Семейные традиции

— Это плохая... ох, неудачная идея, сэр. — У тебя есть получше? — Можно я сдохну? — Нет, нельзя. Ну же, Джеймс Генри. Вставай и пойдём. Мне было очень худо — и ужасно стыдно. Никогда такого не случалось, даже в лодке, которую крутило и болтало на середине реки, а на чуде, мать его, техники — трансатлантическом лайнере, в первоклассной каюте — пожалуйста! Тогда я, правда, выгребал против течения ночью под дождём и молился, чтоб нашу скорлупку не перевернуло, и блевать мне, наверное, было просто некогда. — Вставай, Джеймс Генри, — ласково сказал доктор Уортроп и взял меня за руку повыше локтя. В ту ночь Уортроп отстреливался от контрабандистов — противников практики честной науки монстрологии, и рука у него была вот так же тверда. Он приносил мне попить и помогал умыться, и дальше так продолжаться не могло. — А если меня на вас стошнит. — Чем? — отмахнулся доктор и вытащил, вытащил меня на палубу. Снаружи и впрямь стало легче. От долгой плавной качки меня всё ещё мутило, но я бодро по палубе зашагал — потому что был неразрывно привязан к своей правой руке, а доктор не собирался её отпускать и настроен был решительно. Мне снова было некогда: я старался и удержаться на ногах, и не висеть совсем уж на Уортропе, и подмечать отступные пути на случай, если гениальную идею всё-таки не оценят... Но никому на “Океанике” не было до нас дела. — Смотри, Джеймс Генри! Мной завладел ветер, которого я раньше почти не чувствовал, и одной рукой я вцепился в ограждение, а второй крепче сжал ладонь доктора. От распахнувшихся до самого горизонта вод и небес перехватило дыхание, голова закружилась — не муторно, от восторга. Словно бы я, я сам был кораблём, своей волей прокладывал курс, рассекал волны своим тяжёлым могучим телом, и долгий этот заплыв меж двух континентов был мне только в радость... — Я тебя держу, — сказал доктор Уортроп, и поперёк туловища меня перехватила рука тонкая и сильная, не хуже стального прута. Я разжал пальцы, раскинул руки в стороны, вдохнул полной грудью и почувствовал себя, может, далеко не самым умным, зато самым счастливым человеком на свете. От счастья я рассмеялся — и мне послышалось, что смеюсь я не один. Я быстро оглянулся, но ветер швырнул мне в лицо густые чёрные уортроповские волосы, и я не знаю, почудилась мне широкая улыбка на его лице или нет.