Простая девочка. Эпизоды

— Как ты вообще решилась выйти замуж во второй раз? — Ну как. По любви, очевидно. — По любви? — Ну конечно. — А что такое любовь? Лилит замолчала, прикусив губу и тяжело вздохнув. Она долго думала о своем, глядя куда-то себе под ноги. — Любовь — это когда ты засыпаешь с мыслью о нем. Просыпаешься с мыслью о нем. Когда если ему хорошо, то и тебе хорошо. Когда ты смотришь на человека, а он — твое продолжение. Вы очень разные, но ты в нем отражаешься. Когда ты смотришь на него и думаешь: «Я хочу с тобой иметь детей. Не одного и не двух. Я хочу проснуться в 50 лет, а ты на кухне, делаешь кофе. У нас много детей, и они похожи на нас с тобой». Ее собеседник тихонько присвистнул. Лилит встрепенулась и даже немного смутилась. — А вообще, — сказала она. — Я всегда думала, что любовь — это человек. Ты говоришь «любовь», и у тебя в голове чьи-то глаза, чье-то лицо, чей-то смех и чье-то имя. — И имя это Рустам Рептилоид? — И имя это Рустам Рептилоид, — эхом отозвалась она. Рустам смотрел ее интервью, скрутившись калачиком в кресле-мешке у себя в офисе. В этот момент он с силой хлопнул по пробелу и закрыл ноутбук. У него внутри ярость боролась с жуткой тоской. Он просил ее миллиард раз не говорить об их отношениях публично. И она прежде этого не делала. Но теперь, когда он жил отдельно, черт ее дернул пойти на этот вонючий подкаст и откровенничать там о любви. Чтобы что? Чтобы его позлить? Чтобы видел, что он упускает?! А с другой стороны, он зажмурился и свел брови, повторяя про себя, что для нее любовь — это он. По-прежнему. У него в голове уже была эта картинка: утро, кухня, он варит кофе, она его обнимает со спины, мальчишки уже совсем выросли и живут отдельно. Дочь взрослая, у них еще несколько детей помладше. И они взрослые. Он так и хотел. А потом что-то пошло не так, и он уже второй месяц живет отдельно от жены в Москве, и они все еще не могут выяснить отношения и уже поставить точку или продолжить жить нормально. Он тяжело вздохнул и пошел собираться. Сегодня ему надо было забрать всех детей, потому что вечером у Лилит и ребят был концерт. Сначала он хотел ей все высказать, ехал в машине и сжимал руль, подбирая слова. Потом решил, что хотя бы просто спросит, нахрена она дала это идиотское интервью. Но когда подъехал к дому и увидел снующих туда-сюда ребят, решил, что вообще ничего говорить ей не хочет. Он заглянул в дом, там сновали люди, у подъезда стоит небольшая «Газелька», в которую пара коренастых мужичков грузит инструменты. Ребята из группы бегают туда-сюда, Мики остановился, взял гитару в левую руку и подал Рустаму правую. — Здорово. — Вы чего тут все? — У вас тут есть техника, которая нам нужна. Лили там, — он кивком указал вглубь дома. — Придешь сегодня? Рустам помотал головой: — Не, с малыми останусь. Он и не особенно хотел, честно сказать. Он бывал на их концертах не раз и не два, поначалу это было завораживающее зрелище, но со временем оно стало для него привычным, а иногда бесконечные толпы поклонников, которые прорывались к ребятам из всех щелей, и вовсе его утомляли. Ему навстречу выскочили близнецы, наперебой что-то тараторя и прыгая вокруг него. — Здорово, здорово, — Рустам обычно всегда скакал вместе с ними. — Как дела, Гошан? — Нас наказали в школе, — пробубнил он. — За что это? — За то, что я математику решил за себя и за Давида. — И тебя наказали?! Ты же умный у нас! Гоша пожал плечами и бросил у входа свой рюкзачок с вещами. — Где мама? — В кабинете, — Давид махнул рукой в сторону кабинета, который раньше занимал Рустам. Он потрепал парня по голове, поглубже вздохнул и пошел туда. Тихонько постучал и заглянул. Она сидела, вся в черном, в черной водолазке, в крупных золотых сережках, идеальные брови были чуть сведены, волосы уложены пышными волнами. Она резко подняла на него блестящие глаза. Рустам не видел ее больше недели, и ее черный взгляд и приоткрытые губы пронзили его, словно током. Он сглотнул, глядя на ее похудевшее красивое лицо. — Привет, — бросила она и снова уткнулась в ноутбук. — Привет, — промямлил он, продолжая на нее таращиться. Она стала какая-то другая. — Пять минут, — она показала ему пятерню, давая понять, что скоро освободится. Он сел на подлокотник дивана и продолжил на нее смотреть. — Как дела? — спросила она, не поднимая головы. — Нормально… — Что-нибудь нового? Он смотрел на ее макушку и думал, что она стала слишком деловая. «Не скучает что ли», — промелькнуло у него в голове. — Все старое. Она кивнула и продолжила стучать по клавишам. Рустама одновременно задевало и завораживало, что она такая — недоступная, отстраненная, словно и не была его женой. Словно и не было между ними того непонимания и разговора о разводе. Как будто они недавно познакомились, и он снова смотрел на нее, как на звезду с экранов, и восхищался ее красотой. Она даже бровью не повела. Он молча глазел по сторонам. На полке стояла их фотография со дня свадьбы. Лилит на ней была такая нежная, с развивающимися волосами. А Рустам в свих джинсах, стоял, обхватив ее за талию и смотрел на нее влюбленными глазами. А она смеялась и смотрела в камеру. Он прикусил губу и отвел взгляд. Ему вдруг снова стало невыносимо грустно. Из мыслей его вывел хлопок ноутбука — она закончила, закрыла его и встала из-за стола. — Извини, сегодня много работы. Он кивнул. — Лана спит. Я собрала их вещи. Домашку мальчишки сделали. — Хорошо, хорошо. Она встала напротив него и прикусила губу и посмотрела на него. Она старалась избегать его взгляда и не давать при нем слабину. На самом деле не было дня, чтобы она не думала о том, куда они катятся. Иногда ей хотелось прыгнуть в машину, приехать к нему в квартиру в Москву, упасть в его объятия и попросить все забыть. Потом она видела какие-то непонятные сториз с какими-то непонятными дамами, злилась, украдкой плакала и понимала, что первой она к нему не приедет. А если приедет, то не дай бог обнаружит его в квартире с кем-то. Этого она, возможно, не переживет. Они не жили вместе полтора месяца. Не обсуждали отношения, не показывали друг другу ни слабостей, ни радостей. Просто общались очень нейтрально ради детей. Ей казалось, что они так сильно запутались и отдалились, что ничего они уже не вернут. Да и надо ли? Очевидно, брак этот не выдержал испытания бытом, славой и сложными характерами. Но теперь она смотрела на него, он был такой свежий, тихий, приятно пах. В любой другой момент, она бы крепко его обняла, прижимаясь своим лбом к его, а он обнял бы ее, поглаживая своими большими руками по талии. Но теперь это было как-то неуместно. Она поджала губы. — Пойдем? Он отмер и кивнул. — Пойдем. — Хорошего концерта, — он пристегнул детское кресло с дочкой и выпрямился. — Спасибо, — Лилит вышла их проводить. — Парни, давайте в машину, — позвал Рустам мальчишек. — А можно спереди? — Что за вздор, конечно, нет! — Ну Рустам! — Спереди ездят только те, у кого есть борода. — Мама ездит спереди. — Она бреется по утрам, — Рустам подмигнул Давиду, подталкивая его в машину. Лилит опустила голову и широко улыбнулась. — Ладно, — Рустам вроде хотел ее обнять, но не стал, только махнул рукой на прощание и сел за руль. — Пока, — тихо сказала Лилит вслед отъезжающей машине, изо всех сил стараясь не заплакать. Перед выходом на сцену Лилит волновалась. Она вообще-то всегда волновалась, сколько бы лет не прошло, но сегодня было как-то особенно нервно. Сзади ее похлопал по плечу их басист. Она встрепенулась, обернулась к нему и улыбнулась. Что вообще могло пойти не так, если они делали это миллионы раз? Если они все были вместе? Если люди там, в зале, ждали их и любили. Она несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь унять свою тревожность, включила ушной монитор и пошла вслед за братом на выход. Это был какой-то очень эмоциональный концерт. Технические неполадки — дело привычное, ребята на них уже и внимания-то не обращали, для этого у них была профессиональная команда. А вот сама атмосфера. Всегда, когда исполняешь свою музыку, уходишь мыслями далеко в свои переживания. Лилит как будто медитировала, переживая что-о свое, очень личное. После концерта они, как обычно, выжатые сидели в гримерке. Кто-то вальяжно развалился на диване, кто-то уже выпивал. Вокруг сновала команда и фанатки, которых парни вечно таскали за кулисы. Царила суета, но суета привычная: выпивка, шутки, фотки. Лилит ковырялась в ноутбуке и была молчалива и погружена в свои мысли, а парни старались ее не трогать. Они вообще старались ее лишний раз не трогать в последнее время. Они так и не поняли, что произошло у нее в семье, но видели, что ей тяжко. В коридоре послышалось какое-то непривычное оживление, какие-то новые, посторонние звуки, кто-то повысил голос, кто-то внушительно заговорил. Лилит подняла голову от ноутбука, чтобы понять, что случилось, как раз в тот момент, когда дверь в их гримерку с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель, а на пороге появилось четыре огромные фигуры в военной форме. Ребята притихли и вытаращили на них глаза. Из всех только Лилит с Левой уже знали, что происходит. Остальные музыканты, иностранцы, никогда в России не жившие, просто я растерянности смотрели на внушительных и непрошеных гостей. Из-за их спин появилась фигура поменьше, в костюме, с нахальной рожей и с папочкой под мышкой. Лилит напряглась, как струна, чувствуя, как бешено у нее бьется сердце. Левон тут же подскочил, расправляя широкие плечи, сжимая огромные кулаки и раздува ноздри. Он только казался меланхоличным, на самом деле у него был очень вспыльчивый нрав. — Какого хуя?! — на повышенных тонах заговорил он. — Лева, Лева, — Лилит схватила его за руку, давая понять, что надо успокоиться, и что с такими людьми ничего нельзя решить агрессией, только хуже станет. — Послушайте сестру, Левон Тимурович, — гаденько ухмыльнулся тот, что в костюме. — Капитан Волков, Отдел ****, — представился он. — Вы прикалываетесь? — казалось, Лева сейчас взорвется. Капитан засмеялся. — Нет, конечно, Левон Тимурович. Я серьезный человек. — Что не так? — спросила Лилит, поднимаясь со своего места. Она сама не знала, был али она напугана или в ярости. В такой ситуации они еще не оказывались. ОМОНовцы в форме и с закрытыми масками лицами внушали ей ужас. Она знала свою страну. И знала, что за «неуместную» песню или острое высказывание у них, публичных людей, за которыми следят миллионы людей, будут проблемы. — Видите ли, Лилит Тимуровна, — капитан отодвинул стул и уселся на него, закинув ногу на ногу. — Я лично очень большой ваш поклонник. Отличная музыка. Вот только зачем же так неуважительно про родную страну-то высказываться? Митинги поддерживать? Детей в заблуждение вводить? Вас ведь просили ряд песен не исполнять? Лилит поджала губы, чувствуя, как от лица отливает кровь. Просили. Некоторые их высказывания сочли слишком резкими и губительными. И попросили воздержаться. Но воздержаться они не смогли, продолжая высказывать все, что думают. Почему-то ей казалось, что они никому не понадобятся, но вот за ними пришли дяденьки из органов. Пока она до конца не понимала, чем им это грозит, но ее одолевала злость и обида. В комнату влетел их менеджер и тут же был остановлен сильными ребятами у входа. — Не, не, его трогать не надо, — капитан попросил его отпустить. — Для выяснения обстоятельств мы с вами проедем в отделение, уважаемые музыканты. Левон дернулся, собираясь то ли драться, то ли бежать, но Лилит снова схватила его за руку, заставляя успокоиться. Остальные ребята сидели, как вкопанные, и с ужасом наблюдали за происходящим. — Вы не имеете права, — тихо сказала Лилит. — Что? Что, простите? — Не имеете права, — громче повторила она. — Лилит Тимуровна, боюсь, вы вообще не понимаете серьезность своего положения. Я вам советую по-хорошему проехать с нами в отделение, иначе… — Что иначе?! — Лилит вскинула подбородок и повысила голос, она тяжело дышала, ладошки вспотели, но откуда-то в ней взялась смелость. Капитан тяжело вздохнул, встал и подошел к ней вплотную, от чего Левон тут же снова дернулся. — Тише, тише, Левон Тимурович. Вы, конечно, огромный, но мои ребята больше. Не советую совершать необдуманных поступков. А вы, — он повернулся к Лилит. — Позвольте уточнить, кто такие Давид и Георг Штольц? У Лилит как будто земля ушла из-под ног. Вот уж чего она не ожидала, так это такого удара под дых. — Да блять! — Лева был просто в ярости. — Давайте я отвечу за вас, Лилит. Это ваши сыновья. Немцы. Граждане другой страны. — У них два гражданства, — выдавила Лилит. — У них немецкое гражданство и совершенно другая фамилия. Они могут быть заботливо отправлены домой к своему папе, куда вам будет запрещен въезд, Лилит Тимуровна. Лилит сглотнула и шумно и прерывисто вздохнула. Вот теперь ей было очень страшно. Она поняла, что не переживает за себя. Но дети. Она не могла себе представить, что у нее их отберут и депортируют. Что она их не увидит. Она не могла понять, блеф это или нет, ее разум затуманил страх и злость. Она изо всех сил старалась не заплакать. — Так что, поедем? Она с трудом кивнула. — Пиздец, что вы за суки, — прошипел Лева. Ему стоило титанических усилий держать себя в руках, последние крошки разума напоминали ему, что если он будет вести себя плохо, это очень чревато для него, для Лилит, для его группы и для его племянников. — Ну зачем же, — капитан снова улыбнулся. — Я же вас не оскорбляю. Я забрал бы всех. Как покемонов. Но в моей юрисдикции только граждане Российской Федерации. Поэтому Дадаян Левон Тимурович, Саидахмедова Лилит Тимуровна, прошу на выход. Остальным — приятного вечерочка. Он пропустил близнецов вперед, откланялся и вместе со здоровыми мужиками вышел. Их менеджер тут же кинулся звонить адвокату. Лилит шла, как будто на казнь. Она совершенно не знала, чего ожидать: ее могли оштрафовать, наложить санкции, посадить на пару лет. Капитан казался ей инфернальным с его ухмылочкой и безукоризненно вежливым тоном. Она сжимала кулаки и старалась не плакать, а думать, что она будет говорить и что делать дальше. Под левины вопли их запихали по разным машинам и повезли, правда, в одном направлении. Она словно онемела. Она видела, как Лева брыкается, орет и ругается и мысленно умоляла его успокоиться. Сама она вмиг стала тихой, испуганной и злой, сжавшись в тугую пружину и уговаривая себя не думать о плохом. Брата она больше не видела. Ее привезли в отделение, достаточно вежливо проводили в малюсенькую комнатку и вежливо, но очень настоятельно потребовали телефон. Строгая тетка в форме обыскала ее с ног до головы, кивнула на скрипучий старый стул и строго бросила: «Ждите». Лилит осталась одна. Комната была типичным советским кабинетом, в углу стоял самый простой стол, два стула, на одном из которых она сидела, грязное деревянное окно в обшарпанной раме, кипы каких-то папок и бумаг, светлые стены и чуть вздувшийся желтый линолеум. Она сидела, сложив руки на колени, опустив голову и перебирая в голове варианты того, что может случиться дальше. Без брата, без телефона, без возможности позвонить, она чувствовала себя самым одиноким и покинутым человеком на земле. Ей стало казаться, что она одна должна выступить против всех и никто ей не поможет, кроме нее самой. Она жутко волновалась за Леву, зная его норов, он мог не выдержать и что-нибудь выкинуть такое, от чего у него будут большие проблемы. Она зажмурилась и потерла лицо руками. На дворе была глубокая ночь, часов у нее не было, но просидела она в одиночестве долго. Явно больше часа, маринуясь в собственных мыслях. Наконец дверь скрипнула и на пороге появился капитан с папкой. Он гаденько ей улыбнулся, сел напротив, кинув папку на стол, и уставился на нее. — Я никогда раньше не имел дел со звездами, — наконец сказал он. Лилит только дернула ноздрями, на него она даже не взглянула. — Я вижу, что рассержены и напуганы, Лилит. Но ведь никто в это мне виноват. Вас ведь никто за язык не тянул. Она решила, что просто будет молчать так долго, как сможет. — Вы красивая женщина, — заметил капитан. Она тут же вздернула голову, злобно сверкая на него глазами. — Это не угроза, просто комплимент. Я же все-таки мужчина, — он ухмыльнулся. — Лилит. Если вы не прекратите свою пропаганду, у вас больше никаких концертов в России не будет, это я вам обещаю. Всех ваших товарищей выдворят из страны. — Мы ничего не пропагандируем, — прошипела она. — Ну, давайте-ка посмотрим! — он открыл папку, в которой лежали распечатки ее постов из Инстаграма, какие-то ее цитаты, фотографии и прочее барахло, и начал зачитывать высказывания, которые, на его взгляд, могли сойти за пропаганду. — Это не пропаганда, хотите сказать? Она поджала губы, помолчала и спросила: — Где мой брат? — Где надо. — ГДЕ? МОЙ? БРАТ? — Не советую повышать на меня голос. Лилит надоели эти игры, злость, ненависть, отвращение, чувство несправедливости — все это в момент оказалось сильнее ее благоразумия и страха и она, не помня себя принялась, повышая голос высказывать капитану, как низко и подло они поступают, что настоящие предатели родины — это такие, как он, что она его не боится, и что-то еще. Он слушал ее внимательно, ухмыляясь, когда она замолчала, чтобы перевести дух, он с силой дарил кулаком по столу так, что она вздрогнула. — Такие как вы вечно думаете, что вам все дозволено! Вы же просто клоуны. Вечно лезут, где не просят, думают, они что-то понимают. Вы нихуя ни в чем не понимаете, — капитан долго ее запугивал, и у него это вполне получалось. Она из последних сил напоминала себе, что без адвоката ей не стоит ничего больше говорить. Чтобы сдержаться, она вцепилась в сидушку стула так, что пальцы побелели. — Все, Лилит. Не хочешь сотрудничать, вали в камеру. Мне надоело с тобой нянчиться. — Куда? — испуганно спросила она. — В камеру! Он вышел из кабинета, и тут же появилась та же строгая тетка, подхватив ее под руку, она подтолкнула ее вперед. Ноги у Лилит стали ватными. Ее засунули в общую камеру, в углу сидела пару женщин непонятного вида и возраста. Было жутко холодно и воняло. На скамейке валялось старое прохудившееся одеяло. Ей стало дурно, такого она не ожидала. — Надолго? — крикнула она вслед строгой тетке. — На сколько нужно, — отрезала та и ушла. Лилит поежилась и огляделась. Ее коллеги по несчастью подняли на нее серые лица, разглядывая ее с ног до головы. Она обхватила себя руками и тихонько села на край скамейки. К такому жизнь ее не готовила. Более того, она поняла, что даже не знает толком правил и своих прав. Поэтому не знает, что дальше. От этого ей стало еще страшнее. Рустама под утро разбудил звонок. Он хоте отключить телефон, но увидел, что звонит Мики. Поди напился и буянит. Рустам потер рукой лицо, посмотрел на часы — пять утра. Он злобно ответил. — Чего тебе, ты время видел? — рявкнул он. — Рустам, Лили с Левой забрали в полицию. — Чего? — Рустам не мог понять, что происходит. Первое, о чем он подумал, что они просто разбуянились. — Их ночью забрали в полицию, увезли в участок, мы только сейчас выяснили, в какой. — Почему? Мик объяснил ему все, что знал, включая то, что к ним и адвоката не пускают. У Рустама тут же пропал сон. Он ощутил животный страх и злость. — Я сейчас приеду! Он подорвался с постели, пытаясь вызвонить Тамби, чтобы он приехал побыть с детьми. Как так могло произойти, у него в голове не укладывалось. Сердце у него билось где-то в горле. Не дай бог с ней что-то сделают. Не дай бог ее посадят. — ТАМБИ! — проорал он в трубку. — Что случилось, ты с ума сошел? — сонно проворчал он. — Кто там, Тамби? — услышал Рустам на заднем плане, значит друг был не один. — Тамби, приедь и побудь с детьми! — Что? Ты в себе? — Брат, мне некогда объяснять, это очень важно, — Рустам выдохнул и попытался замедлиться. — Лилит в полиции. Тамби какое-то время молча сопел, потом произнес. — Сейчас приеду. Рустам носился по квартире, пытаясь понять, что надо взять с собой. Успокоиться он уже не мог. Когда Тамби приехал, Рустам едва перекинулся с ним парой слов и вылетел из дома. По дороге он сжимал руль, прикидывая, а чем он вообще может помочь. Мысль о том, что с его женой могло что-то случиться, не давала ему покоя. Представить себе этого он не мог. В участок он ворвался, готовы крушить все вокруг, и обнаружил там Мики, менеджера их группы и еще какого-то представительного мужика, видимо, адвоката. — Мужчина, вы нормальный, нет? — крикнула ему вслед строгая тетка, которая семенила за ним. — Вы вообще кто такой?! — Это господин Рустам Эльмудинович Саидахмедов, если я правильно понимаю, — в дверях появился капитан, окинув Рустама насмешливым взглядом. Тот тяжело дышал, сжимая кулаки. — Правильно, — прорычал он. То, что мужик знал его по имени, его почему-о не удивляло. — Конечно. За супругой прилетели, я полагаю? Рустам ничего не ответил. — А вот вы похожи, — заметил капитан. — Она точно так же смотрела на меня, прям с презрением. Я ей сделку предлагал, варианты всякие, а она вот так вот, — он гадко ухмыльнулся. Рустама захлестнула волна ненависти, он мечтал схватить этого мужика и сломать ему лицо, но Мики ухватил его за руку, давая понять, что нечего тут выделываться. — Значит так, — капитан стал серьезным. — Мне эти ваши выкрутасы надоели. Адвокат может пройти к одному из задержанных. Остальные — вон из участка, пока я всех за решетку не кинул. Суета, толкотня, адвокат исчез, Мики с менеджером, потоптались на месте и решили от греха подальше выйти. Рустам все еще стоял, словно прирос к полу. — Вам особое приглашение надо? — спросил капитан. — Пока я не взялся вашу регистрацию проверять, советую выйти. — У меня есть регистрация, — рявкнул Рустам. — Поздравляю. Вон! Рустаму стоило титанических усилий не вмазать ему по роже. Ему титанических усилий стоило держать себя в руках, не орать, не брызгать на всех слюной и не крушить помещение. Остатки разума подсказывали ему, что это не поможет. Он на негнущихся ногах вышел. Мики и их менеджер стояли, оперевшись о машину и курили. Он подошел к ним, Мики протянул ему сигарету. Все трое молчали. Неизвестно, сколько прошло времени, постепенно начинало светать, они перекидывались какими-то незначительными фразами. Обсуждали, что случилось. Менеджер привез им еду из Макдональдса. Есть Рустам не мог. Он курил очередную сигарету, глядя себе под ноги. Мики потрепал его по плечу, давая понять, что все обойдется. Часам к 9 утра Рустам не выдержал, бросил окурок и решительно зашагал назад в отделение. Немцы, которым вообще не особо были понятны местные порядки, попытались его остановиться, но он только отмахнулся. — Сколько можно? — рявкнул он, глядя все на ту же строгую тетку. — Вы мне поорите еще тут! — она смерила его презрительным взглядом. Рустам уже готов был учинить скандал, когда в дверях появился адвокат и капитан. — Вы опять здесь? — капитана Рустам начинал злить не на шутку. — Где моя жена?! — Мне вот любопытно, а с кем ваши дети? У вас же есть дети. — Не ваше дело! Где моя жена? — Вы поаккуратнее, а то я опеку вызову. Рустам тут же сбросил обороты. Строгая тетка вышла из помещения, и мужчины остались одни. — Мы можем выпустить их под залог, — адвокат начал объяснять суть происходящего. — Сколько? — перебил Рустам. — Три. — Чего три? — Миллиона. Рустам сжал зубы, глядя на капитана. Три, блять, миллиона. — Хорошо, будут. — О, не торопитесь, — капитан уселся за стол, заваленный бумагами. — Надо надо оформить соответствующие документы, Лилит и Левон должны подписать соответствующие бумаги о невыезде, нужен ряд печатей. А сегодня у нас с вами суббота. — Это что значит? — Это значит, что мы оформим все к понедельнику, — холодно отрезал капитан. — БЛЯТЬ! — Рустам сорвался с места, но его тут же схватил за шиворот адвокат. — О, Рустам Эльмудинович. Еще одна такая выходка, и бумаг надо будет подписывать еще больше, дай бог к пятнице управимся. Рустам тяжело выдохнул и вырвался из рук адвоката, поправляя майку. — Я могу ее увидеть? — Нет. — Что за бред?! — С ней виделся адвокат, этого достаточно. — Нихуя себе! Я ее муж!!! — Рустам, — адвокат приобнял его за плечо и развернул к себе. — Иди в машину. — Блять, нет!!! — Иди в машину! — настойчиво повторил адвокат и подтолкнул его к выходу. Рустам сидел в своем доме в окружении ребят и полыхал. Он пытался вникнуть в слова адвоката, но из-за ярости, застилающей глаза, не мог ни слушать, ни думать. До понедельника еще два дня. Два дня Лилит сидеть в вонючей промозглой комнатушке за решеткой. Два дня ее не удивят дети. — А если их будут пытать? — спросил он. — Не будут, — мягко ответил адвокат. — Откуда мы знаем?! — Мы знаем. Адвокат по новой начал объяснять, что происходит и как надо действовать. Он был уверен, что ребят просто пугают, и в тюрьму их точно никто не посадит. Но Рустам не верил. У него в голове крутилось миллион «А если» и самые ужасные картины. От беспокойства его даже тошнило. — Рустам, — адвокат вздохнул, глядя на него. — Я один из лучших адвокатов этого города. Поверь мне, я знаю, что говор и что делаю. Рустам поджал губы. Домой он не поехал. Приехал Тамби с детьми, все выслушал и пришел в ужас. От всего: от ситуации, от несправедливости, от страха и от того, каково теперь Рустаму. Тот изо всех сил пытался натянуть улыбку ради детей. Мальчишкам сказали, что мама с Левой укатили по делам. Субботним вечером Рустам сидел рядом с ними, тупо пялясь в телевизор. Он был окончательно измотан. На нем одном было трое детей, следить за которыми ему мешали его переживания. Он с трудом справлялся, кое как уложив дочь спать. На то, чтобы покормить мальчиков, сил у него уже не было, и он просто заказал им еду. Сам он так и не поел. И теперь он без сил тупо смотрел в одну точку, чувствуя тахикардию. Он повернулся к мальчикам. Давид пялился в экран, а Гоша по привычке что-то перебирал ручками и думал о своем. Рустам долго на них смотрел. Они хоть и были больше похожи на своего отца, он все чаще видел в них черт Лилит. Он потянулся и приобнял Гошу. Тот на удивление не отстранился, а наоборот подполз к нему поближе. — А когда там мама вернется? — спросил он. — В понедельник, — Рустам помолчал. — По крайне мере, должна. — Рустам, — позвал Давид, не отрываясь от экрана. — М? — А почему вы с мамой больше не живете вместе? — паренек повернулся и уставился на него пронзительным взглядом. Рустам не знал, что сказать, но сказать правду у него не поворачивался язык. — Просто… Просто мы с мамой были заняты своими делами. — Больше не заняты? — Больше нет, — Рустам помолчал и добавил. — Даже если я с вами не живу, я все равно вас люблю, Давид. Вы всегда можете на меня рассчитывать. Давид кивнул. — Мы тебя тоже любим, — сонно пробормотал Гоша. Рустам прижал его к себе покрепче и шмыгнул носом. Кажется, за несколько лет их знакомства он впервые сказал им, что он их любит. А они впервые сказали то же самое ему. Уснули они втроем прямо на диване. Рустам спал беспокойно, постоянно ворочался и видел кошмары. На утро он проснулся весь в липком поту, аккуратно отодвигая Гошу, который прилип к нему вплотную. На часах было 7 утра. Рустам ненавидел ранние подъемы, но спать больше не мог. Ему казалось, что его били ногами. Впереди был еще один такой же ужасный день.