Любовник смерти

Я проснулся нос к носу с Томом. Его лицо было сейчас таким расслабленным и таким красивым. Греческий бог запечатлённый в мраморе или нет, воплощённый в тело человека. Микеланджело Буонаротти умер бы от зависти к скульптору, изваявшему это лицо и тело. Я не выдержал и провёл рукой по груди Тома. Он сразу открыл глаза. Сфокусировал их на мне. Подумалось, что моя нынешняя приверженность к шоколаду проистекает из-за этого необыкновенного цвета. — Ты чего? — Я ничего. Ты красивый. — Это ты красивый. Ты скандинавский бог. Внешность Локи, сердце Тора. Твои глаза цвета самых чистых вод летнего фьорда. Когда солнце пронизывает глубину. Зелёные, глубокие, манкие. Колдовские. Ты не мог родиться от людей, не мог родиться человеком. Лишь от белых йотунов скалистых гор и самого страстного бога Одина. Ты огонь и ты ветер. Ты мой маленький бог. Моё сокровище. Я покраснел от таких слов, не зная, как на них реагировать. Но Том лишил меня неудобства, втягивая в поцелуй. Утренний секс был лишён поспешности. Медленно, чётко, целенаправленно Том лишил меня разума и человеческого облика, целуя, тиская, сжимая. Разобрал на составляющие и собрал вновь. Уже немного другим. Люди не должны делать такого друг с другом, а потом спокойно смотреть в глаза, потому что в них навечно застынет лавой тот огонь, что сжигал нас сейчас.

***

За завтраком Дорри подал Тому несколько писем. Он открыл их, отложив газету, и удовлетворённо хмыкнул. — То, что я и предполагал. –? — Зелья в крови учеников. Зелья ненависти, агрессии, вражды у слизеринцев и гриффиндорцев. Зелье подчинения у грифов. Хаффлпафф и Рейвенкло почти не затронуты. Только некоторые ключевые ученики: старосты, лидеры факультетов, те, кто стоит во главе кружков и клубов. Сейчас будут инициированы официальные проверки кухни и домовых эльфов, чтобы понять, как зелье попадает в учеников. — Эльфы скорее всего подотчётны нам с тобой, как владельцам части Хогвартса. Так что надо перед официальной проверкой навестить их. — Согласен, так, скорее всего, и есть. Надо будет проследить за Дамблдором, чтобы выбраться в Хог в его отсутствие. — Можно назначить ему встречу на предмет собеседования с новым преподавателем. Ты не думал никого больше внедрить, кроме Барти? — Можно было бы заменить Слизнорта. Он уже не молод и несколько раз жаловался в частной беседе, что устал. — Он твой человек? — И да, и нет. Он не вассал и откровенно побаивается меня, но у него есть привычка поддерживать контакты со всеми из его «Клуба слизней», поэтому у нас ведётся переписка. Том ушёл в кабинет. Результаты проверки были ошеломляющими. Предстояло много переписки, переговоров, встреч. Мимо окон сновали совы. Я же был предоставлен самому себе. И сбежал на остров сибаритствовать. К солнцу, морю и лености. Прихватил Цера, что обиделся на меня за отсутствие рождественского подарка, и поэтому, вместо того, чтобы просто обиженно молчать, распекал меня на все корки. Тренируя свою артикуляцию, словарный запас и моё терпение. В итоге Цер договорился до того, что идёт со мной на остров только потому, что хочет посмотреть на мою голую задницу, и моё терпение лопнуло. Только в последний момент дрогнувшая рука не дала мне прижарить его наглую тушку Жалящим. Он мне всё же фамильяр, а не просто птица со стороны. Цербер унёсся к пальмам, где переключил свою язвительность на местную фауну. А я, покидав одежду кое-как, нацепил шлёпанцы, очки и шляпу и пошёл на пляж. Хорошо, что вспомнил потом про ожоги и, призвав из бунгало крем для загара, намазался с ног до головы и завалился на солнце. Проснулся я от того, что меня немилосердно тянули за волосы и царапали плечи. Над ухом раздалось скрежещущее: — Вставай, придурок! Я помотал головой и действительно понял, что я придурок. Уснуть на солнце — верх идиотизма. Цербер разбудил меня. Я вяло отполз в тень зонта. — Зови своего козла! — ворон прыгал передо мной по песку, тревожно заглядывая в глаза. Я достал зеркало из браслета, несколько раз промазав. Голова была тяжёлая, тошнило, и было ощущение, что меня оглушили. Что-то тёплое полилось из носа. Я прикоснулся и увидел на пальцах кровь. Зеркало выпало из моих рук. Я откинул голову и почувствовал, как она наливается тяжёлой неотвратимой болью. Цербер скакал вокруг, ругался, клевал меня. Я потёр изумруд. И услышал голос Тома: — Харри? — Я на острове. У меня, кажется, тепловой удар, — выдавил я и отрубился. Я плавал в вязкой темноте. Мне было холодно. Сердце то вяло трепетало, то билось где-то в горле, часто, гулко, до шума в ушах. Ужасно хотелось пить. Пить! Моих губ коснулись влажные пальцы. Я жадно припал к ним. Хотелось ещё! Я почувствовал на своих пересохших губах чужие губы. Мягкие и прохладные. Они плотно прижались к моим, и в рот мне полилась божественная влага. Я судорожно сглотнул. И снова провалился в темноту. Когда я пришёл в себя, то в окно уже заглядывал вечер. Балдахин над кроватью подсвечивало красным и золотом и вначале мне показалось, что я в Хогвартсе, в спальне своего факультета. — Рон? — голова болела и была тяжёлой, как с похмелья. Хотелось пить и умереть. — Кто такой Рон? — надо мной возник Том. Том! Я вспомнил своё «удачное» решение позагорать и всё остальное. — Балдахин. Он красный и золотой. Я думал, что я в спальне факультета в Хогвартсе, — вяло проговорил я, стараясь не шевелить головой. — Хорошо. Но кто такой Рон? — Вот ты заладил. Друг это мой из прошлой жизни. Я думал, что я в Хоге, и позвал его. Он обычно был свидетелем моих подъёмов. — Это почему же. Вы что, спали вместе? — Да, Том, мы спали вместе. В одной комнате. Я, Рон и ещё три чувака. И я регулярно будил их среди ночи, потому что орал от ужаса. От снов, что насылал этот твой Волдеморт в мою раненую крестражем башку. Ты доволен? — Я откинулся на подушки и сжал голову руками. Кажется, она сейчас расколется. Гневная тирада мне вышла боком. Я ощутил его пальцы, слегка сдавившие мои виски, лёгкую волну магии, и меня так резко отпустило, что я даже тихонечко застонал от удовольствия. В рот ткнулся край фиала, я приоткрыл губы и проглотил слегка кисловатую жидкость. — Ты меня напугал, — пожаловался Том, и я почувствовал, как прогибается матрас под тяжестью его тела и руку, что притянула меня под его бок. — А как ты попал сюда? — Кольца. Моё кольцо Намерения не просто кольцо, но и маяк для аппарации. Когда ты в ответ подарил мне своё кольцо и дал обещание, помнишь, была вспышка магии. Я тогда думал, что Магия приняла твои слова как клятву. Но, видимо, кольца сработали двусторонними порталами друг к другу. Для активации обычно нужна кровь. — У меня пошла кровь из носа, и я вытер её. И она тогда попала на кольцо. А ещё мне было страшно, и я очень хотел, чтобы ты оказался рядом. — Да, моё кольцо нагрелось, и меня перенесло к тебе. Аппарировать по координатам на такое далёкое расстояние я бы не смог. Том поцеловал меня в висок. Бережно. Провёл костяшками пальцев по скуле. — Ты был весь красный, горячий и в крови. И рука ранена. Цер клевал тебя, пытался привести в чувство. Но у тебя всё равно бы не хватило сил на перенос порталом. Я знаю, что первые сорок лет самые сложные в жизни мальчика. Но иногда мне кажется, что в тебе заложена какая-то программа саморазрушения, и ты до них не доживёшь. — Прости. — Ты даже птицу свою довёл. — Что с ним? — Напился и орёт с попугаями на пальме. Его лучше снять. Сейчас он вряд ли способен на безопасный полёт. Я дёрнулся, но Том прижал меня к кровати. — Я сейчас его принесу. Тем более я же ему и наливал. Через пять минут на груди у меня как-то кособоко сидел Цербер и пытался сфокусировать на мне глаза, поворачивая голову то одним, то вторым боком. Потом плюнул и, засунув голову под крыло, задремал. Том аккуратно переместил его на спинку кресла. — Зачем ты напоил его? — Я и себя напоил. Нам обоим нужен был алкоголь и собутыльник. Он оказался лучшим из представленного здесь ассортимента. Спи. Всё, что можно, я уже сделал, осталось только дать зельям подействовать. «Я сам псих и окружён психами», — подумал я, засыпая.