Баллада о царицынском муже и корсарской жене

Шутили сестрицы, что с королевой Равки ему рядом и стоять негоже, потому как он до того тшедушненький, что от одного взмаха элегантной руки с перстнями не то покачнется, как осиновый ствол, не то и того пуще – взлетит, рыжий, как огонек от костра, в вышину, вот смеху будет! Крыгин на сестриц обижался, ведь вовсе он был недурен, а как приоденется – так воистину граф. Мнение, однако ж, пришлось пересмотреть, когда узрел недурный граф его королевское высочество в мужских купальнях, само собой, раздетым донага и являющим зрелище поистине эстетическое, прямо-таки художественно благолепное. Ничего не оставалось, кроме как спрятать худощавое тельце, розовое, гладкое и чистое, как ребятенкова попка, за полами жаккардового халата. По крайней мере он, Крыгин, был баснословно богат, и халат его и переливался, и искрился сапфировой вышивкой и кусочками бирюзы на месте благородных драконьих глаз изощренной аппликации, ни больше ни меньше величайшего портняжьего творения. За один только драконий глазок можно было купить усадьбу под Ос-Альтой, а за два – всамделишный дворец, чего уж говорить про весь халатец целиком! Эта мысль Крыгина ободрила, и он принялся разглядывать нагих танцовщиц в блестящих украшениях, кружащихся меж пышущими сладостью фруктовыми деревьями, меж фигурными арками, танцующих над возлежащими под ними мужчинами. Золотое Болото, его сердечный дом, его любимая усадебка, видят святые, было в разы, в разы скромнее новеньких мужских купален, новаторских, передовых по части технологий, да и на архитектурном поприще, стало быть, тоже первых. Современные, но не утратившие старинной, прециозной изысканности, канонов заграничных купален с фонтанами и фонтанчиками, с изображающими великие сказы мозаиками, с полотнищами, изукрашенными длинноногими сильдройрами и лесными девами, играющими на флейтах и арфах. Мелодия, музыка, казалось, текла из бьющихся под беломраморными ступенями водных токов, вырывалась из полотен, извлекаемая из китовых струн пальчиками мифических арфисток. Просачивалась сквозь куполообразные потолки, изрисованные созвездиями. Золота и драгоценных камней здесь было больше, чем в золотоносных рудах, чем в горных рудниках. Славное, поистине славное место! Выгорело дело, думал Крыгин, выгорело дело, как и говаривал Николай. Все уважающие себя мужи хотели хоть разок поприсутствовать в прославленных купальнях графа Крыгина, с бассейнами, бурлящими, как водопады, бассейнами температуры исключительно угодной: когда хочешь – горячей, как запретные ласки двух любовников, иль прохладной, навевающий на мысль об утренней постели, об охлажденном белом вине, которое подают в вырезанном из млечного опала графине. По краю идет яшма, основание из золота, а ручка так выделана, что ухватишься, как за рукоять меча, легкого, точно перышко, острого, во взмахе рассекающего батистовый платочек… Нет, в действительности редкостное было место, великое, увенчанное славой, а что аполитичное, скорее увеселительное, чем высокоидейное – да и боги с ним, и, тьфу ты, боги с этими идеями, главное, что славное местечко, что мужам нравится. Иной раз глянешь, а горячее вино льется прямиком из сосочков каменной барышни, а мужи припадают к грудям и лакают, как из озерца, с наслаждением, будто барышня-то живая и теплом пышущая. Чем не высокие идеи, чем не занюханная идеология? Королева Равки, однако, мыслей графа не разделяла. Более того, как истинная женщина, она тотчас с прискорбием оценила и мироточащие каменные грудки, и много чего еще, почитаемое мужами, гостями благородными, капризными, вовсе не деревенскими мужиками, для которых, глянешь, и дупло – барышня. Сам Крыгин королеву в своих купальнях не застал, никто королеву там не видывал, кроме его высочества Николая, крыгинского сердечного друга. В связи с чем – ну, стало быть, с дружбой – поднимать этот вопрос Крыгину было по меньшей мере неудобно, но купальни, которыми от крылечка до печки владел граф, в которые он вложил, солидного порядка, полказны своего сиятельства, отошли в распоряжение Николая, если хотите, зачинщика, инициатора, идейного вдохновителя. Да что любопытно, Крыгин шибко и не возражал, а потому тем погожим вечерком сгинул с глаз долой, позабыв, правда, про свой жаккардовый халатик по цене усадьбы и замка под Ос-Альтой, халатик, под который ночью он подумывал позволить запустить ручку черноволосой танцовщице, представляя на ее месте другую, госпожу, богиню. А в купальнях, пустехоньких, но со звучащими неведомо откуда напевами не то лесных дев, не то сильдройр, благодушествовал в горячих водах бассейна Николай Ланцов, крыгинский, как уже говорилось, друг и приятель, который глядел на приближающуюся к нему королеву, любовался колышущимися под одеждами прелестями. – Так вот они, эти ваши с Крыгиным именитые купальни, – оценила она без воодушевления, но с улыбкой, которую любой, кроме Николая, мог счесть любезной. – Я до чертиков не выношу непристойное свинство, но, признаюсь, в этот раз вы превзошли сами себя. Восхитительно! Пристанище сомнительных наслаждений и несомненного паскудства. Но я-то знаю, что ты можешь лучше, Николай. Хотел превратить купальни в корпус равкианской разведки? Жаль огорчать, но я сделала это первой. – Нисколько не огорчаешь, – ответил Николай доброжелательно. – Ты королева любезная и мудрая. – Еще бы. И прекрасная. – И прекрасная. Зоины волосы хранили красочно-взвихренный и вьющийся беспорядок. Николай потянулся было к ним в желании коснуться, вплести пальцы в крутые локоны, дотронуться уха, бриллиантовой сережки, шеи. Поцеловать. Но Зоя остановила его, удержала руки потоками воздуха, оплела невидимыми путами. – Значит, дашь мне заслуженный реприманд? Но сперва скажи, от кого узнала. Не о купальнях, естественно, о них трубят от Ос-Керво до Вечного Мороза. Я говорю о месте назначения, об адреске, если угодно. Чей язык работает супротив своего господина? Не там он должен быть, язык, не в том месте. – Это твои слова, не мои. Но верные, ведь язык работает на благо своей госпожи. Чудно, что твой дорогой друг, партнеришка, если угодно, знает, как язычком пользоваться. Пустячок, а приятно. Зоя опустилась рядом, шелестя платьями, коснулась его лица, оглядела всего, не выказав желания. Но его высочество был мужчина наблюдательный и, пусть струилась вокруг липко-мокрая влажность источников, заметил, как затвердели и обозначились под одеждами девичьи соски. Токи воздуха держали руки, да только его высочество, стало быть, был еще и дивный моряк, фигляр, если хотите, и затруднительное положение ему порой было только на руку. Для остроты, как говорится, ощущений. Но королева, предугадав мужнины действия, отодвинулась с естественной, непринужденной грацией. – На чем я остановилась? Ах, точно. На том, что не помешали бы парочка комплиментов, заверения в уважении и гениальности. Я послушаю. А потом приступим ко второй части. – Предлагаю оставить очередность на мое усмотрение и ко второй части приступить сразу. Уверяю тебя, куда приятнее вернуться к комплиментам тогда, когда их не ожидаешь. Так сказать, при оказии воспользоваться правом данного когда-то обещания. – Думаешь? – А как же! Путы вдруг спали, одежды тоже. Не успев и глазом моргнуть, Николай ощутил плавное прикосновение бедер, охватывающих его. – Вообще-то, я на тебя страшно зла. Но, так уж и быть, заверения в верности подождут. Решу, что делать с тобой и твоими банями, потом. Вот увидишь… Ах-х… Обязательно… Ох-хох… решу...