Любовник смерти

Сонный Том был неимоверно мил. Тёмные мягкие волосы крупными кольцами рассыпались по подушке, белая кожа, скульптурные губы, чуть приоткрытые, манящие, ровная полоска зубов. Длинные девичьи ресницы, отбрасывающие глубокие тени в подглазья. Интересно, как мир выдерживает такое совершенство? Если бы я был вселенной, я бы взрывался каждый раз, видя его. И никогда не подумаешь, что это Тёмный Лорд, злобный интриган, дракон и, вообще, Лорд Судеб. Хотя моей судьбе он точно лорд. Я лёг рядом, на живот, легко коснулся скулы. Ресницы затрепетали, и в меня упёрся внимательный взгляд шоколадных глаз. Совершенно не сонных. Он выпал из сна мгновенно, будто просто лежал с закрытыми глазами. Всё время на войне… Он всматривался в меня так внимательно, будто я точка на радаре, потом взял за запястье и принялся рассматривать шрам. Поцеловал в припухшие линии, запуская мурашки по всему телу. — Я думал, мне это приснилось. Я рад, что это не сон. — Иногда Том так сдержан, что мне кажется, что он не человек. Так безупречно владеть своими эмоциями может лишь высшее существо. — Который час? — Почти четыре пополудни. Голоден? — Как дракон! — Почему как, — улыбнулся я. — Ты и есть дракон. Мы вчера с выбросом накуролесили. — В лесу по соседству открылся вход во вселенную Толкиена? Я сморгнул. А потом передёрнул плечами. Да не приведи Мерлин! Нам только орков и гномов не хватало. — Нет. Но в меноре теперь локальное лето. Том стремительно встал и подошёл к окну. А я лежал, наслаждаясь потрясающим видом сильной спины, широких плеч, длинных ног и аккуратных подтянутых ягодиц. Я представил, как мышцы перекатываются под кожей, как ритмично сокращаются ягодицы и, кажется, тихонечко застонал. И оказался прижат сверху тяжёлым телом. — Ну что, Мерлин, доигрался? — ухо обожгло горячим дыханием. — Почему именно я? Мы вообще-то вместе выброс устроили, — затрепыхался я под Томом. — Рассказывай, как ты во сне заработал такое сильное магическое истощение, что даже магия в тебе циркулировала плохо? Ты понимаешь, что я испытал, видя твоё бледное лицо, выдох «я тебя люблю» и глубочайший обморок? — Понимаю. Ты тоже себя не берёг, между прочим! — Я хотя бы тратился на тебя, а не на неизвестно что! — Том ощутимо куснул меня за ухо, я зашипел и попытался сбросить его. Но куда там? Он мне ещё и руки зафиксировал. — Я создал домен. Вернее, не создал, а помог. — Те твои сны? Из прошлой жизни? — Да. Том ловко поднялся на руках, перевернул меня и я снова оказался под ним, нос к носу. — Могу я попросить тебя? Я кивнул. — Оставь тот мир в покое. Они тебя отвергли, понимаешь, выкинули, как использованную, ненужную вещь. Они просто не заслужили того, что ты им даёшь. — Том, люди могут ошибаться… — Только не говори мне про второй шанс! — Но нам же его дали! Мы проебали ту жизнь, и у нас теперь есть эта! Милосердие не делает человека слабым, оно достойно того, чтобы им пользовались. — Харон, тогда цени этот второй шанс. Ты же относишься к нему, будто у тебя есть третий. Я замолчал. Интересно, есть у меня шанс повзрослеть? Или я буду вечно молодым? Череда жизней. Где я всегда люблю одного и того же человека. И всегда умираю молодым. — Харри? — хватка Тома ослабла. Он нежно, бесконечно нежно коснулся скулы подушечками пальцев, заставляя посмотреть на себя. — Том, я постараюсь повзрослеть. — Мой вечный Маленький Принц, — произнёс Том с сокрушительной нежностью и поцеловал. Легко, бережно, будто тающее от тепла и влаги безе касаются кончиком языка, желая ощутить кисленькую покалывающую сладость. — Я не прошу тебя меняться, мой Свет. Лишь быть осторожным. Быть со мной. Не ускользать во тьму, за грань, в небытие. Дари мне своё дыхание, стук своего сердца, своё время, свою жизнь. — Ох, Том, я… — Ты. И больше ничто неважно. Я задыхался от нежности, от избытка чувств. Почему так остро? Мы будто идём вдоль лезвия ножа. Чувства не притупляются, не становятся обыденными, привычными. Каждый раз — как первый. Говорят, что чувство влюблённости сродни сумасшествию. И тело реагирует на объект любви, как если бы это была угроза. Учащённо бьющееся сердце, тремор, поджимающиеся мышцы живота, расширенные зрачки, ощущение опьянения, нечувствительность к физической боли, приливающая к лицу кровь, ступор. Подобное чувствует олень, ослеплённый фарами грузовика, несущегося на него. Первые секунды ступора. А потом беги, беги не жалея ног, надрывая мышцы, связки, сердце. Так и у нас. Я вижу Тома, я слышу Тома, я обоняю Тома, я застываю от силы чувств. А потом между нами секс, дикий, выматывающий, не требующий деликатности и нежности. Дикий бег, чтобы выжить, чтобы спастись. Только бежим мы не от угрозы, а друг к другу. Сталкивая наши миры. Объединяя. Делая общим. Как долго мы выдержим в таком режиме? — Ты так смотришь, и я вижу в твоих глазах вечность. Прямо там, в глубине. Я слышу потрескивание реликтового излучения, вижу, как растут камни и как взрываются звёзды. И мне становится страшно от прикосновения. Будто я подслушал, как бог разговаривает сам с собой. — Я тоже чувствую это рядом с тобой. Мир из небольшой точки самоощущения расширяется бесконечно, и я понимаю, что есть миллиарды планет, миллионы вселенных и что всё уже было, и что всё ещё будет. Мне не страшно, что мир конечен рядом с тобой. Понимаешь? Потому что нет конца у того, у чего нет начала. — Несмотря на то, что всё, что ты говоришь сейчас, звучит как бред, но я понимаю. Не умом. Сутью. Иногда мне кажется, что мы были одним целым, которое разделили ради эксперимента. Чтобы посмотреть, как половинки сползаются друг к другу. Как стремятся сквозь время, пространство, реальности. И чем ближе и дольше мы вместе, тем сильнее мы синхронизируемся, срастаемся, возвращаемся к исходной форме. — Я очень хочу сказать «люблю», но слово настолько неполноценно и невыразительно по сравнению с тем, что я чувствую, что у меня немеют губы. — Наверно, для этого и были придуманы поцелуи. Чтобы говорить о своих чувствах не только в словах. И я таю как сахарная вата, положенная на язык. Мгновенно. От поцелуя, от любимого запаха, от того, что Том так мне сейчас близок, что я ощущаю его своей лучшей частью.