Пропащие

      В подвале висела кисловатая духота, взрываясь тёмными пятнами в глазах Лобо. Куда бы он ни смотрел, они не исчезали, а лёгкие работали на пределе. Да ещё и вопли, отражаясь от стен, били по ушам.       Перед ним на полутёмном пятачке, засыпанном песком, лупили друг друга кулачные бойцы. Поединщиков подобрали неравноценных, чтобы зрелище было ещё интереснее, ведь пожаловали гости из участка! Их с Феликсом обеспечили двумя лучшими местами и выпивкой.       Коронер, как ни в чём не бывало, сделал приличную ставку. Он позволял себе время от времени поругивать то судью, то своего фаворита, который себя показывал не лучшим образом:       — Давай двигайся, он тебя вот-вот уроет! — Феликс раздражённо указал ладонью на противника.       Тот из бойцов, что был покрупнее, поймал тройку ударов и устоял без усилий. Но, разозлившись, неудачно контратаковал. Противник воспользовался этим и в два счёта возглавил грязный бой. Спустя несколько секунд полудохлая пыльная лампочка, свисавшая с потолка на нерве провода, уронила свет на его мокрые плечи и руку, задранную вверх судьёй.       Феликс разочарованно расплылся в кресле, перевёл взгляд на тёмные от пота и крови комки песка. Рядом с ним тут же нарисовался молодцеватый распорядитель безобразия.       — Сегодня вечер полон неожиданностей, не так ли? Мы можем продолжить бои, если выразите желание. Не поздно отыграться!       — Принеси бумагу и ручку, — пробормотал Феликс, пряча нос в бокале.       Распорядитель вопросов задавать не стал, через минуту появился уже с письменными принадлежностями. Коронер к ним не прикоснулся. Он встал со своего места и велел:       — Садись, пиши явку с повинной.       Парень закашлялся так, будто подавился.       — Но… вы можете… давайте мы вернём вам ставку!       — Это тебе не поможет, — спокойно мотнул головой старик. — В Грейс запрещены подпольные бои.       — Господин коронер, на нас не жалуются, мы честно ведём дело, никого не обманываем!       — Мне повторить?       — Я вас понял, но неужели нельзя уладить всё?       — Можно. Явкой с повинной, только не к вашему трухачу из участка, а к маршалу. Это я тебе одолжение такое делаю авансом за твою помощь. Но не хочешь — не помогай, заставлять не буду, — Феликс выговаривал всё это без тени любования своей выходкой.       — В чём заключается помощь? — быстро заморгал распорядитель.       — Вы выдадите мне артистов, недавно появившихся в городе или поблизости.       — Не знаю никаких артистов, не видели…       Отвечал он вполне честно, Лобо в этом не сомневался. Просто попадать под горячую руку коронера — плохая примета.       — У тебя сутки, чтобы раздобыть хоть какие-то сведения. Слухи тоже сойдут. Ещё нам нужны местные, посетившие ярмарку. В нашем списке далеко не все.       За время этого короткого разговора публика поспешно расползлась, утащили и поверженного бойца с глубоким рассечением на лбу. Взамен в зале появились несколько мужчин, совсем непохожих на ночных гуляк. Они потолкались плечами с утекавшей подобру-поздорову публикой, вежливо дождались, когда коронер вынудит распорядителя согласиться на сделку и подошли поближе, как только тот ушёл.       — А вы из полиции, да? — спросил работяга в полотняных нарукавниках.       Сразу видно бригадира или конторского.       Феликс кивнул на Лобо:       — Егерский капитан. Чем обязаны?       — Да тут, видите ли, завод Амьеро нам уже который месяц не платит ничего.       — Бастуйте, — вздохнул коронер, — никто не должен работать бесплатно.       — Мы бастуем, а им без толку! Найти новое место, да ещё перед зимой сложновато, а семью надо кормить.       — В суд уже подали?       Конторский на миг спрятал губы в чёрные с проседью усы.       — Суд-то это тяжба, иногда не на один год. Нас всё подождать уговаривают. Мол, в городе надо покой хранить. А как же его хранить, если жить не на что? Мы, вот, письмо написали очередное. Прежние или не доходили, или их заворачивали в кабинетах. А вы-то, видно, сами не последние в полиции. Попросили бы нас выслушать там, сверху.       — Это можно. Если придётся ехать в Юстифи, передам лично в руки, — коронер выразительно посмотрел на заводских, забрав письмо. — И подумайте дважды, прежде чем сделать что-то противозаконное, как бы ни хотелось. Не гарантирую, что смогу потом помочь. Мирный протест, ладно? Дальше него не заходите.       — Спасибо на том! — они пожали друг другу руки.              Проводив мужчин взглядом, Феликс цокнул краем рта и потёр лоб.       — Поспать бы, да некогда. Хорошо хоть заводским от нас много не надо.       Лобо с досады весь оплыл. Ночное дежурство и снова за работу с утра?!       — Ты оставайся в Странном, — распорядился старик, — хоть один из нас должен быть отдохнувшим.       — А ты?       — А я поеду в Хопс. Придётся гнать во весь опор.       — Эк не вовремя пропала твоя дочка!       Собирался Феликс долго и рассеянно, периодически чертыхался и бросал вещи. Впрочем, помощник его вовсе растянулся на койке, не раздеваясь, до того устал, хотя лишь ходил хвостом. Целый вечер они мотались по питонам и вытряхивали всё, что могли из фармазонщиков, сутенёров и владельцев разномастных подпольных заведений. Лобо представить себе не мог, сколько этой грязи в подвалах благочестивого Грейс. Что поделаешь, народ склонен к быстрым удовольствиям и кутежу. Какую жизнь им не дай — найдут отдушину.       Капитан сделал вид, что задремал. Но, как только дверь закрылась, он слез с кровати. Немного постоял на месте, чтобы не выдать себя скрипом досок под ногами. Шанса провернуть тщательный обыск может больше и не выпасть.       Первым делом он захотел отыскать планшет, но его нигде не было. Выходило, что коронер забрал записи с собой. Причём, все. Увесистую такую папку с рисунками, синей тетрадкой и прочим-прочим. Зачем они ему в Хопс? Или он собрался не только на фермы?       Ох, что-то старик основательно недоговаривал! То ли про дело, то ли про Лобо лично. Что греха таить, лучше бы первое, но это ещё предстояло выяснить. Только вот как — непонятно. Не очень хотелось обшаривать песочного цвета рубашку, оставшуюся на стуле. Лобо пару раз ткнул пальцем в нагрудный карман. Тот был пуст, никакой бумажки в нём не хрустнуло. В карманах штанов Феликс уж точно не стал бы хранить даже самых захудалых записок. Кисет, ключи, самый грязный носовой платок, для остального у него попросту не та выучка.       На узком столе возле окна тоже ничего интересного не осталось. Лобо забрал с него лампу с почерневшим плафоном, встал на колени и глянул между облезлых деревянных ножек. Только пыльный кролик притаился у самого плинтуса. Не было у коронера привычки швырять под стол скомканные записи.       Старик вообще не оставлял никаких следов своего присутствия: смахивал крошки, протирал под своим стаканом салфеткой или рукавом. Это вовсе не было похоже на педантичность. Некоторые звери, которых выслеживал егерский капитан, наступали след в след, а ямки в снегу или песке заметали хвостом. Многие махали на это рукой и говорили, что без собаки не справиться, но Лобо преуспевал лучше любой собаки.       Он распрямился, ещё раз бросил взгляд на стол. Книга Питера Галинга — конечно, визитная карточка этих мест. Ручка, блеснувшая металлическим пером, простая латунная подставка под ней. Мягкий карандаш, высоко заточенный как у художников. Дешёвая чернильница из тонкого стекла. Стопка бумаги — просто чистые страницы альбома, у которого обрезали корешок. Лобо прижал их к столу и пролистал одним движением большого пальца. Тут он вспомнил, что Феликс не брал по листку из стопки, а придвигал её всю к себе и увлечённо царапал.       Ни на что особенно не надеясь, Лобо взял карандаш, придавил к верхнему листку грифель плашмя и сделал росчерк. Сразу проявились вмятины в виде строчек. Вот это уже интересно! Чтобы не мучиться с карандашом, он открыл дверцу крошечного камелька, испачкал руку в саже и осторожно провел ею по листу.       Тусклый свет не давал вчитаться в текст, отдельные слова ни о чём не говорили. Но взгляд Лобо уловил очертания слова, повторявшегося в нём несколько раз. Это было название или имя с заглавной «Н». Нинель?       Он вернулся в койку, положив листок чистой стороной себе на грудь и задумался. А ведь Нинель из сказки, точнее, та девушка, которая играла её в площадной сценке, не могла прохлопать убийство. Дочь Инкриза? Если да, то это, должно быть, та самая дочь Инкриза, которую ангажировал на ночь Амьеро. А если незнакомка?       Её точно видел Ибер, но он прошляпил и собственного отца, эту особу точно не вспомнит. Принадлежи девушка труппе, он упомянул бы. Полоумная старуха-нимфа точно помнит её, но только под пыткой выдаст правду, если она вообще ещё жива. Кого ещё они допрашивали? Туро? Егерский капитан вспомнил, что на несколько минут оставил коронера наедине с торгашом. Последний вполне мог ответить на дополнительный вопрос, который Лобо не слышал.       Вполне возможно было, что Феликс имел описание внешности девушки. Он держал его в таком секрете, что даже не нарисовал или просто не показал её портрет никому.       Мысли путались в сонной мгле и егерский капитан прочно застрял между сном и явью.

***

      Хопс видел седьмой сон, когда коронер добрался до центральной дороги. Раскачивающийся в неверной, ослабевшей за день руке фонарь давал совсем мало света, хоть наощупь пробирайся. Но у Феликса не имелось не только времени до рассвета, а вообще лишней минуты. Он был почти уверен в том, что ночевать будет где-то на подступах к фермам, под тентом у костра. В лучшем случае с готовыми решениями в голове, в худшем — с дробью в ноге. Лелея надежду жевать солонину под аккомпанимент собственных мыслей уже через час-другой, он вдруг разглядел впереди кого-то, шагавшего уверенно и бодро, слишком бодро для ночи.       Пришлось погасить фонарь, чтобы не слепил и не выдал. И уже через несколько секунд взгляд Феликса уверенно вырезал из темноты старосту Винни, как вырезают из чёрной бумаги силуэты на городских праздниках.       Эта сволочь приблизилась к обочине, намереваясь свернуть по адресу, куда коронер не подпустил бы его и на ружейный выстрел. Сухие мозолистые руки сдавили поводья.       Однажды они вместе надрались, сидя за столом под тополями во дворе дома Анны.       — На что тебе эта женщина? — спросил как ни в чём ни бывало Винни, протирая платком бледную шею.       — Чего-о-о?       — Сам посуди, с тобой она только мучается, — наглец пожал плечами, уставившись на Феликса и не моргая, — Я бы мог всё состряпать и за твоей спиной, понимаешь? Но говорю тебе прямо: мне она нравится. Она мне ровня.       Он не шутил.       Красноречие, одолевающее всех после бокалов-двух спиртного, уже покинуло коронера и он не знал, что на это ответить, просто сидел на тёсаной лавке, покачиваясь. Винни был явно трезвее, раз ему давались такие длинные фразы. Да и вообще фразы.       — Ни себе, ни людям. Это же плохо, — продолжал Винни. — Если бы ты по-хорошему мне её уступил…       Попытавшись грозно подняться из-за стола, коронер разогнул колени, но не устоял и рухнул на землю.       — Вот, о чём я и говорю, — прозвучал над ним голос мерзавца. — Скоро тебя и так вышвырнут из дома.       Беда была в том, что Винни оказался тогда слишком прав. Анна, вернувшаяся с полевых работ, так пнула Феликса в рёбра, что одно треснуло. Ей самой было намного больнее. Рёбра заживают быстрее, чем обида, чем стыд за ту отупевшую скотину, с которой она зачем-то решила связать свою жизнь.       Джима плакала тогда каждый день. Глядя на неё, коронер будто смотрел внутрь себя и видел растерзанную, ослабшую душу, уже не стыдящуюся рыдать во весь голос. Рыдать с того самого дня, когда Джима родилась на свет и одновременно сделала его вдовцом.       Прежние грехи коронера от времени ничуть не потеряли веса, но была одна загвоздка в этой маленькой истории: хлыщ и фанфарон Винни никаких чувств к Анне не имел.       — Куда же ты их сплавил — свою семейку, а? Ведь я их знал, и не только я. Жена и грудной ребёнок. Они мне точно не приснились, — щурясь, шептал Феликс.       Добравшись до Анны, староста радостно взвалил бы на неё ещё и своё хозяйство да сложил бы свои холёные руки на брюхе. Не аксиома, но ничего хорошего от Винни ждать не стоило.       Вороша в голове свои воспоминания, Феликс подбирался всё ближе. Рассмотрел и новенькую светлую рубашку, и бутылку в руке. Даже сопливая дурнушка не заслуживала, чтобы её вот так дёшево взяли на абордаж.       Когда до калитки оставалось уже немного, Винни испуганно обернулся на стук копыт и блеск фонаря, зажжённого снова.       — Доброй ночи, господин староста! — коронер небрежно коснулся шляпы.       От неожиданности староста нервно заморгал и не ответил на приветствие.       — А куда это вы путь держите, интересно мне знать? — Феликс учтиво оперся на колено, чтобы конская шея не мешала ему смотреть на старого знакомого.       — А какое твоё дело, собственно говоря?       — Самое что ни на есть моё. Шёл бы ты домой, сынок. Свою жену я сам проведаю.       — Жену! — издевательски скривился Винни, — Что-то я не помню такой записи в общинной книге.       — Ну так сделай сам. Будем благодарны.       — Феликс, ну зачем? — протянул Винни, качая головой. — Давай не будем больше портить настроение хорошей женщине.       — … и ты пойдёшь под бок к своей мамаше досыпать.       — Почему я должен…       В ту минуту Феликс гневную тираду слушать вовсе не собирался. Он беспокоился, как бы не случилось беды. Камни под ногами казались слишком острыми. Коронер предусмотрительно спешился, делая вид, что очень озабочен словами старосты.       — Убирайся с моих земель! — закончил Винни возмущённое бульканье.       И одним ударом в ухо был отправлен в дальние дали сна без снов.       Беды не случилось: не разбилась бутылка самогона. Падая, Винни вытянул руку с ней и Феликс успел выхватить склянку.       Встреча оказалась весьма кстати, Анна открыла дверь на стук без всяких вопросов. Она была удивлена, поняв, кто перед ней, но не вспылила, только расслабленно опустила плечи.       — Винни не придёт, — тихо проговорил Феликс. — Он просил передать тебе.       Фермерша взяла бутылку самогона и внимательно рассмотрела её.       — Ты что, ни капли не отпил?       — Отпил. И налил туда воды из фляжки, чтобы ты не догадалась.       — Урод.       — Не спросила бы — не узнала, — Феликс кротко опустил взгляд. — Я вот не буду спрашивать, зачем он к тебе ночью потащился.       — Известно, зачем, — редко можно было увидеть Анну такой растерянной. — Выгнать его я не могла. Сейчас не с руки ссориться, тем более, со старостой. Он прижал меня так, что еле дышу.       — Я пришёл по поводу Джимы, — мягко сменил неприятную тему коронер, — И Инкриза. Можно сейчас его увидеть?       — Его здесь нет.       Феликс красноречиво опустил подбородок и глянул исподлобья, как на ребёнка. Право, упрямиться было уж очень поздно.       — Ищи сам. Ни погребов, ни чердаков новых у нас не появилось.       — Очень плохо, если ты не лжёшь. Где он?       — Пошёл ты!       — Анна, ты должна сказать мне.       Она плюнула через щербинку в передних зубах прямо под форменные сапоги.       — Следующим ответом будет удар по роже.       Такие свидетели не раскалываются, если не делать с ними того, о чём Феликс и думать не собирался.       — Ладно. Можно я войду? Поговорим про Джиму. Можешь что угодно обо мне думать, но ты же знаешь, что быстрее меня её никому не найти.       — А мне-то что до твоей дочери?       Феликс нервно рассмеялся.       — Ты блефуешь хуже трёхлетки, хорошая моя.       Анна сдалась. Хмыкнула и невольно улыбнулась.       — Твоя правда.

***

      Вместо освежающего ночного сна Лобо поимел липкое забытьё в лучах рассвета. Солнце прицельно било прямо в восточное окно гостиничной комнаты и вырывало глаза, даже прикрытые веками. Измотанный, он никак не мог унять колотящееся сердце и был вынужден несколько часов чувствовать его биение. При том, «биение» — слишком уж красивое слово для спазмов осклизлого комка, который так хорошо ощущался и успел надоесть собственному хозяину хуже больного желчного пузыря, от которого хотя бы можно избавиться. Напиться егерский капитан решил уже в тот час, когда напиваться или слишком поздно, или слишком рано, в любом случае — совсем не ко двору.       Скрип двери рассёк тонкую плёнку только занявшегося сна. Феликс вернулся. Щурясь и потирая висок, Лобо сел в постели и стал разглядывать напарника.       Выглядел тот, как ни странно, хорошо отдохнувшим.       — Ну как? Дочку нашли?       Коронер помотал головой, снимая ружьё.       — Нет, но мы с женой пришли примерно к одному и тому же выводу. Если Джима никому нигде не попадалась и тела никто не находил, то скрывается она по своей воле. И вернётся, когда сама решит. Это обнадёживает.       — Чем вы её так обидели?       — Анна — точно ничем, но досталось и ей за компанию.       — А ты, значит…       — Ну да.       — Дурёха. Сама себя наказывает. Шляется незнамо где, ест незнамо что, а могла бы не выделываться, пока не выскочит замуж, — угодливо заворчал капитан. — Что же ты ей такое сделал?       — Не сделал. Именно не сделал того, чего она ждала от меня. Джима — поздний ребёнок, ей не понять, почему отец в её семнадцать уже развалина, а у сверстников это крепкие мужики. Если они, конечно, не бросили семью.       — Думала, ты ей собственный дом, что ли, построишь?       — Нет, другое. Мне не в чем её упрекнуть. Думаю, скоро мы будем в расчёте.       — С женой ты, значит, помирился?       — Ещё как помирился, — внезапно хохотнул Феликс. — Отоспался на белоснежной простыне, позавтракал со шкворчащей сковородки, ну и всё прочее, что женатому полагается, сделал.       Капитан встретил залихватским смешком внезапное откровение, до которых Феликс обычно был скуп.       — Сам бы женился, но не понятно, где взять нормальную женщину.       — Не знаю, каких ты считаешь нормальными, но такими, как Анна делает во-первых, возраст, во-вторых, брак. Так что это замкнутый круг. Бери, что дают, и не жалуйся.       — То есть, замужнюю?       — Эй! — коронер возмущённо пнул ножку кровати Лобо.       — Ладно, не буду.       Кровать ещё раз подпрыгнула от удара.       — Хорош! Лучше бы пинал меня, так не придётся за мебель платить!       — Поднимай туловище, пора на работу.       Капитан нехотя свесил ноги на пол. Доски уже порядочно нагрелись. Жара, жара, кругом жара!       — Неважно выглядишь, — пригляделся старик. — Пил без меня?       — Ни капли. Просто бессонница.       — Она на тебя только в поездках нападает?       Лобо стушевался. Надо было что-то быстро соврать, а мозги трещали.       — Вроде того. Вне дома стараешься быть начеку…       Он опять услышал странный щелчок, от которого чуть не подскочил. Такой же, как в квартире Эспе. В руках у Феликса не было ничего, кроме смены чистой одежды, которую тот достал из шкафа. Только Лобо хотел спросить, что это за звук, как в дверь постучали.       — Телеграмма для господина коронера! — отрапортовал снаружи женский голос.       Пожалуй, пара добрых кружек кофе не отрезвила бы Лобо лучше.       Феликс застегнул и одёрнул рубашку, которую собирался снять, только после этого открыл дверь. Задержался на пару секунд за ней — видимо, подписывал получение.       — От доктора Рауса, Экзеси.       Ох ты ж!       Капитан подумал, что древний доктор-падальщик хорошие вести никому не сообщает. И если шайка Инкриза не порешила ещё кого, то тело Джимы всё-таки найдено. Стоило припасти для старика сердечных капель посильнее на подобный случай.       Феликс поблагодарил разносчицу и закрыл дверь. Он пробежал глазами узкую ленточку телеграммы. Отвлёкся, прикусил щёку, но всего на секунду.       — Прочти. Интересно.       С огромным нетерпением капитан взял узкую полоску и прочёл:

Вспомнил видел такой порез у убитого заключённого тчк сделали заточенным куском металла крепко зажатым в пальцах тчк вот тебе и ограничение глубины тчк обещал пишу

      — И о чём это говорит? — нахмурился Лобо.       — Почти бесполезная сейчас информация. На досуге подумаем вместе.

***

      — Глупенький Иби, сколько тебя можно учить? Вот, вот и вот, — процедил, держа сигарету зубами, Эспе.       Фигурки из кости заняли свои места с уютным тихим стуком.       Ибер Амьеро поджал губы и слепо уставился на доску для игры в велеи, пробормотав:       — Я не в духе.       — Ты просто тупой.       Шаман спокойно встретил взгляд исподлобья.       — Ну а что, я не прав? Тебя ничему, кроме счёта денег и вылизывания жоп не учили, гадкий мальчишка. Есть ещё время нажить мозгов, а ты сидишь как свиристель пьяная. Ничем хорошим такое не кончается.       Младший Амьеро закрыл глаза и глубоко вздохнул.       Он бы мог связать Эспе парой наволочек. Нет, должен был связать. И кинуть куда-нибудь в подпол. Но шаман выглядел бесстрашным, невозмутимым и каким-то огромным. Этот потрёпанный грубиян смотрел в глаза каждому, кто к нему приближался. Внимательно, без осуждения, даже когда его потащили силой в гостиницу. Он не провинился ни в чём, кроме своего упрямого нежелания сделать так, как велят. Сказать, что нужно сказать и идти себе на свободу. Продолжать быть городским сумасшедшим.       — Зачем тебе этот Инкриз?! — В сердцах спросил Ибер, наконец, открыв воспалённые глаза.       — А тебе зачем этот Инкриз? — передразнил Эспе.       Циркач заслужил наказания. Ибер совершенно искренне так считал. Если бы Инкриз не высмеял прилюдно отца, то тот был бы жив. Да, никто не ожидал и никто не мог знать, чем обернётся дело, но именно Инкриз раззадорил беспощадную чёрную силу, давно списанную со счетов. Такое объяснение лучше держать при себе, посторонним его не понять. Даже Эспе, у которого Ибер вынужден теперь искать помощи и который худо-бедно разобрался, в чём дело.       — Зачем ты его защищаешь? Кто он тебе? Родственник? Твой должник? Кто?       Шаман молчал, щурился от дыма и гадливо изучал собеседника. Он даже не пытался скрыть презрение.       Чудовищная пауза не оставляла никаких надежд её вытерпеть. Ибер сжал колени, ссутулился в своём кресле.       — Мы так и не решили, что делать будем.       — Ну, я лично решил.       Взрываться не стоило, но очень хотелось во всю голову заорать на Эспе из-за его издёвок и недомолвок, которыми тот разговаривал.       — И… можно, пожалуйста, узнать… что же ты единолично решил?       — Из всего, что мы тут наболтали с тобой, — Эспе поставил локти на столешницу, — напрашивается только один надёжный план. Ты берёшь вину на себя. А я расхлёбываю все остальные проблемы. И в суде говорю, что ясно всё видел. Дырки в нашей истории подлатает твой защитник. Ну и старуху надо будет надоумить раскаяться и сменить курс, хоть она и обалдеет от такого поворота.       — Хотел бы я тебе поверить, да не могу вот так просто это сделать. На кону моя жизнь. И жизнь Эмальда.       — Через пару дней травы сработают. Сам всё увидишь. Даже те кривые лапы, которые их собирали, не в силах испортить эффект. Наёмники твои башковитые, почти ничего лишнего не сорвали.       Время шло. День трижды сменил ночь, Эспе почти не отходил от постели несчастного Эмальда. Он говорил с больным, поправлял подушку, даже порывался кормить вместо горничной. Ибер поначалу счёл, что забота показная и несколько раз пытался подсматривать через щель у косяка, но неизменно видел, как шаман жжёт травы, тихо шепчет что-то над спящим или сам дремлет, сидя на стуле и положив голову у ног Эмальда.       Когда Ибер явился на третье утро, то с ужасом обнаружил, что Эспе отстегнул его брата от кровати. Эмальд повернул голову к двери и сказал, забавно сонно щурясь:       — Доброе утро!       — Ты узнаёшь меня? — ошарашенно застыл на месте младший Амьеро.       — Конечно, братец.       — Он в своём уме, но это не надолго, — предупредил Эспе.       Хуже всего — осознание, что в теле кого-то, кто так дорог, нет больше прежней личности. Лишь пустая болванка, обманывающая своим видом, ранящая. Несколько лет Иберу пришлось это терпеть, и вот, кажется, страданиям пришёл конец. Он подошёл и крепко обнял брата, словно после долгой разлуки. Шаман неодобрительно цокнул. Да, Эмальду нельзя волноваться, но удержать себя от объятий было невозможно.       — Твой друг очень славный! — Эмальд кивнул в сторону шамана, — Нам надо вместе куда-нибудь сходить.       Ах, только пришёл в себя, и сразу к нему вернулось то вечное желание развлекаться, которое его не покидало с самых первых лет! Которое давало им обоим столько сил.       — Сходим, обязательно сходим! Тебе просто нужно до конца поправиться! — Ибер еле удерживался от слёз.       — А долго ещё?       — Нет. Тебе намного лучше.       — А зачем браслеты? Я опять что-то испортил?       Эмальд показал на отметины от ремней на руках.       — Так, ерунда. Это чтобы ты себе не навредил.       Воскрешение мертвого не произвело бы такой эффект на Ибера. Он мечтал хотя бы увидеть сон, где они снова могут разговаривать с братом и тот отвечает связно, живо. С тех пор, как обезумел несчастный Эмальд, просветления у него случались всё реже. Временами он совсем не владел лицом и смотрел так, будто Ибер в чём-то перед ним виноват.       Старший брат служил этаким щитом от отца. Но когда его сразила болезнь, Гиль Амьеро сорвался с цепи бесповоротно и остановить его не оставалось возможностей. Может и неплохо всё обернулось…       Почти все чувства вышли наружу за несколько минут. Оно и славно! Эмальда пришлось оставить одного в комнате, чтобы не переутомить.       Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Эспе сказал через плечо:       — Он вот-вот начнёт вспоминать. Уже спрашивал об отце. Я ответил, что не знаю, где он.       — Не твоего ума дело. Боже, неужели хорошая новость?! — всплеснул руками Ибер.       Когда они вернулись в комнату для переговоров и одновременно содержания шамана под бдительной стражей, младший Амьеро продолжил:       — Я, признаться, вообще не верю во всю эту народную медицину.       — А что в неё верить? — Эспе подавил зевок и утомлённо упал в кресло перед журнальным столиком, — Это же полная хрень. Помогает только отчаявшимся. Тем, кто уже всё перепробовал. Методом исключения так сказать. Поэтому и творит исключительно чудеса.       Он закинул на столик ноги, закончив тем самым партию в велеи, начатую несколько дней назад. Несколько фигурок укатились под стол. Впрочем, интереса в игре не было. Она не помогала ни отвлечься, ни собраться с мыслями, но одному только Иберу. И он отчаянно злился, что его не слушаются даже жалкие фигурки, не хотят сражаться за него и их пожирает костяная чёрная армия Эспе.       Беста, чёрт побери. Не подал бы он каким-нибудь образом сигнал дикарям…       — Неужели ты правда не использовал никаких аптечных средств? — покачал головой Амьеро.       — Напомни мне, как твой брат выглядел после «аптечных средств»?       — Плохо. Сильно плохо.       — А после психбольницы?       — Н-да. Буйствовать перестал. Зато отупел окончательно и никого не узнавал.       — Лихорадка Лоренса — чистое зло. Беста чуть не перевелись из-за неё. Каких последствий я только ни встречал…       Ибер вспомнил, как удивился, что Эспе вообще умеет писать и читать. А когда тот безукоризненным почерком составил рецепт без единой чернильной брызги или съехавшей строчки — вовсе был поражён. Стало ясно как день, что шаман выдаёт себя за чёрт-те кого.       — Ты ведь этому учился, да?       — Учился на медика, но не доучился.       — Почему не занялся нормальной медициной?       — А кому нахер нужна нормальная медицина? — Эспе поморщился, — Кто будет соблюдать советы врача, если ему не пригрозить злыми духами? Натурфилософия, малыш. Натурфилософия и вера в моей голове победили всё прочее. Я лучше буду собирать цветочки в скалах, чем задыхаться в госпитале и мыть обосравшихся бедняг.       Смешанные чувства терзали Ибера и, чтобы унять свои нервы, он вернулся к главной теме.       Эспе деловито ответствовал:       — Дальнейший план такой: после твоего признания я беру Эмальда и уезжаю с ним или к беста, или к галингам.       — Только к галингам!       — Это да. В прошлый раз после лихорадки самых слабых подъели, — как не в чём ни бывало подметил шаман. — Галинги, при всей своей тупости, не бросят калеку. А чтобы он не съехал с катушек снова, будут строго следовать моим указаниям. Как отсидишь своё — встретитесь.       — Надеюсь, ждать недолго.       — На тебя свесят ещё и долги по керосиновому заводу.              Завод оказался настоящей костью в горле. Ибер старался вовсе о нём не думать, чтобы выкарабкаться сначала из передряги с убийством. Однако с каждым днём копился долг перед работниками и стопка писем с тревожными новостями, угрозами и отказами по кредитам переехала в самый просторный ящик стола.       — Это большая проблема, — он выдохнул и опустил голову. — Я полный банкрот. Мне нужен очень хороший адвокат, который точно согласится работать в долг. А кому оно надо?..       Эспе чуть слышно хмыкнул, как будто всерьёз собирался думать о проблемах Амьеро. Жёлтые зрачки лениво скользили между век, пока не погасла забытая в пальцах сигарета. Шаман будто заснул с открытыми глазами. Ибер вытащил зажигалку и щёлкнул ею. На волю выскочил огонёк. Эспе подался вперёд и прикурил, взявшись, к ужасу Ибера, за его запястье. Рука младшего Амьеро дрожала так, что не помогала даже столешница, в которую он упирался локтем. Шаману понадобилось всего пара секунд, чтобы прикурить, но за них Ибер успел почувствовать как ледяной страх полоснул по нижним рёбрам.       — Есть одна мысль, как добыть денег, — негромко сказал Эспе, выдыхая дым. — Наличных. Но-о-о! С тебя немаленький процент. Потому что мне придётся обмануть беста.       — Обмануть?       — Ну, чуточку, — Эспе смущённо улыбнулся и пожал плечами, — Я потом всё исправлю.       — Поясни.       — На это дело отправь своих молодчиков, сам не ввязывайся. Можешь представить себе, насколько я дорог племени. И сколько у них водится деньжат.       — Намекаешь на…       Эспе гнусно хихикнул, как задумавший шалость подросток, и провёл языком по зубам, отчего собеседник его съёжился. Затем стащил с шеи свои побрякушки, сразу несколько нитей.       — Пусть покажут тому, кто будет на посту перед деревней. Они сразу поймут, что это правда и я действительно у вас. Выкуп — не меньше двухсот тысяч. Либо мне крышка. Никакого обмена, деньги вперёд.       — Сомнительная авантюра, ей богу.       — Не настолько сомнительная, как кажется на первый взгляд. Вы можете спокойно меня пристрелить и не иметь проблем с законом, потому что меня как бы и не существует. Нет в списке горожан. К тому же, я слишком много знаю и отпускать меня не с руки, правда?       — Подкидываешь мне порочные мыслишки ко всему прочему, — Ибер не выдержал и тоже закурил, цапнув раскрытый портсигар.       Странно, почему он раньше не оценил этот вкуснейший табак?       — У тебя все карты на руках, Иби. Какие ещё варианты? Мы объегориваем беста, получаем деньги. Оба получаем, засранец, ясно? — в голосе Эспе скрипнула угроза, — Затем ты ищешь защитника. И выкатываем ему твою сопливую историю про отца-тирана, сдавшие нервы и далее по списку.       — Я говорю, что смалодушничал, свесив вину на Инкриза, отзываю иск и раскаиваюсь, — Ибер глубоко и горько вздохнул. — Как думаешь, насколько можно скосить срок?       — Попробуй прикрутить туда историю с изнасилованием девки. Ваксы, кажется. Скажи, что твоя тонкая натура от такого совсем крякнулась и бесчестье отца легло невыносимым грузом… куда-то там на больное место, — поморщился шаман. — Это факт, она может его подтвердить. Дадут тебе годик-два исправительных работ, потом может и свинтишь в глушь за взятку.       Слишком сложно было после всех потрясений связно думать. Ибер хотел бы верить, но собственные выводы никак не складывались. Он потёр лоб, скривившись:       — Мигрень от всех этих мыслей…       — Ты напуган. И ты не привык, чёрт возьми, думать башкой. Положись на меня, я же охренительно добрый и обалденно хитрый. Видишь, я придумал план, как спасти вообще всех вас, разве нет?       Нет ничего хуже, когда такой шакал хочет казаться обаятельным и безопасным.       Как бы безумно это ни звучало, но расклад вырисовывался и вправду не самый паршивый. Эспе уже позаботился об Эмальде и передаст его галингам. Разумеется, под конвоем, который Ибер ему обеспечит. С Инкриза снимут обвинения.       На доску для игры опустилась груда нанизанных на шнуры деревянных бусин, птичьих лапок и костей. Пожалуй, такое не подделаешь. Беста наверняка знают каждую мелочь, каждый знак, а шаман просто так не расстаётся со своими бирюльками.       Соблазн воспользовался случаем побеждал. Взамен Ибер вытащил из кармана и медленно опустил на доску крупную монету, край которой был заточен до бритвенной остроты.       — Это она! — выдохнул Эспе.       Он тут же забрал её и стал разглядывать в тусклом свете, пробивавшемся сквозь плотно задёрнутые шторы.       — Вот это я понимаю, вещь с историей! Вещь, впитавшая в себя целую жизнь. Ты никогда не сможешь оценить её по достоинству, — ревниво прогнусавил он, — Самая дорогая монета в этом проклятом богами мире.       — Мой тебе залог.       — По рукам!