Любовник смерти

Добби, в свитере, шапке и разных носках лютых расцветок, возник передо мной. Это были те вещи, которые не одежда, что я подарил ему в лесу Дин. Это не эльф, а чудо! Именно туда я хотел переместиться. Он перенёс вначале меня, потом Тома. Том оглядывался с интересом. — Что это за место? — Лес Дин. Помнишь из моих воспоминаний, мне пришлось прыгнуть в озеро, чтобы достать меч? — я передёрнул плечами. Том тоже, глядя на прозрачные стылые воды озера. Даже сейчас оно выглядело очень холодным. — Дамблдор псих, что придумал это. Как и Северус, что пошёл у него на поводу. — Да, псих. И я думаю у него даже есть диагноз. Не удивлюсь, если он стоял где-нибудь рядом под чарами невидимости и потешался над тем, как Северус ломает себя, глядя на мои попытки не утонуть, на меня, лезущего в воду и на Рона, что тащил меня из этой стылой черноты. От такого спектакля, что он затеял, сложно было отказаться. Трое людей мучаются, страдают, рвут себя на части, потому что он это затеял. Он наверно кончил там, у озера, — выплюнул я. Том шагнул ко мне и обнял. Он был в тёплой мантии, подбитой мехом рыжей лисы и в красном шарфе, что так шёл к его тёмным волосам и шоколадным глазам. Я засунул замерзшие ладони ему под мантию, на грудь и ощущал, как ровно бьётся сердце. На дворе конец ноября. Листва похрустывала под ногами. Я снял и отдал Тому куртку, зелёный пушистый шарф, который-таки напялила на меня его внутренняя бабушка и отошёл в сторону. Я закрыл глаза и прислушался к себе, вспомнил внимательный взгляд, нервный кончик хвоста, блики солнца на чёрной шерсти и встал на четыре лапы. Мир наполнился рисунком запахов, шорохами леса. Стоящий передо мной человек пах упоительно. Я решил, что так пахнет сила, сама Магия. Я смотрел на него снизу вверх. Потом подошёл и обтерся всем телом, оставляя свой запах. При смешении его и моего запахов стало ещё лучше, так пахла гармония. Я позволил ему опустить руку на мою голову. Рука невесомо коснулась вначале кончика уха, это было щекотно, и я им непроизвольно дёрнул, словно отгоняя муху, потом легла на лоб, прошлась между ушами, перетекла на шею. Внутри меня зародилось урчание. Произвольное, низкое. Как далёкий раскат грома. А потом я резко сорвался с места, уходя вправо, потом влево, помогая себе хвостом. Так, петляя, пробуксовывая и оставляя рваные раны на подложке леса, я добежал до деревьев и начал метаться между ними, отталкиваясь от стволов, цепляясь за низкие ветки, оставляя светлые царапины на тёмной мокрой коре. Я мчался не разбирая дороги, шалея от играющей силы и магии, от бесконечной свободы. Постепенно тело, сильное, гибкое, подобное вибрирующей поющей струне, начало наливаться усталостью. Скачки стали менее резкими, более текучими. Я бесшумно крался в ранних ноябрьских сумерках по подложке леса, сливаясь с деревьями. Мой человек сидел на поваленном стволе у костра. Костёр выглядел странно в моих звериных глазах. Больше похожий на бьющееся, трепещущее в сети живое существо, чем на стихию. Я выпрыгнул из темноты с рявком, но Том совсем не испугался. — Тебя бы не было видно и слышно, но твои глаза светились. Как фосфорные. Это странно. Медленно плывущие в темноте огоньки. Я вначале подумал, что это болотный фонарник. После он отложил мою куртку и шарф, что лежали поверх коленей, и достал из кармана свёрток. Он пах превосходно. В пергаментную бумагу оказался завёрнут огромный сырой стейк, который Том протянул мне. О! Слюна наполнила рот, я аккуратно подцепил болтающийся край и, улёгшись у костра, принялся за еду. Плотное мясо расползалось под клыками, я в несколько укусов расправился с подношением и начал вылизывать передние лапы, умывать морду. Это простое действие вводило мою кошачью натуру в медитативное состояние. Зрачки сузились, из глубины поднялось мурчание, что заставляло вибрировать всю грудную клетку, а розовый шипастый язык все разглаживал и разглаживал шерсть. — Харон! — я вскинул голову. — Возвращайся! Мне не хотелось, но человек звал. Зверь отступал. Мелькнул кончик хвоста, и я увидел свои руки. Обычные, с пятью пальцами, коротко остриженными ногтями, царапинами и мозолью от меча на правой ладони. Я сидел на пятках на листве и смотрел на свои руки. Аккуратно встал, чуть пошатнулся, привыкая к положению тела, и к тому, что у меня всего две ноги, подошёл и сел рядом с Томом. Мы молча смотрели в огонь. Зачем Ремус так упорно отказывается от своего зверя? Это же невыносимое насилие. Да, его зверь агрессивен, и он плохо осознаёт себя, жаждет крови. Но ведь есть стая, которая не даст тебе сделать ничего страшного, есть заповедники, где ты не нанесёшь вред во время цикличного оборота. Почему он себя так мучает? Дамблдор так промыл мозги? — Том, а что с Ремусом? — Я всё ждал, когда ты спросишь. Он принял зверя. Сейчас в стае. Альфа, но под началом Фенрира. Тот доволен. В полном обороте, а не в том убожестве, что происходило с ним под зельем на цепи и в подвале, вышел сильный зверь. Боюсь рано или поздно он оспорит главенство. Но это не мои проблемы, а Сивого. Сами разберутся. — Я рад. Я только сейчас понял, как ему было тяжело. — У тебя нет в запасе сказки о потерянном времени? Если есть — расскажи ему, может тогда он поймёт, что с собой делал. — Думаю он уже и так всё прекрасно понял. — Ну и отлично. Мне не интересен этот твой вшивый интеллигентный волк, — сказал Том, вставая и наматывая на меня шарф, — я замёрз и хочу тебя. Но не здесь, а в нормальной тёплой постели. Хотя если ты сейчас решишь обсудить со мной остальной список своих друзей, я плюну на это и возьму тебя прямо тут, на этой симпатичной куче листьев. Я закатил глаза и вызвал Добби.