Птица в клетке

cavetown — juliet sufjan stevens — fourth of july

Казалось, что над Марлией солнце каждый раз поднималось по-разному. То медленно, почти лениво, выползало из-за горизонта, заливая все вокруг мягким оранжевым светом. То, наоборот, будто торопясь куда-то, в считанные мгновения взмывало ввысь. Возможно, так казалось всем, кто пережил тот день четыре недели назад. Жан был уверен, что не ему одному мир казался таким ярким, таким сверкающим и будто покрытым прозрачной блестящей коркой. А может, таким был остаточный эффект после обращения в гиганта? Вопрос вертелся у него на языке каждый раз, когда он смотрел на друзей, но озвучивать его Кирштейн не решался. Все это казалось таким глупым, что он попросту боялся осуждения. От самого себя, скорее, а не от других. На этот раз солнце показалось из-за горизонта немного раньше обычного. Комнату тут же озарило слабым золотистым свечением, от которого каждая пылинка, летающая в воздухе, искрилась, подобно драгоценному камню. Солнце всходило, и это означало, что вот-вот снова придется вернуться к работе. Первые несколько дней они спали. Измученные тревогой, переживаниями и скорбью, они даже не замечали, как пролетал день и наступала ночь. Как правило, именно ночью было тяжелее всего. Ночью приходили кошмары и, что было гораздо страшнее, воспоминания. Невыносимые, яркие, врезающиеся в мозг с такой силой, что каждый из них был уверен — даже спустя десятки лет они будут помнить тот день. И всех, кого они потеряли тогда. Воздух на улице был свежим, уже через несколько часов обещала воцариться летняя духота, но пока можно было насладиться утренней прохладой. Город, в котором они остановились, был одним из немногих уцелевших в этой области. Гостиницы здесь были переполнены беженцами и другими выжившими, поэтому им с большим трудом удалось снять несколько комнат. О том, чтобы возвращаться на остров, не шло и речи. Неделю назад они получили письмо от Хистории, которая любезно предлагала им защиту, однако каждый понимал — дом для них был потерян навсегда после всего, что случилось. Вздохнув, Жан достал из кармана брюк пачку сигарет и закурил. Дурацкая привычка, которая последние недели буквально спасала ему жизнь. Он и сам не заметил, как при каждой вспышке воспоминаний невольно тянулся в карман за заветной картонной коробочкой. С ней было проще справиться со… всем. Микасы нигде не было. Армин просил ее не искать, но Жану становилось тошно от одной только мысли о том, что она оставалась где-то там совсем одна. Наедине со своим горем и болью. Наедине с чувством вины. Он едва ли мог представить, что она чувствовала после того, что ей пришлось сделать с Эреном. И после того, что случилось с Эвер. От одной мысли о ней к горлу подкатила тошнота, а глаза защипало от невыплаканных слез. Ему все еще не верилось. Все произошло так быстро, так неожиданно и так… глупо! Когда все закончилось, они долго не могли ее найти. Микаса исчезла, но о том, что ей пришлось сделать, знал хотя бы Армин. Эвер они нашли лишь через несколько часов. Очевидно, ее план с вакциной не сработал, либо ей не удалось вколоть ее Эрену; никто понятия не имел, что там случилось на самом деле. Ясно было только одно. Она была мертва. Поперхнувшись дымом, Жан отнял пальцы с сигаретой от губ и закашлялся. Раздраженно затушив ее о ближайшую стену, он швырнул окурок в мусорное ведро и прислонился плечом к стене. Должно быть, она сорвалась вниз и разбилась. Он смутно помнил, как она говорила, что ее привод был сломан. Возможно, Эрен убил ее, чтобы помешать их плану. Быть может, она пожертвовала собой, чтобы у Микасы была возможность напасть. Было так много вариантов, но узнать, какой их них был правдой, не представлялось возможным. И как же он ненавидел это! Зажмурившись, парень сделал глубокий вдох. У него было слишком много времени на то, чтобы не думать о ней, не думать обо всем, что случилось. Он старался занять себя работой, помощью тем, кто в ней нуждался. Все что угодно, лишь бы не думать о том, что двое его друзей погибли. И одного из них он мог бы спасти, если бы оказался рядом. Если бы… Если бы! И кто только придумал эти чертовы слова, которые совсем не помогают, а только делают хуже?! Что толку думать о том, как он мог спасти Эвер, если этого все равно не произошло? А мозг лишь настойчиво подсовывал ему воспоминания. Хотелось разом забыть их все, лишь бы не было так больно. Хотелось смотреть их до бесконечности, лишь бы унять эту тянущую пустоту в груди. Перед глазами у него все еще стоял тот момент, когда они нашли ее тело, лежащее на земле. Конни заметил ее первым, подумал, что она ранена. Но к этому моменту Эвер уже была мертва. Жан четко помнил, как обхватил пальцами ее запястье — ледяное и безжизненное. В остальном, казалось, что она просто спит. Райнер тогда пытался ее поднять, позвал ее, попросил очнуться. Слушать это было слишком больно. Он никогда прежде не слышал, чтобы Райнер так разговаривал. Спокойно и тихо, обреченно. И не единой слезинки. Наверное, пережить эти мгновения было бы проще, если бы он кричал и плакал. Но это безмолвное страдание было попросту невыносимым. Доктор позже объяснил им, что она погибла от удара о землю. Перелом позвоночника. Мгновенная смерть. Безболезненная. Их уверяли в том, что она даже не успела ничего понять. От этого, конечно, легче не становилось. Немного легче становилось от мысли, что они попрощались. Правда, тогда он и подумать не мог, что выживет, а последние слова в голове придется прокручивать именно ему, а не ей. «Я рад, что у нас есть эта возможность». «Прощай». Он тогда ляпнул первое, что пришло в голову. Хотелось сказать что-то другое, совсем другое. Нет, не тривиальные признания в любви, они давно оставили позади этот эпизод. Ему хотелось сказать ей, что она была хорошим другом. Порой вела себя, как самая настоящая заноза в заднице, но он был благодарен ей за все. Благодарен за то, что спасла ему жизнь при их первой встрече. Что стала ему близким другом. Что доверилась ему в тот день на озере. Что никогда не обижалась на него и не злилась. Но у него по крайней мере была возможность сказать ей «прощай». У других не было и этого. Райнер?.. — Почему не спишь? — раздался голос за его спиной, и Жан вздрогнул и резко развернулся. Пик зевнула, прикрывая рот тонкой ладошкой, и помахала ему другой рукой. Ее растрепанные после сна волосы выглядели забавно, вкупе с ее низким ростом делали ее похожей на ребенка. После всего пережитого, было принято негласное решение раз и навсегда забыть обо всех разногласиях и вражде между ними. И Жан все чаще находил себя в компании этой милой девушки. С ней ему было спокойно. А это нынче дорогого стоило. — Не спится, — Жан поспешно заморгал, прогоняя подступившие слезы. — Да и дел полно на сегодня. Пик кивнула, сделала вид, что не заметила его мокрых ресниц и потянулась за сигаретами ему в карман. — Так вот, кто разоряет меня? — хмыкнул парень, наблюдая, как она ловким движением поджигает сигарету и подносит к губам. — Запиши на мой счет, — хихикнула девушка, выдохнув в его сторону облачко дыма. Несколько мгновений взгляд ее оставался лукавым, смеющимся, а затем искра в нем погасла, и Жан уже знал наперед, о чем она собиралась его попросить. — Нет, Пик, — качнул головой он, нахмуривались. — Пожалуйста, Жан. Я бы и сама пошла, но ты знаешь, меня он слушать не станет. — А меня как будто слушает! — возмутился парень, выпрямившись. — Я уже пытался. Да все уже пытались, черт возьми! Ему наша помощь не нужна, пора бы уже смириться с этим. — Еще как нужна! — возразила девушка. — Нужнее, чем когда-либо. И тебя он послушает… рано или поздно. — Ты же помнишь, чем все закончилось в последний раз? — с нажимом спросил Жан. — У меня ссадины только сошли. Я не понимаю, почему это должен быть я? Я его жалеть не стану! — Он потерял любимого человека, Жан, — всплеснула руками Пик. — Мы все кого-то потеряли! Я тоже ее потерял! Но я не строю из себя страдальца, а стараюсь жить дальше. — А если бы она выбрала тебя, а не его, ты бы тоже был так спокоен? Жан бросил на девушку предупреждающий взгляд. Да, между ними наладились неплохие отношения, но сейчас она здорово переходила черту, которую переходить не стоило. И, похоже, и сама прекрасно это понимала. Пик могла быть кем угодно, но только не дурой. — Прости. Я не должна была так говорить. Просто… Мне смотреть на него больно, — с горечью произнесла она. — Он и раньше никогда не просил помощи, но сейчас все намного хуже. Он даже после возвращения с острова так не пил. Жан поджал губы, пытаясь сдержать рвущиеся наружу гневные слова и ругательства. Он знал, что Эвер бы хотела, чтобы он выполнил просьбу Пик и в очередной раз отправился вытаскивать задницу Райнера из скорбного болота. Но почему именно он? Было эгоистично так думать, но ведь именно его Райнер лишил лучшего друга, а потом и любимой девушки. Не кого-то другого, а его, Жана. Он, конечно, смог пережить и то, и другое, но абсолютно не ощущал себя обязанным помогать Брауну. С другой стороны, наверное, только он мог бы полностью понять его боль. Эвер была очень ему дорога. Да, его чувства к ней не были взаимными, но он все равно ее любил. И она хотела бы, чтобы он помог Райнеру, даже если сам он этой помощи не хотел. — Хорошо, — вздохнул парень, повернувшись к подруге. — Но ты пойдешь со мной. И если он снова попытается вывести меня из себя, как в прошлый раз, остановишь меня. Девушка согласно закивала, протянула руку и осторожно сжала его запястье. Жан удивленно посмотрел на ее пальцы, перевел взгляд на бледное лицо. Задержался на темных кругах под глазами, опущенных уголках губ, четко очерченных скулах. Не один Райнер с трудом переживал эти недели. Невыносимо было всем. — Спасибо, — выдохнула Фингер. — Приятно думать, что я снова могу на кого-то положиться, как раньше. Жан накрыл ее ладонь своей и ободряюще сжал. Он знал, что она говорила о парне, который был носителем гиганта Челюсти. В одну из первых ночей вечно спокойная и невозмутимая Пик, выпив несколько бокалов вина, вдруг разрыдалась в голос. Жан тогда растерялся, как на экзамене в кадетском училище, не знал, как ее успокоить. Лишь спустя добрый час смог вытянуть из нее причину слез — она все это время запрещала себе оплакивать павших товарищей, некоторые из которых были ей ближе остальных. — Сходим сейчас? — предложил он, отступив на шаг и заглянув ей в лицо. — Пока работа еще не началась. Райнер намеренно выбрал жилье подальше ото всех. Либо ему в тот момент было настолько наплевать, куда заселяться, что он даже не стал раздумывать и согласился на первую попавшуюся комнату. Они прошли в самый конец улицы, к последнему дому. Пик вошла первой в узкий холл и стала подниматься по лестнице на второй этаж. Жан молча последовал за ней, мысленно напоминая себе о том, как важно сейчас сдерживать свои порывы и эмоции. В прошлый раз все закончилось тем, что он разбил Брауну нос, напрочь позабыв о том, что тот больше не титан, и заживать все будет долго. Райнер тогда упился вусмерть и им пришлось отпаивать его каким-то жутко воняющим чаем, предложенным хозяйкой дома. Пик проявляла воистину титаническое терпение по отношению к товарищу, который совсем не облегчал ей работу, лишь отталкивал ее руку с чашкой, ругался и периодически отключался. А когда начал бормотать о том, что в следующий раз откачивать его не нужно, Жан не выдержал. Привел его в чувства более действенным способом. Задумавшись, он едва не налетел на Пик, остановившуюся у двери. — Если честно, мне немного страшно, — пробормотала девушка. — Я боюсь, что открою дверь, а там… Что-то непоправимое. — Тогда я пойду первым, — решительно произнес Жан и толкнул дверь. Как он и ожидал, Райнер не запирал ее даже на ночь. В квартире жутко воняло спиртным. Поморщившись, Жан прошел по коридору и распахнул дверь спальни. В комнате было темно, наглухо закрытые шторы не пропускали солнечного света и, казалось, воздуха тоже. Одним движением Кирштейн резко раздвинул их и распахнул окно. Внутрь тут же ворвался свежий утренний ветерок, а со стороны кровати донесся то ли сдавленный стон, то ли мычание. — Подъем, Райнер! — скомандовал парень, приблизившись к кровати. Только сейчас он заметил свернувшегося клубком Брауна, накрытого каким-то тонким покрывалом. У изголовья кровати виднелась его светловолосая макушка. Ощутив острый укол раздражения, Жан обеими руками схватился за края покрывала и резко стянул его. Райнер, лежавший до этого на боку, медленно перевернулся на спину, вытянув ноги. Расфокусированный взгляд с трудом остановился на застывших у кровати друзьях, но едва ли прояснился. — Еще не надоело? — поинтересовался Жан. — Все работают, стараются быть полезными, а ты здесь валяешься, как кусок дерьма! По-твоему, Эвер бы одобрила такое поведение? Пик с укором посмотрела на него, однако возражать не стала. Жан не ощущал ни капли вины за упоминание Эвер. Он был практически уверен, что только так можно было вытащить Райнера из дыры, в которую загнала его скорбь. Нежничать и носиться с ним, как с ребенком, не имело никакого смысла. Райнер нахмурился, будто с трудом переваривая услышанное, а потом вдруг разразился смехом. Пик и Жан тревожно переглянулись. — Что смешного? — презрительно бросил Кирштейн. — Эвер уже ничего не может одобрить или осудить, — произнес Райнер неожиданно четко и без единой запинки. — Она мертва. Ей уже все равно. — Но нам не все равно, — произнесла Пик, опустившись на край кровати. — Мы волнуемся за тебя. Поморщившись, Райнер тоже сел и уперся локтем о колено, подперев рукой голову. Жан вдруг четко осознал, что он трезв. Глаза были заспанные, но не пьяные, а лицо осунувшимся и похудевшим, а не разъяренным и побагровевшим, как в прошлый раз. — Я не пьян, если вы об этом сейчас думаете, — хрипло произнес он. — Со вчерашнего дня ничего не пил. И больше не стану. — Что, деньги на бухло закончились? — фыркнул Жан. — Жан! — осадила его Пик и, повернувшись к Райнеру, коснулась ладонью его лба. — Температуры нет, как себя чувствуешь? — Дерьмово, — покачал головой Браун, мельком бросив взгляд на Жана, прислонившегося поясницей к подоконнику. — Голова болит и заснуть никак не могу. Как будто в бреду постоянно. — Я спрошу у доктора, какие таблетки тебе лучше купить. Но только если обещаешь больше не пить! Райнер кивнул и отвел взгляд. Что-то в его поведении кардинально изменилось. В прошлый раз он был зол и агрессивен, капризничал, как ребенок, а сейчас будто лишился на это всяких сил. Возможно, так и было. У скорби тоже есть свой срок годности, а слезы рано или поздно кончаются. — Я ее видел во сне, — вдохнул он, помолчав несколько секунд. — Впервые за все это время. Я ведь был уверен, что она мне не снится, потому что зла на меня, потому что обижена и не хочет меня видеть. Я должен бы ее защитить тогда, должен был спасти и не смог. Пик протянула руку и мягко обхватила пальцами его ладонь. Райнер опустил взгляд на их руки и судорожно вздохнул. — Я никогда ее такой злой не видел. Даже на острове, — он усмехнулся и поднял глаза на Жана. — Сказала, что тебе нужно было врезать мне покрепче. Жан не улыбнулся, тревожно задержал дыхание. Слова Брауна будто повисли между ними в воздухе, от них вдруг с новой силой защипало глаза. Стиснув зубы, он кивнул, не в силах выдавить и слова. Эвер именно это и сказала бы, что за то, что расклеился, стоило врезать еще сильнее. — Я пообещал ей не пить больше, — продолжил Райнер. — И взять себя в руки, как бы сложно это ни было. Вы можете больше не волноваться обо мне, я буду в порядке. Другого выбора у меня теперь нет, я ей обещал. *** Три года спустя Райнер заметил тонкую фигуру Микасы еще на подходе к холму. Было странно идти ей навстречу, мысленно гадая, о чем спросить и что сказать в первую очередь. Конечно, у него было несколько важных вопросов. Ответы на которые он боялся услышать годами. Очевидно, эти самые ответы мучили и Микасу, раз уж она первым захотела увидеть именно его. Наедине. Когда Армин прочитал об этом в ее письме, это поразило всех, не только самого Райнера. До новости о том, что делегация с континента собирается на остров, Микаса ни разу не упомянула в своих письмах ни Райнера, ни Эвер. Хотя она была единственной, кто должен был точно знать, что случилось тогда. Райнер привык называть это «случайностью». При всем, что сотворил Эрен, ему не хотелось винить его и в смерти Эвер. Думать о том, что она погибла случайно было не так больно и страшно, как винить в этом Эрена, осознавать, что ее убили намеренно, из ненависти или злости. Хотя именно этого ему и хотелось в первые недели. Хотелось винить всех вокруг, но больше всего — самого себя. Он должен был оказаться рядом, должен был спасти ее. Он обещал ей, что она проживет долгую жизнь, что ей не о чем беспокоиться. И все это в решающий момент оказалось пустым звуком. Он никак не мог вспомнить, какими были его последние слова ей. Это стало настоящим наваждением, мысли не отпускали его ни днем, ни ночью. Кружились в голове роем, толстыми сверлами вкручивались в мозг. Что ты ей сказал? Что ты сказал ей в последний раз? Что сделал? чтосказалчтосказалчтосказалчтосказал Он ночами просыпался в холодном поту и осознавал, что мозг все это время продолжал работать, тщетно выискивая те самые слова. А потом он неожиданно вспомнил, о чем они говорили. О вакцине, черт бы ее побрал! Эвер тогда сказала, что она сработает. А он? А он ничего ей на это не ответил. Ни слова не сказал, только улыбнулся. Даже рта не соизволил открыть, чтобы ей ответить. Он мог ей сказать, что любит ее. Мог сказать, что она должна быть осторожной. Кто знает, быть может именно это предостережение спасло бы ей жизнь? Заставило бы задуматься и поступить иначе? Но он ничего не сказал. И вместо последних слов у него было лишь оглушающее молчание. В ту ночь он впервые расплакался. Это осознание было таким болезненным, таким острым и беспощадным, что ему показалось, что он не сможет перестать плакать. Слов, за которые он мог бы цепляться, которыми мог бы утешать себя и хоть немного облегчить боль, просто не существовало. Он вспоминал об этом каждый раз, когда приходил к ней на могилу. Смотрел на табличку с двумя датами, тонкая черточка между которыми означала жизнь девушки, которую он любил. И больше не было ничего. Все ее вещи остались на острове, а дом Лайтборнов был уничтожен гигантами, так что у него не осталось от нее совсем ничего. Благодаря Хистории, тела ее родителей удалось отыскать и перевезти на материк, чтобы похоронить рядом с ней. Райнер старался не думать о том, что Эвер теперь навсегда останется в месте, которое не считала своим домом и не любила. Она была рядом с семьей, настолько, насколько это было возможно. И рядом с ним. — Здравствуй, — голос Микасы, совсем не изменившийся за эти годы, вырвал его из раздумий. Да и сама она почти не изменилась, разве что волосы стали длиннее, а глаза грустнее. Ощущая, как в воздухе буквально сгущается неловкость, Райнер кивнул. — Привет. — Спасибо, что пришел, — грустно улыбнулась девушка, когда они остановились у высокого дерева, раскинувшего у них над головами ветви, набитые сочной листвой. — Я хотела поговорить с тобой первым. Райнер зацепился взглядом за небольшой могильный камень с нацарапанными на нем инициалами и цифрами. В груди у него отчаянно заболело с новой силой, а перед глазами возникло улыбающееся лицо Эрена с решительными огромными глазами. В тот день они потеряли и его тоже. — О чем ты хотела поговорить? — спросил он, хотя знал наверняка ответ. Микаса тихо вздохнула и повернулась к нему лицом, посмотрела в глаза с привычным ей бесстрашием и решительностью. Райнер даже растерялся на мгновение, он ожидал, что она будет также расстроена, как и он. — О том, как умерла Эвер, — сказала девушка, и сердце у него ухнуло вниз так резко, что он даже сделал шаг назад, стараясь удержаться на ногах. — Я все эти годы не могла найти в себе сил, чтобы написать тебе. Была уверена, что должна рассказать обо всем лично. Ты, должно быть, и сам догадываешься, что случилось, но… Она заслуживает, чтобы ты знал обо всем. И пусть ты будешь меня ненавидеть после этого рассказа, я больше не в силах хранить его. Это слишком тяжело. Райнер молча смотрел на нее, пытаясь унять гулко бьющееся сердце и участившееся дыхание. На него вдруг с новой силой накатил ужас и отчаяние, которое он испытал, обнаружив тело Эвер. Он молился все эти годы больше никогда ничего подобного не испытывать… — Что случилось? — севшим голосом спросил он. Микаса вздохнула, собираясь с мыслями. — У нас был уговор, что она вколет Эрену вакцину, а я прикрою ее, если вакцина не сработает. Эвер сказала мне, что ее привод сломан и что спуститься вниз она самостоятельно не сможет. Я знала об этом, Райнер. И когда она вколола ему вакцину, что-то произошло… Я думаю, что по итогу все сработало, потому что гигант Эрена вдруг потерял равновесие и резко качнулся вниз. Но это сейчас я так думаю… В тот момент мне показалось, что Эрен попытается сбежать или вернуться в Пути, и я поняла, что выбора нет и придется его убить. Голос ее вдруг сорвался и девушка снова сделала глубокий вдох. Райнер молча опустил взгляд на ее задрожавшие пальцы, но Микаса почти сразу уняла эту секундную слабость. — Я видела, как она падает. Знала, что если не помогу ей, то она умрет. И знала, что если не убью Эрена, то все будет напрасно и мы проиграем. Передо мной стоял выбор, спасти Эвер и позволить Эрену сбежать или выполнить свое задание до конца и позволить умереть им обоим. Слезинка медленно скатилась по ее щеке и девушка тут же раздраженно вытерла ее тыльной стороной руки. Снова смело посмотрела Райнеру в лицо. На мгновение вскипевшие в нем злость и обида моментально погасли. Райнер часто обдумывал этот разговор и был уверен, что если Микаса хоть как-то виновна в смерти Эвер, то он голыми руками прикончит ее. И ни за что не простит. Но сейчас все было иначе. В реальности все оказалось совсем по-другому. В реальности Микаса была единственным человеком, способным понять его боль. Потому что в тот день испытала боль еще более уничтожающую. Такую, после которой не просто не хочется жить, после нее хочется рассыпаться пылью и больше не существовать. — Если бы ты только знал, как я хотела спасти их обоих. Я могла бы оправдаться перед всеми, сказать, что я спасла Эвер и поэтому упустила Эрена, позволила ему выжить. Я так хотела сделать это! Но по итогу мы все сделали то, что были должны. Эвер пожертвовала твоим шансом на исцеление и я не могла сделать ее жертву напрасной. И за это я себя ненавижу. Между ними повисла тишина, нарушаемая лишь тихим пением птиц над головой и шелестом листвы. Райнер моргнул, только сейчас почувствовав влагу на щеках. Он даже не сразу понял, что плачет. Вытерев лицо и шумно вздохнув, повернулся к Микасе. Она смотрела на него с тем же бесстрашием, что и прежде, полностью убежденная в своей виновности. И теперь он точно знал, что она ни в чем не виновата. Все это время он был уверен, что правда принесет ему только еще больше боли, однако сейчас дышать стало гораздо легче. Нет, потеря все еще была невыносимой, непосильной, разрушающей, но теперь он знал правду. И с ней уже можно было начинать учиться жить дальше. С ложью, домыслами и догадками это оставалось невозможным. — Почему ты выбрала это место для него? — помолчав, спросил Райнер. Микаса удивленно подняла брови, застигнутая врасплох его вопросом. Несколько мгновений молчала, размышляя над чем-то, а потом перевела взгляд на могилу Эрена и мягко улыбнулась. — Расскажу об этом по пути к ребятам, ладно? Вдвоем они направились к склону холма. Солнце медленно клонилось к горизонту, окрашивая простирающееся травяное море искрящимся золотым светом. Ветер, насквозь пропитанный ароматом цветов, приносил вечернюю прохладу и облегчение после испепеляющей дневной жары. Конец