Ангел

— Давай-давай, сваливай отсюда, - ворчал Волк, стаскивая с подоконника Табаки вместе со всем его барахлом. Колясник возмутился такому грубому обращению к себе и что-то гундел про неуважение к старикам. Стряхнув все оставшиеся от Шакала манатки на пол, Волк занял его место вместе с гитарой. На окне всегда было удобнее играть, в отличие от почти всегда занятой кровати, на которой и сесть-то удобно нельзя. Македонский ходил и подбирал оставленные состайниками грязные кружки, тарелки с остатками старых бутербродов, которые приходилось выкидывать, и относил их в раковину. В очередной раз выходя из ванной он увидел согнанного со своего гнезда Табаки и помог перетащить его вещи на кровать. Сфинкс и Слепой сидели на полу у кровати и о чём-то говорили, Слепой протянул грязные кружки за обоих. Несколько дней назад Сфинкс с Волком поругались, шатен понимал из-за чего и некоторое время сильно винил себя за это, но сейчас отношения между этими двумя снова пришли в норму. Горбач свою кружку подал сам, чему Мак был очень рад, не хотелось залезать к нему наверх. А Толстый пытался что-нибудь выхватить из его рук, когда он проходил мимо. Домывая посуду, Македонский услышал, как начал играть на гитаре Волк. Всегда нравилось слушать его, играл он лучше всех в Четвёртой, да и пел неплохо. Македонский осторожно подошёл ближе и сел на полу, поближе к подоконнику. Волк пел про солнечного мальчика со смехом, подобным теплому летнему ветру в деревьях и пению птиц с ним, а улыбка освещала и согревала даже в самый дождливый и холодный день. Мальчик был словно зацелован самим солнцем и от того весь покрыт веснушками. На брюнета лишь изредка посматривали, но слушали точно все и очень внимательно, хотя почти никто не оторвался от своего занятия, Табаки все так же перебирал свои ореховые скорлупки, выбирая из них подходящие для бус, Лорд читал книгу на полу, но содержание его интересовало явно меньше чем песня, Сфинкс и Слепой перестали разговаривать, Сфинкс облокотился на стену и стал слушать. По привычке Македонский иногда пробегал по всем взглядом, чтобы узнать нужно ли что-нибудь кому-то, хотя и он большую часть слушал игру парня до конца. Горбач нередко подыгрывал на флейте песням Волка, но в этот раз сидел тихо, непонятно отчего. Возможно, не мог подобрать мотив. — Чего это ты про Македонского заголосил? - голос Табаки был до того ехидный, он явно долго терпел перед тем как задать этот вопросы. Его глаза стрельнули в сторону Волка, а руки продолжали перебирать скорлупу. — Да разве это Македонский? - подал голос с пола Лорд, поворачивая к парню голову и окончательно откладывая книгу. Слишком уж "ярким" был образ мальчишки в песне, что совсем не вязался с неприметным Македонским в грязном свитере. Сам Македонский тоже не понял, почему Табаки вообще упомянул его, песня же была совсем про другого мальчика. Он поднялся с пола и пошёл ставить чайник. — Это ясно как день, неразумное дитя, хотя я бы внёс правки в некоторые моменты, - начал рассуждать Табаки, задумавшись над текстом Волка, отложив свои скорлупки. — Не лезь в мой текст, я музыкант — я так представляю, - прорычал Волк с подоконника, однако, отрицать что песня была про Македонского он не стал. Лорд задумался над словами Шакала и спорить пока не стал. Македонский уже не слушал их разговор, но, кажется, между Табаки и Волком возникло яростное противостояние, благо, только на словах. — Как по мне, то очень похоже, - вмешался Сфинкс, не понимая возмущений Табаки. Он коротко глянул в сторону уходящего Македонского. — От него и вправду чувствуется тепло, - уклончиво произнёс Слепой, облокачиваясь спиной на край кровати. Кажется, он один из немногих, кто понял суть песни. — А как же глаза? - Табаки всё не унимался, — Ты глаза забыл упомянуть, менестрель недоделанный! — Да к чему там глаза?! - злобно рявкнул Волк с подоконника. — Ты оставил его без красивых глаз, нелюдь! - он отложил своё прежнее занятие, кидая в Волка подушку с кровати. — Так давай его вообще по органам разберем, чтоб всего хватало! - подушка в него не попала, но он явно сдерживался, чтобы не огреть Шакала гитарой, которую по-прежнему держал на коленях. — Да успокойтесь вы! - не выдержал Сфинкс, поднимаясь со своего места. Слепой этой перепалке лишь усмехнулся и вмешиваться не стал. Поставив чайник, Македонский ушёл в ванную, чтобы забрать нужную посуду, оттуда было слышно как спорили Волк и Табаки, суть он не совсем уловил, но кажется что-то про него они говорили. А уже позже, когда спальня относительно опустела и кроме них и Толстого, спящего в своём ящике никого не осталось, Македонский подошёл к сидящему на кровати с гитарой Волку, осторожно присел на самый край и тихо начал: — Волк, а...- его слова ненадолго оборвались, он размышлял, стоит ли продолжать, но Волк уже обратил на него внимание и ждал что он скажет, — А про кого ты сегодня пел? Лицо Волка растянулось в удивление, а потом он и вовсе разошёлся смехом, гитару он успел отложить, прежде чем рухнуть на кровати. Македонский почувствовал себя неловко и опустил взгляд на пол, нервно перебирая длинные рукава свитера. Брюнет быстро смог успокоится и теперь смотрел на него, развалившись на кроватях и подперев голову рукой — Да тебе хоть серенады пой, всё равно не поймешь? - с улыбкой во все тридцать два, Волк продолжал смотреть на него, явно веселясь от этой ситуации. На лице шатена появился румянец, он весь сжался и по привычке начал ковырять кожу на пальцах, песен ему ещё не посвящали, церковные завывание в счёт не шли. — Т-ты сильно приукрасил... - голос Македонского невольно дрогнул от смущения. — Вовсе нет. А будешь возмущаться — покусаю, - возражения насчёт песни уже начинали его злить. Потянувшись, Волк удобнее лёг на кровати.