Любовник смерти

Я заозирался, не понимая, где я нахожусь и как я сюда попал. Это была лесная поляна круглой формы. Я понял, что сижу на расстеленном пледе, рядом стоит корзина для пикника. Из неё торчит горлышко бутылки. А где же Том? Трава на поляне была в центре примята, и основательно так. Валял он меня там, что ли? Солнце припекало, пахло тимьяном, прогретой землёй и лесом, влажно, нежно. Я откинулся на плед и уставился в небо, впитывая в себя запахи, звуки, глубину звенящего от зноя неба. Вдруг в высоте мелькнул силуэт. Огромные крылья, длинные шея и хвост. Дракон. Том! — Любимый? — обратился я мысленно, настраиваясь на связь, потянувшись к парящему в высоте дракону всей сутью. — Да, мой Свет! Я слышу тебя. Ты заскучал? — Нет. Развлекайся. Я вдруг остро захотел оказаться рядом с Томом. Тоже мерять высоту крылом, ощущать напряжение мышц, жар собственной магии, видеть сверху и всё зелёное море леса, и пятнышко поляны. Перед глазами помутилось, и я понял, что лежать мне неудобно, потому что масса давит на крылья. Я перекатился на живот, вставая на четыре лапы. Что? Оглядев себя, я понял, что совершенно без усилий стал тем, кого мне приходится держать на жёстком поводке. Крепкие лапы с когтями, золото чешуи, бросающее блики на истоптанную траву, ощущение хвоста. Такие странные, что трудно их сформулировать. Хвост послушно метнулся. А я подпрыгнул и без разбега, свечкой, взмыл ввысь. Свобода! Сердце сильно и мерно билось в грудной клетке. Я не ощущал тяжести своего тела. Всё же драконы летают больше на магии, чем на силе мышц и крыльев. Я хотел закричать от избытка чувств, но вышел рёв. Немного покувыркался в воздухе, привыкая к этой ипостаси, а потом начал догонять чёрную точку на горизонте. Мой встроенный компас чётко указывал на Тома. Том почувствовал погоню. Длинная шея развернулась, крупное массивное тело ловко совершило кульбит, и моя Тьма, моя любовь, мой дракон, завис передо мной. — У тебя вышло! — Да. — Ты не устал? — Абсолютно нет. — Я поведу? — Как всегда. Летать в паре мне не привыкать. Цербер тоже всегда вёл меня. Я пристроился чуть левее и сзади, и мы полетели. Без цели, без смысла, просто наслаждаясь чувством полёта, свободы и единения. Всё же, это не был полёт в теле ворона с Цербером. Я лишь следовал за фамильяром. Тут же я ощущал эмоции Тома, его умиротворение, счастье, радость от того, что он ведёт меня. Некоторое время мы просто летели, пока не оказались над морем, и тут началось то, ради чего один дракон ведёт, а второй следует за ним. Том начал совершать кульбиты. Он нырял вниз, почти касаясь воды, кружился, взлетал свечой вверх, переворачивался, уходил в штопор. Я же, полностью подвластный ему, повторял всё. Мы танцевали над морем, двигаясь совершенно синхронно на небольшом расстоянии друг от друга. Потом, повинуясь воле Тома, я отлетел, и мы сошлись в шуточной схватке, кружа друг напротив друга, то сближаясь, то отдаляясь. Это было похоже на брачный танец хищных птиц. Было в этом единении потрясающее глубиной доверие, сплавленность, взаимопроникновение. — Харон, я отпускаю тебя. Держись. После этих слов я ощутил полную власть над телом, его тяжесть и усталость в мышцах. Немного просел от неожиданности, но быстро выровнял полёт. — Спасибо! — поблагодарил я Тома и… проснулся. Вау! Это было. Это было… я не смог подобрать слов. Некоторое время я лежал, переваривая красочность сна, его реалистичность и те эмоции, что он мне подарил. Я живу в мире волшебства уже более десяти лет. И, вроде бы, меня сложно удивить. Но есть волшебство другого толка. Для него не нужна магия. Для него нужно лишь уметь чувствовать красоту момента, понимать, что чувства иногда сильнее денег или мышц, знать, что так или иначе, всё будет хорошо. Живут же магглы без магии, но и в их жизни случается волшебство. Я помню себя до письма из Хогвартса. Как волшебно было читать раздобытую книгу. И плевать на то, что читал я её в чулане, лёжа на куцем матрасе, и на мне были заклеенные скотчем очки. Мир, открываемый мне книгой, был красочен, прекрасен, волшебен. Время меняло свой ход, призма, через которую я смотрел на жизнь, меняла свою резкость и цвет. И мир был окрашен октарином волшебства. А ещё я помню, как мне достались конфеты, которые Дадли отверг, капризничая. Тетя Петуния очень разозлилась на сына, видимо, он совсем её достал, и сунула целый пакет карамелек мне, сказав, что раз он не хочет эти, то вообще никаких конфет не будет. Я держал в руках небольшой, чуть липкий кулёк, и сердце моё билось в щуплую грудную клетку, как дверной молоток в дверь. Громко и гулко. Я так и не понял, почему Дадли их после не отнял. Возможно, у меня был настолько ошарашенно-счастливый вид, что даже у Дадли нашлась совесть. Крохотный кусочек совести. Я позволял себе конфету в день, и их хватило на целый месяц. Это был месяц волшебства. Простенького, бесхитростного, но очень-очень волшебного. Я помню вкус этих конфет до сих пор. Мятные, дюшес и барбарис. Надо купить их. Они, скорее всего, уже не будут такими волшебными. Но хотя бы тень того волшебства коснётся меня. Я провёл рукой по спине Тома. Тёплой и слегка влажной со сна. Он смешно сморщил нос и начал шарить рукой, из-под которой я выполз. Нащупав меня, бессознательно притянул к себе, утыкаясь лицом, куда придётся. Вот за это я его и люблю. За бессознательное желание меня рядом. Дождавшись, когда он расслабится и его рука станет тяжёлой, я вновь выполз из-под него и пошёл в душ. После душа и всех процедур, я отправился в зимний сад. С порога меня окутал потрясающий запах оранжереи и шорох крыльев. Утреннее солнце световыми столбами тыкалось в глянцевито-блестящую зелень, вызолачивало воды озерца, делая их драгоценными. Я снял одежду и вошёл в воду. Она была прохладной, но потрясающе бодрящей. Я вдруг расхохотался от избытка чувств, и птички порхнули возмущенной стайкой с соседних кустов. Мерлин, я в раю! И этот рай подарил мне Том. Том подарил мне остров, пещеру с чудесами, самого себя. За что мне это? Неужели я заслужил? Я нырнул и открыл глаза. В чистейшей воде скользили рыбы, и было видно каждый камешек. На вкус вода была потрясающей. Наплававшись, я выполз на камни, в солнечное пятно, и прижал колени к груди, согреваясь и обсыхая. — Ты как сестрица Алёнушка с известной картины Васнецова, — проскрежетал надо мной Цербер. Кто такая Алёнушка, я, на удивление, знал. Читал недавно Гарри русскую сказку. Долохов откуда-то притащил адаптированные переводы русских сказок, и Гарри они очень понравились. А вот кто такой Васнецов (и как Цер себе язык не сломал), я знать не знал. — Кто такой Васнецов? — Знаменитый русский художник. В библиотеке твоего Тёмного есть большая книга с репродукциями. — А ты откуда знаешь? — Имел честь наблюдать, как он разбирает книги. Он был похож на идиота с кубиками. Вот-вот, и слюна потечёт от счастья. Я хихикнул. Цер в своём репертуаре. — Ты его поддеваешь, а он просто наслаждался своими книгами. Ты, кстати, тут что забыл? Или в гостиной не топлено? — Выгуливаю Нагайну, — выпятил грудь колесом Цербер. — Ничего он меня не выгуливает, прилип, как лист к хвосту, и таскается, — прошипела из кустов Наги, являя своё гибкое тело и сворачиваясь возле меня. Я привалился к приятному, гладкому боку и начал поглаживать. Цер никак не прокомментировал этот выпад, делая вид, что страшно занят тем, что чистит перья. Оказывается, и на эту злоязыкую птичку есть управа. — Цер, как ты смотришь на то, если я заведу кота или книззла? Цер раздулся как шар и зашипел как гюрза. Очевидно, смотрел он не очень. Я же продолжил его троллить. — Чёрного, большого и наглого. Назову его Мрак. Он будет лениво лежать на диване, точить когти о любимое кресло Тома и… — Я научу его ссать вам в постель, — хмуро сказал ворон и отвернулся. Обиделся. — Ты ведь знаешь, что я люблю тебя? — Покупая котов, наглаживая змею и позволяя Тёмному отирать собой все поверхности? — Ну, кота пока нет, змею ты и сам любишь, а Том — мой муж. Наги открыла один глаз и лениво прошипела: — Проблемы, пернатый? Цер слетел с куста мне на плечо. Одним глазом посмотрел на змею и выдал на отличном парселтанге: — Прошу прощения, был не прав. Вау! Я никогда от него такого не слышал. Наги прикрыла глаза, принимая извинения. Я погладил ворона под шеей, потом по внушительному клюву, по голове и даже почесал спинку, для чего он расправил крылья и прикрыл глаза от удовольствия. — Ну? Так что с извинениями? — Обойдёшься. — Я бы его, на твоём месте, больше не гладил, — сказал подошедший бесшумно Том и, склонившись, поцеловал меня в макушку. Цер посмотрел на захватчика уничижительно и выдал: — Но ты не на его месте. Тебе до него ещё расти и расти. Том поднял брови, и лицо у него стало таким, будто он колеблется между изумлением и желанием рассмеяться. Цер слетел с моего плеча, сел на фикус эластика, как раз на уровне глаз с Томом и выпятил грудь. Мол, чем ты мне, Тёмный, ответишь? Съел? Том упёр руки в бока. Началось. — И это мне говорит мрачная летающая курица, всё достижение которой — это умение контролировать свою задницу. Но вот свой язык ты контролировать так и не научился! Мы переглянулись с Наги, закатили глаза и под острые эпитеты, которыми сыпали эти двое друг другу, расползлись тихонечко в разные стороны. Пусть мальчики развлекаются. Обоим тяжело найти собеседника равного по интеллекту.