Скандал

Когда Драко познакомился с ремнём, который стал помолвочным даром для его мужа, он только смутно понимал его предназначение и силу. Это было задолго до того, как он вообще понял, что создаёт некоторые свои творения для конкретного мага. Но с того самого момента, как в его голове созрел этот дикий план попытать счастья и предложить Поттеру магический брак, точно знал, что та заготовка была сделана именно для Гарри. А почувствовав в своих руках вес и мощь перчаток, подаренных ему супругом на день рождения, в его голове сложился и новый подарок. Знакомясь с портупеей, представляя её в зародыше, думая о том, как воплотить это творение в жизнь, Малфой ни разу не представлял её на теле Гарри. Он видел его служебную перевязь — неудобную и скупую, с минимальным набором крепежей и очень узким функционалом. Гартер вообще был исполнен чудовищно, мешая ходить. И на основе того, что видел, Драко стал создавать амуницию, которая его уже законному мужу будет не мешать, а помогать. Он видел внутренним взором все сцепки, линии ремней, перевязи, петлицы для фиалов и кармашки для амулетов, но на самом мужчине этого не представлял. В его память чётко врезалась белая форменная рубашка, жёсткий воротник которой впивался в шею справа, потому что ремень портупеи слишком плотно обхватывал плечо, он видел пару раз наручную кобуру, съезжающую к запястью, потому что рубашка не могла удерживать этот вес даже при помощи магии, а кто будет постоянно тратить свой ресурс на то, чтобы просто поддерживать устройство формы? Когда Поттер принимал его за ужином без мундира, Драко наблюдал за перекрестьем на лопатках, и всё думал-думал-думал, как создать комфортную, но практичную портупею. Он придумал. Да. Она родилась именно такой — лёгкой, гладкой, идеально адаптирующейся под изменения положения тела, не впиваясь в живот перемычкой, а мягко прогибаясь вместе с мышцами пресса, не впиваясь в лопатки при наклоне, а растягиваясь вместе с тем, как выгибалась спина. Драконья кожа выполняла все свои функции безукоризненно — прочная, надёжная, невесомая, а ещё она лакомилась магией, которую в неё вливал Малфой без меры, сохраняя её, запечатывая в себе. Драко никогда не представлял своё творение на муже. До того момента, пока тот не оказался в гостиной мэнора без штанов, со стояком, диким взглядом и каплями предсемени на члене. Но после этого… После этого Малфой бесчисленное множество раз воспроизводил в памяти этот момент, смакуя запечатлённый образ — дюймовые ремни стекают блестящей чернотой по внешней стороне бёдер, чуть ближе к середине, заканчиваясь серебряными кольцами, замыкающими на себе перевязь поперёк прямой мышцы, которая делит ноги на две неравные части. И это место — верхняя треть бедра, подчёркнутая ремнём, а выше лишь самое сокровенное — чуть напряжённая портняжная мышца, подвздошная кость, паховая складка… Такая интимная деталь… Драко не видел сзади, как такой же ремень ложится по ягодице, мог только представлять, но образ мужа, натягивающего рубашку на свой лобок, чтобы прикрыться, чуть разведённые ноги, отблески драконьей кожи, услужливо меняющей изгибы, чтобы не мешать — всё это сводило его с ума неоднократно одинокими вечерами. И да, перед тем как прийти к Гарри на Гриммо, чтобы поговорить в тот вечер, Драко снова кончил от своей разыгравшейся фантазии, оправдывая себя тем, что не хочет натворить ещё больше глупостей с мужем, чем уже сотворил. На деле же он просто не мог удержаться, вспоминая стоны Поттера на ковре из лювальского пуха, его шок от того, что Драко творил с его телом, ощущая вкус мужа на языке, всё ещё чувствуя его дрожь призрачным касанием ладоней. У Малфоя не было и шанса удержаться. Он видел Гарри топлесс, да, но в полумраке спальни, когда они оба смущались и вместе с тем отчаянно пытались всё сделать правильно, было не до разглядываний. Драко не гордился этим, но руками помнил тело мужа намного лучше, чем глазами. И эта чёртова портупея, туго связавшая его рубашку под грудными мышцами двумя ремнями с пряжками, прихватившая чуть ниже талии нежный батист подарком на помолвку, хищной мордой взиравшим на Малфоя прямо с ковра его гостиной, и эти лямки, тянущиеся ниже, где край сорочки, наконец, оголял эти бесподобные бёдра… Воплощение мокрого сна, в котором Драко обязательно лишает Поттера и этой белой тряпки тоже. Чтобы посмотреть, как пересекают плечи ремни, как они проходят вертикально вдоль выпирающих грудных мышц, чуть-чуть не задевая соски, как встречаются с поперечной перевязью, на которой умещаются плоские кармашки для амулетов, почти незаметные взгляду, но подчинённые общей магии артефакта — отдать хранимый объект, почувствовав намерение владельца. Посмотреть, как на голом теле выглядит наручная кобура, созданная удерживать палочку, а ещё выполняющая функцию наруча, если Гарри войдёт в рукопашную. Как левое плечо разделяет на фракции тонкая, полудюймовая россыпь ремешков, стекающая к кобуре на предплечье витиеватым угловатым кружевом. Ни оборотень, ни вампир не прокусит такую броню. О, он мечтал увидеть, как сзади его творение клином сходится по лопаткам к позвоночнику, увенчанное омегообразной сцепкой, прихватывая поперечные ремни, которые так сладко обхватывают мужа по прессу спереди, оберегая его рёбра со спины, и как спускаются по ягодицам тонкие куски драконьей кожи, обмежёванные помолвочным даром и поясками гартера. Драко сотни раз видел во сне, как Гарри, нависая над ним, втрахивает его в кровать, а сам он млеет от того, как крепко сцепленные вокруг его талии бёдра царапают застёжки портупеи. Он мечтал о своём обнажённом, закованном в его артефакт муже уже столько месяцев, что, увидев его у стены, в такой неожиданной позе, потерял все мысли. Решение лишить его одежды пришло само, без участия головы, и когда зрение, наконец, дорвалось до этого видения в реальности, а не во сне, у Драко сорвало крышу. Совсем. Капитально. Уложив свои ладони на аккуратные плотные ягодичные мышцы, он едва не кончил от того, как его творение отозвалось ему. Он чувствовал прямо центром ладоней, как ремешок разделяет ягодицу мужа на неровные части, как холодит его руки магия артефакта, проследил взглядом, как лямка спускается по бедру к перевязи гартера. И пропал. Забылся. Просто сорвался. Сначала в римминг, а потом, когда понял, что просто не готов сейчас отказаться от всего, поднялся, и чудом вспомнив заклинание для растяжки партнёра, которое пару раз использовал на себе, чтобы потренироваться — конечно, — взял то, чего так вожделел уже месяцы. Долгие, страшные месяцы, когда его муж решал свои внутренние конфликты. Им нужно было это время, но вот сейчас — когда спина прогибается от его напора, когда портупея так идеально смотрится на его спине, а ремень так остро подчёркивает талию, у Малфоя единственной мыслью в душе был вопрос. И он его задал. Задал так, как сумел, едва собирая слова в предложение. Он своему Поттеру никогда не лгал. Даже когда ещё не любил. И это его предположение больно отозвалось на расслабленных после оргазма мозгах. Но такая резкая смена эмоций помогла понять, что его Гарри было не так-то просто принять о себе простую истину. Он ему доверился со всеми потрохами, и Гарри в ответ сделал то же самое. Просто и сам не понял, как вляпался, и сам не понял, что искренне ему симпатизирует, чутко воспринимает его слова и главное, позволяет себе быть собой. О, Малфой исполнил своё обещание. Он терпеливо и очень-очень смиренно ждал, пока Гарри его сначала зацелует, потом вылижет, потом растянет, как он и просил — палец за пальцем. И да, наконец Драко почувствовал то, о чём мечтал, грезил, сходил с ума всё это время: Гарри Поттер, его супруг, его мужчина, с диким, немного испуганным, но очень возбуждённым взглядом, входит в него. И да, эти чёртовы сцепки царапают внутреннюю поверхность бедра, эти ремни на груди натягиваются от напряжения мыщц, а соски совсем рядом с чёрной кожей кажутся настолько твёрдыми, что способны прорвать тонкий, но прочный материал. А ощущение наполненности заставляет позорно плакать — потому что это лучше, это в миллионы раз лучше, чем Драко себе представлял. Он чувствует своё творение кожей и под кожей, видит Гарри перед собой — того, кто весь мир для него сейчас, его переполняют эмоции, и это не только удовольствие. Это ещё и до боли острое ощущение нужности, благодарности. Наверное, именно так себя ощущает человек, которого любят. Потому что именно это они оба чувствовали в родовом зале. Этого слишком много. Слишком это сильно, слишком всепоглощающе, потому что Поттер тоже дрожит, склоняется к губам, сцеловывает слёзы со щёк, но он тоже немного не в себе, он тоже смаргивает солёную влагу с ресниц. Он так бережно двигается внутри, что любовь в сердце прорывается мягкими стонами, наполняющими спальню смесью цветов их магии. Думать сейчас о том, что это значит, никому из них нет ни времени, ни желания. Постепенно держать глаза открытыми становится настолько сложно, а под веками расплывается такая благодать, что Малфой плюёт к чертям и на портупею, и на яркий свет, он просто ныряет в то, что даёт ему Гарри, с благодарностью и открытым сердцем. Гарри, кажется, чувствует тот момент, когда Драко сдаётся на милость магии и своего мужа, потому что этот секс превращается в нечто медленно жгущее изнутри, тянущее жилы острыми иголками наслаждения, которые нехотя врываются в нутро, неторопливое, абсолютное единение. Пряжки трутся о грудь Драко, соски Гарри напряжёнными горошинами проходятся по его телу, заставляя вскрикнуть от удивления и удовольствия. Малфой ладонями хватается за ремни гартера, проходящие по ягодицам, пытаясь оттянуть Гарри от себя, чтобы с новой силой впечатать внутрь, но Поттер нежничает, осторожничает. Размывает мысли, расплавляет кости, и вот Драко уже гладит-гладит-гладит Гарри по попке, напоминая и себе, и ему, что было между ними в гостиной у стены, разводит их в стороны, кружа указательным пальцем по звёздочке мышц, и снова мнёт податливые мышцы, вжимает мужа в себя, глубже, сильнее, надёжнее обхватывает его по талии ногами, умудряясь не расцепить ладони на ягодицах. Они оба плывут, обоим хорошо, и то, что это почти невинное касание объединённых, слитых в одно тел, никак не уменьшает остроту чувств. Не хочется жёстче. Не хочется хлёстких ударов — для Малфоя первый его раз снизу при всём его темпераменте и нетерпении — это океан неги, тепла, любви. Никогда он не думал, что это возможно. Никогда. Гарри глубоко, член Драко трётся между их животами, периодически упираясь в тёплый металл пряжки, и это только подстёгивает разряды удовольствия жёстче вбиваться в мозг. Малфой не ожидает, что следующая фрикция приведёт к оргазму. Так медленно, так плавно, едва двигаясь, просто сливаясь воедино, он не ожидает, но улетает. То ли от ласкового «Драко» на грани слышимости, пойманного чутким слухом, то ли от очередного соприкосновения с пряжкой, то ли от того, как плечо царапает кобура, когда Гарри пытается погладить его по голове. Но Малфой улетает, забирая с собой и Поттера. Тот едва дышит, хватает воздух рваными порциями, надеясь, что лёгкие примут кислород, и от этого неровного дыхания всё становится только острее. Между ними уже всё было. Не сегодня. Они уже всё себе разрешили, а дальше череда дней и ночей, когда они будут друг для друга. Любовниками. Друзьями. Соратниками. Поддержкой. Опорой. Критиками. Тем, кто будет нужен. И секс — это лишь повод для этих эмоций, но сами они живут. Там, глубоко в душе. Сейчас, когда оба лежат, обессиленные и довольные, немного ошеломлённые тем, как это всё завершилось, говорить не хочется. Но Драко обещал. И он, стараясь не трястись слишком сильно, спустя добрых пятнадцать минут, осторожно отползает от накрывшего его тело супруга. Гарри переворачивается на спину, почти не реагируя на Очищающее. И Малфой приступает к исполнению своего обещания. Сначала он медленно ведёт пальцами по левой кисти, наслаждаясь тем, что Гарри реагирует на ласку мягким выдохом. Ему приятно. Он приоткрывает глаза, совсем чуть-чуть, и наблюдает. Драко касается запястья, поднимается ещё выше, а потом расстёгивает пряжку наручной кобуры, прослеживает ремешок, связывающий два обхвата. Расстёгивает второй обхват у самого сгиба локтя, позволяя драконьей коже лежать на предплечье свободно. Он не останавливается, ведёт пальцами выше, осторожно, словно спрашивая у сбруи разрешения, приподнимает вязь тонких кожаных полосок вокруг сустава и на мышцах плеча, наконец, совсем уж бережно погладив сцепку на ключице, освобождает руку Гарри от первой части портупеи. Он не останавливается, оставляя артефакт лежать на простынях, тут же с нажимом оглаживает грудь Гарри, не стесняясь задевая лямки портупеи и соски рядом с ними. Сначала отстёгивает пряжку с левой части груди, потом с правой. Ласкающими, плавными движениями он оголяет грудь мужа, задерживаясь на солнечном сплетении, где на поперечной перевязи пряжка справа, а потом на линии чуть выше пупка, где полоса кожи, разделяющая его торс, застёгивается слева. Расстегнув сцепки, он долго гладит грудные мышцы и живот, подлазит пальцами под ещё удерживаемые застёжками ремни и с наслаждением проходится кончикам ногтей по тем местам, где Гарри покрывается мурашками от удовольствия. Сейчас его ключицы, грудь и живот свободны от чёрной блестящей сбруи, но лямки всё ещё ведут вниз, к поясу. Когда Драко создавал эту пряжку, он понятия не имел, зачем делает на ней эти крепежи. Но теперь понимал, что эти ремни, клином идущие по прессу Гарри, сходясь на пряжке, а сверху замыкающие треугольник у нижней поперечной перевязи, создают непробиваемое силовое поле, защищают самое уязвимое место волшебника, делая его почти непробиваемым. Аккуратно отстегнув портупею от пряжки, а потом и от колец, фиксирующих ремни в нужных позициях, Драко склоняется над животом мужа и целует. Гарри всё это время следит за Малфоем как прикованный, и такая странная, но очень нежная ласка вызывает приступ острой необходимости признаться в любви. Гарри не говорит, он тянет супруга на себя и целует. И сейчас этого достаточно. Насладившись касаниями, Драко продолжает с упорством и трепетом разворачивать свой подарок. Он помнил каждый стежок, каждый всполох магии наизусть, но никогда не думал, как Гарри будет в ней выглядеть. До той памятной ночи. И сейчас Малфой был даже благодарен за это. Потому что знай он это, не сдержался бы… Точно… Освободив лямки с помолвочного дара и сняв, наконец, ремни с мужа, он мягко, осторожно, касаниями и поцелуями просит его повернуться на живот. Подталкивает его, заставляя подняться на колени, потому что сейчас происходит нечто куда более волнующее, трогающее, дёргающее, сводящее с ума. Гарри остался только в гартере, и это… Тот ещё вид. Сильные, мощные бёдра, узкая талия, опоясанная кожей ремня, и дюймовые лямки, тянущиеся от самого пояса через ягодицу к перевязи на бедре. От одного вида можно кончить. Но Малфой держит себя в руках. У Гарри сил нет стоять на руках — слишком лениво. Он опускается на предплечья, и Драко стонет, тихонько, тоненько стонет, потому что это сам секс. То, как чуть шире Поттер раздвинул ноги, как виднеется его полувставший, аппетитный член, как Гарри бездумно становится в позу абсолютной покорности, но для него названия ничего не значат — Драко знает это — Гарри позволит ему всё. Лизать, сосать, трахать пальцами или снова взять его как в первый раз. Всё. Вообще всё. А Малфой не может насмотреться на эту позу, на эти лямки, на эту кожу ремня и мягкие отсветы пряжек и колец. Портупея осталась на простынях, и только эти несколько ремешков теперь напоминают о том, как выглядел супруг всего несколько минут назад. Но Малфою и этих полосок на коже достаточно, чтобы терять дыхание от желания. Он не спрашивает разрешения, он знает, что ему можно, он снова припадает к заднице своего мужа, языком, пальцами, снова языком, растягивает его на этот раз сам, без магии, получая от этого вида состояние, близкое то ли к оргазму, то ли к экстазу. Но Драко не совсем в себе всё это время. Ему очень хочется лучше слышать и понимать, что происходит с Гарри, но вид этих кожаных ремешков на его бёдрах застилает глаза. Он только слышит, как того ведёт, как голос срывается на тихие глубокие стоны, чтобы через секунду взорваться ярким и сочным именем на губах, но глаза, кажется, видят только одно — то самое место, где между лямками расходятся ягодицы, являя чувствительное, притягивающее всё внимание колечко мыщц — уже жадное и влажное. Малфой не медлит больше, он снова внутри мужа, он снова улетает, утягивая Гарри за собой. Это тот самый кайф, который никогда не словить одному. И тот самый кайф, что никогда не разделить не с тем человеком. Только с правильным. Только здесь и сейчас. Ремень на голом теле супруга с тянущимися вниз лямками гартера вызывает однозначное желание взяться за него, чтобы сделать ещё лучше, чтобы доставить ещё больше удовольствия, чтобы мужа отлюбить, заласкать, затрахать так, чтобы у того и сомнений не было — Драко Малфой любит своего мужа, любит своего мужа. — Люблю тебя, Гарри… — продолжает он повторять уже какое-то время, натягивая на себя сладкую задницу, одной рукой удерживая ремень, а другой оглаживая его мокрые бока, его позвоночник, бёдра, намеренно задевая перевязь на ноге, его член, случайно, чуть-чуть, не давая нужного соприкосновения, и снова рёбра, на которых ещё совсем недавно были красивые полосы кожи, сходящиеся у омегообразной сцепки, — одна над талией, а вторая чуть выше, прямо под грудью. В голове рождается идея, и Драко даже не думает. Он резко выходит, переворачивает мужа на спину, всё это решительно, резко, не давая мужу опомниться. Он укладывает его таз между своих разведённых бёдер, закидывая ноги, закованные в гартер, на свои плечи, входит — легко, так же решительно, как и каждое его действие, мелко и часто двигаясь внутри мужа. Драко намеренно снимает голени Гарри со своих плеч спустя какую-то минуту. Ножки эти выглядят восхитительно-развратно — широко раскинутые, делающие Гарри раскрытым и распутным; лямки, отходящие от ремня, удерживают их на весу, пока — пока драконья кожа не растянулась так сильно, но она не успеет. Один этот вид — уже шаг в пропасть. Обхватить член супруга, увидеть мольбу во взгляде, услышать имя, сотню раз повторённое за эту ночь, ускориться, чтобы ещё и ещё выбить эти блядские стоны из Гарри, а потом, почувствовав его оргазм на секунду раньше, чем он выплеснется на твою ладонь, позволить себе взмыть вверх вслед за ним, стараясь не закрывать глаза. Сперма, каплями рассыпавшаяся по драконьей коже, у подвздошной кости, на лобке и паховой складке, стекающая тонкой струйкой по внутренней стороне бедра, шалые, томные, совершенно любящие и абсолютно любимые глаза и тихое: «Ложись на меня, хочу уснуть, когда ты внутри». И теперь уже твою талию обхватывают крепкие бёдра, царапая сцепками. А ты понимаешь, что консуммация просто открывает двери. И только тебе решать, входить в них, или нет. И когда и сколько раз это делать. Потому что, когда дыхание в унисон, когда очень и сильно, и сладко, и ты летишь, и знаешь, что и он тоже, и Гарри тоже летит — это оно. Это счастье. И ты падаешь. Вверх.