***
— И где носило твою задницу? — кричит Фуюхико с другого конца столовой, едва нога Хинаты переступает порог. Попался. — Вечерочка, — шутливо отмахивается тот и нервно смеётся. Вероятность того, что он получит в лоб, растёт в геометрической прогрессии. — «Вечерочка». — Кузурю хмыкает и откидывается на спинку стула, наблюдая за Хинатой краем глаза. — Объясняйся. — Заполнял отчёты, — монотонно бросает Хаджимэ, садясь напротив. Перед ним тут же возникает Микан с тарелкой в руках. — Спасибо. Потом зашёл к Нагито. — Так это вы… — шепчет Цумики и тут же зажимает обеими руками рот. — П-прости. Я… я не подслушивала, клянусь! Я просто проходила мимо!.. — Всё в порядке, Микан. Я даже и не подумал. — Что у них случилось? — Голос Фуюхико звучит беспринципно. И направлен он, конечно, к девушке. — Я не… не могу. Это не моё дело, и я… — Этот всё равно не расскажет. Говори. — И добавляет чуть мягче, словно одёрнув себя: — …пожалуйста? Цумики сглатывает, прикладывая руки на груди, и выдаёт на одном дыхании: — Я слышала, как они поругались, только и всего! Нагито что-то сказал Хаджимэ, и он ответил на повышенных тонах! Прошу, я больше ничего не слышала… Кузурю качает головой, закрывает глаз и сжимает пальцами край стола. — Что он тебе сказал? — Ничего, всё в порядке. — Что?! — Его вопрос разрезает воздух, впиваясь в сердце Хинаты. Он снова начинает вспоминать и осмысливать ситуацию. И от этого становится тошно. Парень утыкается тарелку и вдруг понимает, что начинает рассказывать. — Он продолжил гнуть свою линию про то, что я Изуру Камукура. И я… я сорвался. Не знаю? Назвал его Слугой и… Я перегнул палку. Я не должен был, и… — Хаджимэ… — жалостливо шепчет Микан и осторожно касается его плеча. — Тихо. И давно это длится? — Фуюхико, не думаю, что это… — Сколько? — …с самого его пробуждения. По щекам Кузурю разливается нездоровая краска, и он глубоко вдыхает, стараясь успокоиться. Обычно в такие моменты Хината просто удалялся (ради собственных спокойствия и целостности), но сейчас бежать особо некуда. Особенно потому, что перед ним стоит тарелка с мисо супом, а сбежать от неё — выше всяких человеческих сил. Поэтому парень сглатывает, морально готовится к последующим словам и начинает есть. — Ты совсем еблан? — Что ж, начало вполне ожидаемое. Парень безразлично пожимает плечами и засовывает ложку в рот. Божественно. — Я не понимаю, ты, блять, думать умеешь вообще? — Предположительно? — Так и забей на него хуй. — Тут у Фуюхико окончательно уносит крышку. Ударив по столу кулаком — и испугав при этом Микан, которая, подскочив, тут же скрылась на кухне, — он краснеет до такой степени, что, кажется, сейчас взорвётся. — И что ты мне предлагаешь сделать? Бросить его? — На это у тебя мозгов не хватит, — фыркает он и, сделав глубокий вдох, закрывает глаза. А затем резко выдаёт: — Возьми перерыв. — Извиняюсь? — Тебе на бумажке написать или сам догадаешься? — Я прекрасно со всем справлюсь, спасибо. — Скинь этого долбоёба на кого-нибудь другого и займись… чем-нибудь. — И на кого мне его скидывать? — язвительно усмехается Хаджимэ, вскидывая голову. Желание есть резко отпадает. — На Микан? Она к нему на расстояние вытянутой руки не подойдёт. На тебя? Ты его удушишь быстрее. — Эй. — Только вот не надо мне говорить, что я не прав. — Он вскидывает руки в воздух и продолжает. — Никто на этом острове не разбирается в этом. Кроме меня. Кто ему поможет? — Пускай сам себе помогает, — презрительно выплёвывает Кузурю. — О? Что-то я не припомню, чтобы ты так говорил, когда Пеко нуждалась в помощи. — Хината и сам не понимает, откуда исходит эта ярость. Нагито может быть ему неприятен, хорошо. Но бросать его… Внутри всё сжимается от одной лишь мысли. — Завали ебало. — Лицо Кузурю темнеет, и он буквально вскакивает из-за стола, с грохотом роняя стул. Хаджимэ вскидывает бровь и мысленно вычисляет вероятность того, что ему сейчас прилетит. — Знаешь, что? Делай что хочешь. — С удовольствием. Он тоже поднимается из-за стола, бросает на тарелку короткий печальный взгляд и отворачивается. Конфликты с остальными вытягивают из него последние моральные силы. И последнее, что ему сейчас нужно, — это нотации от Фуюхико. Конечно, возможно, ему не нужно было упоминать Пеко — всё-таки рана ещё свежа, но либо так, либо очередной час пустых разговоров. Хаджимэ скрывается за дверьми столовой. Уставший и злой.***
Утро всегда труднее всего. Найти в себе человеческие силы встать с уютной кровати? В пять утра? Невероятно тяжело. А приходится. Хаджимэ с трудом разлепляет глаза и хрипло стонет в подушку. Новый день — новые проблемы. Конечно, думать о проблемах с самого утра — занятие такое себе, но так хоть будет время морально к ним приготовиться. — Доброе утро, — шепчет Хината в никуда и рывком садится на кровати. Тянется и трёт глаза, склонив голову. Снова вспоминает вчерашний день и поджимает губы. Надо придумать, что делать. Как извиниться? Он понимает, что надо. Необходимо. И если даже не ради самого Комаэды, то ради избавления от вязкого чувства вины в груди. Это плохая мысль. Отвратительная мотивация. Но об этом всё равно никто не узнает. Парень поднимается на ноги. Подумает по дороге. Рутина иногда встаёт поперёк горла. Подъём, быстрый душ, поход в столовую, полуживой разговор с одним из «одноклассников», готовка и Нагито. Визиты к нему и без того трепали нервы, а тут… Хаджимэ мысленно ставит галочки возле каждого сделанного дела, берёт поднос с завтраком и вновь направляется в больницу по давно натоптанной дороге. Страшно, конечно. И немного интригующе — узнать, чем именно закончится сегодняшняя встреча. Это какой-то мазохистический интерес, если честно, но парень ничего не может с собой поделать: сглатывает, поднимает руку и стучит несколько раз. — Я вхожу, — объявляет он и нажимает на ручку освободившейся рукой. Больной снова не реагирует — только безразлично наблюдает за ним уголком глаза. — Доброе утро. — Всё так же молчит. — Как себя чувствуешь? — Пойдёт. На этом разговор как-то сходит на «нет». Хината топчется в дверях, хочет сказать что-то ещё, но передумывает. Взгляд останавливается на двух тарелках, забытых вчера днём, и в груди зарождается чувство стыда. Не навестил, не принёс еду по расписанию, нагрубил и оставил его в беспорядке. Хороший из него опекун, ничего не скажешь. Поместив поднос Нагито на колени, парень вновь достаёт блокнот из внутреннего кармана пиджака и сверяет результаты. Ему хотя бы становится легче, а это большой плюс. — Скоро сможешь выйти отсюда, — бодро объявляет Хаджимэ. — Угу, — не отрываясь от еды, мычит Комаэда. Живенько. Лучше уйти, пока не стало хуже, но… но Хината не может. Ноги как будто приросли к земле, и взгляд неотрывно следит за Нагито, медленно поглощающим завтрак. Грустная картина, щемящая сердце. Совесть начинает бить тревогу. — Послушай, Нагито, — робко начинает он, — в тот раз я… — Записывай всё, что тебе надо, и уходи, — бесстрастно отвечает тот, так и не отрывая глаз от тарелки. — Я… не могу. — Не можешь? Могу показать, где дверь. Дальше сам найдешься, я надеюсь. — Чем дольше он говорит, тем больше его голос пропитывается ядом. — Ты ведь говорил, что хочешь выйти отсюда? Это твой шанс. — Что? — С этого дня будешь расхаживаться. — Я удивлен, что ты не перекинул это на кого-то другого. — Я… — Пытался. — Это моя обязанность. — Как знаешь. Он снова замолкает, сжимая в руке палочки, и опускает голову. — Хаджимэ? Сердце сжимается от того, насколько слабо и хрипло он отзывается. От неверия в то, что Комаэда первым начинает разговор. — Да? — Ты правда… — Нагито сглатывает и качает головой, словно пытаясь прийти в себя. — Правда считаешь меня Слугой? Нет. Боже. Боже, нет. Хината рвано выдыхает и на нетвёрдых ногах приближается к постели. Пересекается взглядом с больным, присаживаясь на край кровати. И вдруг понимает, что его руки накрывают руку Комаэды. Это действие получается спонтанным, почти машинальным, однако… однако не кажется неправильным. — Нагито, послушай… — Он прикусывает губу, стараясь унять дрожь в голосе. — В тот раз я просто не подумал. Ты… ты не Слуга в моих глазах. — Тогда кто? — Нагито Комаэда. Ученик класса 77-В, который идёт на поправку. Глаза юноши расширяются, и он удивлённо смаргивает. — Нагито… Комаэда? — Словно пытается распробовать собственное имя. — Тогда ответь мне на ещё один вопрос. Хаджимэ кивает, не до конца понимая, на что подписывается. Его пальцы едва заметно сжимаются, скользя по ледяной коже. «Надо принести ещё одно одеяло», — делает мысленную пометку парень и вновь обращает внимание к разговору. — Я безумен? …а вот такого он точно не ожидал. — Ты… что ты имеешь в виду? Комаэда раздражённо выдыхает, однако тут же одёргивает себя. — Я сумасшедший? Я болен в твоих глазах? — упрямо выпаливает он и подаётся вперёд, рассматривая лицо Хинаты. — Нагито, ты… — Отвечай. Он честно хочет сказать «да». Вот только кому от этого будет лучше? — Нет. — Врёшь. И даже не пытайся убедить меня в обратном. — Парень стыдливо опускает голову, избегая пристального взгляда серых глаз. — В их глазах. В твоих — без разницы. Я ненормальный. Вот только… — Не надо. — Вот только, — упрямо продолжает он, придвигаясь ещё ближе. Теперь он буквально дышит в лицо Хаджимэ, — это вы окрестили меня безумным. Это вы положили меня в больницу. Удобно считать меня психом, да? — Никто не считает тебя… таким. — Уверен, Фуюхико скажет тебе обратное. — Он заходил?.. — с ужасом спрашивает Хината. — Да заскочил вчера вечером на «серьёзный разговор». И когда ты только успел на меня нажаловаться? — Комаэда сухо усмехается. — Впрочем не виню. Я и сам удивляюсь, как ты ещё не забросил меня. — Я не могу тебя бросить. — О? Должен признать, это… немного неожиданно. Слышать такое от Абсолютной Надежды. Аккуратнее, Хаджимэ, я ведь и влюбиться могу. — Палату наполняет его сухой, хриплый смех. Кажется, ему искренне весело. — Я… я не это!.. — Однако. Перед тем, как помогать другим, — Комаэда ловко разворачивает руку и делает самое наглое и резкое движение, на которое вообще способен в подобной ситуации: он переплетает их пальцы. Тон его голос в мгновение ока становится куда серьёзнее, — помоги сначала себе. Хаджимэ замирает. В мозгу, кажется, происходит короткое замыкание, и единственное, о чём он сейчас может думать, — о пальцах Комаэды: ледяных, но так приятно контрастирующих с его собственной кожей. И это… ой как неправильно. Парень понимает это, но найти в себе силы отпрянуть не может. Вот и получается, что он сидит и смотрит, как дурак. Не то чтобы это неприятно, просто… странно. И, пока ситуация не стала ещё хуже, он вскакивает на ноги, откашливается и бросает: — Я зайду попозже. — Буду ждать, Хаджимэ. Парень подхватывает поднос с тарелками и буквально вылетает в коридор. Щёки горят — жутко горят. Хината пытается не думать о том, что значит буря чувств внутри него. Нагито — это Нагито, ничего больше. Ничего больше.***
— Прости, я вчера забылся и… — Да забей, — отмахивается Казуичи и распахивает дверь, активно махая рукой. — Пойдём, покажу тебе мою малышку. В домике Соды хлама больше, чем полезных вещей. Куча странных предметов, использованный и ещё нет материал, и много — даже чересчур много — чертежей. Хината делает шаг вперёд и чуть не падает, запнувшись о что-то. — Эй-эй-эй, аккуратнее! Хината тихо усмехается, переступая через кучу мусора, и подходит к Соде, гордо сжимающем в руке своё последнее изобретение. — Ну как? — с трудом сдерживая довольную улыбку, спрашивает он. — Ты превзошёл сам себя. Парень перехватывает протез и придирчиво изучает его. Должно прийтись впору. «Надеюсь, Нагито понравится», — думает он и мягко улыбается. Неожиданно для самого себя. Он не питает к нему ярых тёплых чувств, но… Это «но» так и повисает без ответа. Наверное, оно и к лучшему. Парень старается особо не думать по дороге к палате. Получается, конечно, плохо. Он не может перестать представлять реакцию Комаэды. Обрадуется ли тот? Или ответит привычным безразличием? Хотелось надеяться на первый вариант. Наблюдая за работой Казуичи, Хината то и дело переводит взгляд на Нагито, едва заметно кривящего губы. Отвращение это или просто неприязнь — вопрос хороший. Может, всё сразу. Он умеет. — Ну как? — вытирая пот со лба, живо спрашивает Сода. Хаджимэ тихонько усмехается: такому рвению можно только позавидовать. — Пойдет, — равнодушно отвечает Комаэда, разглядывая механический протез. Пытается согнуть пальцы — получается с трудом, и вскоре юноша просто бросает попытки. — Вы закончили? — А, ну… — Казуичи оборачивается и растерянно — и с долей обиды — смотрит на парня позади. Ждёт указаний. — Спасибо за работу, Казуичи. Дальше я сам. — Как знаешь, чел. Он бросает на пару последний озадаченный взгляд и без капли сожаления скрывается за дверью. — Не хочешь последовать за ним? — Я пойду. Когда ты немного освоишься с рукой. — Да что ты? Уверен, что готов вернуть мне вторую руку? Не боишься, что я что-нибудь сделаю? Хината заметно хмурится. — Я надеюсь на твоё благоразумие. — Надо же. — Сарказм можешь поубавить — я пытаюсь помочь. — Как помог вчера? — Я извинился. — Он прекрасно понимает, что этого недостаточно. Что словами это не исправить. Правда, одно дело понимать, и совсем другое — делать. — При всём уважении, — тянет Комаэда, лениво переводя взгляд на Хинату, — но извинения дело не исправят. Нет, конечно, можешь попробовать, мало ли. — Послушай, я правда пытаюсь. — Помочь себе? Не особо заметно. — Мне не нужна помощь. Нагито вскидывает бровь, но тактично молчит. Хаджимэ понимает, что решение за ним: уходить или нет. Но он ушёл вчера, и результаты оказались… ну, не совсем приятными, мягко говоря. Поэтому сегодня он выбирает путь большего сопротивления. — Не хочешь встать? — О? Уже выгоняешь? — Ты ведь хотел выйти отсюда. Или уже передумал? — Уверен, что хочешь взяться за это? — задумчиво тянет Комаэда, однако приподнимает край одеяла здоровой рукой и свешивает ноги. Как бы ни притворялся, себя перебороть не может. — Как видишь. Хаджимэ делает шаг вперёд — и как раз вовремя. Едва юноша переносит вес на ноги, как его тут же ведёт в сторону, и он едва не заваливается на кафельный пол. Завалился бы, не будь Хинаты рядом. Всего за долю секунды он подскакивает к Нагито и подхватывает его. Ладонь уверенно ложится на талию, и чужое тело вдруг оказывается в неприличной близости. Нагито шумно выдыхает и вздергивает голову. — А я-то думал, ты дашь мне упасть, — пытается язвить он. Но реакция тела говорит совсем обратное: Хината чувствует, как костлявые пальцы обхватывают его локоть, болезненно сжимая. — И какая мне от этого выгода? — шепчет Хаджимэ и помогает юноше подле выпрямиться. — Душевное облегчение? — Пф-ф, обойдусь без этого. Ещё одна бессонная ночь рядом с тобой, и я с ума сойду. — Мне искренне жаль, что тебе пришлось растрачивать на меня силы. — Да забей. Это часть твоего восстановления. — Он переводит взгляд на дверь. — Сегодня ограничимся прогулкой по коридору. — А я уж думал, ты меня дальше этой комнаты не пустишь, — прилетает незамедлительный ответ. — Будешь язвить дальше — так и сделаю. — Какие мы грозные, — смеётся Нагито и, опершись на Хинату, плетётся рядом с ним. В такие моменты он выглядит действительно хрупким. Сосредоточенный и непривычно молчаливый, он чуть не пыхтит от натуги — так и не скажешь, что недавно он самостоятельно смог выбраться из палаты. — Как себя чувствуешь? — участливо спрашивает Хаджимэ. — …устал. Он опускает голову и закусывает губу, жмурясь. Комаэда выглядит искреннее разочарованным в себе, и сейчас, несмотря на всё, злиться уже не выходит. Хината вздыхает и тянет его в сторону лавки. — Это первая попытка. Не перенапрягай себя. — Ты на удивление добр. — Я что, совсем изверг в твоих глазах? — Кто знает? — качает головой Комаэда и осторожно пристраивается рядом. Его рука всё так же крепко цепляется за руку Хаджимэ: словно он боится, что последний сбежит, едва почувствовав свободу. И Хината… просто позволяет. Наверное, чувствует вину. Частично. Компания Нагито может быть приятной. Им не надо разговаривать, давить из себя улыбки и смех: Комаэда тихонько сидит рядом, прикрыв глаза, и между ними не повисает атмосфера неловкости. Это… странно. Но это «странно» приятное. — Ты поел сегодня? — С чего такой интерес к моей жизни? Нагито ведёт плечами и бросает на него косой взгляд. — Ты ведь позже идёшь работать над проектом Това-Сити? — Откуда ты?.. — Откуда знаю? Хаджимэ, ты очень неаккуратен со словами. А сопоставлять факты я умею. — Шибко ты умный. — Приму за комплимент. Благодарю. Они снова замолкают. Хината прислоняется затылком к стене и тянет носом воздух. Он старается не думать о том, что скоро ему придётся вернуться обратно. О том, что снова придётся сидеть допоздна, — эта мысль отзывается тупой болью в висках. — Как ты? — А? Он вдруг чувствует на себе чужой пристальный взгляд и лениво приоткрывает глаз. — Выглядишь плохо, — объясняет Нагито, поднимая протез в воздух. — Вот уж спасибо, — кисло усмехается парень. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. — Понимаю ли? Нагито качает головой и кривит губы. — Я надеюсь, что ты не забыл о чём мы говорили. Хаджимэ, ты ведь знаешь, что… — Нам пора возвращаться, — обрывает его тот и резко поднимается на ноги. Комаэда внимательно изучает его взглядом, а затем пожимает плечами и с кряхтением поднимается следом. Бросает взгляд на протянутую руку и фыркает, гордо ковыляя мимо. Характерный. Хаджимэ подавляет вздох и присоединяется к нему, готовый помочь. — Я зайду днём, — обещает он между делом — и получает в ответ самодовольное хмыканье. — Я бы на это не рассчитывал.***
Хината садится работать в смешанных чувствах. Наверное, как и всегда. Он снова и снова пытается включиться в работу, но получается плохо. Стрелка делает один оборот по циферблату. Второй. Третий. А Хаджимэ всё так же трясётся над бумагами, не сдвинувшись с мёртвой точки. Он пытается призвать Талант, но это лишь отдаётся новым приступом головной боли в висках и темени. И с каждым часом она становится хуже и хуже. Парень стоически терпит, надеясь, что она просто пройдёт. Надеется каждый раз. Только зря. Хаджимэ откидывается на спинку стула и, вскинув голову, закрывает глаза. Пытается выровнять дыхание, но получается плохо. Из рук вон плохо. Дрожащими руками обхватывает подлокотники, впиваясь ногтями в искусственную кожу, и сползает вниз. Кровь жутко громко стучит в висках, и поперёк горла встаёт ком — ни вдохнуть, ни выдохнуть. И не закричать. Остаётся только сидеть, молясь, чтобы это прекратилось здесь и сейчас. Хината понимает, что последует дальше — это пугает. Головная боль никогда не приходит одна, нет. Хаджимэ не настолько удачлив. Она приходит с ними. Парень чувствует чьё-то прикосновение, поворачивается — хочет взмолиться о помощи — и замирает. — Хаджимэ. — По правое плечо стоит Нагито и давит из себя улыбку. Тонкие пальцы скользят по плечу, мягко поглаживая его. — Доброй ночи. Хината сглатывает и пытается отвернуться, но его ведёт в сторону. Он жадно хватает ртом воздух и снова закрывает глаза. В уголках собираются слёзы — но он глотает их. Не может заплакать. Не сейчас. — Уйди, пожалуйста, — шепчет он в никуда. Бесполезно, потому что тут никого нет. — Куда? — удивлённо переспрашивает «Комаэда». — Из твоей головы? Это тяжеловато, знаешь ли. Тогда уйдёт он. На негнущихся ногах, опираясь о поверхность стола, он поднимается, слегка покачиваясь, и делает шаг в сторону двери. — Плохая идея. И заваливается вбок, врезаясь бедром в деревянный угол и шипя от боли. Только на этот раз она не отрезвляет — далеко нет. Она делает ещё хуже. Хаджимэ прикрывает ладонью глаза, прикусывая нижнюю губу до крови, и оседает. Дышать совсем не получается. Сердце бешено бьётся в грудной клетке, не давая возможности нормально вдохнуть. — А я говорил. «Нагито» присаживается рядом, бросая на него жалостливый взгляд. Хината только сухо усмехается. Молодец, сделал только хуже. Таблетки остались в ящике — слишком далеко. А боль всё усиливается. — Мх. Он сворачивается калачиком, обхватывая голову руками. Пытается массировать переносицу, виски — бесполезно. Он даже уснуть толком не может — она последует за ним во сны. …и не только она. В какой-то момент комната начинает превращаться в аляпистое месиво неразличимых цветов и предметов. Рядом с Нагито появляется всё больше и больше людей, и каждый что-то говорит. Кто-то друг с другом, кто-то — ему. Это похоже на лихорадку. Припадок. Кошмар. Он кончится, конечно, кончится. Но без таблеток Хаджимэ просто не представляет, сколько часов у него уйдёт. Не знает, когда сможет подняться с холодного пола. Не знает, попадёт ли сегодня к себе в комнату. Краем воспалённого сознания он улавливает хлопок. Или, может, ему просто кажется? Хината стонет и утыкается носом в ворс ковра. Когда это началось? Когда закончится? Он чувствует чью-то руку на собственном плече. Кажется, слышит кого-то? Не понимает. Хаджимэ приоткрывает глаза и снова видит «Нагито». Только не того надменного, который не преминул дать ему важный и нужный совет, а того, в чьих глазах светится неподдельный ужас. А, может, и нет. Парень не понимает да и не старается понять. Только давит из себя слабое: — Ухо… уходи. — И замолкает, отдаваясь боли. Только собственное сознание снова шлёт его. «Нагито» не уходит. Вместо этого он пытается поднять его, помогая принять сидячее положение. Что-то спрашивает. Такого не случалось раньше. Обычно он просто сидел и смеялся. Иногда вёл беседу. Но никогда не пытался прикоснуться вот так. В голове вдруг вспыхивает болезненная надежда. И Хината хватается за неё, как утопающий за тростинку. — Таблетки, — хрипит он и снова закрывает глаза, прислоняясь затылком к стене. Холод успокаивает. — Верхний ящик. Спустя непростительно долгое время он чувствует, как чужие пальцы касаются его губ, и послушно открывает рот. Чувствует таблетку на языке, инстинктивно тянется вперёд и прижимается к горлу бутылки, делая первый жадный глоток. Холодная вода скользит вниз по подбородку, по горлу и мочит ткань рубашки. Но Хината всё не может остановиться. Только осушив половину, он отстраняется, слабо приоткрывает глаза и почти благодарно смотрит на Нагито, сидящего напротив. — На… Нагито, — хрипло зовёт он и тянет руку в странном порыве. То, что он бы никогда не сделал в обычном состоянии. — Я здесь. — Чужие руки накрывают его, и Хината кивает, подаваясь вперёд и утыкаясь в плечо. Он до последнего сомневается, правда ли это. Но он не хочет думать об этом дольше, чем нужно. Пускай это Комаэда. Пускай это всего лишь лихорадочный сон, после которого он проснётся один на полу. Пускай. Это будет в будущем. Сейчас же, успокоенный и пригретый, Хаджимэ медленно засыпает. Боль наконец отпускает его, принося облегчение.***
Он просыпается в знакомой белоснежной комнате. Комнате, в которой бывал бессчетное количество раз. Правда, на этот раз пациент — он сам. Кряхтя, Хаджимэ пытается принять сидячее положение и тут же падает обратно. Сил нет даже на что-то настолько простое. …только спустя минуту до парня доходит, что он тут не один. — Нагито? — зовёт он, смутно припоминая последние события. Как давно это было?.. — Хаджимэ. Комаэда сидит на табуретке возле постели, скрестив руки на груди. На его лице написано полное спокойствие, почти безразличие, и Хината морщится, задетый за живое. Мог бы изобразить переживание хотя бы для вида. — Доигрался? — продолжает он ровным голосом и неуклюжим движением руки поправляет одеяло. Всё ещё не привык. — Это всего лишь… небольшое неудобство. — Парень отмахивается. Вот последнее, что он сейчас хочет слышать, — нотации. — Я скоро вернусь в строй. — Небольшое неудобство? Хаджимэ, право слово, ты хоть слышишь себя? — «Право слово»? Серьёзно? В ответ ему раздаётся раздражённый вздох. — Это единственное, что тебя волнует в моих словах? — Нет, я… — Хината резко замолкает, утыкаясь носом в кромку одеяла. Слышит он себя, слышит. — И что ты мне ответишь? — Что я могу работать. Мне просто нужно время. — Тебе нужен отдых. — Комаэда сухо усмехается, закидывая ногу на ногу. — Сегодня тебя спасли. А завтра? Что будет потом? — Ничего. — Именно, Хаджимэ. Ничего. Ты умрёшь. — Я не!.. — Не умрёшь? Самому не смешно? — Комаэда склоняет голову вбок. — Ты работаешь на пределе. — И могу делать больше. — Не высоко ли ты целишься? — Что? — Ты так любишь говорить, что не являешься Изуру Камукурой. Но при этом старательно пытаешься влезть в его роль. — Неправда! — И кто из нас безумен, Хаджимэ? — спрашивает Нагито и подаётся вперёд, пристально изучая изнуренное лицо Хинаты. — Я хотя бы отдаю отчёт о своих действиях. А ты? — Я прекрасно понимаю, что делаю. — Раз ты «прекрасно» понимаешь, что делаешь, — он медленно поднимается на ноги, — расскажи, что с тобой происходит. — Ничего. — Такие боли для тебя привычны? Или они начались только недавно? — Я не понимаю, к чему ты… — Хината запинается под уничижающим взглядом. — Ты живёшь в этом теле, но так и не научился его понимать. — Комаэда отворачивается и качает головой. — Раз уж у тебя появилось свободное время — обдумай ситуацию. Хоть отдохнёшь. Хаджимэ ничего не отвечает, молча изучая чужую спину. Он питает к Нагито много чувств — и при том не всегда сугубо положительных. Но… В такие моменты парень готов поклясться, что за каждым словом и действием есть мотив. Извращённый, странный и грубый, но всё-таки мотив. В конце концов, это Комаэда. А когда он делает что-то просто так?