Цветы на могиле наших чувств

«Ответь!!!» «Давай поговорим нормально?» «Дима, ты ведешь себя как самый настоящий идиот!» На протяжении следующих двух дней Диме на телефон каждые пару часов прилетало по несколько сообщений от Кости: все примерно в одно и то же время, похоже, именно тогда, когда парень освобождался. Дима старался их игнорировать, переводил телефон в беззвучный режим и даже просто «забывал» смартфон в пальто, которое он оставлял в шкафу. Конечно, Лёша заметил резкую смену Диминого настроения и без расспросов не обошлось. — Улыбнитесь хотя бы, а то на вас смотреть невозможно…— подросток закинул в рот последний кубик молочного шоколада и, дождавшись, пока он растает на языке, проглотил. Дима лишь поднял серьезный взгляд на ученика, а затем снова опустил его на бумаги, на которых якобы было написано что-то важное. Он проверял их уже около получаса, хотя по большей части лишь делал вид, что занимается чем-то стоящим. — Иди на урок. Математику тебе еще сдавать, я не собираюсь тебя с нее отпрашивать. — Кстати про математику, — Лёша слез с кушетки и подошел к медбрату, останавливаясь за его спиной. — Сколько вам? Двадцать шесть? Выглядите моложе. Тот факт, что парень стоял за спиной, напрягал, но Дима лишь сглотнул вязкую слюну и тихо, почти шепотом, ответил, не сводя взгляда с прописных букв: — Да, двадцать шесть. — Хотел было развернуться на стуле и оказаться лицом к лицу с школьником, чтобы понизить уровень непонятного напряжения, но старшеклассник уже устроил свои руки на плечах медбрата, сдерживая того на месте. — К чему это ты собрался приплетать математику? — А вот к тому, что между нами всего девять лет разницы. — Костлявые пальцы чуть крепче сжали плечи, а затем и вовсе перешли ближе к шее, нагоняя вслед за касаниями целую волну мурашек. — Видите, я могу считать в уме. Лучше бы провел время с вами и попытался поднять вам настроение, чем торчал бы на алгебре. Большой палец левой руки прошелся по оголенной коже, как бы поглаживая шею. Медбрат резко отстранился, сразу же разворачиваясь на стуле и заглядывая парню в глаза. — Двести восемьдесят умножить на триста сорок пять? — парень завис, рассматривая Диму. Интересно, может ли сам медбрат ответить правильно? — Лёш, серьезно, иди уже, пожалуйста. Горелову оставалось лишь тяжело вздохнуть, и, чтобы вконец не испортить настроение Диме, удалиться на урок, звонок на который должен был прозвенеть с минуты на минуту. Поджав губы, подросток легким движением руки отбросил кудри с лица и поплелся на выход из кабинета, но прямо у самой двери остановился. — Дмитрий Геннадьевич…— он повернулся, все еще плотно сжимая губы вместе. — У вас была встреча с девушкой? — Чего? — Дима в удивлении выпрямился и нахмурил брови. — Просто ответьте. — Н…нет, не с девушкой. — Громкий звон разнёсся в коридоре, оповещая о начале занятий. Лёша слабо поднял уголки губ и кивнул, распахивая дверь и растворяясь в толпе. «Чудак». Дима укоризненно качает головой, руками зарываясь в темные волосы и опуская голову вниз. Странные вопросы одиннадцатиклассника возвращают медбрата в прошлую ночь, совсем не спрашивая, хочет он этого или нет. *** Тогда, сразу после разговора с Костей, Диме было так хорошо, как никогда до этого. Но ночью ему неожиданно стало плохо: точно кто-то наждачкой пытался протереть дыру в горле. Мужчина проснулся в холодном поту с ощущением, как будто только что произошло что-то очень страшное, и Дима стал этому свидетелем. Но в квартире было тихо, а песни, которые отправил Лёша, играли неизвестно который раз. Все тело трясло, было безумно страшно и хотелось сделать хоть что-нибудь; Дима дрожащей рукой тянется к смартфону, чтобы узнать время. 02:33 Мужчина откидывается обратно на подушку и старается привести дыхание в порядок, однако сердце стучит как бешеное, и тревога всё ещё не отпускает. Медленно, будто боясь разбудить кого-то рядом лежащего, Дима поднимается с кровати и, придерживаясь за стену, идет в ванную. Кромешная темнота рисует в голове парня недобрые картины. Там все, чего он мог бояться: и гомофобы, которые отгоняют его от народа огнём, будто Дима какой-то дикий зверь; и рыдающий, окровавленный Костя, который винит во всем именно партнера. Внезапно всплывающие в сознании кудри заставляют Диму издать стон полный боли и удариться головой о стену, чтобы хоть немного привести мысли в порядок. Музыка из гостиной становится все дальше и дальше, а за закрытой дверью ванной и вовсе смолкает, поглощенная тишиной. Далеко не с первой попытки Дима нащупывает выключатель и нажимает на него, сразу же прикрывая глаза ладонью, чтобы защитить их от резкого отрезвляющего света. Сквозь пальцы он видит перед собой ванну, по памяти подходит к раковине, опирается на нее ладонями и смотрит на себя в зеркало, окончательно переставая щуриться от яркого света. Никаких людей, Кости и светлых кудрей больше нет. Перед ним белая раковина и его отражение — растрепанное, сонное и слишком помятое. Теперь Дима видит, что он один и всё хорошо. Не глядя на кран, он быстрым движением включает воду, чтобы заполнить тяжелую тишину хоть каким-то звуком. «Какого черта он?!» Вспоминая картины в темноте, перед Димой снова возникает образ Лёши, который так беззаботно смеется, носит ему шоколад и рисует на белом рабочем столе. «Не спи на работе!» Нет, Дима не поленился стереть эту надпись, просто не захотел. Такой милый, уже немного родной и уютный, совсем молодой Лёша будто кричит о том, что им нужно сблизиться еще больше. — Нет! Желание осквернить эту белоснежную и девственно чистую кожу своими прикосновениями никогда не возникнет в голове медбрата. Он не должен портить жизнь мальчику, не должен смотреть на него так, как смотрит, не должен говорить с ним так непринужденно. Дима с ненавистью смотрит в глаза самому себе. Он же знает, гомосексуальность не болезнь и ей нельзя заразиться. Нельзя насильно влюбить в себя человека одного с тобой пола. Нельзя, но что-то же стучит в груди, буквально крича о том, что в случае с Димой нет ничего невозможного. —Ты чудовище! Ты не посмеешь трогать его! Просто не осмелишься! В ответ на эти слова отражение словно улыбается, намекая на то, что никто и ничто не помешает ему погубить молодого парня, отравив ему всю жизнь. Дима замечает закрытую упаковку лезвий и тут же сбрасывает их с полочки — маленькая коробка отлетает куда-то на пол. Он не хочет возвращаться в прошлое, не хочет снова прятать руки. Он снова боится потерять над собой контроль. «А если действительно испорчу?» Дима оборачивается и окидывает коричневую плитку взглядом, судорожно разыскивая упаковку. Заметив ее, спрятанную в ковровых ворсинках, выдыхает и наклоняется, чтобы поднять. Руки продолжают трястись, когда он открывает бумажную упаковку, аккуратно вытаскивая лезвие, и внимательно оглядывает его. Еще есть время передумать, остановиться. Кто-нибудь должен остановить его. Но здесь никого нет. Звук текущей воды стучит в ушах, создавая впечатление, будто сам Дима находится глубоко на дне и уже никогда не сможет выбраться на сушу, никогда не сможет зажить нормальной жизнью. Дима еще раз заглядывает в зеркало, игнорируя руку с лезвием, рассматривает потное лицо и небрежно лежащие волосы. Правая рука с холодной пластинкой между пальцами медленно приближается к левому запястью. — Ты не сможешь… Просто не сможешь… Ты уже загубил одного, остановись. Кажется, будто это вовсе и не его голос. Дима делает резкое движение и вскрикивает, чувствуя острую боль чуть ниже локтевого сгиба. Боль медленно расходится по всему телу, парень тяжело дышит и старается концентрироваться на звуке воды, но в голове только одно: «Лёша, Лёшка, Лёшенька… Я просто не могу! Не могу». Несколько новых ран из-за тех же резких движений. Дима ничего не слышит, не хочет ничего видеть, но видит себя — жалкого и беспомощного, а отводя взгляд от своего лица, замечает в раковине кровь, которая все капает и капает. На следующий день больше всего на свете ему хотелось избежать встречи с Гореловым. Но тот пришёл. Как всегда веселый, спрашивал про музыку и про то, хорошо ли ему спалось, а Дима умело врал, стараясь стереть из памяти и ванну, и картины, и самого Лёшу. Но свежие раны на руке было уже не стереть и медбрату оставалось только следить за тем, чтобы рукава халата не закатывались слишком сильно, позволяя всем узнать о его истериках. *** Мужчина выныривает из собственных воспоминаний. Дыхание вновь сбивается, но только от того, что мужчина все еще ощущает холодные пальцы на своей шее, ладони на плечах. Хочется немедленно смыть с себя прикосновения, или ответить Косте, позволив себе просто расслабиться этим вечером и оторваться на том, кто так хочет быть рядом. — Дмитрий…? — голос совсем рядом и медбрат поднимает голову, наблюдая возле себя кудрявого парня, который обеспокоенно оглядывает его. Дима тут нервно вдыхает, выпрямляясь и опуская руки на стол, сразу же хватает ручку и начинает крутить ее в руках. — И почему не на уроке? — погружаясь в собственные мысли, медбрат не услышал ни как Горелов зашел, ни как подошел чуть ли не вплотную. — Решил сказать лично, а не писать… — парень все еще бегает глазами по Диме, будто старается хотя бы предположить, что может беспокоить его так сильно. — Может, прогуляемся? Сегодня вечером. — Горелов, ты с ума… — Отказ не принимается! — твердо произносит старшеклассник, спиной шагая обратно к двери. — Возле цирка на Фонтанке! В семь! Разворачивается и убегает из кабинета, оставляя Диму снова одного, снова наедине со своими мыслями, на этот раз более безобидными: с какого перепуга подросток решил пригласить его на прогулку? Вечером. Что теперь делать?