Пропащие

      Сожаления не заставили себя ждать. Они обрушились с самой первой минуты, как очнулся Змеёныш. Многие именно в этот момент дают себе торжественную клятву никогда больше не притрагиваться к выпивке. Многие, но не Вёх — тёртый калач в вопросах, касавшихся прогоркшей браги, скисшей медовухи и пива с привкусом молока не первой свежести. Даже когда закуской были подгоревшие кузнечики или заплесневелый хлеб, лужёный желудок вёл себя тихо. Вот и теперь никаких срочных посланий от него не приходило, зато беспокоило другое: Змеёныш не мог вспомнить, как провёл вечер ровно с первого глотка розовой настойки. Её надоедливый вкус ещё разъедал язык, а деревенская вечеринка уже бесследно пропала из головы. Что он выболтал и что успел натворить?       Болезненный сон шёл урывками, между которыми докучали жара и жажда. Устав от мучений, Вёх слез с тюфяка и поплёлся вниз. Там, в бревенчатом просторном зале, спали вповалку знакомые и незнакомые. Пытаясь не пнуть никого, Змеёныш прокрался к сеням и вышел наружу. Похмелье гнало его прочь из-под крыши ради чувства хоть какой-то свободы и свежего воздуха.       Деревня непривычно молчала, лишь где-то жалобно блеяли овцы. Как ни странно, во дворе под вязами ещё сидели некоторые вчерашние гости и сонно потягивали остатки выпивки. Заметив Вёха, они подозвали его.       — Опохмелиться? — поднял рюмку верзила в выцветшей гимнастёрке.       Раз что-то ещё осталось от спиртного, отказываться было себе дороже. Вёху отыскали стакан почище и плеснули туда из высокого штофа, на дне которого среди обломков стеблей и листков неизвестных растений покоилась жирнющая многоножка.       — Вот это заправский собутыльник у вас, — поморщился Змеёныш.       — Да-а-а! Такую наливку ещё наши деды делали, — ответствовал верзила, — Все болезни как рукой снимает.       — А вспомнить, что вчера было, тоже поможет?       — Должна. Ты вчера давал жару!       — Так. Вот теперь, пожалуйста, поподробнее.       — Ну, с факелами вот это вот. Никогда такого не видел.       — А потом где я был?       — Эх, не умеете вы, артисты, пить!       «Ещё как умеем!» — хотел возмутиться Вёх, но подумал, что повод для гордости не самый подходящий.       — Танцевали. Только вы после третьего круга куда-то все делись. Спать небось, потащились.       — Странное дело, — Змеёныш посмотрел на поверхность бурой настойки, — Я ведь даже до лежанки своей дошёл. И разделся, и вещи сложил. Но был совершенно в дрова…       — Это тело твоё, — назидательно заговорил собеседник, — когда с мозгами связь потеряло, решило себя спрятать в укромное место. Чтоб никто не сожрал и не опоганил. А в случае, если помрёшь, чтобы не отравило никого. Тело думает костями, а кости всё знают. Не зря же они последними гниют.       Резко выдохнув, Змеёныш опрокинул в себя стакан испепеляющей тёплой жижи. Если бы Инкриз не учил владеть лицом, он бы точно не отделался только парой брызнувших слёз.       — Пей ещё. Привыкай. Вдруг застрянете тут у нас насовсем?       — Знать бы заранее, застрянем или нет, — прохрипел Вёх, — У вас хорошо, но к деревне мы не приспособлены.       — Дело времени. Девок ваших выдадим замуж, вам тоже толковых подыщем невест. Пора уже.       Помятый с вечера Наг оживился: «Посмотри на него. Этот косорылый точно способен об жёнушку почесать кулаки. Не за дело, а так, ради развлечения. Ещё, небось, поделится со своим папашкой свежим мясом. А тебе сбагрят какую-нибудь блаженную хромоножку, ясно как день. Инкриза нужно быстрее сдать под суд, сразу всё прояснится».       Змеёныш отмахнулся от него.       Вдруг кто-то обнял его сзади за плечи.       — Мой славный сорнячок, — услышал он над ухом усталый голос тёти Анны, — Куда же ты делся? В твои годы я до утра хлестала спирт и задирала ноги выше головы. Хлипкая молодёжь пошла…       Вёх помог ей сесть на стул, пока оба не свалились на землю, потому что качало хозяйку, как яхту в шторм.       — Я так всем вам благодарна! Представление вышло шикарное. Эх, затеяла его ради Джимы, а она не явилась. Где же моя девочка?..       — Может, пора уже искать начать? — развёл руками верзила.       — Да у отца она, — Анна опустила взгляд, — Скорее всего. У своего дурацкого отца. Как будто не было тех лет, что мы бок о бок прожили с ней, пока он спивался.       Прочие почтительно молчали. Казалось, если не дать тёте Анне выговориться, она может и врезать.       — Забыла сказать: она не родная мне. У меня трое сыновей, а я так хотела доченьку. Годы ушли, мой муж оказался в земле. Несчастный случай — пьяный полез вынимать запутавшиеся сети и… Через пару лет поехали мы, значит, с подругами торговать барахлом в Экзеси. Кажется, тоже в конце лета. И там я увидела Феликса: молодой ещё, статный. Подошёл к нам и тихо-тихо спросил, во что можно одеть даму двух лет. Так и сказал! Дама у него на штанах как раз болталась. Я сразу смекнула, что он тоже вдовый. Разговорились на свою беду. Потом ещё пару раз встретились. Взрослые люди быстро свои дела улаживают, без сантиментов — через месяц уже съехались. Нам с Джимой было так хорошо вместе!.. Но дети мало что соображают, на то они и дети. Куда поманят — туда и идут.       Она говорила что-то ещё, но Змеёныш не слушал. Он оттаивал, гадкие чувства покидали его и сменялись приятным отупением от очередной дозы спирта. Прихватив со стола крынку воды, он ушёл досыпать. Долго находиться в компании, где почти никого не знаешь, ему показалось чреватым ненужными расспросами, а с похмелья отвечал бы он на них неохотно.       Полдень поставил всех на ноги: пекло усилилось и лишило сна. Как только гости покинули первый этаж дома, там собрались циркачи. Вёх пару раз встретился с Ваксой взглядом, и та ему украдкой улыбнулась.       — Что вчера было-то, боги всемогущие?! — прошептал он, вытирая пот со лба рукавом.       Инкриз, слегка растрёпанный, но довольный и разнеженный долгим сном, ждал весточки от мясников, уехавших ранним утром в Экзеси.       — Если меня всё ещё не пытались отсюда выкурить, то, думаю, всё обойдётся, — проговорил он, взбивая подушку для Фринни, которая хотела устроиться вместе со всеми на прохладном полу, — Могут призвать как свидетеля. Правда, хрена с два я видел.       — Как ты вообще мог отвернуться от старика? Не возьму в толк, вот честно, — Деревяшка, которую миновала попойка, что-то сосредоточенно плела из тонких очищенных корешков.       — Всё случилось в тот момент, когда я уже рассекретил колдуна и показывал публике пожилую дамочку с монетками, — он потряс ладонью и сощурился, — которая уже вот-вот их положит старому на веки. А монетки-то стуча-а-ат да бренча-а-ат!       — А ты где был, Кукурузина? — не унималась Тиса.       Корн, лежавший плашмя на полу, приподнял голову.       — Отдыхал.       Его затылок с глухим стуком вернулся на место.       Корн явно не хотел раскрывать все карты, но вовремя понял, что если отмолчится, то от него не отстанут. Вакса уже вся подобралась, намереваясь сдать братца со всеми потрохами, хотя Вёх на неё таращился изо всех сил. Корн всё-таки сам опередил:       — Я был на крыше хлебной лавки. Мы там ещё в детстве окопались в старом баке для воды. Он огромный и все думают, что полный, но им давно не пользуются. Я сидел там один и был расстроен. Не важно, чем. Короче, ничего я не видел, только услышал выстрелы, потом и Вакса подоспела.       — Мы тебе верим, не подумай, — пожала плечами Фринни, — Я и сама сидела в вагончике, как кукла в коробке. Народу уже не было, осталось перетасовать карты и выйти напоследок выкурить папироску. Эх, поторопись я на пару минут…       — И что? — мрачно обронила Вакса, — Ты бы успела отговорить того идиота не убивать отца? Или маршал тебя послушал бы и сказал, мол, вот эта женщина точно говорит чистую правду, и ей совершенно плевать, накажут ли её мужа?       — Я не знаю! — нервно всплеснула руками Фринни, — Осталась совсем не у дел. Кто бы мог подумать!       Обед тётя Анна принесла туда же, в гостиную. Есть на кухне было невозможно — стены пылали, бившее в окна солнце кусалось. В кастрюле плавал почти целый петух со злобно растопыренными лапами. Несмотря на небрежную разделку, чего-то в нём не хватало. А когда в тарелку Корну угодила голова, Вёх понял, чего именно.       Самого главного — гребня. Гоняя ложкой капельки жира, он подумал, что лучше бы не догадывался и дальше, откуда взялся тот кусок мяса, который ему сунули ночью.       Со двора послышались шаги, и циркачи замерли, отложив еду. В гостиную вошло сразу несколько фермеров, в том числе, старик, увещевавший Инкриза успокоиться. Вид у старика был до того кислый, что у Веха между лопатками похолодело от мурашек. По лицам прочих он ничего не понимал из-за густых бород и врождённой невозмутимости.       Инкризу без лишних слов протянули листок с оборванными краями. Он вскочил на ноги, взял в руки бумагу и тут же в ужасе зажмурился. Дети бросились к нему, силясь разглядеть крупные печатные буквы.       «Живым или мёртвым» — успел прочитать Вёх, прежде чем отпрянуть.       — Не кошмарься раньше времени, — обратился к Инкризу рослый мужик, одетый в дорогой жилет с блеском. — Деньги дело усложняют, на такую подачку можно полгода припеваючи жить. Но большуху никто из наших не ослушается. Анна?       Хозяйка заговорила с хорошей долей раздражения:       — Какая я тебе большуха? С глузду съехал?       — Нет, — мирно отозвался мужик, — А чем ты нам не хороша? Хопс только и стоит на плечах твоих детей. Из Джимы может хозяйка выйти, каких давно не видели. Только ты упираешься, будто мы все тебе чужие.       — Ох, Винни! Решил на меня валить? Чтобы я вместе с Инкризом в яме за укрывательство сгнила, а не ты, староста?       — Чушь несёшь! Я первый пойду под суд как ни крути!       Дешёвую сельскую драму Вёх дальше слушать не стал, гораздо сильнее его волновал Инкриз, потрясавший в воздухе листовкой.       — За что?! — охрип он враз от возмущения. — За что убивать? Я бы, может, сдался! А теперь сдаваться без толку! Без суда и следствия!..       — Действительно, — задумался Змеёныш. — Почему так жестоко, как будто ты полгорода перерезал?       Непривычно было видеть, как Тиса в смятении кусает свои пальцы и слепо водит глазами по разбросанным на полу подушкам да подстилкам.       — На отступные мы в жизни не накопим, — проговорила она. — Эх, рано расслабились. Я почти… Я думала…       Фринни обняла её и прижала к себе, чуть коснувшись лбом.       — Так, а ну… Заткнитесь немедленно! — прикрикнула хозяйка, — Тихо! И так в башке муть. Под моей крышей меня будете слушать. Ты, Инкриз, ни шагу за ворота. Будете здесь сидеть. А ты, Винни, определись с обещаниями. Или умывай руки, или гарантируй безопасность. Но в первом случае, сам понимаешь, будешь со мной потом дело иметь.       Староста с ответом не спешил. Медленно заложил пальцы за ремень и опустил плечи.       — Кому обещать, тебе что ли? При известных условиях я это сделаю. А пока ты никто. Но меня тоже учили не быть сволочью, и невиновных я маршалу не отдам. Придётся поверить. А теперь — разреши откланяться, мне ещё всех собирать и предупреждать, что могут и пули полететь, если егеря разнюхают.       Аккуратно надев белую лёгкую шляпу, сельский денди быстро покинул дом. Анна проводила его недобрым взглядом и продолжила мысль:       — Пока вы тут сидите, я придумаю, куда вас быстренько сплавить в случае, если явятся егеря или того хуже — охотники за бандитами. Есть одна идейка, но вам она не понравится.       — Быть застреленным мне, знаешь ли, вредно для здоровья, — развёл руками Инкриз. — А всё остальное я уж стерплю.       Тётя Анна задумчиво пожевала губами.       — Ладно, оставим её на крайний случай. В общем, путь отступления есть. И даже Винни его не знает.       — Почему он так разговаривает с тобой? — спросила Фринни, всё ещё наглаживая Тису по волосам.       — Хочет… Эх, да не важно. Не будем об этом, — хозяйка стушевалась, пробормотала что-то ещё и ушла на улицу.       Потерять голову в такой момент означало потерять всё. Инкриз старался оправиться от свалившихся на него новостей как можно скорее. Решительно одёрнув рубашку, он сказал:       — Ладно. Пока всё тихо — не будем себя мучить страхами. После пирушки стоит прибраться, не находите?       Циркачи охотно засуетились — сидеть и сокрушаться, действительно, было без толку. Они взялись за уборку с остервенелым упорством, будто от этого зависела жизнь. Едва ли дом помнил, чтобы его так надраивали щётками, скоблили ножами и натирали до блеска. Засияли подсвечники, покатились клочья пыли из самых углов, воздух стал сырым от мытых повсюду полов и потихоньку ко всем вернулась прежняя храбрость.       Хозяйка явилась в самый разгар уборки. Скептически глянув на ведро для питьевой воды, полное грязных тряпок, она позвала Вёха:       — Помоги-ка мне тогда с печкой. Будешь на кухне дежурить, у тебя хорошо получается.       Когда Змеёныш полез выгребать золу, он обнаружил за заслонкой чугунное корыто с крышкой.       — Вот те раз! — прокряхтела Анна, сволакивая посудину наружу. — Совсем забыла про него! Столько натащили всякой снеди, что и не понадобился.       Под крышкой покоилась в прозрачном жиру по самую грудь страшно костлявая птица.       — Он что, своей смертью сдох? — разочарованно обронил Змеёныш.       Никакими десятью фунтами мяса в гусе и не пахло. Кое-что можно было соскрести с ног и груди, обглодать крылья и шею да закусить горсточкой каши с потрохами из брюха. Вёх не верил своим глазам, ведь в книгах то и дело пекли по праздникам гусей на целую семью. То ли конец света их изморил, то ли врали древние щелкопёры, но ничего такого уж аппетитного в грустном птичонке не обнаруживалось.       — Ну-у-у, если правильно приготовить, — Анна склонила голову к плечу, — То получается очень вкусно. Правда, я сама этому научилась не так давно. Попробуете вечером. Капризное мясо, ничего не скажешь.       Сначала Змеёныш убрал золу и угли, естественно, испачкав ими пол. Затем, тщательно его вымыл и вынес всё лишнее в сад. Вернувшись, он обнаружил свои следы на чистых половицах и снова их оттёр. У самого пола увидел приоткрытую прочистную дверцу печи, а за ней ещё видимо-невидимо золы. Снова сгрёб золу, снова вынес, снова протёр пол и, наконец, заметил, что сам весь замарался в саже. Он явно делал всё не так, но никто ему не мешал. Между тревогой и сколько-то полезным делом выбор невелик.

***

      Шезлонг приятно хрустнул старыми пружинами. Анна принялась ревниво протирать свой старый добрый карабин. Он был в полном порядке, но держать в руках оружие и понимать, что ты готов к бою — бесценно. Ни волк, ни лиса, ни какая-нибудь двуногая сволочь против пуль аргументов не имела.       Хвала богам за кавардак в доме! Когда он был пуст, то по ночам скрипел и не на кого было свалить надоедливые звуки. Днём же приходилось бегать туда-сюда и делать всё самой. Теперь одиночество, видимо, легло в долгий ящик. Во всей этой передряге, куда угодил Инкриз с детишками, хотелось найти побольше хорошего.       Стрёкот кузнечиков провожал угасающий день. Поднялся лёгкий ветерок, загулял в кронах вязов. О таком зимой мечтаешь и не веришь, глядя на сугробы по пояс, что вновь придёт лето. Давно Анна не оглядывалась вокруг, не растворялась так в настоящем моменте.       Она отставила к шпалере карабин. Теперь можно было и вздремнуть, ни о чём не беспокоясь. Ночной сон перед первой дойкой слишком короток, а вечерний, на свежем воздухе — в самый раз. Без шума в деревню никто чужой не наведается, так что…       Анна проснулась от бархатного голоса из-за забора:       — Небоглазая моя, прехорошая моя, обниму тебя, родную, и уедем за моря…       Знакомый мотив песенки прошил её старой, полузабытой горечью куда скорее, чем она поняла, кому этот голос принадлежит.       Там, где пролезали со двора на улицу кошки, виднелась в земле выемка, а в выемке — форменные офицерские сапоги.       Такое в кошмарном сне бы не приснилось. Остро захотелось забраться в шезлонг с ногами и сжаться в комок. Трудно было поверить, что он не видит её сквозь глухой забор, а просто помнит про вечерний сон, в котором Анна себе никогда не отказывала. Пружины закряхтели от движения и выдали её с головой.       — Ты на меня всё ещё в обиде? — спросил обладатель сапог.       — Что тебе нужно?       — Не бойся. Никто не видит, что мы разговариваем. Я оставил помощника на соседней улице. Зашёл спросить, как вы с Джимой поживаете.       — Джима поживает с тобой.       — Отнюдь. Не видел её с весны.       — Вот чёрт! — растерялась Анна.       — Она здорова?       — Хилых не держим.       — Резонно. Чуть не забыл! Ты случайно не встречала в последнее время своего дружка? Циркача по имени Инкриз? Можешь даже не отпираться, что вы знакомы. Я впервые именно от тебя услышал это имя.       Анна медленно взяла карабин. Как же хорошо, что она зарядила его заранее! Феликс лицом к глухому забору. В руках у него вполне могло быть ружьё. Из которого он вполне мог целиться на её голос. Опередить его?       — Нет.       — Отлично. Это я и хотел услышать. У меня ещё один странный вопрос. Будь умницей, ответь на него серьёзно. Ты когда-нибудь слышала сказку про девушку, лесную нимфу и какой-то эликсир? Не спеши, подумай.       Нужно было стрелять. Вслепую, без раздумий, но дуло ходило ходуном и она никак не могла уговорить себя это сделать. Карабин прильнул к плечу и ждал долгого выдоха.       — Пытаешься подловить меня? Или что?       — Здесь нет подвоха, Анна, — он вздохнул, — Клянусь. Как видишь, я вернулся к делам и распутываю непростую историю. В ней каждая мелочь важна.       Помощник прискачет на звук выстрела. За это время она успеет забраться на крышу овина и в два счёта снять его с лошади. Странно, что Феликс вообще с собой взял кого-то. Сточил клыки.       — Не помню я никаких сказок. Да и убийца из Инкриза — как из говна ножик.       — Не тебе решать, милая. Интересно, ты ещё носишь мою старую одежду?       Её взгляд невольно упал на заношенные галифе. Ну и дьявол же!       — Ладно. Поеду я, пока не разозлил. Если что-то понадобится — только свистни, примчу на всех парах.       Он каким-то образом снова проскользнул под самым носом у Винни и уехал. Действительно уехал — с крыши овина было прекрасно видно, как двое верховых, не оборачиваясь, покидают деревню. Старый козёл подозрительно ровно держался в седле, то и дело оглядывался, но больше для порядка. Будто бы совсем завязал пить. По крайней мере, выглядел он уже не как в тот день, когда его выгнали из дома и заодно из Хопс.       В кулаке у Анны хрустнули стебельки сена, укрывавшего постройку. Совершенно не понятно было, поверили ей или поехали за подмогой. Обольщаться она не решилась, обмануть Феликса ни трезвого, ни под мухой не мечтал даже маршал.

***

      — Фринни! — Анна в сенях чуть не сбила её с ног вместе со стопкой мытой посуды, — Вас ищет Феликс. Это катастрофа!       Из-за двери осторожно высунулся Инкриз и проводил взглядом, как хозяйка злобно бросает свою шляпу на лавочку.       — Немыслимо, он снова у дел! — Анна приложила к щеке ладонь, — Я уж было подумала сама с ним связаться и попросить помочь, тут ведь всё шито красными нитками! А он за вами как раз и охотится! Час от часу не легче.       За ужином молча разрезали гуся, еле-еле разделив его на семерых. Вёх поскромничал и попросил только спинку, чуть румяную от печного жара. Видимо, днём он перегрелся и теперь его виски мучительно ныли. Воды он выпил уже с полведра, а во рту всё не проходила сухость.       Так и хотелось нарушить гнетущую тишину.       — Всё тихо? — обратился Змеёныш к хозяйке, — Думаете, ночью нас не схватят?       Анна пожала плечами.       — Зачем ночью? Если будет надо — это сделают ранним утром или днём. Но вообще-то, Феликс привык обделывать свои дела не только в одиночку, но и сразу, без манёвров. Он тот ещё котяра — кажется, только пожрать горазд да харю плющить, а под дверь к маршалу чуть ли не каждое утро всякую падаль в верёвках притаскивал. Сегодня постарайтесь выспаться, завтра переберётесь в местечко понадёжнее. Хотя бы на некоторое время.       Она отодвинула свою тарелку и принялась сосредоточенно писать что-то карандашом на обрывке бумаги. Снова стало слышно, как крупные ночные бабочки хлопают крыльями у масляной лампы в металлической оплётке, висевшей над столом. Вёх ревниво накрыл кружку с молоком кусочком хлеба, чтобы никто в неё не приземлился.       — Ищите Ларию Рав, — наконец, сказала Анна, передав записку Инкризу, — Галинги у меня в неоплатном долгу. Вы ведь знаете, где их логово?       — Это которое прямо на скале? Возле Грейс? — удивился Корн.       — Другого такого нет.       — А нас точно впустят?       — С моей рекомендацией. Вот уж где закон не властен. Галинги себе купили неприкосновенность сами знаете за что. За своё сумасшедшее трудолюбие, которое они вложили в распашку полей. Обыск у них исключён, а деньги их вообще не интересуют.       Инкриз обхватил себя за локти и подошёл к открытому окну, будто ему не хватало воздуха. Окинул усталым взглядом трещащий сверчками сад и вздохнул:       — Вот куда меня судьба закидывает. Крепость галингов. Надеюсь, они не слишком настроены на лекции о праведной жизни.       — Кому вы нужны?! — фыркнула Анна, — Там приют для детишек и всяких горемык, по сравнению с которыми ты богач. У Ларии без вас хлопот полон рот.       Он хохотнул, обернулся к детям и Фринни.       — А что, не жалуюсь. Главное наше сокровище — мы сами. Даже если меня поймают, я буду знать, что выучил детей полезному, и жена моя не пропадёт.       — И всё же, своих собственных вы так и не сделали. Не жалеете? — Осторожно спросила Анна.       Фринни уверенно покачала головой.       — Мне ещё в юности сказали, что сердце не переживёт родов. Потом это подтвердил Эспе.       Вёх вздрогнул, вспомнив, как однажды Фринни стало плохо. Тогда она ещё выступала вместе с ними, выводя за руки совсем маленьких его и Тису. На ней было милое платье на бретельках, похожее на ночную сорочку, и длинные чулки в полоску, выцветшую из красного в лососевый. За кулисы она вбежала, не слишком ловко окончив номер, её обручи попадали на пол, а саму скрутил странный сухой кашель, кончившийся кровью на ладонях. Страшнее тех звуков Змеёныш в жизни не слышал. Инкриз не отходил от неё в ту ночь и только к утру уговорил сменить программу. Так она и стала гадалкой.       Пора было расходиться по своим койкам. Вёх поднимался по лестнице, прислушиваясь к шагам девчонок и ловя себя на сумасбродной мысли, что вот-вот они разделятся, и Вакса пойдёт за ним. Или придёт позже, пока он ещё не уснул. От события на пирушке остался только невнятный след в его памяти. Оно было волнующим, резким, неловким, но мучительно приятным. Валяясь на тюфяке и вздыхая, он силился вспомнить, но никак не получалось. То ли у них состоялся разговор, то ли просто танцы его взбаламутили. Может, Змеёныш вообще нафантазировал лишнего. А ещё почему-то рядом крутился Корн. При нём не могло случиться ничего особенного.       В доме затихли последние шорохи, а Вёх всё страдал от навязчивых мыслей, которые было ничем не перебить. Тут он вспомнил про книгу, захваченную в дорогу. В ней описывались похождения каких-то бравых мужиков, плававших на лодках туда-сюда между островами, грабивших и топивших всех подряд. А главное — там, в древнем мире, ничто не напоминало об истории, в которую вляпались циркачи. Зловредных законов ещё не напридумывали, от жары никто не мучился, только от холода, но зимы не были такими уж зверскими, если их переживали в землянках. Эти древние живоглоты, определённо, не ведали своего счастья.       Оставалось только побороть лень и ковылять к своему мешку, брошенному где-то в прихожей.       Лестница вся скрипела, перила тоже, и Вёх старался ступать медленно, чтобы никого не разбудить. В сенях он нащупал в мешке книжку, сцапал её и поплёлся было назад, но заметил на кухне копошение. Тот, кто там находился, не зажигал свет, а значит, как и он, старался не привлекать внимания. Но все свои уже крепко спали. Никто не топтался по половицам, как так? В окно залез?       «Интересно, часто здесь воруют?» — подумал Вёх и, оглянувшись, взял у стены увесистый изогнутый гвоздодёр. Защитить имущество тёти Анны — святое дело.       Змеёныш осторожно выглянул из проёма. Скудный свет от месяца обрисовывал худую фигурку в длинном светлом платье. Незнакомая девушка хватала со стола всё, что видела и тащила в рот: зачерствевшее уже печенье, остатки гуся, сырые овощи и жадно запивала их молоком из высокой крынки.       — Эй! Ты кто? — шепнул Вёх.       Когда она обернулась, привыкшие к темноте глаза моментально её узнали. Змеёныш отшатнулся в ужасе.       — Ты же… уме… синичка!       Покойница мигом вспорхнула на подоконник и выпрыгнула в окно. Во дворе затопали её босоножки. Придя в себя и рассудив, что призраки питаются, пожалуй, поскромнее, Змеёныш ринулся следом. Благо, светлое пятно волос и платья на фоне травы не терялись. Спасаясь от преследования, она выскользнула в калитку, затем побежала чужими дворами к несжатому полю и реке, где растительность могла её укрыть.       Оторваться от Вёха у синички попросту не было шансов. Уже через полминуты, когда она нырнула в яровой ячмень, Змеёныш сшиб её с ног и придавил к земле.       — Зачем явилась? — рыкнул Вёх ей на ухо, удивляясь сам себе.       — Не твоё дело! — упрямо сказала она своим высоким голоском.       — Мой брат до сих пор сам не свой, а ты комедию ломаешь!       — У Корна есть проблема похуже.       Вёх с силой заломал ей руку, но и теперь синичка не закричала, только беззвучно открыла рот и зажмурилась от боли. На второй раз она взвыла. Слов от такой было не добиться, и Вёх решил её окончательно запугать. Он перехватил её, будто собирался начать душить.       — Всё ты скажешь. Иначе, ох, как придётся плакать твоим бедным родителям, когда тебя найдут здесь всю в червях и мухах! Ты следишь за нами?       — Отпусти. Всё скажу, — сдалась, наконец, синичка.       — Похоже на правду, — Вёх ослабил хватку, — Слушаю дальше. Как тебя зовут?       — Я Джима. И пришла к себе домой вообще-то.       Змеёныш аж присвистнул. Он позволил синичке сесть на землю, но сам придвинулся поближе.       — Дёрнешься — схвачу снова за горло.       Джима ничего не ответила, только с ненавистью поджала губы.       — Это что же получается, — похолодел Вёх, — коронер Феликс — твой папашка?       — Он самый.       «Делай так, как я велю или вообще посторонись, — голос Нага дрожал от напряжения. — Да, не мешай. Уж извини, так надо».       — Что ты задумал?       «Её нельзя отпускать! Она сдаст нас раньше, чем мы уедем!»       — И?       «С прискорбием сообщаю, что вынужден лишить её жизни, дружочек. Иначе на завтрак у нас будет арестантский суп из пары зёрен и гнилой воды кружка».       — Заткнись! — процедил Вёх.       Джима глянула исподлобья:       — Вообще-то я молчу.       — Я не тебе. Так. Говори дальше. Ты за нами следишь?             — Зачем? Никто из вашей труппы, кроме Корна, меня не интересовал. Он вывел мня на нужных лиц.       — Ты помогаешь отцу ловить кого-то?       — Нет. Папа давно в отставке.       — В какой такой отставке, — сощурился Вёх, — если он несколько часов назад тут был с помощником и выспрашивал?       — Как? — нахмурилась синичка.       Насколько Вёх мог судить, она удивилась искренне.       — Выспрашивал про Руту? — уточнила Джима.       — Какую ещё Руту? Про нас. Ты ему теперь доложишь.       — Я не общаюсь с Феликсом. И ни о чём ему не докладываю.       — Да, да, да, так я и поверил, — хохотнул Змеёныш.       — Я пришла просто поесть, чтобы не умереть с голоду, — синичка опустила глаза.       — Имей в виду: Корну я всё расскажу.       — Мне плевать на твоего брата. И тебе должно быть плевать. Тебя ведь Зовут Вёх? Да, точно.       В планах Джимы явно нарисовался ответный удар.       — Допустим.       — Наслышана про тебя. И про вашу сестру-воровку.       За шиворот будто полилась вода со льдом вперемешку. Мало было Корну бросить Ваксу, ещё и грязью облил ни за что ни про что! Вёх возмущённо вскочил на ноги и навис над синичкой, неизвестно зачем перейдя чуть ли на крик:       — Такое враньё!.. Мы артисты, зарабатываем представлениями и не берём никогда чужого!       — Да мне-то что, — пожала она плечами.       Месяц отвлекал от тяжёлого разговора. Поднебесный ветер наконец-то надул его, как парус. А свет от него исходил до того чистый, что колоски ячменя казались искрящимися. Ночь куда-то звала и путала мысли, кипела от звуков. Только теперь повсюду звучал не птичий сокот, а треск насекомых.       — Рассказывай, зачем устроила всю эту буффонаду со смертью, — Вёх расположился на земле поудобнее и сцепил руки на колене.       — Так было надо. Чтобы скрыться и проучить их всех заодно.       — Как-то ты не очень любезна со своими городскими дружками. У вас так принято?       — Они мне не дружки. Нужны были для дела. Я всё выяснила и теперь караулю кое-кого в роще. Поэтому и дома не бываю. А ты что делаешь у Анны? Сейчас же ярмарка идёт, вы должны вовсю выступать.       — Дурачишь меня или как? Ярмарка свернулась после убийства Гиля Амьеро.       Джима так удивилась, что её гладкий лоб весь пошёл бугорками.       — Постой… и кого он убил?       — Не он убил, а его. Прямо на площади. А обвиняют Инкриза, только это всё чушь.       Джима что-то молча соображала, сводила одно с другим. Наконец, кивнула сама себе:       — Вот почему все так странно себя ведут. Я сбежала из Экзеси, как только мусорщик отнёс меня подальше и забрал деньги, больше там не появлялась. Ни там, ни здесь, в Хопс.       — Твой батюшка из-за убийства наточил за нами лыжи.       — А-а-а, — синичка сощурилась. — Ах ты…       Она поднялась на ноги и минуту с собой боролась. То ли пыталась не заплакать, то ли принять решение.        Вёх деловито отряхнул от колючих колосков её платье.       — Извини, я вообще-то не такой грубиян, не подумай, просто не люблю, когда водят за нос. Теперь ты знаешь, где мы прячемся. Всё-таки надо было тебя задушить и прикопать, но это некультурно.       — Мне не нужны ни вы, ни Инкриз. Поверь, если бы отец знал, где вы находитесь, не упустил бы момент. Теперь ты меня выдашь Анне. Может, попробуем договориться?       В общем-то, Змеёныш к тому и вёл, но полагалось поломаться ещё.       — Ты обманула Корна. Он чуть не отказался выступать в самый ответственный момент.       — А кое-кто из вас убил магната, и вы его покрываете, — парировала синичка.       — Это неправда.       — Ну конечно же. Скажи ещё, вас подставили.       — Так и есть.       — Очередная сказка. Все врут, жизнь отвратительна. Ты не чувствуешь, как она отвратительна?       Месяц выхватил из темноты, как брезгливо дёрнулся кончик её носа.       Вёх не нашёл, что ответить, и синичка свирепо засопела:       — Видишь богатого — он в долгах, видишь влюблённого — он изменник. Ты видишь только то, что тебе показывают. А я с детства слушаю в участке, как всё есть на самом деле. Как ты сказал? Буф-фо-на-да. Интересное слово.       Как бы здорово было с ней об этом поболтать! Вёх настолько редко разговаривал с чужими, что был готов слушать бесконечно. Но всё, что оставалось делать — встать с ней спина к спине и объявить: «На старт, внимание, марш!», а там уж кто быстрее добежит до коронера и до галингов. Хоть позабавились бы напоследок.       — Анна никогда тебя не показывала нам, младшим. Вот Корн тебя и не узнал, так?       — Мгм, у меня были дела поважнее, чем крутить перед вами подолом. Доить овец, сбивать масло. Но я всегда была рядом и наблюдала за гостями издалека. Поэтому и сошлась именно с ним, когда увидела в той компании. Вы считаетесь порядочными. Считались.       — Давай про твою слежку. Может, я даже тебе поверю. И нам обоим станет легче.       Джима кончиками пальцев поправила волосы.       — С тех пор, как папа ушёл в отставку, егеря стали шалить в Хопс и не только. Например, двоих девчонок, моих подруг… ну, их силой напоили и…                   — Я понял.       — Потом не смогли ничего доказать. Мама злилась, как и другие фермеры, но не добились справедливости. Феликс плевал на проблемы Хопс, у него на всё был один ответ, что он устал и в отставке. Замену ему так и не нашли. Дела стали уходить в стол, ими, якобы, занимался маршал. Когда ему не платили, он не шевелился. Потом у нас пропала девушка по имени Рута. Она была немного со странностями. То едет в город и развлекается там до упаду, то гуляет одна в роще, потому что ей все надоели. Могла пропустить сенокос или какой-нибудь праздник.       Змеёныш наблюдал за Джимой и понимал: будь она лучшей в мире актрисой, такая сложная ложь никуда не годилась. У синички правда был свой интерес.       — И вы дружили?       — Нет, никогда. Слушай дальше. Однажды она исчезла без следа. В городе и деревне её в тот день не видели. Просто оделась, вышла из дома и как ветром сдуло. Её долго искали, но не нашли. Я слышала, как её родители сказали, что уже не будут ничего делать. И тут…       Синичка уставилась на примятые стебельки возле своих ног.       — Тебе, наверное, смешно будет.       — Пока мне совсем не смешно.       — Плевать, — она вновь расправила плечи, — Я в тот момент поняла, что не собираюсь так жить. С такими порядками. Но и идти мне некуда, надо было что-то делать. Мне хотелось кожу свою содрать и выкинуть собакам. Если про тебя даже родители готовы забыть, то получается, тебя и на свете не было. А она была! Её решили просто вычеркнуть из нашей общинной книги! Просто не требовать больше помощи у властей, потому что они отвернутся. Смириться с этим. Знаешь, каким бы ни был Феликс, он учил меня не прогибаться под чужую волю. И я решила сама искать её.       Половину сказанного Вёх не усвоил из-за того, что разглядывал Джиму. Такие огромные глаза со спокойно приопущенными веками обычно рисуют солнцу и месяцу на всяких магических картинках. На её пустом круглом личике они казались чужими, даже не от взрослой женщины, а от какой-нибудь всезнающей ведьмы. Между приоткрытых губ видны её ровные резцы — она всё время думает, слушает очень внимательно, даже если не верит.        Делая вид, что не отвлекался, он спросил почти наугад:       — И как успехи?       — Я нашла ребят, с которыми она веселилась. И среди них был Корн. Я с ним познакомилась, мы поладили. Он привёл меня в их компанию. А там я узнала, что они собирали грибы в роще. В её пропаже они не виноваты… скорее всего. Зато, когда я пришла туда и немного прочесала окрестности, нашла охотничий домик. Несколько раз возвращалась, следила, но там так никто и не появился, хотя пачки из-под патронов не покрылись пылью. Там даже пахло одеколоном.       — Егеря, что ли, облюбовали?       Она кивнула.       — Мне кажется, они виноваты. И сейчас я жду их там почти безвылазно.       — Вы, деревенские, вечно их во всех бедах обвиняете, — Вёх повёл плечом.       — А в чём мы не правы, интересно знать? Может, тебе, клоуну, виднее?       — Ладно, верю. Допустим, её поймали. Что-нибудь сделали по пьяной лавочке…       — И убили, чтобы замести следы.       — Да ну, это уже слишком! — он сломал в пальцах соломинку, — Хотя, куда она тогда делась? Может, кто-то из них её держит у себя?       Синичка поджала губы и покачала головой, хоть и не слишком уверенно.       — Было бы неплохо, но, знаешь, когда кто-то исчезает больше, чем на день, то надежды найти живым почти нет.       — Теперь понятно. Значит, ты в одиночку ищешь управы на егерей, а твой отец сейчас ловит нас. Забавно. Мы-то ни в чём не виноваты. А почему ты скрываешься от Анны? Она сильно беспокоится.       — Она скажет Феликсу, что меня нет в деревне. И, может быть, он поймёт, каково потерять свою дочь. «Ушёл на покой», а сам вовсю работает! Видно, сумма ему понравилась. Такую фермерам не собрать. Выходит, одна жизнь дороже другой.       — Не представляю себе, чтобы я так зол был на отца, — Вёх покачал головой, — У тебя ведь нет никого ближе, так?       — Да. И что? Когда-то он вытащил Экзеси с самого дна, несмотря на свой нрав. Наверное даже благодаря. Но город снова тонет в помоях, теперь он гниёт с головы, а все думают, будто ничего не происходит.       Вёху было что подкинуть в копилку грехов города-ярмарки помимо зелья и исчезновений, но он ограничился молчаливым согласием.       — Если не сейчас, то никогда. Феликсу теперь будет не отвертеться от дела Руты, а я должна уехать учиться в Юстифи в середине осени.       — Мне бы твои проблемы, — усмехнулся Змеёныш, — У меня вот вообще нет никого родного. А за голову того, кто меня воспитал, обещана награда. Непонятно, что теперь делать.       — Вы бы подготовились к побегу гораздо лучше, — нехотя проговорила Джима, — шило в мешке не утаишь. На площади, где столько глаз… такое сделает или профессиональный убийца, или псих. С сумасшедшими бы мама водиться не стала.       — Я весь перед тобой. Можешь спросить у Анны, кем она считает нас. Я не буду про тебя никому рассказывать.       — Это другой разговор, — синичка чуть не улыбнулась, — Амьеро мне безразличны, они сами решат свои дела. Хорошо. По рукам. Ты не видел меня, а я — тебя.       Пришлось подняться на ноги, чтобы пожать её протянутую узкую ладошку. Вёх едва верил в происходящее. Сделка с живой синичкой ещё вчера бы показалась бредом.       — Мне нужно взять еды в дорогу. Последишь, чтобы никто не высунулся?       Они побрели назад к дому. Пока шелестящее море ячменя расступалось перед ними и ещё можно было вслух разговаривать, Вёх спросил:       — Ты правда поедешь учиться в Юстифи?       — Да. Буду изучать право в институте при внутреннем войске.       — Станешь судьёй?       — Скорее, следователем.       — Как это я не догадался, — усмехнулся Змеёныш. — Там, в большом городе?       — Нет, здесь.       — На смену папаше, значит. Хм-м-м, им придётся отдельно шить для тебя маленькую форму.       — Может и не придётся, — проговорила с сожалением Джима, — Никто не верит, что у меня получится.       — Ты недельный сухарик, своего добьёшься. Трюк можно показать, только если публика не верит в твои способности. И не знает твоих хитростей. Придётся им ловить воробья, чтобы воткнуть его перья в твою крошечную коронерскую шляпку.       — Знаешь, что! — Джима обернулась и на этот раз не смогла сдержать улыбку, — Нечего меня задирать, а то передумаю и выдам вас!       — Молчу, молчу!       «Ну хотя бы сейчас, пока она не смотрит! Убей, убей её! Она сдаст нас!» — пищал Наг, как прыгнувшая в костёр лягушка.       Свет в окнах ни у кого не горел. Можно было надеяться, что никто не засёк ночную вылазку. Вёх велел Джиме оставаться снаружи — он умел передвигаться беззвучно и услышал бы в доме малейший шорох. Сам набрал ей съестного, передал в окно и молча козырнул на прощание.       Снова переживания покушались на его сон. Лёжа у себя в чулане, он никак не мог переварить всё, что услышал. Все мысли должно было занимать обвинение и то, как же выскользнуть из рук ищеек, как выжить. И почему-то именно в это трудное время стало происходить всё, чего он ждал в спокойные годы. В свои… сколько там насчитала Анна?.. он ещё не гулял по ночам без цели. Вот тебе и «вольная» жизнь.       Сбежать с кем-нибудь ночью в поле давно было его мечтой. Он бы говорил и говорил до рассвета с синичкой, оказавшейся так близко. Сидел бы на тёплой земле, отдыхающей от зноя, пока совсем не рассветёт. Пожалуй, они бы подружились, ведь делить им нечего. Жаль, что всё так началось, да ещё Наг подлил масла в огонь. Он тоже был прав, пытаясь спасти семью. Феликсу бы нашлось, чем заняться, помимо облавы, да только он потом точно казнил бы всех циркачей, одного за другим, если бы не успели сбежать достаточно далеко. Да и Вёх теперь не мог себе представить, как можно поднять руку на синичку. Неправильным было вообще к ней прикасаться. Ни с какой целью.       Очень хотелось узнать её поближе без всей этой суеты. Чувство, когда находишься рядом с ней, казалось странно знакомым, уже испытанным где-то.             Мысленно Вёх попросил прощения у Корна и продолжил пялиться в темноту.