Любовник смерти

Мы опять выбрали проход камином в ВИП-зал. Нам двоим показываться на людях не стоит. Я отправил через шкатулку запрос на аренду зала на несколько часов и встречу с поверенным рода Певерелл. Ответ пришёл в течение пяти минут. Я не знал, как проходит вступление в род и принятие главы Рода, поэтому оделся максимально просто. Брюки, рубашка, сверху плотный плащ с капюшоном, скрывающим лицо до подбородка. Том оделся так же. Мы зашли в камин, Том плотно обхватил меня за талию, бросил порох и назвал координаты камина, присланные ответным письмом из банка. При выходе из камина в пункте назначения он цепко держал меня, помня мою «любовь» к каминным решёткам. Златолюб уже ждал нас. Он глубоко и почтительно поклонился мне, Тому и улыбнулся. Это было страшновато. Зубов у гоблинов точно больше тридцати двух. Мы присели на диван перед небольшим столиком. Златолюб уселся в кресло напротив. На столе перед ним стояла шкатулка, потемневшая от времени. От неё веяло магией, древностью, силой. Она была выточена из цельного куска чёрного оникса с молочными переливами. На крышке было три руны: принадлежность, принятие, благословение. Златолюб торжественно открыл её, и я увидел на оббитом красным бархатом дне массивный перстень. Чернёное серебро, на месте печатки череп с вставленными в глазницы зелёным и чёрным камнем. Я вздрогнул. Видимо, я не первый из Певереллов, несущий на себе поцелуй Смерти и обладающим взглядом Харона. Присмотревшись, я увидел гравировку на лбу черепа. Это был схематично нарисованный треугольник, в который был заключён круг и чёрточка. Знак даров смерти. — Что я должен делать, уважаемый Златолюб? — я почувствовал, как Том накрыл мою ладонь своей и слегка сжал. Я развернул руку и переплёл пальцы. — Наденьте перстень и расслабьтесь. Может ничего не произойти, и мы просто вернём его в шкатулку. Вы так и останетесь носителем имени и наследником, а перстень будет ждать другого Певерелла, что станет главой рода. Либо же перстень попробует вас. Уколет и вы окажетесь перед судом предков, которые будут решать, достойный ли вы. — А если не достоин? — Значит перстень просто вернём в шкатулку. — А если достоин? — Тут сложнее. Сколько идёт суд, никто не знает. Поэтому вам лучше прилечь на диван, перед тем как надеть перстень. Том подвинулся в конец дивана, я лёг, положив голову ему на колени, сжимая перстень в руке. Он был очень холодным, и металл не нагревался от тепла тела. Я вздохнул, посмотрел на Тома, увидел его ободряющий взгляд и надел перстень на безымянный палец левой руки. Почувствовал укол и провалился в темноту. Вначале была тишина, потом я услышал шёпот, как накатывающий шорох прибоя. Шёпот нарастал. Безликий голос, не мужской и не женский, чётко произнёс: — Принадлежность? — Да, да, да, конечно, это он, нет сомнений, да, какой сильный, мы уже не ждали, да, согласен, последний, да, — раздалось многоголосое. Я понял, что слышу голоса предков. Холодный голос был судьёй. Он спрашивал, принадлежу ли я роду. Мои предки, далёкие, ушедшие, шептали мне, признавали, узнавали, вспоминали. Я где-то читал, что у человека как минимум шестнадцать тысяч предков. За мной стояла армия. Больше никогда я не почувствую себя одиноким. Я принадлежу к огромной семье, которая всегда со мной на духовном уровне. — Принятие! — вновь голос судьи. — Наш, да, принимаем, да, достоин, да, да, родной, сильный, достоин, да, да будет так, да, согласен, да, — снова многоголосый шёпот. Я ощутил, как меня окутало теплом, как будто тысячи людей невесомо обняли меня. Я почувствовал опору рода, будто тысячи плеч подпёрли меня. Я почувствовал силу за спиной, будто тысячи людей встали за мной. Меня затопило чувство принадлежности, единения, принятия. Я искренне принял своих родственников и, выделяя им место в своем сердце, почувствовал как Род, стоящий за моей спиной наливается силой, расцветает. Род принял меня. Таким как есть, потому что я был на ладони перед тысячами глаз. И не только род принял меня. В этот момент и я сам принял себя. Таким как есть. — Благословение! — Благословляю, живи, борись, люби, не бойся, дерзай, смейся, будь счастлив, ты не один, ты сильный, мы любим тебя, ты чудо, танцуй, позволь любить себя, не бойся ошибиться, благословляю, благословляю, — голоса шептали, укутывали, обволакивали, делились любовью. Нежность, радость, восторг, благодарность захлестнули меня. Темнота расцвела золотой пылью. Она сыпалась и сыпалась на меня, как рождественский ленивый снежок, укутывая в заботливый кокон, который проникал под кожу. Разливаясь Феликс Фелицисом по венам. Оседая сгустками в сердце, в душе, в магическом ядре. Благословенная родовая защита дарила чувство признания, нужности. Потом всё стихло. Я остался в темноте один, но не был одинок. Поддержка рода ощущалась как детские воспоминания. Нет чётких образов, лишь ощущение солнечных лучей на коже, как ласковое прикосновение, как незамутнённая радость. Я счастливо вздохнул и увидел Смерть. Она стояла передо мной, слегка склонив голову и смотрела. Подняв руку, ласково очертила тёплыми пальцами овал моего лица, улыбнулась, сильно толкнула меня в грудь, и я… выпал в реальность. Тело затекло и болело. Щёки горели. Я был мокрым с головы до ног. Я открыл глаза и увидел над собой Тома и Златолюба. — Долго меня не было? — спросил я хриплым голосом. Очень хотелось пить. — Около двух часов, лорд — ответил Златолюб. Он смотрел на меня чёрными глазами. Очень внимательно смотрел. Как на оживший труп. Я перевёл глаза на Тома. — Что-то не так? — обратился я к нему. Его лицо было непроницаемо. Он не ответил. Наколдовал кубок, наполнил его водой и, приподняв мою голову, напоил. Его руки подрагивали. Я жадно попил и благодарно ему улыбнулся. — Ты не реагировал ни на имя, ни на пощёчины, ни на воду, ни на что вообще. Я даже бросил в тебя Круциатус, — холодно проговорил Том. Я в ужасе посмотрел на него. Потом на Златолюба. Тот покивал, потом засуетился и вышел, оставив нас одних. — Когда ты надел кольцо, то впал в беспамятство. Это бывает. Но потом у тебя начался жар. Я ничем не мог его сбить, ты просто выгорал. Мы поливали тебя водой, я засыпал тебя льдом до самого лица. Ты растопил почти центнер льда. — Я приподнял голову и увидел, что диван стоит в луже воды. Пол был усыпан каким-то обломками, обрывками, щепой. Как будто прошёл ураган. Единственным, что выжило в кабинете, был диван, на котором я лежал, и шкатулка из оникса, стоящая на обломке столешницы. Том, походя, пнул её ногой. — Потом ты начал резко остывать, стал белым как алебастр, а температура всё падала. У тебя замедлился пульс, и ты почти не дышал. И улыбался. Ты улыбался, — Том замолчал. Видимо, давя эмоции глубоко внутри. — Тогда я и кинул в тебя Круциатус. Ты даже не дёрнулся. После этого я бил тебя по лицу. Звал. Пытался снять перстень. Я потрогал щёку. Она горела огнём, скула припухла. — Потом тебя окутало золотистое свечение, и ты перестал дышать. Я подумал, что ты умер. Я замотал головой. Нет, вот же я, я здесь. Дышу, разговариваю, чувствую холод, мокрую одежду. — Я, — Том опять помолчал. Сглотнул, — я чудом не убил Златолюба. Разнёс кабинет, а потом ты вздохнул, — по его лицу прошла судорога. Он сел рядом с диваном прямо в лужу воды и опустил лицо в ладони. Сходил, блядь, в банк. Принял род. Всё не как у людей. Я очень аккуратно, почти невесомо прикоснулся к плечу Тома. Он дёрнул плечом, отнял руки от лица и посмотрел на меня сухими холодными глазами. — Если ты решишь принимать род Гриффиндор, я тебя убью. Я сказал. Я не знал, в чём конкретно виноват, но мне было стыдно. Я аккуратно сполз с дивана, встал перед Томом на колени и обнял его. И зашептал на ухо: — Прости, прости, прости. Я больше не буду. Можешь даже выпороть меня. Извини, я не хотел. — Он не обнимал меня в ответ, но и не отталкивал. Потом он легонько оттолкнул меня и встал. Поднял меня, кинул на меня и себя осушающее. Так же осушил диван и пол. Такого молчаливого и безэмоционального Тёмного Лорда я опасался. Услышав звук хлопнувшей двери, я обернулся. Вернулся Златолюб с большой книгой в тёмном кожаном переплёте и увесистой шкатулкой. Разгрома он, как будто, не замечал. Я начал накладывать Репаро на все, что видел. Как на плёнке, которую отматывают назад, щепа начала собираться в стол, обрывки ткани и деревяшки в кресло, со звоном взлетели наверх металл и стекло, собравшись в люстру с завитками. Книга оказалась уставом рода. Я мысленно застонал. Это всё нужно не просто прочитать, но и выучить. В шкатулке же были остальные регалии главы Рода. Серьга от ментального воздействия, браслет накопитель и медальон служивший щитом. Исполнены регалии рода были из того же чернёного серебра, что и родовое кольцо. Камнями для инкрустации послужили изумруды и обсидиан. Самое интересное, что кольцо было не только главной регалией Главы рода и артефактом введения в род, но так же концентрировало и направляло силу мага, как палочка. Я палочкой пользовался скорее по привычке и чтобы не шокировать окружающих, беспалочковая магия давно была мне подвластна, но я старался это не афишировать. Кольцо же теперь позволит вполне официально творить волшебство без палочки. Я убрал устав, шкатулку с регалиями и шкатулку от кольца в браслет, принёс Златолюбу глубочайшие извинения за доставленное неудобство и выписал очень щедрый чек в виде компенсации. Раскланявшись, мы шагнули в камин и выпали в Мракс-хаусе. Оба.