Кошка, выбежавшая на дорогу

«Выходи» «С ума сошёл? Ты время видел, придурок?» «Бля, ну выйди, Лер» «…» «Выйди, пожалуйста. Я хочу тебя. Очень. Сейчас» Хочу. Хочу. Хочу.       Глаза стеклянные, наполненные до краёв. Лицо скрывается тенью, потом озаряется оранжевым, бурым и красным, и снова темнеет, волнами впитывает свет мерцающего уличного фонаря. Жутковатое и красивое лицо, нечеловеческое, похожее на маску японского «Они». Облако сигаретного дыма, выдыхаемое в ночной воздух, приторное и густое. «Лерчик, поехали ко мне?» «Лер, я не приеду сегодня»       И ладно, иди ты в задницу, придурок.       Валера просыпается, будто и не спал. Опустошённый до звона в мозгах и желудке. Хватает телефон: «6:23». Пятница. Дальше можно и не пытаться заснуть. Только себя мучить.       Под душем Валерино тело стоит само по себе, делает всё автоматически, никто его не контролирует. Ни единой мыслишки не просачивается. Мочевой пузырь освобождается. Руки бреют лицо, включают чайник, делают бутерброд с плавленым сыром. Сковородка, два безвкусных жареных яйца. Парочка батончиков «Ротфронт», запитые сублимированным кофе, безвкусны, похожи на картон.       Валерка, хотя ещё не очень-то и Валерка, накидывает наглаженную рубашку на плечи, сверху добавляет серый пиджак, идёт к зеркалу, долго укладывает волосы. Внезапно останавливается, прижимается к отражению вплотную, глядит долго и никого, абсолютно никого не видит. ***       Он очень приятный. Это первым приходит на ум, когда его видишь и касаешься.       Приятный. Плюшевый — так обычно говорят. Полная противоположность костлявому долговязому Саве.       Нет, Лерчик не толстый, но раньше всё-таки был похудее. Сейчас немного появились бочка, и сам он весь расширился, омужиковел, так сказать. Саве даже больше нравится. Хочется выправить из-под Лериных брюк рубашку, забраться к горячему животу, пробежаться по пушистой блядской дорожке и спуститься ниже. Там всё будет гладко, выбрито начисто. Сава знает. Он помнит, как Лер усиленно следил за собой, и как было восхитительно садиться перед ним на корточки, медленно спускать штаны, оставляя его в одних трусах.       Бля, эти его белоснежные плавки. Узкие и тесные, пиздец. Стояк в них смотрелся божественно, приподнимал ткань с боков, и можно было увидеть складки розоватой кожи. Сава прижимался к трусам губами, жамкал, тянул их, пока не чувствовал заметную пульсацию, подлазил языком с боку и только после, достаточно подразнив, стягивал.       Сава вяло шевелится в кресле. Делает долгую затяжку, задерживает дыхание на несколько секунд, глядит в область своего паха. Он как бы немножко возбудился, думая о Лерчике, но как бы и нет. Ментальная эрекция, типа того. Тело под «ганджей» опаздывающее, ватное, сигналы из мозга топают окольными путями. Член бы не среагировал, если бы сам Лер явился сюда, сел сверху, придавливая своей охуенной плотной задницей.       Косяк вылетает из влажных застывших пальцев. Игорёк грубо затягивается, кривится недовольно, оглядывая мелкий окурок, кидает его в пепельницу. — Чего ты залип? Я ж тебя ж пять раз попросил передать, — возмущается он. — Ну, бля… — неспешно отвечает Сав, — хочешь, возьми, у меня в кожанке есть ещё, закатай. — Да пох. Потом, — Игорь подхватывает бутылку пива и плюхается в кресло, расставив колени так широко, что, кажется, немного и получится шпагат. — Чё с тобой? Приехал странный, молчишь, сидишь. С пацанами с Маркова какие-то сложности возникли? — Не, с ними всё чётенько. Через недельку будем отмечать сбор урожая. — Ты ж через неделю домой собирался.       Сава растягивает руку на подлокотнике, чешет сонный глаз. — Точняк… — вздыхает. — Ну, уеду, потом приеду, какая разница…       Пиво льётся в усмехающуюся Игореву глотку. Конечно, он в курсе, что друг вернётся. Всегда возвращается. — А чё тогда кислый такой? — продолжается допрос.       Бесит. Любит докопаться, и хрен откопаешься от него. Надо было дать ему покурить для смены фокуса внимания. — Ну… Слушай. У тебя бывает, что встретишь какого-то человека из прошлого, смотришь на него, а на самом деле смотришь на себя, того прошлого себя. Типа ещё нормального. — Чё значит нормального? Я и ща нормальный. — Бля. В смысле настоящего. Неиспорченного простого чувака, который мог что-то чувствовать без всего, прям так, что башню сносило. Ты вот помнишь, когда что-то чувствовал просто так, задаром? Не-не-не… не так, лучше скажи, когда ты вообще трахался в последний раз трезвым и получал удовольствие? Или когда не нужно было заводить лёгкие с джойнта, когда, блядь, такое было?       Игорёк зыркает, молчит, но недолго. Рот его идёт волнистой линией от усмешки. — Еба-ать, тебя понесло. Слопал что на Таганке?       Как же он бесит. Сегодня он бесит, как никогда раньше. Сава закрывает глаза, скатывается в кресле тряпочкой, говорит тихо: — Нет, просто встретил Лерчика. — Кого? Лурчика? Чёт знакомое… — Валеру, из параллели, — равнодушно поясняет Сав. — Сладенького, что ли? Нихуя се. И чё с ним?       Он, конечно же, не в курсе прошлогоднего радужного Савиного увлечения. Всё тщательно скрывалось, словно ничего и не происходило. — С ним… хорошо.       На языке просится добавить: «Со мной хуёво», но Игорь вовремя перебивает: — Да? А помнишь, у него траблы были после выпуска? Такой пиздейшен, конечно, я ебал. Занимать у всех бабки, унижаться так. Он же мне тогда тоже писал, прикинь. — В смысле? — не догоняет Сав. — О чём ты? — Как о чём? Ты совсем мозги скурил? Не помнишь, что у Валерки какая-то хуйня стряслась? Заболел в семье кто-то тяжело, короче, полный трэш. Серый у меня спрашивал ещё, нет ли работы у бати в компании для Валеры. Типа он же нормальный чел, трудолюбивый, не глупый, готов пахать много, чтобы с долгами за лечение рассчитаться… Сава, блядь, чего ты так вылупился? Реально забыл ту историю?       Сава не забыл, он о ней и не знал. ***       Валера трогает поясницу — ледяная. Зашибись, он так скоро останется без почек. Кондиционер херачит с утра до вечера, сколько не предпринималось попыток упросить сделать его потише. Ничего не меняется. Не зря пространство офиса называют «open space», здесь и впрямь, как в космосе, холодно. Все сидят маленькими глыбами льда на своих белых креслах, перед белыми мониторами, в светлых рубашках. Молодые сгорбленные старички, становящиеся всё уродливее прямо на глазах.       Валера трогает щёку, словно пытаясь узнать, сколько за сегодня влаги потеряла его кожа в этом вакууме, насколько он ближе стал к смерти.       Дома же, наоборот, оказывается душно, как в бане. Тупой Валера забыл приоткрыть окно. Одно его оправдывает — с утра он был абсолютно потерян. Хотя сейчас не лучше.       Ему плевать, что в воздухе витает тухло-чесночный запах канализации — когда сверху кто-то смывает дерьмо, воняет именно у Валеры. С этой несправедливостью жизни он смирился.       Сил нет даже пожрать. Только бы быстро помыться и лечь на диван, бесцельно впериваясь в экран телефона полузакрытыми глазами. Так можно долго лежать, ни о чём не думая, пока не вырубишься.       Телефон неожиданно мешает грандиозным планам — тренькает сообщением из «телеграмма». «Ты переехал?» — пишет «Савелий Максимович».       Мда уж.       Почему Валера записал номер именно так, он не знает. Когда-то на кафедре услышал, и запомнилось.       Подумалось, что Сава из разряда тех людей, которым пойдёт возраст. Вот он красивенький балованный пацанчик, а будет солидным интересным мужчиной. Будет, если этот придурок, при всех своих ресурсах, не проебланится, начнёт думать своей головой, а не плыть по течению. Он же не очень-то походит на своих «золотых» дружков, самый нормальный из них. Обеспеченный парень, но не сказать чтобы выёбистый. Нормальный, да. Иногда тормознутый, иногда резковатый, а иногда милый.       Из всех университетских мажориков Сава единственный, кто Валеру не раздражал.       А потом возьми и случись та нелепая встреча, и все последующие неуместные кривляния. Посмотрите, какой я крутой! Вау. Валера даже успел порадоваться, что в тяжёлые времена он Савелию писать о помощи не стал. Стыдно почему-то было. И не зря. Сава за жалкие пятьсот рублей умудрился устроить драматическую сцену, интересно, что было бы за большую сумму.       И что вообще случилось между ними? Какая-то бессмысленная возня. А потом ещё поцелуй. С какого-то хрена.       В своей ориентации Валера с подросткового возраста не сомневался, но Сава? Удивил так удивил. И поставил в безвыходное положение. Целовался он до неприличия хорошо. Чувственно, жарко. Валера сопротивляться не стал.       Не мог.       Позже Валера объяснял себе, что это было просто развлечением, пока он лежал на дне, под илом отчаяния и одиночества.       Совсем один, а тут Сава. Хоть что-то приятное.       Они и вправду неплохо поразвлеклись. В первый же вечер передёрнули друг другу в Савиной тачке. Потрахались с месяцок и разбежались. Без разговоров, обещаний, чувств.       Они оба были не готовы. И точно не должны были встретиться вновь. «Я стою у третьего подъезда», — не дождавшись ответа, прилетает следующее сообщение. «Я в пятом… В другом доме», — нехотя набирают Валерины пальцы, а дальше тыкают новый адрес.       Без разницы. Ничего не изменилось.       Валера со всем смирился. Лежит, бездумно ждёт звонка в дверь. Спустя вечность ползёт к двери, открывает. Смотрит на стоящего там человека.       Сава сам на себя не похож, а точнее, стоящий на пороге чувак не похож на Саву. Он не такой, каким сидел в кафешке вчера. Он состоит из чёрного глянца. Весь разглаженный, распахнутый. Горячий, как смола. Что-то изменилось, но для понимания что конкретно, надо концентрироваться, а силёнок не хватает. — Бля, — внезапно хлопает себя по лбу гость, — забыл виски. У тебя есть что выпить? — Чай… и кофе, только молока нет.       Реакцией на идиотский ответ служит необъяснимая гримаса. — Ладно, сейчас сгоняю в магаз. Тебе ещё что-нибудь взять? — Не надо. Мне завтра на работу, — жалко пытается вернуться к реальности Валера, но его не слышат. — В аптеке ничего не надо? — Вроде всё есть.       Дверь захлопывается, и лучше бы она захлопнулась навсегда, бесспорно. Но двери, они ж всегда такие хитрые, и очень тонкие, замки на них хлипкие, а тяжёлые Валерины руки не умеют их закрывать до конца. Руки давно ему не принадлежат, достают запылившиеся презервативы и смазку, поправляют плед на разложенном старом диване, трут устало лицо.       Зачем?       Просто перепихнуться. Это же несложно. Ничего сверхъестественного. Валера сегодня как раз ничего не ел, и близости ни с кем давно у него не было. А секс с Савой был неплох, вроде бы.       Просто «подрочить друг другом». Создать иллюзию, что им обоим не похрен. Несложно же, да?       Когда гость возвращается, ответа на этот мысленный вопрос всё ещё нет. И слов тоже нет. В полном молчании Сав развязывает ботинки, идёт на кухню, а Валера за ним по шлейфу сладковатых сигарет и парфюма. Немного дымного, мужского, вынуждающего невольно втягивать его полной грудью, пытаясь распознать.       Вспомнить. Валера почему-то совсем не помнит, какой Сава на запах и вкус. Он кажется совсем незнакомым.       Двухлитровая кола, лимон, бутылка «Ballantine`s» ставятся на стол, следом две чайных кружки. Сав уверенно хозяйничает, будто был здесь сотни раз. Его не смущают обшарпанные стены, жёлтые разводы на потолке, весь чудесный антураж прошлого века. Сава выглядит здесь очень естественно, но не так, типа он тут живёт, а типа он — модель или музыкант и пришёл сюда для стильной фотосессии. А его полностью чёрный прикид для этого дела подобран специально. Красиво. — Давно переехал? — спрашивает отвлечённо. — Сразу, как ту квартиру продал. — Такой большой долг получился?       Валера молчит, но не потому что его застали врасплох, а потому что говорить тут не о чём. Это как бы давно не новость — кто хотел знать, знали. Да и время уже прошло и подтёрло чувства. Умерших не вернуть. Деньги тоже. — Но сейчас всё хорошо?       «А что, похоже?» — сосредотачивается на языке и проглатывается в никуда. — А тебе не плевать, Сав?       Савелий на мгновение замирает, раздавливая половинку лимона в кулаке. Вены на его голых руках прорисовываются чётким узором, перетягивают внимание. Волоски на предплечьях выгорели, и кожа выглядит велюровой. Пальцам необходимо её пощупать, но Валера себя отдёргивает, хватает кружку, пьёт. Нетерпеливо и жадно. — К чему эти сраные прелюдии? Мне завтра рано вставать, — поднимается. — Пойдём.       Возникает пауза. Сава, глядя куда-то сквозь стену, подносит вискарь к губам, делает глоток.       Медленно и тоскливо. Подрагивая. — Ну куда ты всегда спешишь, Лер? Может, я, блядь, хочу прелюдии. Поговорить хотя бы хочу. — Разве есть о чём, — не вопрос, а именно утверждение. — Да много о чём.       Сава наконец поднимает глаза. Радужка очень тёмная, зрачков не видно. — Например, о том, что мы снова встретились, случайно. Типа судьба нас постоянно наталкивает. Ты так не думаешь? — Не постоянно, а второй раз, — холодно поправляет Валера. — ЦАО не такой большой район, как ты думаешь. — Ну да, ну да… Только, кроме тебя, во всей Москве я никого не нахожу, — Сав делает глоток как-то с надрывом и тихо добавляет. — Ты единственный.       Сразу найти слова на такое Валерин уставший мозг не способен. Его обладатель вздыхает, делает шаг ближе. — Просто пойдём, Сав, — протягивает руку. — Либо уходи.       Горький взгляд несколько секунд буравит открытую ладонь. Валера не сомневается, что Сава ухватится за эту тростинку, и он оправдывает ожидания. Пальцы у него прохладные, липковатые от пота, напряжённые и цепкие. Они, конечно же, не упускают своего. Сжимают, опираются на призывающую руку, подтягивая Саву вверх.       Он оказывается лицом к лицу. Близко и неправильно. Тяжёлая смесь запахов сигарет, жвачки и духов давит Валере на лёгкие. От выпитого виски на голодный желудок начинает слегка мутить, но больше никаких ощущений нет.       Нет ни лёгкого волнения, ни возбуждения, как бывало раньше.       Отлично. Валера всё-таки успел сдохнуть раньше, и не от какого-то там Савелия, а от проклятой работы и ненавистной жизни. Он опустошен полностью, выпотрошен до костей. Практически не чувствует следующий поцелуй, лишь непонятные шевеления кока-кольных губ. Нежных и никаких одновременно.       А надо ещё трахаться… Зачем он на это подписался…       Больно.       Саве болезненно даётся поцелуй. Физически он ощущает этот холод и винит себя. Ведь это он отвратил Валеру от себя, струсил, не смог переварить новые сильные чувства, испугался. И сейчас боится снова. Сильнее прежнего.       Целовать Лера, словно глядеть в пропасть, прежде чем в неё спрыгнуть, но выбора нет. Сава прыгнет, раскрошится, оставив от себя полное ничто, нужен лишь маленький толчок. Немного смелости. — Ладно… Лер, — неловко оторвавшись от деревянного поцелуя говорит Сав. — Слушай, иди в комнату, мне нужно… кое-что… по-быстрому. Короче, забей.       Честное слово, он не хотел. Да, конечно, слегка зарядился перед выездом, так, чисто тревожную кровь разогнать, но уж точно не думал, что понадобится добавка. Или думал…       Раз взял с собой, значит, думал? Неважно. — Ты серьёзно? — спрашивает Лер, глядя на специфические копошения.       Зачем спрашивает, если по виду ему похуй? — Да не. Я так… чисто для настроения…       Из маленького пакетика сыпется белый порошок. Пластиковая карточка распрямляет кристаллики по столешнице, делит на две жирные полоски. Свёрнутая тысяча рублей дрыгается весёлой спиралькой, она некоторое время назад перестала распрямляться и теперь всегда готова стать мостиком между ебучим медленным миром и миром осязаемым. Сав вдыхает уверенно, отклоняется, шмыгает носом, растирает ноздрю и переносицу. Он хочет снюхать обе дороги за раз, дебил, чтобы Лер не успел окончательно разочароваться устроенным ему шоу. Да и просто, чтобы побыстрее выветрить дерьмо из головы, обезболиться.       Не уезжать же. Нет. Не от Лерчика.       Сава тянется второй раз, и банкнота-трубочка неожиданно выскакивает из его пальцев. — Эта моя.       Нос Савы забит огнём, жжение доходит до самого мозга, разжижает извилины. Ненадолго, им нужна перезагрузка, чтобы начать работать в усиленном режиме. Но пока Сава лишь может смотреть бездумно, как Лер нагибается, касаясь его тёплым плечом, и шумно затягивается.       Пропылесосить щедрую порцию сразу у него, конечно, не выходит. Он начинает прихаркиваться, мотать головой, но лицо остаётся жёстким, спокойным. Это почему-то вызывает у Савы лёгкий порыв восхищения и желание похвалить. Но, блядь, за что хвалить? За смелость всосать наркоты? Наверное, было бы совсем по-уебански за такое хвалить. — Ладно. Ладно. Я ещё одну. И пойдём, Лер. — Мне тоже делай.       В груди у Савы что-то отдалённо клокочет, как под капотом дизельного автомобиля. — Ебанулся? Тебе не много для первого раза? — Сыпь, — не опуская головы говорит Лерчик.       Спорить с ним желания совершенно нет. Хочется закончить побыстрее и притвориться, что ничего не было. Любимая по жизни тактика. — Это кокаин? — хрипло спрашивает Лер, истребив вторую дорогу. — Ты меня за кого принимаешь? Какой, блядь, кокаин, — усмехается Сава. — Мы же в Марьино.       Ловким движением он прихватывает Лерину талию, прижимает к себе, целует приятный висок. — Но если хочешь, могу взять кокса, сравнишь. — Я ничего не хочу.       Лер выворачивается из объятий, идёт в комнату. Квартирка крошечная — всего пару шагов от стены до стены, но они растягиваются в пространстве километрами. — Зайди в ванную, и ко мне, — звучит чуть ли не приказом.       От этого властного голоса мышцы Савы пружинятся, подталкивают тело вперёд, как резиновый мячик, готовый откликаться на любое воздействие.       Порошок качественный, действует чётко. Или это накопленное напряжение так работает, хуй знает. Вода из-под крана блестит белым золотом. Всё блестит: колечки на покрасневших пальцах, цепочки на шее, глаза в отражении. Две большие чёрные штуки. Ебучий кот из Шрека. Сава зачёсывает пятернёй упавшие на лицо пряди, наслаждается своим видом. Чего лукавить, ему нравится, что показывает зеркало. Там не человек, а какой-то супергерой, готовящийся вот-вот взлететь с небесной башни. По факту моющий член в допотопной раковине, но кому не похуй?       Всё уже изменилось. Они пересекли черту. Лер другой. Со стороны видно хорошо. Глаза его, и без того круглые, ещё больше округляются, плечи подрагивают. Он смотрит не очень понимающе на Саву, запрыгивающего на диван, на его закинутые наверх длинные ноги, оголённые лодыжки. — И что дальше? — В смысле? — усмехается Сав, подключая телефон к старой знакомой колонке. — По-моему, ничего не чувствую. — А что тебе нужно? Салюты, фанфары? — Не знаю. Думал, как-то иначе будет. — Хватит думать. Расслабься.       Начинает играть музыка, электронная, то ли дип, то ли витч-хаус, Валера не разбирается. Он такую не слушает в обычной жизни. Он вообще в последнее время никакую музыку не слушает, но эта напряжная ему точно не нравится. Сердце и так бьётся тревожно. Сава замечает Валерин дискомфорт, переключает трек на спокойный хип-хопчик. — Иди сюда, — мягко говорит, хлопая по пледу.       Движение тянет Валеру за невидимую нить, укладывает рядом с собой. «Тебе не бороться с нею. Уцелею, стлею…» — доносится из колонки. — Не переживай, — продолжает Сава, поворачиваясь на бок, берёт безвольное Валерино бедро, зажимает его между своих ног.       Хитрый. Делает так, чтобы Валера не смог отвернуться, чтобы смотрел прямо в лицо напротив, прямо в огромные, достающие дном до самого ада, глаза. — У меня тоже такие зрачки? — Да, — легонько облизывается Сав. — Красиво. Ты красивый. Пиздец, красивый…       Рука тянется к щеке Валеры, холодные пальцы касаются тонкой кожи под нижним веком, там, где в последние годы появилось несколько уродских морщинок.       Лёгкие прорастают камнями, вдох — пробивающийся через них ручеёк. — И давно ты на этой дряни? — Бля, Лер, — раздаётся усмешка в ответ. — Разумеется, нет. Это всё фигня. — Так все говорят сначала. — Все — это кто? — пальцы невесомо водят по лицу. — Что за стереотипы? Мы же не в русском сериале. — И в сериалах, и в жизни обычно такое хреново заканчивается. — А чего ты тогда въебал? А? Не похоже, что тебе хреново.       Валере заебись, правда, он сам пока не в курсе. Он сосредоточен на тяжёлом дыхании, на забытом запахе Савы, который окружает его плотным коконом, кружит голову. Хорошо, что они в горизонтальном положении, наверное, в любом другом Валерку бы отсоединяло от пола. Не как от алкашки, а как-то по-другому.       Некоторое время они лежат неподвижно, пропадают. Освобождаются. Один пытается вспомнить, как дышать, второй пытается вспомнить, как он жил без первого. «Еловая степь стоит нахмурившись. Оба берега, скованные льдом реки…» — Что ты чувствуешь, Лер? — Чувствую… чувствую собственное сердце, — ладонь ложится на грудь, считает быстрые стуки. — Вызовешь скорую, когда меня инфаркт тяпнет? — Не тяпнет. Что ещё? — Чувствую твои горячие ноги. — Хорошо, а это? — Сав шевелится, потирается пахом о колено.       У него стоит. Пиздец, как твёрдо. Валера пропускает очередной вздох, и волоски на предплечьях встают перпендикулярно коже. Савины пальцы, находящиеся каждую секунду наготове, тут же ловят их, ласково, по верхушечкам. Как по травинкам в поле, бегут, бегут вечно, проникают по корешкам в глубину, расходятся по капиллярам.       Вот оно что. — Прикольно, да? — Это всё не по-настоящему.       Откуда силы сопротивляться? Откуда вообще силы? — Разве? — Сава улыбается, тянется к ремню.       Он больше не дёрганный, а плавный, пластичный. Руки ловкие, двигаются в ритме играющей на фоне музыки.       Какие руки, охренеть. Валера не может оторваться.       Смотрит на жёсткие плечи. Приоткрытую футболкой линию ключицы. На улыбку. На сверкающие нечеловечески острые зубы. И губы… Похожие на барбариски, красноватые, глянцевые.       Их жизненно необходимо попробовать на вкус. Резко рванув вперёд, Валера впивается в притягательный рот. Целует жадно, нестерпимо, до грубости. Сминая, высасывая сладко-кислую влагу, прикусывая до тихого стона.       Непонятно. Так было всегда? Или это обман?       Стоны Савы — смертельный яд. И его внезапно катастрофически мало. Мало отравляющего рта, длинного языка, всех касаний. Валера жмёт Савино тело в себя жёстко.       Оказывается, можно дышать с помощью чужих лёгких, так легче. — Тише, Лерчик, спокойней, не спеши, — с трудом отрывается Сав, усмехается, облизывая губы. — Нормально ты, блядь, разогнался.       Не только он. Всё слишком быстро. Одни штаны наполовину приспущены. У вторых ремень болтается, звенит пряжкой, из ширинки выглядывает налитая головка. Валера, как видит боеготовый член, весь перекручивается, сползает вниз, нетерпеливо начинает сдёргивать с Савы джинсы.       Тот смеётся, скидывая футболку, распрямляется на спине. — Прям так сильно скучал? — спрашивает с издёвкой.       Придурок.       Ошибка. Полностью голый он — фатальная ошибка природы. Нельзя было создавать что-то столь прекрасное, способное так легко свести с ума. Валерины руки сходят. Гладят каждую мышцу, вдавливаются в жёсткий пресс, обводят выступающие подвздошные кости. Ловят колючие волны по поверхности ладоней. — Не думаю, что я способен скучать… — Как печально, — усмехается Сава.       Не верит. Выгибается от касаний сладко. Потягивается по-кошачьи, чуть ли не мурлычет. Его тоже мурашит, не так беспощадно, но всё же. А надо, чтобы было сильнее. Валера царапает карамельную кожу, выжимая из неё новую порцию ощутимых крошечных точек.       Член реагирует на эти гонки за противоестественным удовольствием прыжками. Валера не помнит у Савы такую особенность — это пришло из ниоткуда. Из-за химии внутри и химии снаружи. Член слишком тяжёлый, чтобы так легко скакать. Он будто бросает вызов, призывает проверить его на прочность, сжать крепко в кулаке, помотать в стороны. Изучить каждый миллиметр заново, пальцами, языком, всем, чем возможно.       Обесцвеченные пряди раскидываются по подушке.  — Да… блядь, охуенно… Какой же ты охуенный, Лер.       Томный шёпот вскидывает Валерино сознание к потолку. Заставляет парить рваным пакетиком и откуда-то с углов смотреть на происходящее. Что скрывать, зрелище охуенное. Валера сам себе завидует. Как так вышло, что он может прикасаться к такому безукоризненному члену? Сосать его, любить. Почему он вообще отказался от этого удовольствия когда-то?       Валера не помнит. Сейчас он берёт его в рот со всеми чувствами, на которые способен. Ласкает языком безупречные вены, ощущает гладкость головки, её горячий липкий вкус. Размеренно и аккуратно, от основания до вкусного кончика. Этот божественный член принадлежит Валере. Каждый восхитительный Савин стон принадлежит Валере. И не хочется ничего упустить. Хочется прочувствовать тот самый переход, когда можно ускориться, заглотить ствол глубже в занемевшую глотку, и тогда Сава заругается сквозь зубы, ухватит затылок, надавливая голову на себя. — Лер. Лерчик, хороший мой…       Подержав так немножко, Валера отпускает, делает несколько быстрых втягивающих движений, пока головка не отзовётся приятной пульсацией, повторяет схему. — Блядь…       Мучительно матерящийся Сава — лучший «ASMR», который можно представить. Этот котяра знает, с какой интонацией произносить в постели словечки, чтобы Валерины внутренности закипали. Его голос хитро-шёлковый, затекает мёдом в уши. Одурманенный Валера делает несколько быстрых рывков, не дыша, вытаскивает член с мокрым хлопком, обводит ствол губами, трёт кончиком языка уздечку. Смакует вкус.       Сава издаёт долгий стон, приподнимается ослабленно на дрожащих локтях. — Пиздец, где ты этому научился? — говорит улыбаясь. — Много хуёв пересосал за год?       От него парит безумием и… грустью. Почти неуловимо. Щеки окрасились фиолетовым, синяки под глазами выбелились, рот исказился, но Валере эта пугающе-нездоровая красота почему-то нравится. Он сжимает член грубо, пока через красивый злой оскал не пройдёт болезненное шипение, тыкается в уретру кончиком языка, пока Сава не дёрнется, не попытается спастись.       А он, придурок, должен спасаться, потому что не имеет права задавать такие тупые вопросы. — Очень много, — отвечает Валера, утирая рот. — Только и делал что сосал огромные толстые хуи, а потом они ебали меня с утра до ночи, и я просил не останавливаться.       Сав поднимается с дивана. На лице его неровная ухмылка. Пытается скрыть, что едкая шутка ему не неприятна, но не особо получается. Подходит к комоду, достаёт из пачки презерватив, крутит тюбик смазки раздражающе долго, вроде изучает. — Ладно, а на самом деле? — спрашивает тихо из-за спины. — На самом деле что? — не понимает Валера, отвлекшись на бледную задницу, заметно выделяющуюся на фоне загорелой кожи. — У тебя кто-то был? — Кто-то был.       Из-за наркоты ответ приходит очень быстро, сам по себе. Сава дёргается, будто его подстрелили, поворачивается. Глаза его плоские, чёрные, как две маленькие виниловые пластинки. — Ты или тебя? — Меня. — Будешь теперь ты.       Вот как. В кафешке он не шутил. Настраивался, видимо. Год назад они не менялись, а тут Валере выпадает такая честь первопроходца! Прямо долбаный праздник. Торжество воссоединения! Вау.       Хотя роль актива не совсем в Валерином вкусе, сейчас он готов на что угодно, его всего потряхивает от приятно-нервозного напряжения. Руки ловят кинутый презик и смазку, и от лёгкого порыва ветерка по коже бежит приятная волна. — Давай только стоя. Мне так будет легче, — произносит Сава и поворачивается, упирается ладонями в стену.       Его инициативность и покорность добивают окончательно. Его чётко выступающие линии спины приманивают Валеру, как мотылька на свет. Он скидывает одежду, летит и сгорает, целуя острые позвонки, шоколадные плечи, ходящие ходуном лопатки.       Что бы они друг другу ни говорили и ни умалчивали, химия у них была всегда на пятёрку. И без принятой химии. — Если что, я уже немножко растянут, не беспокойся.       Какой предусмотрительный.       И доступный.       Валеру, правда, этот факт не особо интересует, он хочет сделать всё правильно. Раз уж такое дело. Запихнув дюрексовый квадратик между зубов, гладит изгибы узкой талии, поясничные ямки, расслабляет жёсткие сухие мышцы. И только после заныривает рукой между ягодиц, нащупывает нужное местечко. Медленно водит вверх-вниз и вгоняет палец внутрь.       Расслабленное отверстие поддаётся, тут Сава не обманул. Он готовился, но недостаточно. Два пальца входят нормально, третий туго, приходится добавить смазки, прокрутить хорошенько. Светлая голова падает вниз, тяжело сопит. Валера двигает рукой некоторое время, затем наконец даёт передышку, рвёт упаковку презерватива зубами, натягивает резинку. — Ты сам готовился? — спрашивает. — Или у тебя есть помощник?       Зачем он это говорит, хрен знает. Наверное, просто имитирует Савину псевдоревность. — Да какой, блядь, помощник… — тихо отвечает Сава. — Ты как бы мой единственный мужчина, Лер. Всегда был и бу…       Стон перебивает слова, и Валерина рука быстро подхватывает дёрнувшееся тело под живот. Вторая рука прижимает к разработанному проходу член, делает вторую попытку втолкнуть его внутрь. Чуть медленнее, но сильнее. — Блядь! — шипит Сав, впивается в старые обои ногтями. — У тебя там бейсбольная бита, что ли?       Умудряется шутить, придурок. Он реально обдолбан. — Заткнись, пожалуйста.       Нужна тишина. Валере нужно сосредоточиться. Обычно ощущения, когда берут его, гораздо ярче, чем когда он, но сейчас всё иначе. В Саве очень горячо, кажется, латекс на стволе начнёт плавиться. Его тело — долбанная лава, снаружи каменное, а внутри мягкое, податливое, как вода. Кипяток. Обжигающий, но не причиняющий вреда.       В Саве очень хорошо. А как он мило постанывает, реагируя на толчки… Валере хочется спустить сразу же. К счастью, не выйдет — яд, разгулявшийся по сосудам, не даст. Можно спокойненько себе двигаться. Наслаждаться одной бесконечно-сладкой секундой до оргазма. «Серфер на гребне волны, во мне не существует границ…» — звучит где-то вдалеке.       Мерные басы вызывают новую порцию мурашек. Они бегут по яичкам, сзади бедер, добегают до затылка. Глаза закрываются, ловя под веками яркие разноцветные круги. Если бы не бьющиеся в живот раскалённые ягодицы, Валера бы потерялся, разъединился с реальностью, ровно настолько, насколько он с ней соединился. С непривычки. — Это всегда так, Сав? — У нас с тобой, да… всегда, — с трудом доносится ответ. — Хватит, я серьезно. Всегда всё такое яркое? Всегда всё такое? — Валера трогает свою голову, нагибается, вроде хочет показать что-то и не нарочно вгоняет член до упора.       Тело под ним выгибается со стоном, а Валера не замечает. Его внимание разбито на осколки. Сейчас его больше привлекают светлые волосы, в которые можно впускать пальцы, гладить, впитывая их яркость и мягкость. Пропускать через подушечки приятные иголочки. Свои. Чужие. Какая разница. Всё сейчас общее. Они оба прошиты горящими нитями насквозь. — Продолжай, Лер…       Сава ёрзает тазом тщетно. Валера держит крепко, прижимает к стене, оставаясь глубоко внутри, и продолжает восхищённо играться с чудесными волосами.       Свихнулся. — Блядь, Лерчик, пожалуйста. Это жёстко. Я хочу кончить. Я сдохну, не могу так, слышишь?       Никто не слышит. Валера где-то далеко, физически и ментально растворяется в бархате чужой кожи. Сав пытается вырваться посильнее, но хрен там плавал. Он находится в невыгодном положении, и руки его легко заламываются назад. И всё. Не остаётся никаких шансов сорваться. Его насаженное на член тело тащат к дивану. Шаг за шагом.       Аккуратненько. Валера никогда такого не делал и не мечтал, не смог бы — кончил быстро. Быть внутри Савы, когда он весь пережимается, дышать ему в шею, слышать рваный тихий мат и поскуливания. Пиздец. Сон. Лучше любого сна и фантазии.       План положить его в горизонтальное положение и придавить сверху, не разъединяясь, оказывается сложнее, чем Валера предполагает. Последнее движение даётся как-то тупо, колени упираются в диван, и Сава немного провисает, напрягается. Его плечи и грудь покрываются гусиной кожей, голова отбрасывается назад. С члена срывается маленькая полупрозрачная струйка, потом ещё одна, вырисовывая мокрую геометрию на простыне. — Ты можешь так кончить? — удивляется Валера, делает несколько смачных толчков и смотрит вниз.       С болтающейся вверх-вниз головки снова вырывается пару капель. Рельефный живот идёт волной. Немного завидно становится, у Валеры такого никогда не было. Саве, наверное, охренеть как хорошо, он ни один звук не в состоянии издать, только трясётся. — Здесь, да? — толчки наращивают темп. — Так вам нравится, Савелий Максимович? Так вы хотели, чтобы я вас выебал?       Не вопросы. Ебаное наваждение. Голос чужой. Тело больше не декоративное. Оно сорвало стоп-кран и понеслось на всех парах тяжёлым огненным локомотивом. Оно раскатывает Савину вытраханную душу по старому дивану, превращает её в лужу, собирает ртом мучительные постанывания.       Иногда просвечивает разум, крича, что надо приостановиться, пока оба не сдохли, не распались на молекулы, но это нереально сложно. Ухватить ту самую точку и всё-таки выйти из Савы, вытерпеть необходимую паузу — попить, добавить смазки и сделать прочую необходимую хрень.       Например, нюхнуть ещё немножко, чтобы не замёрзнуть на мокрых простынях. Чтобы не оказаться вновь в беспощадно-ледяном открытом космосе. В полном одиночестве.