том, что я буду барахтаться в луже дерьма.       Радует только то, что я нашла, чем себя занять, и это было фигурное катание. Сперва я подумала, что им можно заниматься только зимой, а потом сдержала желание стукнуть себя по лбу за тупость. Ну да, а соревнования – это так, мимо крокодил. Уговаривать Ихиро-сан долго не пришлось, она была всеми руками и ногами за, потому что видеть меня чем-то интересующейся для нее сродне снегу в середине июля.       Назревает вопрос, почему я обратилась с этим именно к Ихиро-сан, а не к названному отцу, который свои обязанности родителя выполняет чисто номинально. У Хиро нет ни сил, ни желания следить за детьми, он вкалывает на работе едва ли не двадцать четыре на семь, чтобы обеспечить нам достойную жизнь. Хиро все еще любит меня, но какой-то своей любовью, которую я при всем желании не понимаю, но я бы не сказала, что обеднею от его невнимания. А вот Айро – обеднеет однозначно, потому что, насколько можно судить по моим не очень внимательным наблюдениям, его сильно недолюбили.       Айро вообще можно описать словами жесть и пиздец, потому что никто не знает, что творится в его голове, но все понимают, что даже его собственные мозговые тараканы не могут ужиться друг с другом. А когда между его тараканами происходят стычки, страдаем мы, в противном случае агрессия и злость в нем копятся неделями, а потом выливаются на нас щедрой порцией говна. В доме существует одно негласное правило: не стоит воспринимать слова Айро всерьез, это чревато последствиями.       Правило не слишком соблюдается, Ёши и вовсе игнорирует его существование, но оно есть, вот и все. Клянусь, когда я перестану быть похожей на злобного гнома и буду выглядеть достаточно разумной в глазах других, я выскажу Айро все что думаю и попытаюсь примирить его друзей-тараканов, пока пусть выкручивается без моей помощи.       – Может, твоего брата что-то беспокоит? – делится мыслью Хинами. Я вздыхаю и хочу рефлекторно заправить прядь волос за ухо, но вспоминаю, что благодаря усилиям Хинами из моей прически не торчит ни волосинки, а еще существует необъятно огромный риск все испортить. – Наверное, он очень замкнутый и тяжело открывается другим. Тебе нужно с ним поговорить. Ты же его сестра, он наверняка поделится с тобой чем-то личным.       – Сомневаюсь, – мрачно хмыкаю я, поудобнее усаживаясь на жесткой скамейке. – Наши отношения с самого начала не заладились. Знаешь, это странно, но я чувствую, что пропустила большую и какую-то важную часть своей жизни. Например, тот момент, когда исчезла мама. Я не помню ровным счетом ничего, у нас дома никто не хочет произносить ее имя.       Я одна живу в счастливом неведении. Да, вот тебе и другая сторона теплых семейных отношений. Мы тебя, конечно, любим и по головке погладим, но имя твоей матери – это страшный секрет, о котором не говорят вслух. Очень интересно, до какой поры они собираются скрывать это от меня. Наверное, пока я не возьмусь за то дурацкое Задание, об этом можно даже не заикаться.       – Возможно, правда ранит тебя, – грустно говорит Хинами, укладывая красивую косичку на мое плечо, и принимается за вторую. – Они любят тебя, поэтому бояться задеть.       – Да, но мое доверие тоже не резиновое. Я просто устала от этого. Ты – мое спасение, Хинами-чан.       Хинами, я спиной чувствую, вспыхивает и бормочет какие-то слова благодарности.       Возможно, мне показалось, но по каким-то причинам Хитоши стал немного… холоднее? И не только ко мне, но и к остальным тоже. Скорее всего, мне показалось, я очень люблю накручивать себя, но что-то в его поведении меня настораживало. Во время наших тайных занятий он почти перестал говорить, все чаще углублялся в свой блокнот и запретил мне подглядывать. Признаться честно, это было немного обидно. Я могу немного понизить планку, когда дело касается меня, потому что я вынуждена держать в тайне половину своей жизни, в другом случае это грозит мне смертью, а Хитоши мог бы и поделиться своими геройскими увлечениями. Скорее всего, он боится услышать мое мнение на этот счет, и как бы не больно мне было это признавать, я доверяю ему больше, чем он мне. Я точно никогда не постесняюсь и поинтересуюсь его мыслями, если так будет нужно, потому что я не боюсь осуждения или чего-то подобного, но Хитоши не может пересилить свои комплексы, даже если я ясно дала понять, что рядом со мной он может быть кем угодно и вести себя как угодно, это не изменит моего отношения к нему. Так уж вышло, что я узнавала его со страниц манги, и это ни разу не похоже на Хитоши, которого я знаю сейчас. В манге Хитоши контролировал причуду без особых усилий, был грубияном и не видел ничьих авторитетов, а тут стал похож на половую тряпку, которой щедро протерли полы.       Это вполне объяснимо, на самом деле, и дело во мне. Я перевернула вверх дном уже существующий канон, потому что Игра решила свести меня с персонажами, не интересуясь моим мнением. В моем идеальном видении новой жизни никто не должен был знать о моем существовании, но что-то пошло не так, и теперь я расхлебываю последствия своих ошибок в гордом одиночестве. Я просто задавила маленького Хитоши, ничего не знающего о социальных отношениях, своим сомнительным авторитетом, хотя, по сути, все должно было быть наоборот, если бы Койро, опять же, не была мной. Тихая и необщительная Сэцуна для меня вообще стала сюрпризом. Слишком много неприятностей вытекает из-за моего идиотского поведения, потому что я не в состоянии контролировать свои эмоции, и они дают толчок ко всем моим необдуманным решениям. Но я привыкла жить по принципу сначала делать, а потом все равно не думать, поэтому никто не удивляется, когда я творю странные вещи. В общем, я была странной, и это знали все.       – Ты не ешь? – изумленно вскинула брови Чисэй, когда я села за стол без подноса и беззлобно усмехается. – Ты же говорила, что твой живот урчит громче всех.       – Живот хочет есть вместо меня, – смеюсь я в ответ и, вздохнув, добавляю: – У меня аппетита нет.       – Ты меня не обманываешь? – серьезно спрашивает Чисэй, и я недовольно хмурюсь.       Я не врала, аппетита у меня правда не было, и настроения, к слову, тоже. Сэцуна заболела пару дней назад, а Хитоши снова уснул на уроке, поэтому учитель повел его к школьной медсестре, потому что состояние полусна, в котором я застаю его каждый день, ни разу не норма для десятилетнего ребенка. Я знала о его проблемах со сном, но бессонница – вещь немного посерьезнее усталости.       – Нет. С чего ты взяла? – скольжу рассеянным взглядом по поверхности стола, ощущая, как сердце начинает биться сильнее. Сраное детское тело не хочет подыгрывать мне, и я снова превращаюсь в блеющий комок, а мысли путаются, не желая собираться в одну кучу.       – Твой пульс участился, дыхание неровное, избегаешь зрительного контакта.       Это прозвучало очень умно из уст Чисэй, но ее наблюдательность я списала на побочку причуды. Сердце бьется о ребра чуть ощутимее, и я сдерживаюсь от необдуманного желания заехать себе кулаком под ребра, чтобы унять детскую панику.       – Я волнуюсь за Хитоши. Он стал немного отстраненным в последнее время, ты не заметила?       – Нет. Мы не очень хорошо общаемся, ты же знаешь. Я терпеть не могу, когда он косо на меня смотрит, как будто обвиняет в чем-то. Я же, вроде как, ничего ему не сделала. Да?       Чисэй выразительно смотрит на меня. Я даже не знаю, что в этой ситуации будет лучше – одна маленькая безобидная ложь или не очень приятная правда, но подрывать доверие Хитоши я бы не хотела. Есть такие вещи, о которых Чисэй знать не следует, и я буду надеяться, что она меня понимает.       – С одной стороны, нет. С другой… Он просто недоверчивый. Мне самой иногда сложно подобрать к нему подход, но когда мне это удается, он улыбается.       – Ты говоришь так, как будто влюбилась.       – Нет, нет, нет, нет и нет! – я замахала руками. – Мы просто стали хорошими друзьями. Да, мне нравится Хитоши, но я вижу в нем… брата, очень далекого. Как-то так.       – Глупо говорить о влюбленности в десять лет, – согласно хмыкает Чисэй. – Это слишком непонятное чувство. Я просто вижу, как близко вы общаетесь, и… иногда мне становится неловко вам мешать. То, как вы друг к другу относитесь… это и есть настоящая дружба?       Я оторвалась от рассматривания поверхности стола и призадумалась. Мне и самой нелегко судить о значимости дружбы, это что-то глубоко личное для меня. Дружба бывает разная, я повидала много лучших друзей, разочаровывалась и упрямо продолжала наступать на одни и те же грабли, стремясь найти того самого человека. Сейчас ничего не изменилось, я все еще плохо разбираюсь в людях, но почему-то продолжаю пытаться что-то сделать и доказать. Зачем – не понятно, для кого – тоже не ясно, но я предпочитаю не задумываться о том, имеет ли это вообще хоть какой-нибудь смысл.       – Если честно, без понятия. Просто мне нравится находится с некоторыми людьми, я не знаю, можно ли такие отношения считать дружбой. Я называю Хитоши лучшим другом не потому, что мы ходим вдвоем гулять или общаемся не только в школе. Я чувствую, что мы друзья. Хорошие или плохие – не знаю, но меня все устраивает.       Когда Хитоши снова вернулся в школу (это случилось через четыре дня), я подметила, что синяки под его глазами стали чуть-чуть меньше, и сам он выглядел немного бодрее с нашей последней встречи. Когда медсестра отправила его домой, он проспал пятнадцать часов, а потом поужинал и снова лег спать, чтобы не сбивать режим, который установил ему врач. Мне стало настолько неловко от того, что я ни разу не позвонила, чтобы поинтересоваться, как у него дела, что я обнимала его минуты три, пока он не сказал мне о том, что ему ужасно неловко. Я не привыкла звонить или писать людям, интересуясь их самочувствием, если уверенна, что все хорошо. Мне всегда казалось, что если у кого-то действительно есть проблемы, то он должен быть готов с ними поделиться, потому что сами они себя, как правило, не решают. Кажется, мне стоит хотя бы иногда прислушиваться к собственным суждениям, потому что с виду меня умной не назовешь, а мое поведение говорит красноречивей любых слов.       Мои старания затащить Хитоши на каток были оценены, и он согласился немного покататься со мной. В целом мы неплохо провели время, правда, под конец занятия добрая женщина, которая тренирует меня и еще нескольких детей, сказала мне, что я должна набрать пару килограммов как минимум. Эту информацию мой мозг помечает как ненужную и благополучно забывает.       Где-то к концу сентября, когда мы с Хитоши пытались придумать способ заставить меня не приходить в себя от каждого неприятного ощущения, когда он брал меня под контроль своей причуды, я подумала о том, что должна спросить его в лоб о его увлечении геройской темой. Думаю, что это время совпадает с тем, что было в каноне, и это играет мне на руку, потому что я уже могу подтолкнуть его в нужном направлении, так будет проще нам обоим. Правда, внятного ответа я не получила, и не думаю, что получу в ближайшем времени.       Пока я размышляла над планом ближайшего будущего и рисовала какие-то примитивные схемы касаемо канона в тетради, Айро без разрешения вошел в мою комнату. Я такого выпада не ожидала, даже рта не успела раскрыть, а когда обернулась, он протянул мне в руки картонную коробку.       Мне не нужно было слов, чтобы понимать, что именно находится там, внутри. Когда Айро круто разворачивается и уходит, громко хлопнув дверью напоследок, я слегка подкидываю коробку и придирчиво ее рассматриваю. Немного тяжелее, чем в прошлый раз, и звук более приглушенный. Я осторожно принюхиваюсь, напрягая самые чувствительные рецепторы, и тут же недовольно морщусь. Ихиро-сан, как мне казалось, знает, что я не люблю все соленое и склизкое, но все равно продолжает присылать мне глазные яблоки, но это в любом случае лучше, чем пальцы.       Да и какая мне разница? Коробка отправляется в пешее путешествие под кровать, к двум другим коробкам с прошлого месяца, которые стоило выкинуть уже давно. Я обязательно займусь ими, когда буду устраивать глобальную уборку комнаты. Не знаю, во что Ихиро-сан заворачивает мясо, но оно не пахнет тухляком, и это играет мне на руку, потому что я не собираюсь есть. Отдаю предпочтение кофейным батончикам, кружке теплого неразбавленного какао и натуральному горькому шоколаду.       На следующий день я нахожу в себе силы закинуть в себя пару кубиков сахара, чтобы не отвлекаться на голод лишний раз. Не думаю, что стоит говорить о том, что это едва ли уняло взбесившийся желудок. Кажется, я испортила себе к херам обмен веществ, потому что если я начинаю нормально есть, то за неделю поправляюсь на два килограмма.       И черт возьми, самый внимательный заметил, что у меня не совсем все в порядке. Хитоши меня как облупленную знает – чем радостней и активней я себя веду, тем хуже мне на самом деле, и он это прекрасно видит. Я днями могла уворачиваться от его расспросов, а потом долго извиняться, прикрываясь тупыми опраданиями навроде «это не так важно» или «мне уже лучше». Да ни черта мне не лучше, я чувствую себя процеженной на мелкие кусочки через мясорубку и собранную в один жалкий комок. Иногда мне страшно оставаться наедине с собой, потому что я смотрю на свои руки и хочу изрезать их в клочья. Они все равно не мои, значит и больно должно быть не мне, это звучит настолько логично, что я сама поверила в это. А потом дала себе отрезвительную затрещину.       Я бы и дальше оставалась собой, насколько это возможно в моем положении, но случилось так, что в середине декабря у меня произошел нервный срыв. К такому меня жизнь не готовила, она вообще мало к чему меня готовила, но разреветься как последняя плакса на этой планете перед лучшим другом, которому я упрямо твержу, что все в порядке – самый омерзительный мой поступок.       И в тот момент, когда я несла бессвязную чепуху, срываясь на судорожный плач, Хитоши крепко-крепко прижимал меня к себе. Я тут же ощутила всю маленькость этого тела, потому что буквально утонула в его объятиях, и тогда неконтролируемая истерика начала медленно отступать. Хитоши легко, почти невесомо касается губами моей макушки, и я окончательно растворяюсь в его руках. Я все еще ощущала себя сторонним наблюдателем, ставшим невольным свидетелем чужой слабости, но мне было чертовски приятно видеть, как Хитоши о ком-то искренне переживает. Его настоящие эмоции – это то, чего я не видела уже очень-очень давно.       Я была сильной. Просто во мне накопилось чересчур много боли, которой мне не с кем делиться. Мне остается принять факт своего существования и мириться с ним, и я думала, что у меня получается. Но я неправильно думала, а моя уверенность превратилась в страх посмотреть правде в глаза.       Когда я тело перестало дрожать, я осторожно размыкаю плотное кольцо чужих рук и, кое-как выпутавшись, виновато прячу глаза в пол. Мы сидим в одном из укромных местечек, которые нашли по чистой случайности, пока гуляли по школе и думали, где будут проходить тайные занятия по тренировке причуды Хитоши. Это была лестница на второй этаж, которой никто не пользовался, потому что она находилась в самом конце коридора, тут не было ни камер, ни других отслеживающих устройств.       – С чего мне начать? – неуверенно улыбаюсь я, все еще не смея поднимать взгляд.       – С правды, – вздыхает Хитоши.       – Она тебе не понравится.       – Это лучше, чем не знать совсем ничего.       В его словах был смысл, но проблема в том, что он действительно не понимал одной вещи: некоторым секретам лучше навсегда оставаться секретами, и эта фраза как никогда применима ко мне сейчас. Разумеется, я уже давно подумывала о том, чтобы рассказать ему правду о Койро, потому что они, вроде как, лучшие друзья и должны дрверять друг другу.       – Хитоши, – серьезно начинаю я, – то, что ты сейчас услышишь, не должно выйти за пределы этого помещения. Мы говорим о важных вещах. Это не невинные детские сплетни или секретики.       Хитоши кивает, но я все еще мнусь, потому что не могу быть уверенна даже в своих словах. Он все еще остается ребенком, на которого я возложу слишком много ответственности. И винить за это тоже буду себя, потому что я разучилась искать виноватых в тех, кто мне окружает, и если зачастую это полезное качество, то сейчас я нахожусь на грани между спокойствием и очередным эмоциональным всплеском.       – Все настолько серьезно? – осторожно уточняет Хитоши. – Почему ты молчала все это время? Твой отец знает об этом?       – Это касается всей моей семьи, включая Айро и Ёши, которому я отдавала твоего кота. Мы все, от Ихиро-сан до меня, не имеем права на существование. Если бы я сказала об этом раньше, нас бы всех перебили уже давным давно.       – Подожди, – Хитоши глядит отсутствующим взглядом куда-то в стену и замирает на пару секунд. Я смыкаю пальцы в замок и терпеливо жду, мысленно удивляясь тому, что я толком ничего сказать не успела, а он уже выстроил в голове логическую цепочку. – Хрупкое тело и физическая сила – несовместимые вещи, не в твоем случае. И ты не ешь, – он заглядывает мне в глаза, и я поджимаю губы, – совсем. Я заметил это уже давно. Ты просто перебираешь еду вилкой. Кофейные батончики, непереносимость молочных продуктов, энергетики... Как же я сразу не догадался?       Он резко вскакивает со ступеньки и начинает мерить помещение широкими шагами. Я устало потираю ноющую переносицу и опускаю голову на колени, этот разговор доконал меня, и сил почти не осталось. Сегодня я точно не смогу пойти ни на какое фигурное катание, что бы Ихиро-сан мне не говорила.       – И что ты будешь делать с этой правдой, Хитоши? – бесцветным голосом спрашиваю я.       – Скажи мне вот что, – он разворачивается, – ты... убила хоть одного человека?       – Нет.       – Ты не врала мне, когда говорила, что мы друзья?       – Нет! – мотаю головой. – Если я не человек, это не значит, что я не могу чувствовать.       – Тогда я спокоен, – на его лица появляется немного нервная, но облегченная улыбка.       Я не нахожу в себе сил улыбнуться в ответ.