В конце концов, ни одному человеку не доказать, что он не дьявол.
___________________
ре·а·би·ли·та·ци·я восстановление здоровья, устранение последствий перенесённой болезни, операции и тому подобного
___________________
Знаете, карцер действительно переворачивает сознание. На «Нормандии» он гораздо менее удобен, чем кажется. Полагаю, этого следовало ожидать. Как-то совсем не по этикету казнить военнопленного, которому только что сообщили условия его заключения. В мою защиту скажу, что он был мудак. Сразу после того, как я вышиб Стенсону мозги, Шепард врезала мне. Причем не абы как. Она мне шлем проломила. — Не хочешь объяснить, что произошло? — спрашивает Шепард. — Я вроде бы всё объяснил на «Одиссее», — отвечаю я. Не враждебно, а просто устало. Живот болит адски, хоть и не так плохо, как когда мы только вернулись на «Нормандию». Полагаю, болеутоляющее подействовало. — Тогда расскажи ещё раз. Я выключила запись, если тебя это смущает, — говорит она, но уже строже. Я лишь вздыхаю. — Как только ты упомянула, что его отдадут под суд Альянса, состояние террориста — Стенсона — разительно изменилось. Он перестал дрожать и чуть ли не выдохнул от облегчения, — Гаррус, Рекс и даже Эш подтвердили мои слова, причем Гаррус даже несмотря на свои раны. Если так подумать, поэтому я и отделался одним ударом. — Я взглянула на запись с камер и могу сказать, что ты прав. Что, однако, не объясняет, почему ты решил пристрелить его на месте, а не сказать об этом мне или хотя бы допросить его! — А это бы изменило твое решение, Шепард? — вот в чем цимес. Она задумчиво хмурится. — Нет. Но ты даже не попытался, — она плюхается на стул и морщится. — Я тебя не понимаю. Ты не вписываешься. Ты — гражданский, добровольно вызвавшийся на опасное задание, не требуя платы. Стало быть, ты либо идеалист, либо альтруист. Ты не любишь убивать, но при необходимости убьёшь, стало быть, у тебя прагматичный и холодный ум. И тут ты выкидываешь такой идиотизм. Обычно я бы сказала, что ты съехал с катушек, но я знаю, что это не так. После нашего разговора об убийствах я поняла, что ты обладаешь моральным кодексом и чувством справедливости. Ты знаешь то, что никак знать не должен, вроде Терума. Но ты отказываешься делиться тем, что знаешь, и совершаешь поступки, которые можно расценивать как предательство или даже военное преступление: ты убил военнопленного, чтобы его не могли допросить. Ты говоришь, что ты на моей стороне, что бы ни случилось. Докажи это; расскажи, какого черта сейчас творится. Если запись выключена, вероятно, я могу говорить прямо. — Разведка Альянса наводнена агентами «Цербера», — сухо сообщаю я. — Что хуже, один из них у нас на борту. Полагаю, планирует нечто гадкое. У Тали есть доказательства. Шепард думает, сравнивая услышанное с тем, что я уже сообщил. — УВКРА почти безошибочно выявляет террористические группировки. Но на «Цербер» у них, значит, ничего нет? — спрашиваю я, рассказывая всё, что могу. — У «Цербера», может, и есть политическая программа, но их манифест был составлен сразу после Шаньси. И там больше, чем просто связь с вооруженными силами. Шепард матерится под нос. — Презумпция невиновности, — говорит она себе. — Расскажи, почему ты его убил. Своими словами. Что ж, настал момент истины. — Я убил его, потому что, во-первых, попав в руки Альянса, он бы никогда не предстал перед судом. Во-вторых, если бы мы забрали его на «Нормандию», чтобы лично доставить на Цитадель, он был бы убит следующей же ночью, и всё походило бы на самоубийство. В-третьих, я убил его за то, что он сделал с Гаррусом, Лиарой и мной. Шепард вздыхает. — Всё сложно, значит, — замечает она. — Но это не меняет того факта, что ты убил того, кому я обещала неприкосновенность. Мне плевать, какой он мудак по жизни и скольких убил; из-за тебя я нарушила данное ему слово. Больше никогда, никогда так не делай, — она встаёт и отряхивает ноги. — Пока что ты останешься здесь. — Шепард, — окликаю я, пока она не ушла. — Как Гаррус? Она колеблется. — Он выживет. Благодаря тебе он не проведет в медотсеке больше недели. За это спасибо. — Тебе кто-нибудь говорил, что ты слишком хорошая? Это застаёт её врасплох. — О чем ты? — Ну, я к тому, что ты слишком снисходительна. А если бы у него под потолком были припрятаны ещё пушки? Ты пощадила его, но вдруг это было ошибкой? Я знаю, что это против правил, но если это спасло нас всех, разве это того не стоило? — Правила для того и нужны, чтобы им следовать. Если не буду я, то кто тогда? — позже я вспомню, что в ее голосе звенела горечь. Тогда я этого не заметил, поскольку был взбешён. — На Торфане ты тоже следовала правилам? Она ударяет ладонью о решетку, на которую я опирался, отбрасывая меня в камеру. Ее глаза широко распахнуты, полны ярости и слез. — Никогда не говори так о Торфане, — голос у нее холодный и резкий, твердый, как железо. Хрупкий, как железо. Я смотрю ей в глаза, пока она не отводит взгляд. Это происходит нескоро. — Шепард, знаешь, что в моей школе делали с теми, кто нарушал правила? — она молчит. — Нас на день запирали в одиночной камере. Конечно, это гадко, но не смертельно. А потом, когда мне было четыре, у нас появился новый инструктор. И он изменил подход ко всему. Теперь нас запирали в белой комнате. Все стены в ней были подсвечены, пол и потолок — тоже, так что мы попросту купались в свете. Она молчит. — Нас заставили носить белую форму. В комнате не было ничего, кроме белой бумаги и белых карандашей. И поначалу это было даже неплохо. А потом ты понимаешь, что не можешь закрыть глаза. Вокруг так ярко, что тебя слепит даже сквозь закрытые веки. В ней невозможно спать. Время в ней пропадает — каждая минута тянется как час. Ты даже себя не видишь — лишь бесконечную белизну. — Это… — тихо говорит Шепард. — Признанная форма пытки. Но наши инструктора считали, что мы, биотики, ничего иного и не заслуживаем. Прошло много лет с тех пор, как я в последний раз был в той комнате, но я до сих пор не могу спать при свете. Он до усрачки меня пугает. Слишком много света может обжечь, коммандер. Это неестественно. Она продолжает молчать. — Всякий свет отбрасывает тени. Если бы он выжил, он мог бы вновь встретиться у нас на пути. Он бы знал, как и чем с тобой бороться. Кого-то можно исправить, а кого-то — нет. И как бы ты ни старалась, это не тебе решать. А им. Полагаю, я убил его, чтобы всех защитить. Шепард уходит. Освещение карцера скалится на меня с галогеновой яростью. Затем оно отключается, оставляя меня в благословенной тьме. Похоже, она меня услышала.___________________
Спустя пару часов появляется Кайден. Он сверлил меня взглядом с самого прихода. В принципе, ничего необычного. Отношения у нас не сложились. Он винил меня в том, что случилось с его рукой, заявляя, что я запоздало его предупредил. После разговора, в котором я заявил, что не сильно люблю людей, мы как-то не сошлись во взглядах. — Наконец-то избавился от гипса, — замечает он. — И, похоже, подошло время избавиться от тебя. Эта работа не для гражданских. — И ты пришел сообщить лишь это? — какая трата времени. — Нет. Я видел Шепард, когда она выходила из карцера. Что ты ей сказал, ублюдок? Я разглядываю его. Его гнев. Его неприязнь ко мне. Его отказ воспринимать какие-либо другие мнения. — Забудь, — говорю я. — Даже если бы я рассказал, ты бы не стал слушать. Он сжимает кулаки, хотя нас разделяет решетка. Я подаюсь вперёд. — Я не из Альянса, Кайден. Я — гражданский. Я не новобранец, которым ты можешь командовать. Я не ссусь от восхищения от того дерьма, которое ты прошел в мозгорезке. Да, вероятно, там было ужасно. Но знаешь, что? Жизнь для всех ужасна. Дерьмо случается. Жить, реально жить, а не прохлаждаться, тяжело. Иногда нам всем нужно об этом напоминать. В карцер входит Эш, неся поднос с едой. Окинув нас взглядом, она приподнимает бровь. — Эй, голубки, мне вернуться попозже, или вы уже кончили? — Я не закончил, — ворчит Кайден сквозь стиснутые зубы. Я изгибаю бровь. — Ко мне захотел? Готов уступить койку в любой момент, — Эш прячет улыбку. — Я не против поесть, если это мне. Кайден смотрит на нас, вновь смеряет меня взглядом и уходит. Эш ставит поднос и проталкивает его в отверстие у основания решетки. — Что творится наверху? — спрашиваю я между укусами. Эш пожимает плечами. — Гаррус отдыхает, чему совсем не рад. Тали из-за чего-то волнуется, Лиара страдает в медотсеке. Можно подумать, что она ногу потеряла, а не палец. Шепард ты уже видел, и хрена с два я пойму, что на уме у Рекса. Адмирал Кахоку передавал нам всем благодарности, поскольку технически это была не операция Альянса. — Значит, раз это «не операция», то я могу и в карцере не сидеть? — Ну, Шепард всё ещё Спектр, так что она может и убить тебя, и ей никто ничего не сделает. Считай, что тебе повезло, что ты просто в карцере; когда ты пристрелил того мудака, она рвала и метала, — она украдкой оглядывается, но мы здесь одни. — Только между нами, я считаю, что ты поступил правильно. Время, конечно, рассчитал неправильно, но с теми, кто угрожает коммандеру, иначе и нельзя. Честно говоря, я не думала, что у тебя хватит смелости. Я качаю головой. — Это не вопрос смелости. Просто необходимость. Эш немного молчит. — Всё ещё сложно переживаешь убийства? — Весь корабль, что ли, знает про мой маленький срыв? — она кивает. — Стоило догадаться. Вы хуже кучки старух. — Эй, мы не сплетники, мы солдаты, — притворно обиженным тоном заявляет она. — А я о чем? — говорю я. — А если серьезно, то вряд ли. Как только я осознал, что никогда не стану идеальным, то с ними стало намного легче справляться. Не идеально, но, знаешь. Терпимо. Эш ждёт, когда я расправлюсь со скромным пайком. — Знаешь, Эш, ты внезапно стала намного радушнее. Всё в порядке? — она оскорбляется, пока не замечает выражение моего лица. — Сложновато издеваться над парнем, которого посадили в карцер за дело, которое тебе по душе, — отвечает она. — Но не могу сказать, что творится с лейтенантом. Он чертовски на тебя зол. — Я заметил. Мне на это начхать, пока это не влияет на командную работу. Полагаю, он не одобряет, что я постоянно иду наперекор Шепард и тем самым ему, — Кайден как-то незаметно стал главным фанбоем Шепард во всей галактике. — Куда мы направляемся? — На планету под названием Ферос. Геты напали на колонию на ней, и мы собираемся их остановить. Ферос, его разумный злобный растительный монстр-экстрасенс и зомби-дети. Чудно. — А мы знаем, почему они на нее напали? Эш забавно смотрит на меня. — Ну, мы как бы с ними воюем. Это человеческая колония. Этого недостаточно? — Да. В смысле, геты напали на Иден Прайм только из-за маяка, так? Они что-то искали. И потеряли немало своих в том налете. Вероятно, маяк того стоил, но это всё равно был рискованный шаг. Если они решили напасть на другую человеческую колонию, значит, в ней должно быть тоже нечто важное. Эш задумывается. — Вероятно, ты прав. Коммандер говорила, что Ферос усыпан протеанскими руинами. Наверняка дело как-то связано с ними. — Понятно. Так когда меня выпускают? — Да, в этом-то вся проблема. Шепард не сказала. Полагаю, она до сих пор злится.___________________
Следующим меня навещает Рекс собственной персоной. Страшно представить, какие кары небесные заставили его сойти с насиженного места. — Человечишка. — Рекс. Что тебя привело? — Шепард говорила с турианцем. Идиот уболтал выпустить его из медотсека. Не хотел с ним лясы точить. Здесь хотя бы меньше народа. А, так они настолько друг друга терпеть не могут? Что ж, не то чтобы меня это как-то касалось. — Я рассказал тебе о своей родине. Расскажи о своей. Он скашивает на меня рептильный глаз. — Язык чешется? Я пожимаю плечами. — Заняться тут больше нечем. Рекс ворчит. Разговорчивый ты малый, Рекс. — Тучанка — сраная адская дыра. Еще вопросы будут? — Да. Есть выпить? Кроган моргает, а затем хмыкает. — Есть, но ты от него помрешь, — он открывает отсек в броне, вытаскивает фляжку и отпивает. — Ты хорошо поступил, — наконец, говорит он. — Убив капитана «Цербера»? Да, знаю. — Ты меня обскакал. У любого, кто так наглеет перед Шепард, что-то припрятано в рукаве. Лучше в таких стрелять, — я молчу, опираясь руками на холодный металл. — Меня уже много лет никто не обскакивал, — тянет кроган. — Видать, размяк. — Я бы не возражал, если бы ты его пристрелил. Почему-то мне кажется, что запихнуть тебя в карцер было бы несколько сложнее, — возможно, потому что решетка камеры не протянула бы и пяти минут против биотически усиленного Рекса. Кроган делает намек на удивление и пристально меня разглядывает. — Ты не можешь выбраться? У камер вроде моей два слоя защиты: металлическая решетка и кинетический барьер. — Вероятно, могу, но сомневаюсь, что Шепард благосклонно отнесется к тому, что я разнесу половину «Нормандии», потому что мне надоело сидеть под замком. Лучше просто улыбаться и терпеть. К тому же, она хотя бы силовое поле не включила. Рекса, похоже, гложут сомнения. — Тебе решать, — он пожимает плечами и отпивает из фляжки. — Откуда ты вообще ее достал? Не думаю, что Шепард позволила бы пронести на борт ринкол. — Она была у крогана на Теруме. Я его убил, значит, она моя. Я меняю позу и кряхчу, поскольку от движений начинает болеть живот. Рекс замечает это, несмотря на алкоголь, и окидывает меня взглядом. — Вы, люди, такие хрупкие. Иногда я поражаюсь, как вы вообще выживаете. — Рана не так уж плоха, — Чаквас сорвала с меня броню, как только увидела кровь, но оказалось, что пуля всего лишь задела кожу и мышцу, но не органы. Вероятно, поэтому я в карцере, а не на удобной кушетке. — К следующей высадке я буду в полной боевой готовности. Рекс снова хмыкает. Полагаю, мое здоровье не является для него главным приоритетом. — Ты хотя бы перестал звать меня «слабачьем», — бормочу я. Рекс это слышит. Я вечно забываю, что он слышит всё. Просто он слишком хорошо умеет прикидываться тупым громилой. — Ты не так слаб, как я считал, — неохотно говорит он. — Но всё равно очень хрупок. Мне даже интересно узнать, сколько еще ты проживешь. — Постараюсь не разочаровать, — ухмыляюсь я. — Помереть решил? — с напускным удивлением спрашивает Рекс. Ублюдок. — Увидимся позже, человечишка. Для большого крогана в громоздкой броне он поразительно тихо уходит. Я ощущаю, что даже столь короткий разговор меня утомил, и вновь отхожу ко сну.___________________
Когда я просыпаюсь, за решеткой терпеливо сидит Лиара. Разумеется. Кто лучше нее сможет наблюдать, как я сплю? Со времен моей первой жизни вопросы неприкосновенности частной жизни значительно изменились. — Чем могу помочь, доктор Т’сони? — Что ж, у меня мало опыта в общении с людьми. Коммандер, лейтенант и сержант артиллерии Уильямс — все военные, поэтому я подумала, что для формирования более полного представления о человечестве мне неплохо было бы поговорить и с кем-то из гражданских. Значит, ей не особенно-то хотелось увидеться со мной — я лишь удачно подвернувшийся под руку ресурс для изучения. Как когтеточка для кошки. Если так подумать, азари во многих манерах походят на кошек. Обычно меня раздражает, когда со мной обращаются, как с комком информации, но в карцере любое отвлечение приятно. — Что ж, я не против. Начинайте. Азари улыбается, ее лицо сияет от облегчения. — В таком случае, как вы относитесь к инопланетянам? К примеру, к азари? — У меня нет никакого негатива к пришельцам. Да, батарианцы для меня терра инкогнита, а ворча, как правило, все психопаты, но в остальном я совсем не враждебен. Если продолжите задавать вопросы в таком духе, имейте в виду, что я не совсем «нормальный» человек. Во-первых, я биотик, во-вторых, воспитанный азари. Черт, мне куда больше нравится проводить время с азари, чем с людьми. Лиара удивленно моргает. — Ранее вы сказали, что сражаться вас тоже учила азари. Это она вас воспитала? — Более или менее. Не знаю, была ли она моей законной опекуншей, но, да, именно она научила меня всему, что связано с биотикой. — Это… крайне необычно. Тогда что же вы думаете о своей расе? Вопрос прямо-таки на десять миллионов долларов. — Честно говоря, не знаю. Я привык думать, что все люди — говно, но Шепард изменила мое мнение. Полагаю, среди людей есть как мудаки, так и святые, просто с большим разбросом. Большими крайностями. Люди могут быть как главными садистами во вселенной, так и великими праведниками. Поэтому я считаю, что люди — они… Мы… несбалансированы. Недостаточно едины. Мы в корне отличны друг от друга. Я согласен со стереотипом, что люди могут быть чересчур агрессивны, и ничего не имею против медленного развития вещей. Я бы говорил с большей уверенностью, если бы на нас не надвигалась стая Жнецов численностью в двести рыл. Лиара опускает планшет, явно не делая никаких записей. — Вы не такой, как я ожидала, мистер Паркер. Полагаю, мне не следует удивляться, поскольку в отряде коммандера Шепард нет никого обычного. Что вы думаете о цели Сарена? — Сарен — безумец. Его нужно остановить, — уверенно отвечаю я. — Не знаю, что побудило его обратиться к уничтожителям всей разумной жизни, но это не ответ. — Значит, вы полагаете, что Жнецы уничтожили протеанскую цивилизацию? — Да. Кто еще мог попросту стереть насколько доминирующую культуру, раз мы даже сейчас почти ничего о них не знаем? Лиара долго молчит — вероятно, размышляя над вопросом. — А что насчет моей матери? — Матриарха Бенезии? Я не знаю, почему она присоединилась к Сарену, — очередная ложь. Она попала под влияние Жнеца. — Может, если мы это выясним, то сможем что-то сделать. Но до тех пор она — наш враг. — Да. Нам правда нужно это выяснить, — и на этом Лиара встает и уходит. Но я успеваю увидеть слезы в ее глазах.___________________
Спустя некоторое время грохот отодвигаемой решетки выводит меня из дремоты. Не знаю, какой сейчас час. Поскольку освещение постоянно выключено, день и ночь перестают существовать. Перед моей камерой стоят Шепард и Чаквас, ждущие, когда я протру глаза. — Меня выпускают? — Временно, — говорит Шепард с непроницаемым выражением лица. — Нам нужно отвести тебя в медотсек, чтобы осмотреть рану, — объясняет Чаквас. — Регулярные проверки никто не отменял. Много времени это не займет. Лифт поднимает нас на палубу экипажа как обычно медленно, отчего до неуютного неловко. Чаквас этого, похоже, не замечает, или ее это просто не заботит. — Коммандер, если это чем-то поможет, я извиняюсь. Анни Шепард поворачивается ко мне. — Ты буквально сказал, что я не гожусь для этой работы, и что Совет, капитан Андерсон и посол Удина тем самым совершили ошибку, назначив меня Спектром. Извинения мало что исправят. — Шепард, я так не думаю, — понимаю, почему она так это восприняла. Почему я раньше об этом не подумал? Я такой идиот. — Я считаю, что ты единственная подходишь на роль первого Спектра от человечества. Просто Спектрам ведь требуется принимать очень сложные решения, так? Идти на жертвы, на которые обычные люди не способны? Поэтому я всегда и ожидал, что Спектры будут более безжалостны. — Если не нравится, как я веду дела, так уходи. Тебя никто не держит. — Прости, что нарушил приказ. Этого больше не повторится. Но… ты же знаешь, что не сможешь спасти всех и каждого, да? Ты всего лишь человек. Даже тебе нужна помощь. Шепард шумно вдыхает. То ли чтобы успокоиться, то ли чтобы собраться. — Я отказываюсь в это верить. Я молчу. Потому что этим отказом она признает, что знает об этом. Пусть и не верит. Лифт доезжает до палубы экипажа, и Шепард молча поднимается по лестнице в БИЦ. Доктор Чаквас и я отправляемся в медотсек, где до сих пор лежит Гаррус. Он кажется бледноватым, но уже куда лучше, чем в нашу последнюю встречу. — Я слышал, что тебя вроде как выпустили, — говорю я вместо приветствия. — Выпустили, — ворчит Гаррус. — Шепард вернула обратно. — Мы держим его под наблюдением, — объясняет доктор. — Если он не будет перенапрягаться, то встанет на ноги в мгновение ока. К тому времени, как мы долетим до Фероса, он будет полностью здоров. — Я уже здоров, — настаивает Гаррус. — Хотя бы винтовку отдайте. Мне заняться нечем. — Здоровым ты не выглядишь, — честно говорю я. — И для чего тебе винтовка? — Я — турианец, — стенает он. — Это мое культурное наследие, — я слышу смех Шепард. Чаквас ее не поддерживает и мрачно смотрит на специалиста по калибровке. Под ее гневным взглядом Гаррус незамедлительно капитулирует, закрывает рот и смиренно ложится на кушетку. Я невольно посмеиваюсь над его мгновенной покорностью, но всё веселье погибает быстрой и кровавой смертью, когда доктор обращает свой взгляд на меня. — Ты, — говорит она так тихо, что это пугает. — О чем ты думал? Как ты собираешься лечить этих неуклюжих солдат, если сам попадаешь под пулю? Раздевайся, живо. — Есть, мэм, — мою рану закрывают бинты и пластырь, и Чаквас усаживает меня на вторую кушетку, критически поджимает губы и осматривает повреждения. Пуля прошла через бок под нижним ребром. Мой личный опыт считает подобное незначительным. Разумеется, всего на дюйм левее, и это была бы совсем другая история. — С момента возвращения на «Нормандию» у тебя несколько раз расходились швы, — замечает Чаквас, пронзая меня взглядом. — Но следов заражения нет, — она зашивает рану, и боль от иглы, проходящей сквозь плоть, не столь сильна, как боль от самой раны. Шепард наблюдает за нами, и смотреть на нее гораздо приятнее, чем на стерильную иглу, сшивающую мой живот. Наконец, доктор накладывает свежий пластырь и бинты, в этот раз немного туже, чтобы ничего не разошлось. Мне не удается сдержать вздох боли, и доктор без сочувствия смотрит на меня. — Если бы они не разошлись, мне бы не пришлось их зашивать. Она приказывает мне лечь, и я покорно подчиняюсь. У Гарруса хотя бы кожа металлическая, ему проще. У меня же ничего нет. Я, как выразился Рекс, хрупкий. — Что теперь? — Никаких движений в течение часа. Запрещено даже возвращаться в карцер, — Шепард подается вперед, собираясь возразить, но Чаквас зыркает на нее, и, похоже, даже первый Спектр от человечества не может этого выстоять. Она что-то бормочет под нос и уходит. У Чаквас звенит уни-инструмент, и она поджимает губы. — Мне нужно отнести Джокеру лекарства, которые он не считает нужным забирать лично. Ну разумеется, — она обращает взгляд на нас, не смеющих и пальцем двинуть. — Никаких попыток сбежать, или к койкам привяжу, — и на этом радостном обещании она уходит. — Духи, — замечает Гаррус, даже не поворачивая головы. — Никогда не встречал настолько пугающего доктора. А я повидал немало, — охотно верю, он же служил в армии. — Ты как? — спрашиваю я. С учетом того, что именно я оказывал ему первую помощь, я ощущаю немаленькую ответственность. Он саркастично хмыкает. — Лучше некуда. Кстати, спасибо, что помог. Док сказала, что без тебя мне пришлось бы несладко. — Пожалуйста. Уверен, что сможешь отправиться на Ферос? — Почему нет? Сомневаюсь, что смогу активно помогать, но буду более чем в состоянии снять пару гетов. То, что нам придется снимать злобных растительных зомби, я решаю умолчать. — Ну, тогда постарайся не перенапрягаться, ладно? Будет обидно, если тебя убьют после того, как я с таким трудом тебя залатал. Турианец хмыкает, и я вижу, как опускается и поднимается его грудь. — У меня есть запасная броня, так что всё со мной будет в порядке. В медотсек заходит Шепард и укоризненно глядит на меня. Мне даже говорить нельзя? Да бросьте. Она достает пистолет и с улыбкой передает его Гаррусу. — Вероятно, Чаквас это не понравится, так что постарайся об этом не упоминать. Но вот. Поиграй. Гаррус счастливо распахивает мандибулы. Вы не поверите, но я, кажется, знаю, что подарить ему на Рождество. — Спасибо, коммандер. Миг радости прерван появлением Чаквас, потирающей лоб. — Коммандер, вы не могли бы поговорить с Джокером? Если он хотя бы признает, что ему нужно принимать лекарства, это намного облегчит мне работу. Анни Шепард хмыкает и поворачивается спиной, чтобы Гаррус успел спрятать под собой пистолет. — Я с ним поговорю, — обещает она. — И заодно отведу Паркера в карцер. Я вижу, что доктор хочет возразить, как, собственно, и я. Эта кушетка такая удобная. Но слово Шепард — закон, и я возвращаюсь в камеру. К моему удивлению и удовольствию, там меня уже ждет Тали. — А! — она испуганно взмахивает руками, роняя планшет. — Коммандер Шепард! Вы пришли, чтобы поговорить об, эм, моем сообщении? — Нет, Тали, — вежливо отвечает Шепард, открывая камеру и заводя меня внутрь. — Я просто возвращаю Паркера после медосмотра. — О, — печально говорит она. — Может, тогда поговорим позже? Шепард мимолетно улыбается ей, кивает и уходит. — Знаешь, не стоило тебе этого делать, — говорит мне Тали. — Убивать капитана «Цербера»? С чего бы? — Он сдался. Не обязательно было его убивать. — А если бы он так и не попал под суд? Его друзья из УВКРА перехватили бы его по пути. Лучше было пристрелить его на месте. К тому же, вдруг у него были еще пушки? — Пф, брось. Я взломала систему после того, как взорвали первые. Активация новых не прошла бы для меня незамеченной. — А что насчет суда? — Ну, всякое могло случиться. Но Шепард обещала ему неприкосновенность, и он сдался. Ты ослушался ее приказа. — Да, ослушался. Поэтому я здесь. А как бы поступили кварианцы? — Во Флотилии? Вероятно, несколько иначе. Капитаны обладают абсолютной властью на своих кораблях. Но не думаю, что в качестве наказания они посадили бы тебя в карцер. — Почему? — Ну, свободного места у нас почти нет. У нас нет возможности сажать кого-то на сколько угодно времени под замок. Преступника могут изгнать, но лишь в крайних случаях. За подобное оскорбление тебя бы скорее назначили на черную работу на несколько циклов. — Знаешь, я бы согласился и на это, лишь бы здесь не сидеть. Мне буквально нечем заняться, кроме как спать. Повисает молчание. — Ты рассказал Шепард про шпиона? — Да. Но не думаю, что она мне поверила. В смысле, даже мне в это верить не хочется. Что кто-то на «Нормандии» — шпион? Мне бы не хотелось, чтобы это оказалось правдой. — Смотреть на всех этих людей, кто был добр ко мне, и гадать, кто из них шпион… Это ужасно. Я так рада, что подобного не бывает во Флотилии. Я бы не выдержала. Должно быть, коммандер Шепард сейчас кошмарно. — Да. Тем более, она знала всех куда дольше нас. Ты что-нибудь выяснила? Тали качает головой. — Нет. Плохо, что ты заперт. Что мне-то делать? Я понятия не имею, как поступать в таких случаях. Она права. Я должен был подумать об этом, прежде чем нажать на спусковой крючок. Я сказал, что помогу Тали поймать шпиона, но вместо этого угодил в карцер. Хорош помощник, нечего сказать. — Прости, Тали. В следующий раз постараюсь, чтобы стрелял Рекс. — Всё нормально, — уверенно говорит она. — Шепард не допустит, чтобы произошло что-то плохое. — Надеюсь, ты права, — шепчу я. — А тебе не пора на смену в инженерном отсеке? — А! Да. Спасибо, что напомнил! Я пойду. Скоро увидимся, Паркер! Эм, не останься тут навсегда! Я постараюсь. К тому же, скоро мы прибудем на Ферос.___________________
Звук металла, врезающегося в металл, мгновенно пробуждает меня, отчего я чуть не падаю с кровати. — Что ты знаешь? — орет Шепард, яростно глядя на меня. Она вооружена и в броне, держит под мышкой шлем. — Я… что? — сонно отвечаю я, пуская слюну на подушку. Знаю, очаровательно. — Говори, что ты знаешь! — повторяет коммандер, ударяя ладонью по металлической решетке. — Во-первых, что случилось? — из-за чего она кричит в такую рань? У нее горят глаза. — Кто-то пытался убить Гарруса. Кровь застывает у меня в жилах. Мое лицо немеет. — Что?! — Кто-то пытался убить раненого солдата в нашем медотсеке, — рычит она, безудержная ярость пропитывает ее голос. — И ты расскажешь мне все, что знаешь об этом. Я всё ещё пытаюсь переварить то, что она сказала. Кто-то пытался убить Гарруса? Но кто бы рискнул… О. Черт. — Это шпион, — выдыхаю я. — Тот, чье сообщение перехватила Тали. Тот, кто хотел избавиться от всех «нелюдей» на борту. Иначе и быть не может. Шепард молчит. — Шепард, — взываю я к ней. — Помнишь, я рассказывал, что Разведку Альянса заполонил «Цербер»? И что на «Нормандии» есть оперативник УВКРА? Это наверняка он. Коммандер бледнеет. — Черт. Я думала, ты это выдумал и каким-то образом убедил в этом Тали. — Что сказал Гаррус? Что произошло? Разве в медотсеке нет камер? — Камеры взломали. Поставили запись на повторе. С них мы ничего не выясним. Гаррус выстрелил на нападавшего из пистолета, но промахнулся. На убийце была маска, в отсеке было темно. По телосложению это был человеческий мужчина, но больше он не разглядел. Плохо. Агент «Цербера» хорошо прикрывает следы. — Нападение случилось во время цикла сна корабля? — она кивает. — Свидетелей не было? — еще кивок. — Гаррус ранен? — Не более, чем раньше. При нем было «культурное наследие», чего убийца не ожидал. Если верить словам Гарруса, его собирались зарезать ножом. — Что будет теперь? Шепард вздыхает, внезапно опечалившись из-за того, что я не убийца и мастер побегов в стиле Гудини. — Я оставила в медотсеке Рекса, чтобы он охранял Гарруса. Не идеальный вариант, но пока сойдет. — А чем займешься ты? — Сейчас? Хотелось бы знать. Такое предательство… со мной впервые, — ее голос становится грустным. Очень грустным. — Мы летим на Ферос. Мы должны спасти эту колонию, — затем ее тон становится жестким, непрощающим. — После этого мы найдем предателя, представим его перед судьей и присяжными, и когда его осудят, я приведу приговор в исполнение. Полагаю, жестче Шепард уже не стать. Я предпочел бы вариант «вздернуть его на собственных кишках», но не я здесь командую. — Понял, коммандер. Каков план? — Очистить колонию от гетов. Найти предателя. Остановить Сарена. Я надеялся получить больше конкретики. Но, опять же, Шепард только что обнаружила, что один из тех, с кем она служила бок о бок несколько месяцев, оказался агентом Разведки Альянса — и тем самым «Цербера». Даже представить не могу, каково ей. — Гаррус подключен к капельнице или принимает какие-либо лекарства? — Возможно. Я не приглядывалась, — рассеянно отвечает Шепард. — Пусть Чаквас проверит его лекарства, растворы, всё, что есть. Если бы я собирался убить раненого солдата, то попытался бы обставить всё, как несчастный случай. Подпортил бы иглу или подменил препарат. Нож был бы для меня крайним средством, ведь шпиону нужно оставаться незамеченным. Пусть заодно обыщут вещи экипажа на наличие масок, но тихо. Притворись, что ты знаешь меньше, чем на самом деле. Я бы подумал над ловушкой для шпиона, но из-за Фероса с этим возникает проблема. Мы не знаем, в наземной он команде или нет, из-за чего все пришельцы, оставшиеся на «Нормандии», могут оказаться в опасности. Шепард несколько растерянно смотрит на меня. — Мне казалось, ты медик. Да, медик с паранойей. К тому же, если бы я не научился так думать, то, наверное, уже выложил бы весь сюжет игр. Не говоря уже о школе Божьего Милосердия, где все сдавали всех. Если так подумать, это уже было само по себе тренировкой. — Я вырос в иной обстановке, коммандер. Я должен был научиться обманывать учителей и других учеников, иначе бы навечно застрял в том аду. Если сейчас это может пригодиться, то так тому и быть. — Я скажу Чаквас, чтобы она проверила лекарства Гарруса. Важнее всего скорость, так? — я киваю. — До скорого, — Шепард отступает, так и не открыв решетку моей камеры. Значит, меня не выпускают? Вот черт. Через несколько минут «Нормандию» внезапно встряхивает. Ударная волна проходит через весь корабль, сбрасывая меня с койки. На верхних палубах она бы компенсировалась гасителями инерции, но здесь, в недрах корабля, это никого не волнует. Странно, что корабль вообще тряхнуло — с чем ему вообще в космосе сталкиваться? Если, конечно, мы еще в космосе. Если, конечно, мы еще не приземлились на Ферос, а меня так и не выпустили. Меня оставили в карцере. Вот черт.