Любовник смерти

Закутанный по самые глаза в зимний плащ в пол и шарф, я шагнул из камина «Дырявого котла» и был пойман Томом. Все взгляды обратились на нашу скульптурную группу, разговоры стихли. Том царственно кивнул бармену и прошёл к задней двери со мной на прицепе. Ремесленные ряды были на Ремесленном же проулке. Это улочка, уходящая вправо от Гринготтса. Том привёл меня в небольшую лавку, где в витрине были выставлены небольшие натюрморты. Оказалось, это именно та лавка, в которой был нарисован натюрморт со смеющейся грушей, открывающий проход на кухню Хогвартса. Ремесленная мастерская с давней историей. Я достал портрет Игнотуса и позволил ему самому выбрать натюрморты. Помимо натюрмортов я ещё выбрал несколько пейзажей и одну батальную картину. Море, лес, озеро. То, куда мне самому хотелось бы попасть. Ну и морской бой. Я представил себе, как все Поттеры и Блэки погрузятся на корабль, и сам Игнотус с повязкой на одном глазу, попугаем на плече, потрясая саблей, будет руководить боем, и прыснул. Надеюсь я не подложу родственникам свинью, и сюрприз будет удачным. Оплатив понравившиеся картины, всё уменьшив и убрав, я поговорил с хозяином. Я подумал, что нарисовать портрет Лили будет отлично. Мастер приедет в поместье, там сделает несколько набросков, возьмёт кровь, волосы и слюну. И через некоторое время готовый портрет можно получить по почте. Оживает он после смерти владельца. Я надеюсь этого не застать, но портрет решил заказать обязательно. Надо лишь испросить одобрения Лили. После мы с Томом заглянули в небольшую кофейню, откуда упоительно пахло кофе. Настоящий турок, в феске, шароварах и вышитой безрукавке варил кофе в джезвах, закопав их в горячий песок. Мы заказали по чашке кофе. Кофе подавался в микроскопических медных чашечках, с плотной пенкой и обязательным стаканом воды. Мне Том взял ещё и пахлавы, приказав есть без стонов и закатывания глаз, иначе я протестирую туалетную кабинку на прочность возвратно-поступательных движений. Вызвал по парному зеркалу Лили. Она готова была принять нас в любое удобное время. Я договорился через полчаса и отдал дань уважения пахлаве. Невыносимо сладкая, медовая, сочная, с пряным восточным вкусом. Я был сражён, раздавлен, уничтожен. Том несколько раз ожёг меня тяжёлым взглядом и даже ругался на парселтанге, когда я закатил глаза от пишмание*. Это такая сахарная вата, похожая на клубок из тонких сахарных ниточек, что тают на языке. В итоге мы распугали всех покупателей, что не захотели сидеть рядом с двумя магами, шипящими друг на друга как змеи. Купив перед уходом две большие коробки: одну с пахлавой, другую со сладкой ватой, мы камином прошли в Поттер-менор. Лили уже ждала нас в гостиной. Там же были Сириус и Вальбурга. Мы как раз застали её за дружественным визитом. Я пожалел, что не купил цветов. Поцеловав дамам ручки и получив порцию семейных объятий от Лили и Сири, я бросил им Тома на растерзание и ушёл в Галерею предков. Пусть привыкает. На Рождество будет ещё веселее. Предки встретили меня весёлым гомоном, который вначале стих, а потом возобновился с новой силой. Я принёс извинения, вернул на место портрет Игнотуса и начал доставать натюрморты, пейзажи и картину-сюрприз с батальной сценой. Увидев их, предки зааплодировали, некоторые даже засвистели, и я был совершенно прощён за своё манкирование семейными обязанностями. Разместив картины на стене, кинув заклятие Неразглашения, я подмигнул Игнотусу и под шумок скрылся. Заглянул в детскую к Гарри. Он увлечённо гонял метлу под потолком взглядом. Я тихо ушёл. В процесс творения спонтанного волшебства ребёнком лучше не вмешиваться. Я вернулся как раз к five o’clock tea. Все чинно пили чай с турецкими сладостями. Я же не брал ничего с тарелки, поймав предупреждающий взгляд Тома. Ух-х. Мне достался параноидально ревнивый партнёр. Всё по классике психиатрии. Всё как я люблю. Тема посещения острова зашла на ура. В итоге мы договорились, что утром после десяти, когда Гарри будет накормлен завтраком, я приду камином и мы всей компанией: Гарри, Лили, Сириус и Шесса, — отправимся на море. У Тома были дела. Вальбурга же просто воздержалась. Мне кажется, мрачный холодный Лондон и тишина дома Блэков были ей больше по душе. Также я заручился одобрением Лили на написание портрета и дал имя исполнителя. Заказ я уже оплатил. Лили лишь надо будет совой известить об удобном времени посещения и открыть камин для прохода мастера. Мы раскланялись и ушли камином домой. В каминной на ёлке сидел Цер и методично сбрасывал волшебные огоньки. Те упорно возвращались назад. — Привет Цербер, это я! — Нет, это я Цербер! А ты — не хозяин, а дерьмо! Я опешил. — Бросил бедную птичку! — Ничего я тебя не бросил. Ты сам ко мне не прилетал. Сидел там, как сыч на суку, и совсем меня игнорировал. Цер перелетел на моё плечо и посмотрел блестящим чёрным глазом. — Где моя ласка? Я протянул руку и начал почёсывать его шею. Ещё один на мою голову навязался. Хорошо хоть на колени не ставит. И ведь тоже связан ритуалом с этим летающим птеродактилем. Цер раздулся как шар, топорща перья от удовольствия. — Я скучал по тебе. Не пропадай так надолго. Почему сам не прилетал? — Не царское дело. — Ты не царь, а Цер. Не путай понятия. Том фыркнул, глядя на это непотребство и ушёл переодеваться. Я ссадил Цербера на спинку дивана, скинул пальто и шарф и сел на диван. Цербер бочком подошёл ко мне и начал перебирать волосы. — Знаешь, иногда мне кажется, что ты человек, запертый в теле ворона. Когда мы с тобой полетаем? — Утром. — Не завтра. Позже. Пойдёшь со мной на остров? — Шлюхи будут? — С собой — нет. Сам поищешь на острове. — Хорошо! — Тебе не надоело болтать с тупой птицей? — спросил Том, разглядывая нашу идиллию. — Сказал тупой человек, — не остался в долгу Цер. Том сел рядом со мной и попытался отогнать ворона от моей головы. Тот ощутимо клюнул его в руку. Я встал и, сказав, что они два придурка и разберутся без меня, ушёл в спальню. Там, покидав одежду, я хотел пойти в душ, но меня в дверях поймал Том. — Цербер не пострадал? — Я вышвырнул его в окно. — Почему ты так реагируешь на него? — Он не почтителен! — Это птица, Том! Птица, а не человек! И это МОЯ птица. — Хорошо, я всё понял, — он прижал меня к себе, зарывшись носом в волосы. — Я в душ хочу. — Не надо. Хочу твой запах и вкус. Начинается. Это Том готовится к моему страшно долгому отсутствию в полдня на острове. Живым меня туда он не отпустит. Пока я катал эти мысли в голове, Том ловко избавил меня от белья и подталкивал к кровати. Потом развернул лицом к постели и толкнул, наваливаясь сверху. — Харрррон! — прорычал он мне в шею, прикусывая кожу на загривке, и я застонал в матрас. Жгучее возбуждение поднималось во мне, как лава в жерле вулкана, переливаясь через край, вызывая сотрясение и стоны. Мерлин, он заводит меня одним словом. Как это у него выходит? Том, очевидно решив, что хорошо зафиксированный человек в предварительных ласках не нуждается, бросил на меня Очищающее и смазку и, раздвинув половинки ягодиц и прижав мою поясницу к постели, резко и властно вошёл. Я сдавленно застонал в простыни. Том, зажав мои бёдра, переплетя свои пальцы с моими, сорвался в быстрый темп, быстро доведя и меня, и себя до пика. Когда оргазм накрыл меня, заставляя выгнуться, откидывая голову назад, я услышал выдох в затылок: «Люблю», — и меня обожгло изнутри синхронным оргазмом Тома. Не выходя из меня, он перевернул нас на бок, прижал сильнее, зарылся носом в мою макушку. Через секунду я уже спал, мягко покачиваясь в безвременье. Я читал где-то, что сон — это репетиция смерти. И я с этим согласен. Иногда это миг черноты между тем, как ты вечером закрываешь глаза, а утром открываешь. Иногда целая жизнь. Иногда твоя жизнь — просто чей-то сон.