Среди сломанных стен

      — И что ты там высматриваешь?       Каспиан вздрогнул, услышав голос за спиной. Он резко обернулся: Эдмунд лежал на своей кровати, уткнувшись левой половиной лица в подушку; его правый глаз лениво наблюдал за Каспианом.       — Ничего, — Каспиан, слегка стушевавшись, отошёл от окна. До этого он действительно разглядывал осенний двор через стекло: в сентябре в Лондоне было ещё тепло, поэтому многие воспитанники проводили свободное время на улице. Каспиан как раз наблюдал за стайкой девчонок под раскидистым деревом, когда Эдмунд его окликнул.       — Ну да, — Эд усмехнулся, лукаво глядя на Каспиана. — Действительно, мне стоило сформулировать вопрос точнее. Кого ты там хочешь увидеть?       — Да никого не хочу! Мне просто скучно, — Каспиан мотнул головой. В последнее время Эдмунд часто пребывал в каком-то странном настроении; это, конечно, не становилось поводом для ссор, но Каспиан всё равно силился понять, что происходит.       — Тогда мы могли бы пойти во двор и поиграть со всеми в мяч или прятки, но ты же отказался, — Эдмунд перевернулся на бок — теперь на Каспиана пристально смотрели два тёмных глаза. — Тебе без Сью теперь приют не мил?       Каспиана передёрнуло. Так вот к чему всё это время клонил Эдмунд! Да вот только кое-что так и оставалось неясным.       — Причём тут Сьюзан? — Каспиан выжидающе уставился на Эдмунда. — Ты из-за неё так странно себя ведёшь?       — Странно ведёшь себя ты, когда не понимаешь, что её здесь больше нет, — отрезал Эдмунд.       Этим летом приют действительно, как и всегда, лишился некоторых воспитанников: на этот раз в их число вошла и старшая сестра Эдмунда. Питер Певенси покинул это место в прошлом году, и после этого жить многим стало, всенепременно, спокойнее, а в этот раз с приютом попрощалась Сьюзан. Каспиан порой завидовал им обоим: ему до выпуска оставался целый год, а значит, ещё три сотни дней он будет жить под круглосуточным надзором, есть отвратительную еду и мириться со всеми несправедливостями, собравшимися в этом месте. Каспиан уже давно понял: повзрослеть — единственный способ вырваться из приюта. На усыновление никто здесь не надеялся: на памяти Каспиана за детьми приходили всего-навсего три раза, и то за малышами, теми, кто не помнил свою прошлую жизнь, из которых легко слепить удобную новой семье личность. Эдмунд рассказывал, как очень давно, когда Певенси только попали сюда, одна семья пыталась удочерить Люси; да вот только, осознав, что её хотят оторвать от остатков семьи, малышка Лу закатила такую истерику, что горе-опекуны предпочли выбрать другого ребёнка, поспокойнее и попокладистее. «Может, и плохо, что её не забрали, — любил размышлять Эд. — Не пришлось бы ей терпеть это мерзкое место». Насчёт отвратительности происходящего Каспиан был согласен с другом на все сто. Умом он понимал, что за воротами приюта безродных сирот не ждёт светлое будущее, но даже оно казалось ему привлекательнее, чем жизнь здесь.       Да, Сьюзан действительно больше тут не было — Каспиан толком не знал, что она планирует делать дальше, но желал ей счастья. Но почему это так волнует Эдмунда?       — С чего ты взял, что я думаю о Сьюзан? — Каспиан вскинул бровь.       — Не дури, Кас, — Эдмунд поморщился. — Я же всё понимаю… Она тебе понравилась, да?       Каспиана словно обухом по голове огрели. Он и подумать не мог, что проблема в этом! Эдмунд с чего-то решил, что Сьюзан ему… Нравится? Начать следовало с того, что Каспиан не до конца осознавал суть этого понятия. Он знал, что рано или поздно каждому нужно создать семью, но что предшествует этому, понимал не полностью. Влюблённость, романтика — всё это оставалось за гранью его интересов, и Каспиан не особо и хотел углубляться в эти дела, предпочитая проводить время за книгами и развлечениями с Эдмундом.       Но, впрочем, порой Каспиан ловил себя за наблюдениями за Сьюзан: за обедом, играми или в библиотеке, куда та тоже достаточно часто заходила. Иногда она даже замечала это, и под строгим взглядом Каспиан неизменно тушевался, а ещё у него появлялось страстное желание провалиться сквозь землю. С того самого дня, когда они впервые основательно пересеклись в медпункте, Сьюзан была ему интересна, но… Каспиан отчего-то боялся её, а мысли о том, чтобы жениться на ней или, ещё лучше, завести от неё пару-тройку детей, казались ему до ужаса нелепыми — абсурднее только мечтать о свадьбе с Люси.       Именно это он и хотел донести до Эдмунда, которого отчего-то так взволновала эта тема.       — Эд, да ты чего? — Каспиан нервно усмехнулся, хотя Эдмунду, судя по всему, было не до смеха. — Если ты думаешь, что я… Ну, в общем, нет у меня ничего к Сьюзан, и быть не может. Если я на неё и смотрел, то это было… Да чёрт, Эдмунд, ты серьёзно думаешь, что я мог в неё влюбиться?       Каспиан замолк, когда увидел, как Эдмунд, перевернувшись на спину, смотрит в потолок, разглядывая тысячу раз изученные трещины. На некоторое время в спальне воцарилось гробовое молчание; когда Каспиан уже хотел отвернуться к окну, Эдмунд заговорил, так же глядя вверх:       — Ты никогда не задумывался, почему я не лажу со Сьюзан? — спросил он вроде бы как у Каспиана, впрочем, не ожидая от него никакого ответа. — Дело вовсе не в том, что она двуличная, а её правильность — прикрытие. Знаешь, когда мы только попали сюда, то были ужасно растеряны, — Эд говорил, а Каспиан слушал молча, не перебивая, так как осознавал: это очень важно. — Даже Питер был на грани отчаяния, чего там говорить о малютке Люси? Мы старались всё время находиться рядом друг с другом, и Сью стала сердцем нашей покинутой семьи. Она единственная держалась — как я позже понял, ради нас — и пыталась что-то сделать, чтобы облегчить нашу боль. Всегда. Я очень любил её за это, Люси и вовсе души в ней не чаяла. И однажды, чтобы утешить нас, она придумала волшебную страну. Типичные детские забавы: игры в рыцарей, королей и королев, иллюзия, в которой возможно забыться и сбежать от суровой реальности. Если начистоту, то идея принадлежала Люси — она обожала сказки, жила ими, а Сьюзан подхватила мысль и придумала целую реальность, в которой мы были счастливы. Это была наша маленькая тайна, что-то, что связывало только нас четверых, не позволило нашей семье распасться тогда, когда мы находились на грани отчаяния. Так было полтора года. Сьюзан со временем менялась, причём, как мы все замечали, не в лучшую сторону: становилась раздражительнее, больше зазнавалась и всё меньше хотела проводить с нами время. Может, мы тоже поступили неправильно, когда стали её обвинять, не разобравшись в причине, но… Наша Сью, которая когда-то была королевой принадлежащей нам страны, исчезла: ту девчонку, в которую она превратилась, я отказывался воспринимать как свою сестру. В конце концов, это заметила даже Люси. Она подбежала к Сьюзан, чтобы поделиться каким-то новым сюжетом для игры, а Сью… «Ты ещё веришь в эти глупые детские сказки?» — последний вопрос, который следует задавать маленькой девочке, пережившей смерть родителей. Можешь представить, как чувствовала себя Лу — я тоже, знаешь, был выбит из колеи. Она сказала это при всех. Меня и без того не очень-то любили, а когда узнали, что полтора года я придумывал волшебные сказки для младшей сестры… Тогда мы и разругались. Пит пытался поговорить со Сьюзан, но она так и осталась при своём мнении. Кажется, именно тогда он и начал терроризировать всех вокруг: энергию нужно было куда-то выплеснуть, раньше он делал это в наших играх, а когда всё кончилось… Сьюзан расколола мою семью и так и не признала вину спустя столько лет. Понимаешь, почему я её не люблю? И зачем говорю тебе всё это теперь? — Эдмунд замолк, словно бы не веря, что рассказал что-то настолько личное.       — Эд… — нерешительно позвал Каспиан. Слова друга растворились в воцарившейся в комнате тишине. Каспиан понимал: сказанное очень важно для Эдмунда, он рассказал нечто очень сокровенное, что, наверное, не доверял никому ранее. — Слушай, мне жаль…       — Жалей не меня, а её. Это она лишила себя всего, — отрезал Эдмунд, всё так же глядя в грязный потолок. — И заодно себя. Тебя же угораздило…       — Эдмунд, я не питаю никаких чувств к твоей сестре! — Каспиан чувствовал, что начинает сердиться. Какого чёрта Эдмунд на этом зациклился? Раньше они никогда не затрагивали подобные темы. — А если предположить, что и так, почему тебя так это волнует? С какой целью ты пытаешься отвратить меня от Сьюзан, которую я, к слову, скорее всего, и не увижу больше? Это бессмысленно, Эд, — Каспиан пожал плечами, силясь поймать взгляд Эдмунда, но тот не поворачивался к нему. — Я рад, что ты поделился со мной подобным, но… Я хотел бы, чтобы это произошло в другой ситуации и по иной причине.       — Почему меня это волнует? — Эдмунд, судя по всему, зацепился за одну-единственную фразу из монолога. — А я тебе объясню, — с этими словами он встал с кровати и похромал к Каспиану. Перелом давно зажил, но во время лечения что-то пошло не так, и нога Эдмунда срослась не совсем правильно. Именно поэтому он больше не мог бегать, как раньше, и на физкультуре чаще отсиживался, чем принимал участие в уроке. Врачи сказали, что исправить это можно, но лишь сломав кость заново, но, понятное дело, никто не желал возиться с Эдом ещё, поэтому всё оставалось так, как есть. Сам Эдмунд не сильно расстраивался по этому поводу. «В армию не возьмут, но жить можно», — беспечно говорил он, и это заставляло сердце Каспиана больно биться в грудной клетке. Сам он планировал пойти на войну, и мысль о том, что Эдмунда рядом не будет, казалась и горькой, и обнадёживающей одновременно (сражение — не то место, где хочешь видеть своих друзей).       В любом случае, сейчас Эдмунд стоял напротив Каспиана, и тот уже не раз пожалел, что пытался поймать взгляд друга: сейчас Эд смотрел прямо на него, и отчего-то Каспиану захотелось отвести глаза; впрочем, он этого не сделал.       — Всё очень просто, Кас, — тихо, но решительно сказал Эдмунд.       То, что произошло дальше, не поддавалось никаким логическим объяснениям: не разрывая зрительного контакта, Эдмунд сделал ещё один шаг к Каспиану, а затем, слегка приподнявшись на носках, коснулся его губ своими: быстро, почти невесомо и до ужаса неловко. Впрочем, даже так Каспиан почувствовал, как вместе с шоком по телу расползается тысяча иголочек, не больно, но ощутимо колющих его где-то под кожей; губы и вовсе горели огнём, словно бы к ним поднесли зажжённую спичку.       — Эд… — Каспиан посмотрел на друга со смесью неверия и чего-то ещё, того, чего он пока не мог понять. Он впервые видел Эдмунда таким: стушевавшимся, отводящим глаза, похожим на стеснительного пугливого ребёнка. — Ты что…       — Извини, Кас, — Эдмунд так и не поднял взгляд, глядя куда-то в пол. — Я не должен был, но и скрывать было бы очень нечестно. Если ты не захочешь со мной больше общаться, я пойму, только…       Каспиан и сам не понял, как это произошло, но в следующий момент его руки оказались на плечах ещё больше сжавшегося Эдмунда. Ему отчего-то очень хотелось, чтобы Эд посмотрел на него сейчас — Каспиану казалось, что его взгляд теперь сможет прояснить то, что произошло (и продолжало происходить) между ними. Каспиан буквально чувствовал, как воздух наполняется обжигающим электричеством.       — Кас, что ты?.. — Эдмунд всё же поднял взгляд. В тёмных глазах было столько невысказанных чувств и эмоций, что Каспиан не смог больше сдерживаться и наклонился к Эдмунду, накрывая его губы своими.       Мысль о том, что это откровенно неправильно, а ещё их могут увидеть в окно, пульсировала в голове, но Каспиан оттолкнул её куда-то на задворки сознания, стараясь не думать ни о чём постороннем. Этот поцелуй был откровенно неумелым, — опытом ни Каспиан, ни Эдмунд не располагали — но даже он заставлял сердце биться чаще, а колени — подгибаться. И когда они отстранились друг от друга в попытке перевести дыхание, Каспиан поймал себя на мысли, что происходящее больше не кажется ему противоестественным. Напротив: целуя Эдмунда, он словно бы впервые ощутил себя на своём месте. Живым.       — Даже не спросишь ничего? — смущённо улыбнулся Эдмунд. Он всё так же смотрел куда угодно, кроме как на Каспиана, но напряжение словно бы исчезло в один миг. Каспиан вдруг почувствовал невероятный прилив нежности к этому растрёпанному темноволосому мальчишке; и, что самое интересное, это явно не было чем-то новым…       — Когда? — Каспиан знал, что Эдмунд его поймёт, и не ошибся.       — Всегда, — Эдмунд пожал плечами и серьёзно взглянул на Каспиана. — Это было сложно признать, но… Я любил тебя считай что с первого дня нашего знакомства. Сперва как друга, потом как брата, а когда увидел вас со Сьюзан, — ну, точнее, твой пламенный взгляд в её сторону — понял, что ты значишь для меня. Я пытался сделать так, чтобы ты об этом не узнал, ведь боялся…       — Я бы от тебя не отвернулся в любом случае, — Каспиан поймал несказанное окончание фразы. — Особенно если учесть, что и я, кажется, тоже… — Он вдруг вспомнил тот самый день, когда узнал о возвращении Эдмунда в приют. Каспиан, словно бы это произошло вчера, помнил, как бежал в медпункт сломя голову, как держал Эдмунда за руку, слушая его обещание всегда быть рядом… Ведь именно тогда он осознал, какое место в его жизни занимал этот поразительный мальчик с вековой мудростью в тёмных глазах. — В тот же день, когда и ты.       — Судьба, — Эдмунд нервно дёрнулся и тут же замер, когда Каспиан приобнял его за плечи. — Так ты и правда…       — Разве я когда-то тебе врал? — Каспиан усмехнулся, глядя на Эдмунда с бесконечной любовью. Осознание, что его чувства взаимны, стёрло всю ту неловкость между ними, и теперь Каспиан позволил себе придать тону максимальную многозначительность.       — Обижаешься насчёт Сью? — Эдмунд виновато отвёл взгляд. — Извини, что изводил тебя всё это время. Просто мысль о том, что ты можешь… Да ещё и с моей сестрой…       — Глупости, Эд, — Каспиан покачал головой, внутренне удивляясь тому, как всё вдруг стало легко и просто. — Ни одна девчонка не затмит тебя.       Эдмунд счастливо улыбнулся.       — Так мы теперь… вместе? — он нерешительно покачал головой. — Чёрт, как же это звучит…       — Вместе, Эд. — Каспиан сжал ладонь Эдмунда. — Были, есть и будем.       И эти слова, кажется, ознаменовали новое начало их истории.

***

      — Интересно, а что там? — Эдмунд махнул рукой, указывая на дом в конце улицы.       — Бакалейная лавка мистера Эдвардса, ты же знаешь, — Каспиан прищурился от яркого апрельского солнца.       — Да я не про дом, а про то, что за ним, — поморщился Эдмунд. — Мы ведь никогда там не бывали, а так хочется…       Последняя для Каспиана весна в приюте проходила достаточно мирно: надзирательницы предпочитали не связываться со старшими воспитанниками, пока те вели себя спокойно и не нарушали правила, поэтому и Каспиан, и Эдмунд были предоставлены сами себе и могли позволить себе то, на что младшие дети рассчитывать не имели право. Сейчас они сидели на заборе, отделяющем двор приюта от лондонской улицы, и мисс Уиллис, следящая за гуляющими сегодня, не делала им никаких замечаний, лишь изредка беспокойно на них посматривала. Каспиану нравилось рассматривать город: даже этот невзрачный кусок был всяко лучше, чем опостылевший приют. Воспитанников редко выводили в Лондон, а на немногочисленных прогулках они шагали строем в сопровождении двух-трёх воспитательниц, провожаемые сочувствующими взглядами прохожих. Каспиан мечтал о дне, когда сможет ходить по этим улицам свободным взрослым человеком, а не бесправным сиротой, вот только было одно «но».       — Ты не передумал насчёт фронта? — Эдмунд в упор посмотрел на Каспиана, отвлекаясь от разглядывания города.       — Ты же знаешь, что нет, — Каспиан покачал головой. — Эд, это важно. Мой отец был военным…       — Но ты его совсем не помнишь! — Воскликнул Эдмунд так громко, что на них уставились две девочки лет десяти, играющие в куклы под деревом. — Я имею в виду, что тебе необязательно рисковать собой только потому, что твой отец служил, — Эдмунд понизил голос, но в нём всё ещё сквозило отчаяние.       — Я делаю это не только из-за отца, — Каспиан отвёл взгляд: разговаривать с Эдмундом, не глядя на него, было легче. — Эд, я родился здесь, это моя страна и мой долг перед ней…       — А разве эта страна была хоть раз с тобой справедлива? — Эдмунд продолжал сверлить Каспиана глазами, он чувствовал это. — Посмотри: всё, что она тебе дала — бедность, одиночество и чувство неполноценности. А ты хочешь за неё отдать жизнь.       — Эд, это решённый вопрос, ты же знаешь, — вздохнул Каспиан, поворачивая голову. — Мы уже много раз обсуждали моё будущее, и я раз за разом давал тебе один и тот же ответ. Тебе не надоело?       — Ты ведь понимаешь, почему я этого не хочу, — процедил Эдмунд.       — Понимаю. — И это было самое страшное.       В своём решении пойти в армию сразу же после приюта Каспиан не сомневался: он чувствовал, что это его призвание, то, для чего он был рождён. Шла война, и пусть Британии она пока не особо коснулась, он понимал, что это лишь вопрос времени, и что рано или поздно военные действия придут и сюда, и тогда от них деваться будет некуда. Каспиан без сомнений был готов положить своё будущее на благо страны, и единственный фактор, заставляющий его усомниться в собственном выборе, сейчас сидел рядом с ним, поджав ноги и глядя вдаль.       — Я не хочу быть эгоистом, Кас, — Эдмунд мотнул головой и невесело улыбнулся. — Я понимаю, почему ты к этому стремишься, и если это сделает тебя счастливым, я буду только рад. Но… Знаешь, как тяжело жить с мыслью, что я вот-вот тебя потеряю?       — Так ты меня уже похоронил, вот как, — Каспиан вернул Эдмунду его грустную улыбку.       — Нет, не в том дело, — Эдмунд сжал руками железный прут. — Просто война… Ну, это страшно, причём даже сейчас, когда нам пока ничего не угрожает. Ты читал газеты, которые приносит мисс Уиллис? Видел некрологи, сводки по жертвам? Я уверен, среди них было много матёрых солдатов… Я боюсь за тебя. Боюсь, что увижу там твоё имя, хоть и верю в то, что этого не случится.       — Я ведь пообещал быть всегда рядом, — Каспиан, убедившись, что на них никто не смотрит, коснулся руки Эдмунда. — И я не оставлю тебя, где бы я ни был, помнишь?       — Да, конечно. Но я предпочёл бы, чтобы ты был рядом живой и здоровый, а не…       Эдмунд не договорил, но концовку, страшную и фатальную, поняли оба. Каспиан чувствовал, что его загнали в глухой угол: с одной стороны у него стоял долг перед страной, а с другой — самое дорогое, родное и близкое, что у него было.       Карие глаза Эдмунда вдруг вспыхнули безумным огнём.       — Если ты уже решил, что уйдёшь, — срывающимся, непривычным голосом проговорил он, — то тогда… Сделаешь то, о чём я тебя попрошу?       — Конечно, — Каспиан удивлённо посмотрел на Эдмунда, не понимая, к чему тот клонит. — Всё, что ты пожелаешь, ты же знаешь.       — Запомни свои слова, — Эдмунд развернулся и спрыгнул с забора, чудом приземлившись на ноги; один из штырей полоснул его по руке, но он и вовсе не заметил боли. — Идём.       Каспиан последовал за другом, решительно направляющимся в сторону здания приюта. Мисс Уоллис проводила их удивлённым взглядом, и Каспиан мимоходом ей кивнул, не отставая от Эдмунда. Уже на полпути он понял, что идут они в спальню, которая сейчас пустовала: все их соседи проводили время во дворе за своей любимой игрой в бейсбол. Каспиан вошёл в комнату, закрыв за собой дверь, и заметил, что Эдмунд запер обычно всегда открытое в это тёплое время года окно.       — Так что ты хотел, Эд? Что я могу для тебя сделать? — Каспиан склонил голову, наблюдая за тем, как Эдмунд с безумной решительностью в глазах подходит к нему.       — Не забывай меня, — с горячностью выпалил Эдмунд, глядя на Каспиана в упор. — Всё, о чём я прошу.       В следующий момент он, подойдя ещё ближе, резко поцеловал Каспиана — так, как не целовал никогда раньше. Каспиану показалось, что его сейчас сметёт эта волна эмоций, захлестнувшая их с головой. Впервые он захотел, чтобы Эдмунд отстранился, но тот, напротив, прижался к нему, а его руки почти невесомо скользнули по спине Каспиана, обжигая кожу сквозь ткань казённой рубашки.       И именно в этот момент Каспиан понял, зачем Эдмунд его сюда привёл и что хотел у него попросить.       — Эд, хватит, — он мягко, но решительно отстранил Эдмунда от себя, стараясь не обращать внимание на безумные искорки в потемневших глазах.       — Кас… — процедил Эдмунд с плохо прикрытой болью.       — Я уверен, что правильно догадался о твоих намерениях, — Каспиан говорил твёрдо, зная, что по-другому не сможет переубедить Эдмунда. — И не собираюсь делать то, что ты от меня ждёшь.       — Ты обещал, что сделаешь всё, что я попрошу.       — И я впервые нарушу данное тебе обещание. Эдмунд, пожалуйста, пойми, почему я это делаю, прежде чем злиться. Это делаешь и говоришь не ты. Остынь, и тогда мы сможем обсудить всё начистоту.       Каспиан присел на первую попавшуюся кровать и опустил взгляд, слыша, как Эдмунд шагает к окну и останавливается возле него. Сейчас Каспиану казалось, что они поменялись местами: всегда здравомыслящий Эдмунд превратился в безумца, маниакально преследующего свою навязчивую идею, ну а Каспиан, которому были свойственны и импульсивность, и несдержанность, сумел сохранить сознание трезвым. Мысль о том, что случилось бы, уступи сейчас Каспиан Эдмунду, колола иголкой, не давая расслабиться.       Каспиан почти сразу смог принять мысль, что их отношения с Эдмундом вышли на новый, незнакомый им обоим ранее уровень. Как ни странно, это получилось достаточно просто: чувства, которые обрели взаимность, сглаживали неправильность и неловкость происходящего. Конечно, на людях они вели себя абсолютно как прежде, не позволяя себе ничего лишнего, но наедине… Они целовались, лежали рядом, и Каспиану было этого более чем достаточно, а все мысли о чём-то большем пресекались в его сознании на корню. Ему казалось, что и Эдмунд разделяет его мнение, однако теперь Каспиан чувствовал: Эд изменился. Чем неумолимее приближался момент расставания, тем меньше Эдмунд напоминал себя прежнего, рассудительного и не по годам смышлёного мальчишку. Эти метаморфозы пугали Каспиана, но он ничего не мог с этим поделать, кроме как тысячу раз повторять Эдмунду очевидные истины. Впрочем, судя во всему, это ничерта не работало, раз Эдмунд теперь притащил его сюда, чтобы попросить…       Им нужно было поговорить, но Каспиан не мог найти правильные слова, чтобы объяснить свою позицию. Эдмунд, кажется, не слышал его, предпочитая сходить с ума в одиночестве, и между ними впервые выросла стена. Каспиан желал не этого, особенно теперь, когда им было так важно сохранить гармонию.       Каспиан поднял глаза, упёршись взглядом в идеально прямую напряжённую спину Эдмунда. Он смотрел в окно, судорожно вцепившись руками в подоконник, и в отражении на стекле Каспиан видел, как лицо Эдмунда перекосилось то ли от боли, то ли от злости. Это выглядело страшно.       — Эд, — мягко позвал Каспиан, желая хоть как-то исправить, сгладить то, что между ними произошло. Эдмунд не ответил, продолжая пялиться в окно. — Эд, давай поговорим, пожалуйста.       — Ты хочешь со мной разговаривать? — Эдмунд не повернулся; его голос надрывно звенел. — Не смей меня жалеть и утешать. Я придурок.       — Ты вовсе не придурок, — Каспиан уже с горечью предвкушал очередной тупиковый разговор.       — Придурок, полный кретин. Идиот, — Эдмунд болезненно усмехнулся. — Кас, ты хоть осознаёшь, что я у тебя только что попросил?       — Я всё понял, Эд, — Каспиан старался придать тону мягкость. — Мы все ошибаемся.       — Да, это так. Но не каждая ошибка заслуживает прощения, — Эдмунд нервно передёрнул плечами; движение напоминало конвульсию. — Я чёртов эгоист, и понял я это только теперь. Я мог всё испортить, понимаешь?       — Успокойся, — Каспиан встал и решительно направился к окну, отметив, что там происходит уже второй их серьёзный разговор — разве что первый был поприятнее. — Пожалуйста, Эд, вернись ко мне.       — Я и сам этого хочу, — Эдмунд, наконец, развернулся к Каспиану, избегая, впрочем, смотреть ему в глаза. — Хочу перестать срываться и вести себя, как наивный эгоистичный ребёнок. Я понимаю, что твоя жизнь не будет крутиться вокруг меня, но то, что тебя здесь скоро не будет, ломает меня. Теперь ты видишь, насколько.       — Я не злюсь на тебя, — Каспиан коснулся подбородка Эдмунда и, не получив сопротивления, приподнял его, принуждая его тем самым смотреть на себя. — Мне тоже нелегко думать, что через считанные месяцы тебя не будет рядом. Но я живу с мыслью, что ухожу, чтобы вернуться навсегда, — Каспиан ласково улыбнулся. Они и правда поменялись ролями: раньше Эд растолковывал ему суть жизни, а теперь Каспиан сам стал наставником. — Эдмунд, если ты думаешь, что я сейчас отказал тебе, потому что не хочу этого…       — Ты отказал, потому что так правильно, — Эдмунд вздохнул. — Я это понимаю.       — Я отказал, потому что сейчас не время, — Каспиан почувствовал, что слегка краснеет: разговоры на такие темы не могли его не смущать. — Это место… Ты прав: оно не подарило нам ничего светлого. Я… не хотел, чтобы лучшее, что может со мной случиться, ассоциировалось у меня с приютом.       — А я попросил тебя, потому что был в отчаянии. Ты прав — я уже сто раз похоронил тебя, во всех красках представил твоё имя в некрологе, а твоё израненное тело является ко мне во сне чаще, чем что-либо ещё. Я боялся, что не успею сделать всё… ну, в общем, всё. — Щёки Эдмунда тоже покраснели. — Извини меня, Кас, я и сам не рад тому, что превращаюсь в глупую истеричку.       — У нас будет тысяча и одна возможность, нужно просто ждать, — Каспиан погладил Эдмунда по щеке; тот прикрыл глаза от удовольствия. — Не спеши, Эд. И не хорони меня понапрасну. Я буду с тобой, пока жива моя любовь к тебе.       — То есть всегда? — Эдмунд улыбнулся, прижимаясь щекой к руке Каспиана.       — Именно так, — Каспиан чувствовал, что ситуация налаживается, и ему хотелось танцевать от счастья. — И пообещай, что вернёшь того Эдмунда, которого я знаю и люблю.       — А всё это время ты меня не любил? — Эдмунд ухмыльнулся, совсем как раньше, но затем снова стал серьёзным: — Знаешь, Кас, я, может, и не смогу перестать бояться за твою жизнь, но… При этом постараюсь смириться с тем, что случится.       — Теперь я тебя узнаю, — Каспиан кивнул. — Спасибо, Эд. Я ценю это.       — Вернёмся к ним? — Эдмунд мотнул головой в сторону окна. — Я… хочу переиграть Дейва в бейсбол. Давно я его не уделывал.       — Рад, что ты снова со мной, — Каспиан улыбнулся и направился к выходу из комнаты, краем глаза наблюдая за идущим рядом Эдмундом. Он понимал, что ему сложно вернуться, но он старается и будет стараться всеми силами — ради Каспиана и их счастливого будущего.       За это Каспиан и любил Эдмунда.