Кошка, выбежавшая на дорогу

      За соседними столиками все болтают без умолку. Слова липнут, превращаются в гул, вроде разогрева микроволновки. Мозг тихонько плавится.       Валера щурится, дёргает щекой неосознанно, нервно. Смотрит направо: на столе — селёдка под шубой, куриный суп, подсохший жульен; за столом — толстолицый человек с пятнистой кожей и паренёк в розовой рубашке. Чуваки, скорее всего, одного возраста, но внешне выглядят как отец и сын.       Наверное, Валера с Савой тоже выглядят несопоставимо разными.       Они ведь такие разные.       Сава сидит расслабленно, чуть сгорбившись, локтем на столе, рукой в волосах. Раньше он брил виски, ходил с андеркатом, а теперь забил, отрастил целую копну, обесцветил. Ему, честно говоря, идёт, словно так всегда и было. Эти тёмные, немного проглядывающие корни, небрежно торчащие прядки в разные стороны, неровная негустая щетина намного больше подходят его острому лицу. Есть что-то рокерское в таком образе, обаятельно-пофигистичное. И тотально чёрный прикид, кожанка поверх водолазки, поблёскивающие кольца добавляют эффекта.       Если бы не портмоне с буковками «Alexander McQueen», которое Сава крутит пальцем по столу; если бы не периодически мигающие два его айфона, сложенные стопочкой, можно было бы подумать, что Сав обычный, нормальный парень.       Он видит входящий звонок, цыкает недовольно, показывает Валере жестом, типа «подожди секундочку», отвечает: — Бля, Шамай, чего звонишь? Я же по-русски написал… Да! На Калуге вечером. Да. Да. Давай. Заебал, не звони, — кладёт телефон экраном вниз, извинительно поджимает губы. — Сорян. Работа. — А-а, понятно, — равнодушно кивает Валера. — Не спросишь, кем работаю? — Я и так вижу — кем-то очень важным.       Рот Савы приоткрывается на секунду, но ничего не произносит. Тёмные глаза смотрят тоскливо. Тяжело. Долго почему-то.       Чтобы разорвать дискомфортный зрительный контакт, Валере приходится заговорить снова: — Что, родители тебя перестали спонсировать?       Голос получается едкий, а так быть не должно. Это цепляет, пускает по невидимым проводам, раскинутым по разные стороны стола, поток напряжения. Не надо. Нельзя. Нет никакого смысла в лишних эмоциях. Валера ведь, на самом деле, ничего не чувствует, он просто спросил, без цели уколоть. Ничего такого. — Не то чтобы, — отвечает Сава, царапая ногтем свою баночку «Red Bull». — Но что-то ж делать надо, двигаться куда-то. Вот мы и решили с корешем маленький бизнес замутить. С Игорьком, помнишь его?       От знакомого имени у Валеры съеденный обед в желудке нехорошо шевелится.       Конечно, он помнит говнюка, с которым Сава в универе не разлей вода были. И хату его четырёхкомнатную помнит. Да и всех обгашенных друзей пафосных Валера тоже помнит хорошо, а лучше бы забыл нахрен. — Ну, Степанов. Игорь. Со мной в группе учился, — не дождавшись ответа продолжает Сава. — Бля, ну тот, у того, у которого черепахи дома были в огромном аквариуме. Их ещё все пытались выловить и на суп…       Да, это именно та характеристика, по которой можно идентифицировать Игоря, а никак не по тому, что он вёл себя, как полное чмо. Например, кинул чайный пакетик Валере в спину, провоцируя драку, или по тому, что постоянно ржал над Валериными рубашками, называя их пидорскими. Да много по чему ещё можно Игорька вспомнить, но уж точно не из-за черепах. — Не помню такого, — говорит Валера. — Ты серьёзно? — на лице Савы растягивается озадаченная улыбка.       Пусть он и придурок, но улыбается прикольно, одной стороной как-то. Демонстрирует свои острые резцы, выглядящие очень белыми на фоне загорелой кожи. Обезоруживает. Чего скрывать, нравится Валере эта странная мультяшная улыбочка. Всегда нравилась. — В смысле, не помнишь, как у него сдачу диплома праздновали? Ты ж был, вроде…       «Вроде».       Почему он вообще об этом говорит сейчас? Об этом Степанове херове и той поросшей мхом истории?       Празднование. Ха. Сраная тупая вписка, на которую Валеру затащили через силу, обещая нормальное веселье, и, конечно же, всё полетело к чёртовой матери. По канонам подобных мероприятий, набухавшиеся самые дофига крутые чуваки решили до кого-то доебаться. И тем самым «инородным телом», которое не вписывалось в их картину мира, мимо которого просто невозможно было пройти, не полаяв и не выпустив цианистые пары, стал Валера. — Я тогда быстро ушёл, — отвечает он, а сам сжимает кулак, охваченный фантомным жаром.       Всё-таки хорошо, что какому-то херу, дружку Савиному, зарядить получилось. Все, правда, поржали, но это и не важно, главное, Валера себя в обиду не дал и свалил красиво. Степанову надо было тоже по морде дать, за всю херню. Жаль, не вышло, потому что Сава с ним рядом сидел. Сидел и смотрел серьёзно, не моргая. По-любому, опять бы его защищать полез.       Какое тупое воспоминание. Зачем его вытаскивать на свет? Год назад Валера с Савой об университетском прошлом не разговаривали от слова вообще. А сейчас-то с чего вдруг появилась такая острая необходимость? — Жалко, — Сав тоскливо опускает голову. — Жалко, что всё так произошло.       Не обращая внимание на двусмысленность фразы, Валера делает глоток остывшего кофе.       Горьковатая гадость привычно летит в желудок, шлифуя проглоченный бизнес-ланч. К шести часам в животе будет настоящая «драм-н-бэйс» вечеринка. Завязав узлом свои булки, Валера доделает свои невообразимо важные дела и быстрее помчится домой, чтобы высрать очередной паршивый день.       Вот о чём он думает сейчас, прикасаясь к липкой кружке. Придуривается, будто не замечает, что её плохо помыли, что к ней прикасались грязными ртами тысячи человек.       Валера предпочитает заниматься самообманом, а Сава ничем не лучше. Ностальгия ведь ни что иное, как отрицание настоящего.       Отрицание того, что время идёт стремительно быстро. С их последней встречи уже прошёл год.       Полетел коту под хвост. — Но мы снова встретились. Вот так… случайно, — говорит Сава. — Разве не удивительно? — Не очень, — Валера отвлечённо смотрит в окно, где проглядывается кусочек «Рязанки». — Ты же отсюда недалеко живёшь. — А ты теперь здесь работаешь. — Куда получилось, туда получилось. — Очень удачно…       Из-за специфично-хитрого тона Валера воспринимает услышанное за намёк, но ненадолго. — Я в последнее время дома редко бываю, — продолжает Сав. — Там слишком тихо.       Тихо? Слишком?       Облизанная незнакомцами кружка ставится на стол, а должна была бы полететь со всей силы. Нельзя — они же в заведении сидят. Люди посмотрят. И если разбить, придётся платить. Столько гемора. Максимум, на что Валера способен — жестко постучать пальцами по стеклянному корпусу, вспоминая, что в его съёмной однушке не бывает тихо.       Заснуть нельзя, пока не послушаешь все кашли, чихания, плачи и телевизоры-хуевизоры, доносящиеся со всех сторон сквозь тонкие стены. И вот только засыпаешь, привыкнув, слышишь лай чей-то собачонки. Смотришь на время — пять утра. Ещё два часа, и надо будет вставать. Ждёшь, пока бесячее животное угомонят, и досыпаешь в подобии спокойствия. — Ты как всегда, — хмыкает Валера. — В смысле? — Не можешь оставаться со своими мыслями наедине.       Никаких комментариев не возникает. Сава, подумав, усмехается, откидывается на спинку диванчика, футболя жвачку в полуоткрытом рту. Дерматиновая обивка вокруг его плеч идёт трещинками, такими приятно противными, что появляется желание сесть рядом и пошкрябать их. Просто сесть рядом. Зачем-то.       Вялые лучи пробиваются сквозь облачное небо, скользят по Савиному лицу, смягчают жестковатые черты.       Со светлыми волосами он выглядит моложе. С этой его манерой разговаривать, материться, жевать жвачку, так вообще — минус пять лет. Рядом с ним Валера чувствует себя злым, старым, обрюзгшим мужиком, а скорее утопленником — из-за заметной прибавки в весе. Валера щупает свою «успешную» менеджерскую морду, ощущает её маслянистость и рыхлость. У Савы же лицо ровное и матовое, словно до образования морщин у него в запасе ещё дофига времени.       Такое яркое, медовое лицо. Живое.       Определённо, из недостатков у Савы только сомнительный характер и синяки под глазами, но они, с какого-то хрена, смотрятся органично, добавляют налёт богемности, что ли. — А Тигра, кстати, как? — внезапно вспоминает Валера. — Ты её одну оставляешь? — Тигра? Бля… а она, короче, умерла.       И далее молчание обухом по голове. Валера зависает на пару минут, не зная, что сказать, как среагировать. — Ч-что? Что случилось? — наконец выговаривает он. — Упала, — пожимает плечами Сава. — С балкона. Кто-то забыл закрыть дверь, а она, наверное, прыгнула на карниз, сорвалась… хуй знает.       Ему явно болезненно об этом говорить, но он старается, как может, скрыть чувства, качает головой, отмахивается, типа кошки умирают, и ничего сверхъестественного в том нет. Но Валере всё видно отчётливо.       Тигра же была Савиной любимицей, классной кошечкой, ласковой, доброй. Она прыгала на коленки, подставляла свою рыже-полосатую голову под руку, за стрипсы из КФС готова была жизнь отдать, так смешно крутилась на месте, выпрашивая кусочек. — Мне жаль.       А что ещё можно сказать?       Рука дёргается в порыве дотянуться до узкой Савиной кисти. Поддержать. И, может, потрогать заметно выступающие вены. Интересно, они такие же холодные, как раньше? Валере их так нравилось проминать. Правда, нравилось. — Забей, — говорит Сава, отвлечённо оглядываясь и убирая руки в карманы.       Не даёт наделать глупостей. И хорошо, и правильно, а то сентиментальщина сейчас была бы совсем неуместна.       Ему не особенно нравится кафешка, в которой он оказался. И его можно понять — здесь раздражающе шумно, воняет столовкой. Его величество Савелий Максимович в подобные места не ходит, а у Валеры нет выбора — это ближайшее место, где можно недорого пожрать в обед, а потом потопать обратно, нырнуть в свою менеджерскую программу. Утонуть в цифрах и чужих именах.       Сегодня всё должно было быть без изменений, если бы не Инфинити.       Да-да, долбанный финик. Белый, как холодильник, даже в такую грязную мартовскую погоду намытый до блеска, привлекающий внимание своим пафосным дерзким видом. Вроде только недавно Валера перестал на дорогах искать данную модель и высматривать водителя, а тут, пожалуйста, получите-распишитесь. Чёрные диски, красные суппорта, светлая голова, показывающаяся из водительской двери.       Савелий, собственной персоной. Закурил модную коричневую сигаретку и деловито намерился двинуть куда-то в переулок. Он мог и не заметить старого знакомого, пройти мимо, а тот мог промолчать, остаться чугунным столбом. Но, с какого хрена, из глубин Валеры не своим голосом вырвалось: «Хэй…» Точнее не вырвалось, шепнуло, но Сав всё равно умудрился услышать.       Повернулся, заулыбался. Вот так просто, растянул гибкую тонкую улыбочку, типа всё нормально. А Валерка, хоть и ходил на сотню тренингов по работе с клиентами, где обучали неестественно давить лыбу, улыбнуться в ответ призраку прошлого не смог. Ну, как «прошлого», дело было тем летом, но, по ощущениям, прошла вечность.       Не для Савы.       Он повёл себя так, будто расстался с Валеркой на днях.       «Ты куда? А-а-а… Обед. А что, уже обед? Бля, ну го, я с тобой попью кофейка… Не, я не спешу. Всё, нормально. Пойдём…»       Пошли. Пришли. Сидят. Один дохлёбывает кофейную пенку со дна, другой полощет рот окрыляющей химозой.       У обоих внутри какая-то муть. Каша из несклеивающихся слов и воспоминаний. Валера толком не помнит, что произошло в тот день, когда он вышел из Савиной квартиры и больше не вернулся. Добрёл до остановки, стрельнул у прохожего сигарету, хоть обычно и не курил, усмехнулся, глядя на разъезжающиеся трамваи.       Что поделать, так бывает — люди отрабатывают свои роли, и в определённый миг становится ясно, что больше встречаться незачем.       И всё бы хорошо, но они снова набрели друг на друга. — Слушай, Лерчик…       Валера вздрагивает. Его так никто, кроме Савы, никогда не называл. Трамвай тормозит на «Римской». Сознание втемяшивается в шёлковую наволочку. Горячее лицо, покрытое испариной, падает в мягкую прохладную ткань.       «Тише, Лерчик, тише… Ты такой громкий…» — …лучше расскажи, ты чем теперь занимаешься? — Что? — приходится вернуться. — Компания, в которой ты работаешь, говорю, чем занимается? — Эм… — нехотя начинает Валера. — Мы занимаемся разработкой и внедрением инновационного IT-продукта, помогающего эффективно развивать бизнес… Короче, о-очень интересной, гениальнейшей чушью, которая никому не всралась за кучу бабок.       Тяжелый вздох.       Сдался. На сколько хватило? На одну фразу?       Сава усмехается, внезапно становясь заинтересованным, выдвигается вперёд. — Вау, звучит круто. Сколько стоит? А то что-то очень захотелось приобрести. Мне как раз не хватает эффективного внедрения по самые не балуй.       Валера прищуривается. Вот как, значит. Намекал-намекал, котяра, и не выдержал, решил перейти в атаку.       Всё-таки иногда Сав простой, как три рубля, если взбредёт что-то в голову, меняет вектор и действует ошеломительно резко.       Умеет удивлять. — Я думал, вы, Савелий Максимович, предпочитаете заниматься разработкой и введением в систему, нежели приёмом данных. — Что вы, Валерий Алексеевич, как я могу себе отказать в удовольствии использования всех возможных рабочих методов. Тем более если вы предлагаете себя в роли топ-менеджера… — Смею вас расстроить, моя кандидатура не подходит вашей компании.       Сава очень близко. Когда он успел приблизиться? Если приподнимется, окажется прямо перед Валериным лицом. А они же в общественном заведении, в конце-то концов… — Почему нет? — почти шепчет, смотрит Валере на губы. — Потому что сейчас мои услуги стоят дороже, чем пятьсот рублей.       Бам! Неплохой выстрел, Валера. Меткий. Только почему больно тебе?       Карие глаза Савы медленно опускаются, ищут истину, оббегая каждую выверенную деталь в официальном манагерском облике: дорогую рубашку «Оксфорд» из хрустящего хлопка, лежащий рядом айфон последней модели, солидные часы на запястье. Вот именно на них взгляд застревает.       Рот Валеры самопроизвольно начинает шевелится, удерживая злобное: «Давай. Скажи. Скажи, что они поддельные. Ты же узнал. Ты в таких штуках разбираешься. Конечно…»       Никто ничего не говорит. Тупое молчание продолжается, пока на кредитном телефоне не высвечивается имя коллеги, явно звонящей сообщить, что она не намерена заниматься Валериными делами, пока он где-то прохлаждается. И хрен с тем, что положенный час ещё не прошёл. Положен он ведь только теоретически.       Валера подрывается с места, хватает манатки и пятится назад. — Мне пора, Сав. Рад был тебя видеть. Снова. Наверное.       Наверное. ***       Не было у Савы никакого озарения. Ни догадок, ни мыслей, ни переживаний, нихуя.       Его вообще не смущало то, что на общих потоковых лекциях шея самопроизвольно вытягивалась над уровнем полчища бездумных гуманитарных бошек, зрение становилось соколиным, а глаза принимались искать одну конкретную, аккуратно причёсанную голову. Сава ни разу за все годы учёбы не видел, чтобы Лер не уложил волосы гелем. Это была его неизменная фишка. Волосы на бочок, на плечах пиджачок. Простенько, но со вкусом.       Неудивительно, что он пошёл после универа в офис. Там он наверняка сразу вписался со своим типа «смарт-кэжуальным» стилем.       Не то чтобы Валера шибко выделялся, скорее наоборот, но имелось в нём что-то такое… цепляющее.       Может, идеально круглое лицо. Может, постоянно появляющийся на щеках румянец треугольниками. Может, ужасно маленькие ушки без мочек (ну, бля, что за круглые штуки такие, «m&m`sы» какие-то, а не уши). Ещё эта его округлость в теле, плечах, приятная плотность, без перебора. А особенно мягкость низкого голоса, который звучал очень редко. Сава радовался, когда Игорёк, который на первом курсе не мог отделаться от школьных привычек, начинал подтыкивать Лера, а тот огрызался.       Ну как же интересно он это делал. Без слабости и страха. Сначала воспитанно пытался договориться, а потом уже переходил в режим берсерка. Загорался с головы до пят, стискивал зубы.       Случился какой-то тупой момент, когда Игорь перегнул палку, типа случайно. Промахнулся чайным пакетиком в столовой, хотел кинуть в мусорку, а попал в Лерину лопатку. Огненное нечто медленно поднялось, обернулось, как ебучий терминатор, сразу вычислило обидчика. Игорь смеялся, бормотал: «Ой, да я не хотел», а Лер его за грудки схватил и об стену — хуяк!       Бить наметился, но Сава успел подскочить, встать преградой, и шажок за шажком, пришёптывая вразумляющие слова, отвести Лерчика подальше.       Как от него шпарило, охуеть, рубашка на ощупь была влажная. Сав касался его горячей груди, ловил ладонью быстро бьющееся сердце, и что-то внутри сжималось и кололо. Не хотелось отпускать ни Лера, ни возникшее чувство. А этот бешеный и не заметил. Просто плюнул и пошёл прочь.       В целом, Лер Саву не замечал, проходил сквозь него. Если раньше это не доставляло особых неприятных ощущений, то после неожиданно взволновавшей близости Саву такой расклад устраивать перестал.       Как же он по-дебильному себя повёл тогда. То сначала намекнул Леру, что стоит отблагодарить спасителя, типа: «Если бы не я, то тебя исключили бы…»       Потом, получив жалкое «ок-спасибо», начал пояснять, почему на Игорька не стоит лезть и надо принимать его знаки внимания лояльно.       Степанов у нас же сын «того самого Степанова», а Валерий кто? Никто. Парнишка из обычной семьи, попавший в Хогвартс для богатеньких детишек по нелепой случайности.       Сава был дебилом. Он много разного болтал, тупого и дерьмового, надеясь Лера зацепить. Хоть как-то, блядь. Но нихуя. Лер лишь утомлённо прищуривал круглые хаски-глазки, вздыхал и уходил.       Не передать ничем, как Сав хотел, чтобы он среагировал. Не воспринимал его слова за белый шум.       Ну, хуй знает, например, разозлился бы, высказал что-то дерзкое, в своём духе, или так же схватил, прижал к стене. Как-нибудь «на окне», в пустом коридоре, или в пустой аудитории, или в туалете, в тесной кабинке, где стало бы совсем жарко…       Свои подозрительные желания Сава не осознавал. Вот скажи ему тогда: «Да ты втюрился, братан», он бы поржал, не больше.       Геи для него были выдумкой. Чем-то очень далёким, мифическим, как радужные единороги. Тем более Саве вроде всегда нравились девушки.       И, выяснилось, Лерчик.       Намного позже выяснилось.       В Саве такой необъяснимый пиздец творился, когда на Игоревой тусе он увидел чуваков из параллельной группы, и среди них одно румяное смазливое лицо. В голову сразу полезли смутные мысли, что алкоголь способен крушить горы, ломать ледяные стены, заставлять делать людей разные глупости. Именно глупости, типа не по серьёзке. Не по-настоящему. Ну, вроде, ебануться окончательно и запихнуть Лерчика в гардеробную, закрыться с ним, а когда он охуеет, взять и…       Нет, о поцелуях Сав не думал. Он просто хотел оказаться рядом, прикоснуться.       На пару секунд они с Лером пересеклись в кухонном проёме, настолько близко, что Сав вдохнул запах дешёвого, но довольно приятного одеколона, мыльно-можжевелового, почувствовал на секунду тёплое плечо, и колени размягчились сами по себе.       Лерчик действовал, как лошадиный транквилизатор и кремниевая зажигалка одновременно. Сава от него расползался на горящие части, не понимая, что за хуйня творится.       Он настолько отчаялся, что практически решился отвести Лера на «просто поболтать», а тут друганы взяли и всё испортили. Начали творить дичку. Макс вообще рамсы попутал, на пустом месте до Лера докопался.       Если подумать, некоторым челам из его окружения, самым «мужикам-премужикам», которым обычно на всё похуй, существование Лерчика всегда покоя не давало.       Сава даже подумал, а он сам не такой же?       Шакал, блядь.       Только Лер не жертва. Он, несмотря на свою внешнюю мягкость, жёсткий и острый, словно нож. А как его кулак красиво приласкал Максову наглую рожу, ух.       Охуенно вышло. И печальненько, потому что гордый паладин после свалил.       Долго ещё этот момент Сава у себя в голове прокручивал. Воспроизводил в памяти то самое напряжение на Лерином красном лице, и у самого мышцы почему-то сводило, в животе тяжелело. Старая добрая дрочка помогала, но Сав в упор игнорировал связь возбуждения конкретно с Лером. Он в то время и без того постоянно дрочил, юная горячая кровь, все дела. Ну и, деваться некуда, игнорировал все ощущения, связанные с Лером, потому что этот гад игнорировал его.       И вроде попустило, закончилась учёба, и Лерчик исчез из реальности. Всё было у Савелия хорошо.       Раздолбайская жизнь двадцатидвухлетнего мальчика из обеспеченной семьи, куда уж лучше? Хата есть, родители живут за городом, не контролируют, оплачивают ништяки, казалось бы, живи и радуйся. И Сава даже радовался некоторое время, наслаждался свободой и вседозволенностью, а потом вдруг перестал, точно бабка отговорила. И месяц за месяцем девочки выстраивались, как статуэтки на полочке, наслаивали свои приторные запахи на наволочке, а в лёгких и голове, кроме тумана, ничего не оставалось. Сав, блядь, в нём заблудился.       Он паровозил пяточку, улыбался над шутками корешей, прихлёбывал вискарик то в одной компании, то в другой. Без мыслей, целей, желаний абсолютно. Сав не мог даже предположить, что в один из таких прелестно-пустых деньков что-то может поменяться. Вот это стало совсем неожиданным. Он услышал бархатный голос, от которого так сильно отвык. Увидел изученные до последнего миллиметра красноватые уши. Самого Лера. Замученного какого-то, уставшего, но настоящего.       Один из братишек держал барбершоп в центре, Сав туда часто заезжал потусить, и Лерчик туда пригнал на стрижку перед важным собеседованием, как он потом сказал. И он просчитался, дебил. Буквально! Ему не хватило денег.       Ебаный в рот, ну как такое возможно? Нарочно не придумаешь. Для Савы, у которого на карте всегда лишние сто штук, та ситуация была сюром. Типа ну как может не хватить каких-то рублей пятьсот?       Лер стоял униженный, потерянный, и можно было бы попросить кореша, чтобы вопрос спустили на тормозах, но Сава решил выпендриться по-другому. Подвалил красиво, точно в сказке, подставил к терминалу «Apple watch», взглянул «джентельмену в беде» в его ледяные глаза.       А в ответ — ничего. Ноль реакции.       Да-да, Лер нисколечко не удивился чудесному появлению старого знакомого, и жесту доброй воли тоже. — Спасибо, — сказал он, прищурившись, — я как раз искал благородного рыцаря. — Чего? — не въехал Сав.       Он бы не въехал, если бы Лер огромными буквами на стене написал это. Мозги колошматило, пиздец. — Знаете, не стоило утруждаться, Савелий Максимович.       Когда он так по отчеству обратился (вспомнил же), на «вы», к тому же, пол под Савиными ногами окончательно провалился. — Лер, ты чего? — Ничего. Скажи номер, я перешлю деньги. Завтра. Все. — Какие деньги? Ты ебанулся? Мы не виделись с самого выпуска, года два, блядь, или сколько? Привет, типа. — Привет. Скажи номер. — Да зачем? Забей. Лер, я ж просто так… — Просто так? — перебил он. — Хорошо. Спасибо, тогда я пойду. Всего доброго.       Развернулся и потяпал к выходу. Сначала позвонки Савы обдало холодом, потом облизнуло жаром. Постояв в ахуенезе с минуту, он не выдержал, рванул вслед за этим наглецом, догнал его где-то на улице. — Записывай, блядь, номер…       А что он мог ещё сказать?       Что ещё можно было сказать, чтобы ухватиться за ниточку, подаренную случайным стечением обстоятельств? Обменяться телефонами, ждать, что Лерчик не забьёт, как его просили. А он, гордый, не забил. Написал позже: «Куда скинуть деньги?»       Сава ответил, что предпочитает нал. Дебил, предложить просто встретиться смелости не хватило. Но Лер, Лерчик, самый загадочный человек на планете, не послал его сразу, подумал-подумал и внезапно ответил: «Жду. Улица Привольная дом такой-то…»       Пиздец.       Не хило Саву разожгло. А на моменте, когда Лер показался из подъезда, подошёл к машине, просунул смятые бумажки в водительское окно и надумал развернуться, горящая Савина задница чуть не отправила его в космос.       Он выскочил, хлопнув дверью, преградил засранцу путь. — Да что с тобой, блядь, не так, Лер? — А с тобой?       Он смотрел с явным пренебрежением, резавшим не хуже бритвы. Сава физически ощущал какую-то тянущую болезненность меж рёбер. — Думаешь, нормально самоутверждаться за чужой счёт? — Чего, блядь? — Чего? Мы с тобой друзьями не были, и благородство мне твоё не нужно. — Да ёбаный в рот, Лер, ты не понимаешь… — Не понимаю того, что ты решил указать мне на моё место спустя столько времени? — Какое место, что ты несёшь? — Приехал посмотреть лично на моё униженное лицо? Совсем нехер заняться? До сих пор детство в жопе играет? — Лер… — Отъебись, Сав.       Он снова попытался развернуться, но Сава не выдержал, схватил идиота за плечи. — Лер, ты можешь угомониться хотя бы на секунду? — Я-то спокоен. Это ты трясёшься. — Я не трясусь… Блядь, ты меня вывел! Я ж поговорить просто хотел.       Под тусклым светом фонаря, освещающего вход в подъезд, глаза Лерины выглядели совершенно бездонными. И необычайно холодными. — О чём же? — надменно уточнил их жестокосердечный обладатель.       Ну прямо знал, что у Савы ничего не найдётся вразумительного в ответ. Что возникнет замешательство и появится возможность свинтить. Но он не знал, что творится в разгорячённой душе. Даже оторопел, когда чужие руки яростно толкнули его, впечатали в кирпичную стену.       Замер, приоткрыв рот в недоумении.       Тут-то Сава хотел что-то выпалить, оно всё вырывалось пламенем на языке, искрило и жгло, но почему-то взяло и рвануло совсем в другую сторону. Трансформировалось в ёбаный ядерный взрыв, сжигающий до костей.       Кто-то назвал бы это страстью, а Сава — беспощадным убийством. Самоубийством, потому что он поцеловал Лера сам.       Никогда прежде парней не целовал, а тут, блядь, впился. Вдохнул его целиком, словно тонущий последний глоток воздуха. Никого Сава с такими чувствами прежде не целовал. До потери своего имени и земли под ногами. До забывания обо всём начисто. Особенно о том, что они типа стоят на улице, у подъездной двери, и их могут в любой момент увидеть. Их… двух сосущихся парней. Сава такое в фантазиях не позволял, а тогда забил на всё. — Поехали, — сказал он, с трудом оторвавшись от мягких, ставших отзывчивыми губ. — Куда? — Какая разница. Просто поехали.       Просто.       Ничего подобного. Всё стало очень сложно.