Promise

      — Джейн! — мой крик звонко ударялся о стены и отскакивал эхом. — Дже-е-ейн! — дверь за мной мгновенно захлопнулась с глухим стуком. Мигом оглядевшись, но не найдя того, что искала, я поднялась на второй этаж. Быстро пройдя по небольшому коридору, открыла дверь комнаты, которую занимала Джейн, фурией ворвавшись внутрь. Женщина сидела около шкафа, складывая вещи из него по коробкам, что стояли рядом. Реакция была нулевой, она даже глаз на меня не подняла. Ну, сейчас мы это исправим!       — Это правда? — не поздоровавшись, выкрикнула я, даже не переведя дух.       — Что? — Джейн нахмурилась, не отрываясь от своего занятия.       — Мы переезжаем? — я ненавижу, когда она делает вид, что меня нет. И разговаривает так, словно я кусок грязи, а не её дочь.       — Да, мы переезжаем, — ответила женщина, разбивая все мои надежды остаться здесь. Её слова были тихими, но интонация… сразу было понятно, что возражений она не потерпит.       — Снова? Тебе самой-то ещё не надоело? — тяжело вздохнула я. Даже после десяти лет постоянных переездов я не стала реагировать на это лучше. Только вместо детских слёз, что я лила перед каждым отъездом, появилась жгучая злость. Честно, я думала, что и здесь мы надолго не задержимся, однако уже два года мы жили в Нью-Йорке. Я уже было подумала, что обоснуемся здесь надолго, но, видно, не судьба. С самой смерти отца мы часто переезжали, не задерживаясь на одном месте более двух месяцев. Где-то год я ждала, что мы убежим отсюда, так сказать, жила на чемоданах, но мы продержались... хоть и не так долго.       — Мы возвращаемся в Ла-Пуш, — Джейн посмотрела мне прямо в глаза впервые за долгое время. Интересно, а она знает, как я её ненавижу? — Выезд через два часа. Если тебе несложно, то иди, успокой сестру.       — Ла-Пуш? — сказать, что я удивилась — не сказать ничего. — Родина отца?       — Это не только его родина, но и твоя, — строго сказала Джейн, словно она учительница, а я глупая ученица, не подготовившая домашнее задание по очень лёгкой теме. — А теперь иди, собирай вещи.       Не говоря больше ни слова, я развернулась и направилась в комнату сестры. Дверь была не заперта, я открыла её и тихо вошла. Комната Евы была очень светлой и просторной. Большое окно пропускало ласковые лучи солнца. Их неяркий свет делал помещение более тёплым и уютным. Сестра любила тигров, поэтому здесь можно было увидеть несколько изображений этого животного. В общем, вся обстановка была выполнена в жёлто-коричнево-чёрных тонах. Ева сидела на кровати и обнимала огромного плюшевого тигра, уткнувшись в плюш носом. Она стала для меня тем человеком, за которого я бы отдала всё, даже жизнь. Стала тем лучиком света, что греет в тёмные времена.       — Ева, — тихо позвала я, но она услышала и повернула голову в мою сторону. Её глаза были красными и опухшими, а на щеках я заметила дорожки от слёз.       — Послала успокоить, да? — хмыкнула сестрёнка и сразу же отвернулась. Она была очень умной для своих десяти лет. А вот едкости в словах научилась у меня. Я тихо прошла и села рядом с девочкой. Минут десять просто не могла подобрать слов.       — Я не хочу уезжать, Киара, — нарушила тишину сестра. — Уговори её остаться.       — Ты же знаешь, она просто не станет слушать меня, — я грустно усмехнулась. — Джейн — эгоистка... до мозга костей. Я до сих пор удивляюсь, как она нас в интернат не сдала.       — Но я не могу уехать! — всхлипнула Ева и снова посмотрела на меня, а её глаза вновь начали наливаться слезами. — Здесь мои друзья, они забудут меня!       — Эй! — я ободряюще положила руку на её коленку. — Всё будет хорошо! Если это настоящие друзья, то они тебя не забудут, не важно, какое расстояние будет между вами. Главное помни об этом. В конце концов, у тебя есть я, а у меня есть ты. Мы уж точно всегда будет вместе. Сестрёнка грустно улыбнулась в ответ, а уже через секунду заключила меня в объятьях. Мы просидели так с полчаса, а потом я отстранилась. Джейн не будет ждать, пока мы соберём вещи. Один раз мы уехали практически без всего.       — Ну, я пойду, а ты тут без меня не унывай! — сказала я, вставая с кровати. Не удержавшись, я щёлкнула Еву по носу, а она смешно фыркнула. Ещё раз улыбнувшись, и, получив улыбку в ответ, вышла прочь. Моя комната находилась напротив. Здесь было не светло, а мрачно. Мрачно потому, что я сама так захотела. Комната буквально отражала состояние души. В моей "берлоге" не было ничего лишнего, как у сестры, только три фотографии висели над кроватью.       Первая фотография была сделана за неделю до смерти папы: папа стоит и одной рукой обнимает Джейн, а второй меня. В то время я ещё называла её мамой. На ней он открыто и счастливо улыбается. Знал ли он, что ему осталось жить одну неделю? Конечно, нет. Джейн улыбается устало, но искренне и по-детски. Я даже не могу вспомнить, когда последний раз она вообще улыбалась. Одной рукой она обнимает отца за талию, а вторая спокойно покоится на заметно округлившемся животе. Примерно через месяц должна была появиться Ева. Это единственная фотография, где мы всей семьёй. Все вместе, вчетвером. Вторая фотография сделана два года назад. Сфотографировались вдвоём, как только приехали сюда. На ней мы уставшие, но вполне счастливые. Я и Ева. Джейн тут нет, да я и не хотела бы, чтобы она была здесь. Третья фотография… даже не знаю, как описать, на ней я с каким-то мальчиком. Мы сидим на огромном поваленном дереве. Лучи солнца играют солнечными зайчиками на листве, и это место становится просто нереально сказочным. Не помню ни этого места, ни этого мальчика. Я уже давно хотела выбросить фото… но что-то заставило оставить его. Я как-то спросила Джейн о том, кто это. Она не стала ничего рассказывать, кроме того, что это был соседский мальчишка Сет. Но даже то немногое, что она сказала, уже было маленькой победой.       Джейн ненавидит говорить о той прошлой жизни, что была до папы. А что касается меня, то я просто не могу ничего вспомнить. Помню ли я Ла-Пуш? Могу с уверенностью сказать — нет. Единственное, что я помню: это огромный пляж, где мы проводили каждые выходные… пока не уехали. Помню, как с Джейн строили замки из песка. Помню, как папа катал меня на плечах. Больше ничего: ни людей, ни самого Ла-Пуш. Чистый лист.       Возможно, такое могло произойти со мной из-за сильного потрясения. Мозг просто спрятал воспоминания глубже. Не стёр, а именно спрятал. Закрыл их от меня. Однако у меня есть надежда, что, возможно, я всё вспомню. За такими размышлениями я подошла к шкафу и сняла с него дорожную сумку. Из-за постоянных переездов вещей у меня было немного, в одной сумке всё поместится. Переезды стали частью моей жизни. Вы не подумайте, я люблю путешествовать, но не настолько же. Если бы не Джейн, то я бы давно осталась жить где-нибудь в тихом и прекрасном месте. Она виновата в наших побегах. А всё началось после смерти отца.       Первый побег был из Ла-Пуш: тогда она убежала от косых сочувствующих взглядов, от унизительной жалости, от воспоминаний, в конце концов. Каждый следующий переезд проходит по одной и той же схеме: Джейн знакомится с мужчиной, начинает с ним встречаться, разочаровывается… сбегает, и так по кругу. Я вижу, что в каждом из них она пытается увидеть папу, найти что-то от него. Но, не находя, убегает. Просто бежит. Хватает нас с Евой и бежит. Не может найти своего идеала, каким был папа. Наверное, просто таких мужчин больше нет. Постоянный поток городов, пейзажей, мест, людей… всё смешивается в одну размытую полосу, не оставляющую после себя ничего. Абсолютно ничего. Чикаго-Финикс-Детройт-Денвер-Сиэтл-Тусон-Глендейл-Чандлер… наконец, Нью-Йорк. Большую часть городов я даже вспомнить не могу. Услышав, что дверь открылась, я повернула голову и увидела Джейн.       — Через пять минут будь внизу, — сухо сказала она и ушла. Я недовольно хмыкнула. Вот так всегда. Она не просит сделать что-то, а просто отдаёт приказы. Встав с колен, я оглядела комнату. Странно, но за эти два года она стала родной. Кажется, я даже буду скучать по ней. Схватив сумку, я вышла из комнаты, тихонько прикрыв за собой дверь.