Цветы на могиле наших чувств

      Мужчина тяжело вздохнул и потер свободной рукой лоб. Сам не понимая зачем, он решил выплеснуть эмоции на листы бумаги, но немного разошелся и теперь перед ним лежала готовая история. Только вот не совсем правдивая. Дима слышит шум в соседней комнате — кипящий чайник. Он точно знает, что ему есть куда идти, есть кому рассказать обо всём, что его тревожит, но он этого не делает. Вместо этого он выписывает все, чего только боится, все дальше отходя от канона, всё дальше уходя от правды. Он почти уверен, что если дать эти записи его возлюбленному — тот точно пришибет, ну, или, как минимум, состроит непонимающую мину. Отдавать листы ему совсем не хочется, хоть Лёша и видел, чем именно занимается Соловьёв в своем кабинете, так что рано или поздно придется показать все. Нужно только заранее сказать, что все происходящее на листах бумаги — ложь.       Страницы пропитаны едкостью. На них все, от чего бы Дима хотел избавиться. Его психотерапевт, который ведет его уже около пяти лет, заверил, что данный метод поможет избавиться от агрессии и необъяснимой пустоты внутри. Где-то на полях крупные круги, начерченные черной ручкой и обведенные по несколько раз. Это Дима боролся с сковывающим страхом, ведь иногда в голове красной строкой проскальзывала мысль, что это всё по-настоящему. Где-то звездочки, где-то бытовые заметки: этот блокнот Дима носит с собой уже больше месяца абсолютно везде.              — Дим, — мужчина даже не услышал, как открылась дверь в спальню, а светлые кудри показались из-за щели. — Пойдем чай пить.       У них такой ритуал: вечером пить чай, всегда перед сном. Тепло расходится по всему телу, так еще и любимый человек рядом, из-за чего Соловьёв засыпает за считаные минуты. А ведь раньше мучила бессонница, отравляющая и понемногу убивающая. Каждая сильная ссора была для Димы сравнима с потерей собственного сердца. С возлюбленным они то расходились, то просто оставались друзьями, то вновь сходились. Казалось, за десять лет знают друг друга как облупленных. Да, собственно, так и было.              — Опять пишешь? — кудрявый аккуратно обвил руками шею бывшего медбрата и заглянул прямо в бумаги. — Ну, когда ты уже дашь их мне? Так интересно!              — Ты правда хочешь это прочитать? — мужчина кивнул, еле-еле прикасаясь губами к нежной шее. — Лёш, хочешь сейчас? Мне тут немного осталось.       Лёшка закивал активнее, а Соловьёв развернулся на стуле к нему лицом. Руки поглаживают чужие ноги, а Дима просто не понимает, почему сейчас его Горелов рядом, а на листах уже давно мёртв. На его щеках уже давно колючая щетина, об которую Дима время от времени тёрся носом и не мог к ней привыкнуть. Она появилась у Лёши как-то неожиданно, во время их очередного разрыва. Тогда Горелов начал отношения с девушкой, ведь Никита Шустов, верный друг, посоветовал «исправить» свою любовь. Ничего хорошего не вышло: девушка в слезах уехала к маме в Омск, а Лёша тогда пришёл прямо на работу к Диме и встал точно так же, как стоит сейчас. С того дня они не расставались больше чем на несколько часов уже три года, но убрать щетину насовсем Лёша так и не решился.              — Ты бутерброды будешь? — голос тихий, успокаивающий. Холодные пальцы Лёши пробегают от ушей партнера до подбородка. — Я колбасу купил сегодня, и сыр есть.       — Ну прямо все, как я люблю.       — А то!       Тот страшный две тысячи шестнадцатый год Дима не вспоминал, так как одни мысли о тогдашнем состоянии Горелова приводили в ужас, разжигали в нем панику. Пересадку сердца сделали в феврале две тысячи восемнадцатого, дабы полностью исключить риск новых приступов. Тогда и пропал страх за такое ненавистное сердце, но тогда же Дима перестал припадать к груди младшего и слушать биение органа. Он ведь знал, что это не то сердце, которое каждый день проживает на добром слове, и то при помощи препаратов. Это чужое, незнакомое и совсем неродное сердце. Со временем свыкся, решил вычеркнуть из памяти тот июль, те дни в больнице.       — Сделай, пожалуйста. Я допишу и приду.       Лёша усмехнулся и наклонился совсем близко к лицу партнера, оставляя их губы в нескольких миллиметрах друг от друга. Такие игры с проверкой на стойкость веселили его, поэтому исполнял он подобное чуть ли не каждый вечер.       — На кухне через пятнадцать минут. Я буду в сером свитере.       Серый домашний свитер Дима купил парню тогда, когда тот начал мерзнуть во сне и зарывался в одеяло как только мог, но ничего не помогало. А вот теплая вещь грела на протяжении всего дня, когда удавалось поработать из дома, и во сне. От плетеного воротника пахло малиновым вареньем, которое Лёша случайно пролил.       — Я тебя точно узнаю.       Лёша отстранился, что значило, что он удачно прошел проверку на прочность. Босые ноги проскользили обратно к двери, а затем и вовсе скрылись в темном коридоре. Эту квартиру Дима купил и еще ни разу не пожалел об этом выборе: из съемных их с Лёшей выгоняли всякий раз, как замечали, в каких отношениях они состоят. Оба привыкли к этой квартире, оба не хотели переезжать и решили, что никогда не уедут с этого места. Захотят в другую страну — хоть как, но квартиру с собой.

***

      Лёша внимательно читал, пока Дима тихо попивал чай за столом, время от времени поглядывая на возлюбленного. Какое-то время на лице сияла улыбка, но потом Лёша внезапно помрачнел. Дима сразу понял, к какому именно моменту он подошел.       — Ты меня убил.       — Лёш, да это всего лишь писанина, ничего серьёзного! — Дима потянулся за бумагами, но Горелов отодвинулся. — Отдай! Не надо тебе это читать! Пойдем спать!       — Убил он меня, ага…       После тихого бурчания себе под нос Лёшка продолжил. Глаза вновь забегали по строчкам, но только вот на лице уже не расцветала улыбка. Чай младшего уже остыл, а Дима серьезно начал переживать о последствиях данного вечера.              Отложив бумаги в сторону, Лёша уставился на стол, словно теряя фокус зрения. Молчание убивало всю атмосферу всегда уютных вечеров на кухне. Давно такое напряжение не повисало между этими двумя.       — Лёш…       — Ты меня, значит, убил, так еще и уехал в Варшаву какую-то?       Горелов резко поднялся со своего стула и замер на несколько секунд, размышляя о чем-то своем.       — Лёшенька, да здесь же все несерьезно! Ну, ты же знаешь…       Но Лёша лишь сделал шаг к мужчине, усаживаясь на корточки прямо перед ним.       — Тебя что-то беспокоит? Ты хочешь уехать? —мгновенный ступор, из-за которого мужчина не может промолвить и слова, что даёт парню право продолжить свою речь. —Т ы же знаешь, что все можешь рассказать мне. Ну, почему ты пишешь именно такое? Хочешь поговорить?       — Лёша…       — Давай съездим в отпуск? Давно пора развеяться, правда. Ты только не молчи, Дим, знаешь ведь, что мы все сможем побороть.       Горелов бы продолжил и дальше, точно бы продолжил, но Дима резко склонился и обнял его. Чувствуется и запах малины, который все не отстирывается, и дрожь по всему телу Лёши.       — Все хорошо, это одно из заданий Леонидова? — медбрат сразу решил, на кого можно будет скинуть всю вину — до его психотерапевта Лёша бы точно не докопался. — Просто избавлялся от отрицательных эмоций путем представления, что тебя больше, ну…— ком засел глубоко в горле, и Соловьёву пришлось постараться, чтобы вытолкнуть слова наружу. — Ну, нет тебя…       — Сам же понимаешь, что этого никогда не будет, да? — парень аккуратно отстранился, преследуя цель заглянуть в любимые глаза. — Я никуда от тебя не уйду больше, я тебя не оставлю.       — Понимаю, — от нежного взгляда точно уж никуда не деться, и Дима действительно знает это. —Бесконечно люблю тебя, кудрявый.       — Я знаю, старик.       Лёшка не в силах сдержать улыбку, поэтому показывает зубы во всей красе, демонстрируя налёт от выкуривания пачки за пачкой дешевых сигар.       — А ведь, чёрт, пишешь ты неплохо! — вскочил младший и заговорил быстро, в своей манере. —Давай ты уйдешь из лицея и будешь просто писать романы? — Горелов поставил пустую кружку в раковину, а затем воскликнул, переполняемый эмоциями. — Про нас писать будешь! Знаешь, как художники рисуют свой быт, так и ты будешь, только в письменной форме!       — Ну и ерунда, Лёш! — Дима смущенно отвернул голову к окну. Яркие фонари освещали двор и белоснежные снежинки, только вот пока не подойдешь вплотную все равно не увидишь ничего кроме верхушек деревьев. — Ну какой из меня писатель?       — Самый лучший!       Комната наполнилась ярким смехом уже взрослого Лёшки, зрелого Димы. Если оглянуться назад, то действительно можно заметить много ошибок, но ведь они смогли. Они обошли все преграды, забыли старые обиды и продолжают любить. Впереди зима, новая пара колец и счастливое будущее, в котором есть только они вдвоем.