Семейные традиции

— Ну знаешь ли, Джеймс Генри, — сказал доктор Уортроп, — это просто смешно! — Смешно, сэр, — уныло согласился я. Выглядел доктор и правда... забавно: половина лица чисто выбрита, половина заросла щетиной, волосы дыбом и мазок пены за ухом. Всё бы хорошо, когда бы не длинный глубокий порез, который мы вдвоём с трудом стянули и закрыли. Зато проснулись... В общем, отдавать ему бритву я не спешил. Доктор скорчил гримасу, поморщился, потянулся проверить, не разошлось ли. Влез пальцами в пену и не глядя вытер их об рубашку — всё равно её теперь только в мусор. — Джеймс. Если я однажды соберусь перерезать себе горло, то не так по-дилетантски, в конце концов! Не смешно и неубедительно. Ничего он резать не собирался, просто в раковину вдруг закапала кровь, и я даже не сразу сообразил, что вижу: Уортроп с лицом задумчивым и безмятежным твёрдою рукою вёл бритвой от уха к подбородку, аккуратно рассекая кожу, и... — Не буду я резать горло, — вздохнул доктор. — Никому, никогда, честью клянусь. — Это хорошо, сэр, — вздохнул я, глядя куда-то пониже воротника, на пятна крови и антисептика, расплывающиеся на мокрой насквозь ткани. — Это правильно. — Так. — Доктор стянул с себя многострадальную рубашку, швырнул её на пол и пододвинул ко мне свои бритвенные принадлежности. — Раз ты у нас самый... осторожный... то давай. Добривай. А что мне оставалось делать. Неловко вышло, в первый-то раз, зато у меня не дрожали руки и никто больше не порезался. Никогда. А потом я сбился со счёта. — Признайся, — однажды сказал я, потому что кто-то должен был это сказать, — ты просто терпеть не можешь бриться. — Разумеется, — совершенно серьёзно сказал доктор Уортроп, глядя на меня снизу вверх с удивлением и толикой укоризны. — Но при чём здесь это? Нет, если ты не хочешь... Но я, конечно, хотел.