***
Неведомая сила биологических часов заставляет Сашу распахнуть глаза в шесть утра. В голове чувство усталости от осознания того, что сейчас нужно подняться с кровати, умыться, успеть поесть или хотя бы выпить кофе. К какой ему сегодня паре вообще? Может, он даже в кафе забежать успеет или напишет страничку в реферат. Рядом сопит кот… Нет, не кот. Чацкий по сторонам оглядывается и даже без очков понимает, что он далеко не в своей квартирке и даже не в своём городе. Он почти смеётся от собственной глупости. Забыл за ночь, что уехал. Рутина повседневности наложила на него какой-то нездоровый отпечаток. Теперь в голове бьётся мысль, что никуда идти не надо, можно спокойно проспать до обеда. Печорин по привычке обвивался вокруг Саши всем, чем можно и спокойно спал. Их отношения были странными. Не только из-за того, что последний год они общались исключительно по сети и увидеть друг друга могли только по видеосвязи. А некогда они даже учились в одном университете. Саша на историческом вертится, Гриша планировал переводчиком становиться. Логично, что если учились на разных факультетах, то особо не пересекались. Однокурсники и однокурсницы Чацкого только обсуждали это создание. От них он впервые и услышал про Печорина. Никто о нём толком ничего не знал. Знали точно, что он ночи проводил в барах и каких-то клубах, был постоянным гостем в курилке и имел хобби разбивать сердца. Причём сам он всегда говорил, что сердца не из-за него разбиваются, а из-за глупости людей, которые с ним связываются. Придумают себе всякого, будто он принц на белом коне, а потом их ожидания разбиваются о скверный характер и нестабильное поведение. Саша, впрочем, зрел немного глубже. И хоть Гриша всегда старался держаться в состоянии неотразимости, Чацкий знал, что в этом человеке целые баталии проводятся между эгоизмом, граничащим с самовлюблённостью, и ненавистью к себе. И с этим Печорин ничего не делал, пустил на самотёк и не рыпался. Только сам все свои пороки с достоинствами перелопачивал и рассуждал о них. Первые редкие столкновения в стенах университета этих двоих заканчивались конфликтами. Саша Чацкий — отличник-активист-староста-помощник, который учился безупречно и от чьей ответственности просто тошнило. Гришу все активистские кампании не трогали — ему было похуй. На все мероприятия, на пожертвования в различные фонды, на (о боже, Сашино любимое) положение в стране. Жил как-то без этого. Захочет в морду получить — да пожалуйста, но не дубинкой на митинге. Захочет деньги куда-нибудь пожертвовать — пожертвует, но без напутствий Чацкого. Печорин не вылетал из университета, потому что был умным и зачёты все сдавал, остальное его вообще не интересовало. Даже интрижки в пустых аудиториях ему уже к середине первого курса наскучили. Сашу на том же первом курсе успели буквально разбить. Он был влюблён и счастлив с человеком, который им не сильно дорожил и в итоге предал, оставив след в чужой душе. Тогда-то Чацкий полностью отдался в университетские дела, чтобы забыться. Сближение с Гришей было спонтанным. Никто уже и не вспомнит, почему и зачем они начали вдруг общаться. Саша зато отлично помнил, как глупо и по-детски в Печорина влюбился. Вот он себе ожиданий не строил, личность этого человека у него была почти как на ладони, хотя в то время он знал только поверхность. Этого уже было достаточно, чтобы ничего не ждать. Гриша обо всём сам догадался, потому что читать людей умел. Чацкий был крайне эмоционален и зачастую не мог долго держать чувства в себе. Глаза его то горели идеями, то тухли от тоски. Каждая деталь в лице, в движениях его выдавала. А Печорин-то людьми не особо дорожил. Единицы входили в список тех, кому больно делать нельзя. Саша был просто парнишкой, с которым можно интересно поговорить. Гриша развернул интересную игру: он кормил Чацкого своим вниманием, заботился о нём, а после отталкивал равнодушием и холодом. Парень к нему тянулся, съедаемый чувствами, осознававший, что с ним просто развлекаются. Печорин понял, что зашёл слишком далеко, когда однажды проснулся в кровати с Сашей, причём в своей квартире, а не в какой-либо чужой. Неосознанно он впустил юношу в свою жизнь. Чацкий из вернувшейся гордости хотел разорвать порочный круг и уйти, но ему не дали. Гриша был словно кот, который углядел в доме аквариум, где плавала одна маленькая резвая рыбка. Аквариум был ничем не прикрыт. Кот сначала наблюдал за рыбкой, а потом начал нагло лапой в воду лезть, не давая покоя аквариумной жительнице. Но судьба повернулась одним местом, и Печорин-кот просто упал в этот аквариум, намочив всё от ушей до кончиков хвоста. Он бегал по дому в надежде высушиться, но шерсть оставалась мокрой. А рыбка, всё ещё живая, плавала в своём доме и наблюдала за глупым котом. Гриша вляпался в любовь к тому, к кому не стоило. Теперь Саша ликовал: Печорин за свои качели получил сполна, влюбившись. Деваться и одному, и второму было некуда. Да и не хотелось. Чацкий был приятным собеседником, когда не пиздел про свой активизм. Гриша уже не видел смысла ломаться, так и завязались отношения. Мирное сосуществование сменялось конфликтами, которые добавляли какой-то неведомой искры. Печорин часто делал всё, чтобы его парень меньше уставал. Иногда не самыми правильными методами. Как-то он просто отключил будильник, даже декана предупредил, что Саша приболел, а тот наконец-то выспался, пропустив все пары. У Саши на шее поселился тональный крем, а у Гриши дома кот и куча разного рода важных бумажек с книгами, которых отродясь у него не было. Незаметные знаки внимания при людях и вечные объятия с прикосновениями, когда никто не видит. Чацкий попробовал алкоголь, помимо привычного вина. Печорин же сам стал меньше пить. Их отношения развивались немыслимо быстро. Гриша вдруг глаза открывает — его шевеления рядом разбудили. Он хмурится сонно так, что Саше остаётся умилённо улыбнуться. — Ты чего так рано проснулся? — хрипло бурчит Печорин. — Привычка, — отмахивается. — Спи дальше, — Гриша прижимает Чацкого ближе и сжимает его в объятиях, отчего тот мяукает, что его сейчас задушат. Саша ожидаемо просыпается к обеду, когда хозяин дома уже не спит, а возится где-то на кухне. Парень надевает очки и оглядывается. Непривычно ему в чужой обстановке. В окно пробивается солнечный свет, прокладывая дорожки по покрытому линолеумом полу и кровати. Комната всё ещё свидетельствует о характере того, кому принадлежит. Петербургская квартира Гриши походила на небольшой склад кучи интересных вещей и хорошо отображала бардак, происходящий в голове жителя. На стенах спальни всё те же рисунки, на столах и полках те же книги, кожанка на спинке стула, гитара без наклеек, дневник на подоконнике и куча колец с цепями, которые валяются на каждой поверхности. Саша поднимается с тёплой кровати, но холода не чувствует. Шторы немного прикрывают окно, парень их раздвигает и нежится под солнцем. Вид довольно-таки чарующий. С девятого этажа горы видно ещё лучше, как и коричневый пейзаж города. Деревья в марте ещё не успели покрыться зеленью. Гриша говорил, что поздней весной и летом здесь просто волшебно. Но Саше и так нравится. Даже с закрытым окном в помещении дышится по-другому. Чацкий не удивляется тому, что его парень решил здесь остаться жить. Если он тоже мог бы всё бросить и уехать — так бы и поступил. — Ты есть-то будешь? — голос прямо над ухом заставляет встрепенуться. — Давно ты за мной стоишь? — шипит вместо ответа Саша. — Прилично, — улыбается Гриша на закатанные глаза. Чацкий от него отворачивается и снова на вид за окном смотрит, будто всё разглядеть пытается и запечатлеть в памяти навсегда. Печорин ему в затылок утыкается, в волосы носом зарывается. К Саше почему-то приходят невесёлые мысли. Конечно, у них отношения и никто их не заканчивал. В Петербурге всякие предчувствия Сашу преследовали. Грише ведь вечно на месте не сидится. Найдёт кого-нибудь ещё, и какой-то там Чацкий ему уже не нужен будет. Кажется, будто в этой спальне уже кто-то с Печориным так же в обнимку спал, кому-то он так же в затылок упирался, целовал кого-то. Это чувство даже не сравнимо с ревностью, это что-то другое. Тоска неопределённая, ожидание, что его полностью покинут. Но Гриша что-то шепчет на ухо, отвлекает. В голове всплывают объятия на вокзале и поцелуи в кровати. Саша выдыхает и отгоняет плохие мысли. Гриша почти год назад уехал в Пятигорск, потому что не мог усидеть на месте в Питере. Каждый прожитый день накидывал ему душевных терзаний и ощущений, что он заперт в сером городе, как птица в клетке. В конце концов, он бросил всё и переехал. Оставил на другом конце России маму с сестрой, немногочисленных друзей, бросил учёбу. Оставил там биться в одиночестве Сашу, который без Печорина уже жить не мог. Не бросил, не поставил точку в отношениях, а просто оставил без своего тепла под боком. Он сюда уехал не для того, чтобы изменять. Он уехал в попытке не потухнуть окончательно, не загнуться в рутине и собственных мыслях. В Пятигорске открывается простор для его души, потому что люди здесь другие — в них копаться сложнее. Можно целые дни тратить на прогулки и строчить записи в дневник с рассуждениями, надуманными за день. Скоро целые философские труды можно будет выпускать из этих записей и заметок. Саша рад тому, что в новой жизни Гриша нашёл место их отношениям. Хоть он здесь и надумал, что Чацкий чем-то схож с очередной слабостью или привычкой, к нему хочется всегда возвращаться, как к вкусному вину или плитке шоколада. Саша всё же с улыбкой вслед за Печориным идёт на кухню, где его встречает стол с несколькими заполненными тарелками. Он прекрасно знал, что у его парня появилась тяга к готовке. Раньше он ограничивался тем, что мог сварить гречку или кинуть на сковородку полуфабрикаты. А теперь Чацкому частенько в мессенджере прилетают голосовые с видео, где Гриша познал очередной рецепт прямиком из различных стран Кавказа и готовит по нему. — Сегодня будет тяжёлый день, — подмигивает Печорин, усаживая парня за стол. Сходу заводится разговор о городе и экскурсии от Гриши. Он сам часто говорил, что успел весь город излазить и за его пределы выйти, но всё равно всегда находил какие-то новые места, куда туристы не всегда доходят. За этими долгожданными разговорами все плохие мысли как-то совсем отступают. Саша даже себя человеком начинает чувствовать, поев нормальной еды и в коем-то веке не выпивая с утра пол-литровую кружку кофе. Особенно приятно было держаться свободными от вилок руками. Чацкий уже и забыл, каково это — за руки держаться. Его могли, конечно, всячески облапывать Софья или развеселившийся Ленский, но столь волнующие чувства от простого прикосновения предоставлял только Гриша. Имела место быть лёгкая скованность, будто за месяцы разлуки совершенно непривычно было вести себя, как пара. У Саши в голове, когда он ещё ехал в поезде и представлял долгожданную встречу, засела мысль, что только лишь он с парнем переступит порог квартиры, как что-то в мозгу щёлкнет, усталость снимется вместе с прижатием к стене, а после будет долгая ночь. Чацкий морально готовился к такому исходу, но по итогу сложившийся его не расстроил. Вот такая размеренная романтика с объятиями и держанием за руки явно означала то, что отдых будет разнообразнее, чем все дни внепланового отпуска в постели. После завтрака Сашу быстренько выгоняют разбирать немногочисленный багаж. Он определил всю взятую одежду в свободную полку комода. Остальные мелочи были распределены по периметру комнаты. К Грише на кухню парень вернулся уже одетый, приведя себя в порядок в ванной. Печорин наконец-то при свете дня узнаёт привычного Чацкого в этих его бежевых штанах, свитере, проглядывающей под ним полосатой футболке, с фенечкой на запястье и одним-единственным кольцом на среднем пальце правой руки — от матери осталось. Утянуть Сашу в новый короткий поцелуй — не сильно сложная задача, как и за талию его к себе притянуть. Юноша тянется ещё за одним, но Гриша лукаво отстраняется и к холодильнику только тянется, выуживая оттуда бутылку с водой. — Святая? — усмехается Саша, принимая бутылку. — Лучше. Пей давай, это «Ессентуки». С парой глотков Саше кажется, что он переродился. Или так его организм радуется тому, что в него залили что-то, помимо энергетиков. Печорин уходит и быстро собирается, бутылку с минералкой у парня отбирая и отправляя её в рюкзак, пока это создание всё не выхлебало. Чацкий обрадовался известию, что на улице довольно тепло, и вместо ботинок надел любимые кеды, которые привёз с остальным багажом. Гриша наблюдает за радостно вылетающим из подъезда в расстёгнутом пальто Сашей и улыбается себе под нос. В Петербурге он таким искренне счастливым редко бывал. Учёба все силы вытаскивала, и получить можно было лишь улыбку в перерывах между делами. Взбираться на горы Чацкий отказался — за экскурсию с профессионалами платить надо, а денег у них не особо много, самим же в горы подниматься — опасно. Гриша его уговорить пытался, но бросил это дело. Он, конечно, ещё предложил поход в санаторий, чтобы в лечебных водах полежать, но это тоже почему-то не прокатило. По крайней мере удалось решить подняться на Машук. Печорин шёл по знакомым улицам и рассказывал, что здесь некогда происходило. Происходило с ним в Пятигорске много чего, но всё это пересказывать Саше в голосовых сообщениях не имело смысла. Так интереснее. По городу было много скверов и парков с ещё не проснувшейся природой. Саша внимал рассказам и вдыхал свежий воздух. Обычная прогулка по городу вызывала такой живой интерес. Так давно ему хотелось узнать побольше про Пятигорск. Чацкий приехал впервые за все эти месяцы разлуки. Варенька — сестра Гриши — к нему каждые каникулы ездила, только в этом году на весенние не смогла — она в девятом классе и сдаёт экзамены, поэтому осталась готовиться к ним. С ней же часто ездила мама. Татьяна Петровна сильно сокрушалась, когда сын заявил, что бросил университет и собрался переезжать. Саша обо всех этих семейных разбирательствах знал не понаслышке. Он был знаком с четой Печориных, те в нём души не чаяли. Мама Гриши даже пыталась подтолкнуть Чацкого на разговор о том, что уезжать из Питера — плохая идея. Жаль, что разговор прошёл не очень гладко. Ещё теперь, когда Варе становилось скучно гулять, она вытаскивала именно Сашу вместо брата. Зато Гриша уже успел составить подробный план экскурсии по городу в те разы, когда к нему семья приезжала. Только в этот раз всё шло немного не по плану, потому что Печорин забыл одну особенность, присущую Саше — у него была ментальная связь со всеми котами в округе. Стоило ему увидеть шерстяных, греющихся на солнышке, как он спешил к ним, а они к нему. По итогу было решено накупить корма и подкармливать котов по пути. Они здесь были ласковее и голоднее питерских. Гриша даже проникся, но оставался в сторонке, наблюдая за парнем, который сидел на корточках возле очередного рыже-белого котяры и гладил его меж ушей. Печорин к котам был равнодушен, а все сохранённые картиночки и видео с этими созданиями на его телефоне летели Саше в личные сообщения. Но всё-таки Чацкий наслаждался другими достопримечательностями, помимо котов. Город был интересным во всяких мелочах, фонтанах, памятниках, местах, где воду минеральную бесплатно раздают. Ноги загудели уже во время подъёма на Машук. Это Гриша привык ходить целыми днями, на горы взбираться, а у Саши было метро и маршрут дом-универ, универ-дом. Немного удивительно, что сюда можно добраться пешком. На самой горе куча смотровых площадок, дорожек для подъема, и даже лечебницы с водами здесь пристроили. Стоило потерпеть усталость и весь пройденный путь ради вида. Печорин Сашу привёл прямиком к какой-то беседке на смотровой площадке. Он стоял рядом, со странным интересом наблюдая за восторгом Чацкого, который чуть ли не с открытым ртом смотрел на открывшийся вид. На удивление людей вокруг не было: не сезон туристов, да и редкие приезжие выбирали для подъёма канатную дорогу, а там достаточно своих смотровых площадок. — Во-он там Эльбрус, — Гриша вытянул руку и показал на заснеженную «двуглавую» гору. — Утром его лучше видно, но и так неплохо. Народ в основном ночью сюда приваливает, но мне здесь ночью не нравится. Сейчас хорошо — людей нет почти. Отсюда вид на многие горы открывался, можно было с высоты разглядеть город. Небо нависало ярко-голубым куполом. Саша разглядывал всю эту красоту. Из окна печоринской квартиры было менее захватывающе. Гриша отходит от парня к самой беседке, прислоняясь к колонне. Он к этим местам привык, но всё равно невольно засматривался на стелящийся пейзаж, с удовольствием вдыхал свежий воздух и прикрывал глаза, наслаждаясь греющим солнцем. — Помнишь, я про здешнего друга своего рассказывал? Про Мишу — поэта? — доносится вопрос до Саши. — Я ещё жаловался, что он к бабушке своей недавно уехал. Чацкий пытается припомнить что-нибудь об этом Мише, но виды и свежий воздух слишком захватили внимание. Всё-таки память возвращается, и парень кивает, повернувшись к Грише. — Он сюда ночью вечно таскался. Напьётся и сразу к Эоловой арфе меня тащит. — Ты же с ним пьёшь, — Саша подходит к прикрывшему глаза Печорину и тоже опирается о колонну. — Да, но меня после вина не тянет с Машука сигать, а его очень даже тянет, — устало отзывается Гриша. Саша смеётся тихо, наблюдая, как ветер ворошит чужие волосы и как солнце греет чужое бледное лицо. У Печорина чуть ресницы подрагивают, грудь мерно вздымается, над губой лёгкая щетина пробилась. Чацкий думает, что эта картина красивее величественного Эльбруса. Оборачивается — никого, только отдалённо голоса слышатся, руша ощущение одиночества и единения с природой. Гришины губы лучше холодной минеральной воды голову освежают. Мысли все улетают куда-то кубарем со скал. Ладони тянутся пристроиться на щеках, но Сашу останавливают, за запястья хватают, к колонне пригвождая. Остаётся только улыбаться в поцелуй, обмякая под чужим напором. Вспоминаются поцелуи на питерских крышах — такой же ветер волосы ворошит и кожу холодит. Только звуков машин толком не слышно, солнце сквозь прикрытые веки бьёт. Гриша аккуратно отстраняется, хотя Чацкий ближе к нему тянется, улыбается, разглядывая парня, будто в первый раз видит. Его запястья всё ещё в печоринских руках к груди плотно прижаты. Стоит только губами к пальцам одной ладошки прикоснуться, чтобы вздох взволнованный услышать. — Ремень на них смотрится лучше, — Гриша взгляд поднимает. — Да иди ты, — Саша запястья вырывает и засмеявшегося парня по груди легонько бьёт. Он уже и забыл, что Печорин любит что-то подобное спиздануть. Не сказать или вкинуть, а именно спиздануть. Это место вряд ли создано для таких шуточек, хотя одна беседка знает, что могло ещё происходить на этой смотровой площадке. Показываются люди, чьи голоса до этого были слышны. Гриша идёт к отошедшему от него Саши, что снова принялся любоваться пейзажем. — Я рассчитывал на драматичные монологи потерявшегося человека, который нашёл здесь успокоение, вообще-то. Ты мне до сих пор ничего толком не объяснил, я надеялся, что при встрече всё прояснится, — тихо замечает Чацкий. — Я не люблю, когда от меня что-то утаивают, ты же знаешь. — Твой приезд на меня плохо влияет, — шепчет в ответ Гриша, вздыхая и собираясь. — Когда я начал думать о переезде, мне казалось, что нужно бросить вообще всё. Свести прошлые контакты на минимум — только мама и Варя. Я хотел расстаться с тобой и перестать общаться с Верой. После этих слов Саша нахмурил брови, ведь Вера была самой близкой подругой для Печорина, он ею безумно дорожил. Гриша продолжал: — Я подумал, что смогу изжить любые чувства в себе. Чувства делают человека слабее, отношения сковывают, а я хотел быть сильным и вольным. Не хотелось с кем-то разделять горе и радость, поддерживать. Хотелось только свою жизнь выстроить, — Печорин смотрит куда-то в сторону города, лишь бы на Сашин взгляд не напороться. — Потом понял, что не смогу так. Я столько раз мог задеть, обидеть тебя или Веру, или маму с сестрой, нервы вам трепал, а теперь довершу тем, что брошу вас. Я ненавидел себя за эти мысли. Пусть буду слабым и дальше. Я не могу тебе обещать, что моё мнение не поменяется, и я не напишу тебе однажды «прощай», но пока хочется, чтобы ты был рядом хотя бы морально. Прибежавшие на небо облака грозились закрыть солнце. Пришедшие туристы громко переговаривались и фотографировали виды. Саша не знал, что ответить. Он видел, как Грише было плохо в Петербурге, пытался ему помочь, отправить к психологу в конце концов, но на все его отчаянные рвения реагировали волнами равнодушия. Печорин поворачивается к парню, в глаза его смотрит. Почему-то сказать вживую было легче, чем написать или произнести в бездушный динамик телефона. Чацкий так ждал прямолинейности, но как-то тяжелее стало. — Не нагружай себя моими проблемами, — Гришина рука на плечо ложится, осторожно сжимая. — Ты сюда приехал отдыхать, а не меня жалеть. Саша вновь поражается тому, в какого человека ему удалось влюбиться, кому он сердце своё отдал и кому в объятия вверился. Печорин на своих ошибках учился чему-то, Чацкий — нет. Он осознавал это сейчас под взглядом чужих карих глаз. Люди наконец-то уходят, говоря что-то про ванны. Гриша чувствует, как его ладонь резко хватают и сжимают. В голове какой-то сумбур. Минуты бесшумно протекали, солнце скрылось за облаками окончательно. Саша подаётся сразу двум немного глупым желаниям: фотографирует вид на телефон и обнимает Печорина. Просто обхватывает его за пояс руками, щекой в плечо вжавшись. Гриша руки ему на спину кладёт. — Может, на озеро посмотрим? Отсюда недалеко совсем. Чацкий соглашается, отлепляясь от парня. Вновь возобновляется уже более весёлый разговор.***
Саша снова просыпается рано без будильника и тяжело вздыхает, утыкаясь в подушку. Лёжа на животе, он пытается одной рукой нащупать тело рядом, но никого не находит. Вчера они с Гришей пришли домой поздно вечером. В конце дня заморосил дождик, но никто его особо не испугался. Удалось побеситься под ним совершенно по-детски и успеть отыскать пару котов во дворе печоринского дома. Вернувшись в квартиру, парни без сил завалились в кровать и кое-как накрылись одеялом прежде, чем уснуть. Чацкий лишь успел лениво оповестить Гришу, что это был лучший его день за последние несколько месяцев. Окончательно будит юношу звук ложки, размешивающей сахар в кружке, и чьи-то тихие шаги. Саша встрепенулся и поглядел на силуэт Печорина, подошедшего к подоконнику. — Ты чего проснулся? — Гриша замечает, что его парень уже не спит и поворачивается к нему. — Опять привычка, — русая голова с глухим звуком на подушку возвращается. — А ты давно встал? — Где-то в четыре. Успел понаблюдать за рассветом, — Печорин отпивает чай из кружки, оборачиваясь на вид за окном, где уже было светло. — Мне на работу нужно. Пойдёшь со мной или спать будешь? Гриша в Пятигорск ехал не с пустыми карманами. Когда он заканчивал школу, умер его отец, который был военным и дослужился до высокого чина. Он всё планировал уходить в отставку из-за подкосившегося здоровья, но не успел. Его семье была предоставлена страховка в виде крупной суммы. Большая часть отошла Татьяне Петровне и Варе, остальное — Грише. Деньги он тратить не спешил и не прогадал с этим. Хоть средств было достаточно на безбедную жизнь, Печорин всё же решил устроиться на работу. Изначально он не хотел тратить время на это, но судьба немного по-другому распорядилась. Решение Саше далось тяжело — он всё-таки согласился. Выспится в гробу, а сейчас нужно увидеть побольше всего. Парень осознал, как соскучился по совместным сборам и глупым утренним разговорам. У него были ещё планы по поводу изучения Пятигорска, окончательно их продумывать пришлось в такси по дороге к месту работы Гриши. Иногда приходилось кое-что обсуждать с ним и добавлять некоторые достопримечательности в заметки. Подрабатывал Печорин непосредственно на ипподроме. Он всегда имел необъяснимую любовь к лошадям, с детства занимался верховой ездой и мог часами возиться с этими статными животными. В выходные готовились скачки. Всё утро Саша наблюдал за рутинными делами ипподрома. Нескольким лошадям нужно было поменять подковы, всех покормить, проведать недавно заболевшего Ваську и, конечно же, проследить за состоянием гривы Леонардо. Чацкому было разрешено подкармливать некоторых лошадей и гладить их под присмотром Гриши. Его коллеги по доброте душевной показали весь ипподром и рассказали про разные особенности профессии. От ознакомительной поездки Саша отказался — хочет уехать из Пятигорска целым. Напоследок он лишь коротко поцеловал Гришу и погладил любимого всеми работниками коня Карагёза. Вооружившись навигатором, Чацкий весь день проходил по музеям и галереям города. Печорин ему показал общую картину и пару маленьких секретов, а теперь пришлось взяться за подробное изучение. Без Гриши было скучновато, но Саша отвлекался от скуки разговорами с местными жителями, работниками музеев и вновь искал на своём пути котов. Отвлекался он и от различных мыслей, которые стоило обдумать, но совершенно не хотелось. При Печорине вообще-вообще думать не хотелось. Он будто насквозь голову Саши сканировал и читал все мысли. Под вечер вновь гудели ноги и болела голова. Однако спать никто не спешил. Когда Чацкий вернулся в квартиру и вошёл в гостиную, он увидел занятную картину — лежащего на полу Гришу, разглядывающего потолок. Долго думать он не стал и разлёгся рядом. Парни так любили поваляться ещё в Петербурге на пыльном ковру съёмной квартиры. Очередной момент, когда можно просто держаться за руки и коситься друг на друга с улыбкой. Теперь говорил Саша, много говорил о том, что сегодня увидел, о том, что в Питере творилось. Последнее вечно пересказывать Печорину в голосовые не хотелось. Все события пришлось копить в памяти, чтобы сейчас их вспоминать и смеяться над ними вместе с Гришей. Тот слушал, внимая голосу рядом. Саша светился буквально своими речами, интересом. Его слушатель по этому так сильно скучал. Разговорчивость, которая иногда бесила раньше, теперь стала главными достоинством Чацкого. Только бы слышать его голос вживую и наслаждаться эстетикой этого юноши. Он даже ушёл в тему активизма — Гриша ни слова против не сказал, слушал-слушал взахлёб и убеждался в том, что человеческое ему всё ещё не чуждо. Он не знал, хорошо это или плохо. Следующее утро удаётся снова до обеда провести в постели. У Саши были силы только обниматься и переворачиваться с одного бока на другой после двух дней беспрерывной ходьбы. Печорин не отставал в наслаждении совместным времяпровождением. Выбраться из объятий одеяла выходит довольно поздно. Снова солнечная погода радует душу и тело. Гриша вытащил парня на рынок, где смог вновь удивить и заинтересовать своего спутника. Здесь расположились гастрономические дары, кажется, со всего Кавказа, бери — не хочу. Впрочем, Саша решил остановится лишь на травяных чаях, местных сладостях и грузинском сыре по рекомендации Печорина. Тот же пополнил запасы специй и вина. Чацкий слишком проникся обманчивым солнцем, поэтому из дома вышел в одной рубашке, даже не прихватив с собой свитер на крайний случай. Гриша, подражая чужим повадкам, закатил глаза и отдал юноше свою кожанку, лишь бы это создание не промёрзло окончательно. Сумбур в Сашиной голове всё ещё требовал разбора, но спасение пришло в виде купленного вина. Чацкого давно преследовала мысль напиться, но он не позволял себе этого делать. — Кстати, турист, — Гриша отвлекает Сашу от разглядывания лавки с различным мёдом. — А ты, получается, универ тут у меня прогуливаешь? — Ну да, — кивает Чацкий, прикидывая, как сильно пострадает его бюджет от ещё одной покупки. — Мери взяла на себя обязанности старосты временно, она же мне все лекции кидает. Ничего, университет не рухнет от того, что меня там недельку не будет. Печорин с интересом бровью ведёт — и это он слышит от Саши? Гриша вовремя себя одёргивает, чтобы не пошутить чего-нибудь не того. Он даже немного гордится парнем, что он наконец-то сумел вот так вот всё отложить и потратить время на своё счастье, а не только на учёбу. Чацкий как-то за время отношений на расстоянии повзрослел, что ли. Печорин не знает, какой именно глагол подобрать. Но Саша рядом с ним сейчас точно отличается от Саши, с которым некогда удалось познакомиться. — Дайте нам, пожалуйста, баночку горного и акациевого, — Гриша протягивает продавщице деньги за мёд, к которому всё присматривался его парень. Чацкий смотрит удивлённо и уже хочет зашипеть, зачем на него тратиться. Печорин только подмигивает даже без лукавства на лице и купленные баночки в чужой рюкзак укладывает.***
Вечер вырисовывается самым занятным. Саша уже и забыл, что такое пить и каков алкоголь на вкус. И вино здешнее, которым его Гриша опаивал, было крайне вкусным. Местное пятигорское отличалось ягодным привкусом, а вместе с ним неплохо заходило грузинское вино. Печорин с видом сомелье держал бокал за ножку и вечно вертел напиток, которому следовало «надышаться». Он вновь что-то рассказывал и выносил на обсуждение. Выпивший Чацкий был одним из самых интересных зрелищ в его жизни, кажется. Он будто становился активнее, но через минуту мог уже разморённым приваливаться к чему-нибудь, а после вновь оживал. В любом случае молчание гостиную всё никак не настигало, что не могло не радовать. Саша не переставал глупо улыбаться уже после первого бокала. Он был полностью увлечён персоной рядом, а персона увлечена им. На душе было прекрасно, во рту сладко, а в голове поселился блаженный туман. Гриша опять был безумно красив — эта мысль билась в голове одинокой молью о лампу. И теперь он рядом совсем, через столик прогнуться и поцеловать можно. Сашин мозг последние минут десять был занят чужими рассуждениями. Язык у Печорина слегка заплетался, но он говорил, держался стойко. — …то есть, ты точно понимаешь, о чём я. Мы рассуждаем о том, что общество стало добрее и приветливее. Да ни черта, как были люди идиотами — ими же и остались. Конечно, давайте говорить о том, что все равны, а потом смеяться над увлечениями людей. Или говорить, что свобода для человека — главное, а после становиться в эту «нейтральную» позицию, — Гриша кавычки пальцами изображает и ещё вина отпивает. — Лицемерие да и только. Не мне рассуждать о правильности и морали, но эта гниль людских умов просто-напросто удручает. Раньше было хуже, конечно, но по другим причинам. А теперь люди сами должны учиться думать, мозгами раскидывать, не переться толпой, а рождать новые мысли, индивидуальность… Гриша перескакивает с темы на тему и увлекает Сашу полностью в свои мысли. Чацкий чувствует, как сильно он пьян и удивляется тому, как быстро это произошло. Монолог про фатализм прерывается почему-то вдруг возникшими воспоминаниями о какой-то песне Anacondaz. И вдруг тишина, появившаяся после тихого стука бокала о поверхность стола. Вот теперь настали эти минуты молчания. Саша осознаёт, что он их ждал. Печорин смотрит на юношу напротив и думает, как ему повезло. Надо же найти такого умного, отличающегося, достойного собеседника. В потоке пьяных мыслей Гриша взгляд переводит на чужие покрасневшие от вина губы. Чацкий смотрит лукаво в ответ и не смеет сделать первый метафорический шаг, ждёт настырно. Он понимает, что в первую очередь они изголодались по живому общению, по спорам и мыслям друг друга. Достаточно было просто находится рядом, чтобы насладиться жизнью. — Иди ко мне, — просьба из уст Печорина на выдохе для Саши всегда была чем-то необычным. Медлить ни к чему уже, тем более оказавшись на чужих коленях. Поцелуи ожогами ощущаются, Чацкий пытается не уплыть раньше времени, но выпитое вино подводит. Опять голод, но уже абсолютно другой. Поцелуи выходят слишком шумными и влажными, что никого абсолютно не волнует. Главное — целоваться и быть рядом, прижиматься друг к другу каждой клеточкой тела. С возникшим удовольствием приходит стандартная борьба за ментальную власть. Гриша не знает, как он позволяет Саше собой управлять. Ему не хочется быть ведомым, но эти губы, эти глаза, руки, голос заставляют будто бы подчиниться и делать то, что хочется Чацкому. Печорин пытается сначала отвоевать первенство, но юноша на его коленях расстёгивает первые пуговки на рубашке и стягивает её через голову — терпения не хватает. Он ведёт голову Гриши туда, где хочется поцелуи чувствовать. И не выходит продолжать бороться перед этим телом. Зачем воевать, когда можно просто наслаждаться этой мягкой кожей, рёбрами, ключицами? Саша своего парня наизусть знает, и знает, что у него бывают бзики разные. То внезапное равнодушие, то внезапная ревность. Готовиться приходится ко всему. Чацкий только стягивает с чужого тела водолазку и разглядывает то, к чему так давно не мог прикоснуться. Печорин красив абсолютно везде, это буквально сводит с ума. Дышится тяжело, жарко, но прервать никто ничего не смеет. Саша уверен, что лишь его повалят на постель, лишь он на секунду придёт в замешательство, на ухо прозвучит издевательский вопрос «трахался там с кем-то в своём Питере, да?». Гриша может подобрать слово поэтичнее и уместнее, но он не захочет. А ещё Гриша прекрасно знает, что «в своём Питере» Саша успевал «трахаться» только с учёбой. Когда же замешательство пройдёт, править сможет вновь Чацкий, в каком бы положении он ни был. Раздразнит самовлюблённую часть сущности Печорина и ещё насладиться этим сможет. Хотелось только больше, острее и приятнее. Очередной поцелуй выбивает из двух голов остатки связных мыслей. Вечер успевает перетечь в ночь. У Саши через три дня поезд обратно в Петербург.