Пропащие

      Падения на пол со второго яруса Вёх не почувствовал. Своего истошного вопля тоже не слышал. Он не видел, как соседи по кроватям вскочили, и их пригвоздило к стенам — до того всех напугала его агония и широко раскрытые, закатившиеся глаза.       Сам Змеёныш за несколько минут до припадка находился в ячменном поле у фермы Анны и делал то, чего ждал от него Наг. Убивал синичку.       Ничего не получалось, она умудрялась дышать. На её шее оставались серо-лиловые синяки, по щекам текли тёплые слёзы, падали на его запястья. Джима боролась из последних сил, слепо и озлобленно.       «Пока она ещё живая, можно ею воспользоваться. Почему нет? Переведём дух и продолжим».       Он разорвал подол её платья снизу и до самой груди. Джима куталась в обрывки, пыталась то уползти, то скорчиться. Невыносимо, невероятно долго длились её мучения. В конце концов, она затихла и терпела, сжав зубы, только вздрагивая от рыданий, пока её вколачивали в землю. Он подумал, что своим порывом дал ей пожить ещё немного, и это даже щедро.       Когда Наг оторвался от неё, кровоточащей и вымокшей от росы, то немедленно вернул руки на шею, и через несколько минут она перестала дышать и лягаться.       Он поднялся на ноги, оглянулся и остолбенел: на расстоянии каких-то пары шагов стоял возле своего коня егерь. Он безучастно смотрел перед собой, кусая соломинку. Ничего не выражали глаза болотного цвета, перебитая бровь по-прежнему зияла светлыми шрамами. Встретившись взглядом, он без спешки снял со спины ружьё и сказал:       — Теперь твоя очередь.       Выстрел отбросил тело куда-то в пропасть. А из пропасти Вёх выскочил прямо к перепуганному Элиасу, стоявшему над ним на коленях.       — О! Кажется, пришёл в себя…       — Ты не представляешь, что я натворил… — Змеёныш схватил проповедника за грудки.       — Что ты мог натворить? Сейчас три часа ночи.       — Я убил девушку из Экзеси.       — Когда?! Ты только что спал в постели. И никуда не вставал, — уверял Элиас.       — Это не сон был. Точно не сон.       — Демиург, храни всех нас! Какая-то бесовщина… — он вытер со лба испарину, выступившую от страха.       — Что вы с ним сделали? — Вакса толкнула Элиаса, тот потерял равновесие. Если уж она прибежала, видимо, кричал Змеёныш и правда во всю голову.       — Ничего, — проповедник поджался, — я минуту назад сюда пришёл на шум…       — Вёх, узнаёшь меня?       Змеёныш вцепился в неё, обхватил руками, пытаясь спрятать лицо и успокоиться хоть немного. Как, как, как смотреть теперь в глаза?..       Как он оказался в поле, если уснул? Точно уснул. Вечером после страшного конфуза с бочкой сложил одежду на спинку кровати и отрубился. Но он также точно был в ячменном поле минуту назад.       — Я в крови? Я испачкался в её крови?       Вакса внимательно осмотрела его и уверенно отрезала:       — Нет. Ни единой капельки нигде.       — Не может быть, что это только сон…       Она накрыла своими ладонями вздувшиеся желваки Вёха и заговорила медленно, уверенно. Божественное чувство, если бы не обстоятельства.       — Слушай меня внимательно: тебе приснился кошмар. Больше с тобой никто ничего не сделает. Мы ведь решили, когда купались в бочке — у нас нет никакого прошлого.       — Ты не понимаешь, тут я сам был виноват…       — Что тебе снилось?       Вёх покачал головой, положив на висок ладонь. Только тогда понял, что ударился об пол при падении.       Элиас помог подняться и вывел его в коридор, велев остальным спать. Там они продолжили говорить шёпотом.       — Расскажи, это может быть серьёзно, — настаивал Элиас.       — Сейчас, надо с духом собраться.       Вёх стал бесцельно, без единой мысли в голове разглядывать швы между плитами пола.       Вакса вздохнула:       — Ты с духом даже перед смертельными номерами не собирался. Что там такое было-то?       — Есть одна девушка, о которой я слово давал не болтать, — через силу заговорил Вёх. — А она дала слово про меня не болтать тоже. Я ей поверил. Но во сне я её убил… и не только убил… а потом уже пришили меня.       — Ты просто этого очень боялся. И тебе приснилось самое страшное. Просто ты нормальный. Тебе страшно убить, поэтому так плохо стало, — Элиас потряс его за плечо.       — Не-а. У меня проскочила наяву такая мысль. Я думал, это защитит нас, если вдруг она проболтается.       — Но не решился ведь.       Вакса посмотрела на проповедника исподлобья.       — Знаете, господин пастор, идите-ка спать, мы тут сами разберёмся. Других мальчиков трогайте, где хотите, а этого — не надо нигде.       Элиас отдёрнул руку, смущённо пробормотал извинения и засобирался к себе наверх.       — Он хороший парень, — проговорил Вёх. — Ты тоже с ним поближе познакомься.       Разумеется, Вакса пропустила это мимо ушей и вернулась к самому интересному:       — Что там за девушка была? Где ты её встретил, когда успел?       Очередная неловкость, пропади они пропадом!       — Я потом объясню, когда всё закончится. Сейчас сил нет.       — Да-да, конечно. Тянешь время. Сама выясню, — проворчала она, — Ну, а пришил тебя кто?       — Такая история… — усмехнулся Вёх, — Даже не знаю. Я одновременно и не хочу, чтобы ты её слышала, и… короче, про «Чертовник».       — Давай рассказывай, не тяни. Я спать хочу.       Когда-то это должно было всплыть. Змеёныш чуть не прокусил себе губу, но решился и заговорил:       — У Тоби уже кончились свободные комнаты. Пятница, все веселятся, девчонки только успевали одних отпускать, с другими запираться в комнатках. В общем, в суматохе один очень пьяный егерь не стал ждать и потащил меня на задний двор. С пьяными всегда очень туго… Долго я провозился. Уж не знаю, понял он, или нет, что я не девушка, я ведь не раздевался. А вот друг его понял. Он нарисовался там, о чём-то говорил, как ни в чём не бывало, потом как схватит меня за шкирку, да как приложит об стену! Мол, смотри, кого тебе подсунули. Я тогда с жизнью в раз простился. Думал, они меня грохнут, пытаясь замять грешок, а Тоби только заплати, он шуметь не станет. У меня с тех пор кусок ребра под кожей своей жизнью живёт. Но я смог от них из последних сил сбежать, и даже до дома добрался.       — А, помню. Ты тогда сказал, тебя хотели ограбить.       — Да. И каждый раз, когда я вижу того, первого егеря в городе, мне кажется, он хочет со мной покончить, чтобы я никому не выболтал. Раньше только Тиса знала. Теперь и ты.       — Кстати, Тисе тут тоже приснился мерзкий сон. Говорила, на неё пялился гриф. Тощий такой, и брюхо в крови от падали. Но Фринни говорит, хорошая птица. Сжирает туши вместе с болезнями, со всей дрянью проглатывает. Значит, и сон плохого не сулит.       Со стороны лестницы неспеша приковылял Лария Рав, которому вторую ночь подряд не давали выспаться одни и те же насельники. Он тяжело вздохнул, кинул долгий усталый взгляд на обоих и отправил Ваксу в постель.       — Элиас сказал, тебе приснился кошмар. Ваш образ жизни убивает ваши души на корню.       — Нормальный у нас был образ жизни, пока отца не обвинили, — простонал Вёх, — Может, я от вашей богадельни начал с ума сходить?       Кормчий вытащил знакомую фляжку.       — На. Два глотка — и чтобы до утра я о тебе ничего не услышал.       Вытерев губы об предплечье, Вёх посмотрел вслед Ларии, молча удалявшемуся назад, на второй этаж. Вроде всё делаешь, стараешься не дурить и не вызывать проблем, а всё равно выходит кувырком. Даже когда ты сам не виноват. Он думал, легче перенесёт любые испытания, а рассудок до обидного быстро дал течь. С прошлой ночи он был немного не в себе, а теперь ещё и кошмар явился как по заказу.       Вкус настойки распадался во рту на кислую сивуху, сено, сахар и горечь. Вёх запрокинул голову и прижал лопатки к стене. Давным-давно он сделал так, когда впервые порядочно напился и почувствовал до того приятное ощущение взлёта, что охотился за ним и возвращал всякий раз, когда только мог. Отрастить бы, в самом деле, крылья, хлопнуть ими раз, да упорхнуть в окно. Даже не белые, а хоть серые такие, как у вяхиря. Странная мысль увлекала и отпустила в постель только за час до завтрака.       Днём Вёх уговорил Элиаса сводить его к Корну. Проповедник немного поразмыслил и решил, что больной брат, хоть и сводный — уважительная причина для Змеёныша покинуть спальню.       На втором этаже располагался утлый выбеленный зальчик, в котором под низким потолком стояли ширмы и металлические кровати. Те, кто там валялся, выглядели прилично, но почти безжизненно. Даже просто вид спящих в разгар дня всегда вызывает тревогу, но, по всей видимости, большинству было паршиво, спать они не могли, находились в мучительном полусне и едва заметно шевелились. И вот, среди этих безучастных тел Вёх еле различил Корна.       — Приве-е-ет, кочерыжка! — Змеёныш делано бодрился, кривясь в улыбке. — Как ты тут?       — Ничего, в себя прихожу, — кивал Корн. — Медленно правда. Такой тупой стал, просто ужас.       Элиас отвлёкся на одну из женщин, менявших постель:       — Я вас оставлю на минутку, жене напомню про вечер.       О чём дальше говорить Змеёныш не придумал. Рассказывать про кошмар долго, а в таком унылом месте, видимо, с новостями ещё хуже, чем в других частях приюта.       Корн поднялся на локтях и сощурился:       — Ну-ка шаг влево сделай. Ага. Теперь назад. Ты-то откуда обдолбанный пришёл?       — В смысле? — удивился Змеёныш.       — Зрачки как маковые зёрнышки, — вполголоса проговорил Кочерыжка. — Не выделывайся. Где взял?       — Да тебе кажется. Может, у меня со зрением беда. Без конца читаю, делать больше нечего.       — Не-е-ет, не кажется! Я такое сто раз видел.       — Как я… как можно было…? И на что это похоже?       — На дурь. На настойку бесавки например.       — Я ничего такого не принимал.       Учитывая разные штучки, которые вытворял Наг, Вёх себе не очень-то верил и на всякий случай проиграл в голове последние сутки. Он не пил и не ел ничего, кроме того, что ему приносили из столовой.       Правда, была ещё фляжка Ларии.       — А какого вкуса эта бесавка?       — Я не пробовал.       «Решил меня кормчий так подломить, раз не получается иначе? Опоить и с ума свести? А без Корна я бы и не догадался, очень уж чувство изнутри идёт, будто всё в твоих руках. Страшное дело!»       — Валить отсюда надо, — прошептал Вёх. — Ты прав. Куда только и как…       — Не свалишь. Терпи, — Корн устало смежил веки и лёг на спину.       По пути обратно в общую спальню Змеёныш поймал Элиаса за рукав и потащил к окну.       — Смотри.       — Куда?       — В глаза, — он прикрыл их рукой, чтобы появилась тень, — Зрачки меняются?       — Нет.       — А должны. Ты не знаешь, что у Ларии во фляжке?       — Там, наверное, крепкое. На всякий случай. Ни разу не видел, как он пил из неё.       — То-то и оно. Слушай, я тебе расскажу сейчас момент один.       Дослушав, Элиас медлил с ответом. Часто моргал, опускал глаза и наконец, подняв костистые плечи, понадеялся, что не так понял:       — Он прямо так и сказал, мол вы артисты и сможете сыграть раскаяние?       — Угу.       Несчастный проповедник изо всех сил принялся искать оправдания:       — Наверное, сейчас это очень-очень нужно. Для общего блага. Мы просто не понимаем. Иначе он бы никогда так не сделал. Мы друг друга не обманываем.       — Ты неглупый, Элиас, — Вёх говорил, поглядывая по сторонам. — Не такой баран, как остальные. Да, Лария хороший мужик, он нас ни разу не обидел, выполнил свой долг перед Анной, хоть он её и держит за животное, но я в этом во всём не хочу быть замешан. Как быть?       — Что-то назревает будто, — Элиас вздохнул. — Давай доживём до завтра. Обещаю подумать, как вам из этого выпутаться. Может, уговорю кормчего пока не трогать вас.       Наступивший день поначалу ничем не отличался от прочих дней в приюте. Однако после завтрака в часовню согнали абсолютно всех от мала до велика. Чуть встревоженный Элиас зашёл за Вёхом вместе с жёнами и детьми, но знакомиться было некогда, обменялись только приветствиями.       В часовне Вёх впервые увидел, сколько народу обитает в крепости на плато и заметил: многие из тех, кто считался взрослым среди галингов были младше находившихся на исправлении. Он незаметно пролез между ними к родителям и дождался сестёр. Даже Корн — и тот приплёлся, сонный и всклокоченный, с погасшим взглядом. С плеч упала просто неимоверная гора. Змеёныш выдохнул, разглядывая стропила над головой и решил, что ни одна новость, ни одна пропроведь или задумка Ларии не страшна им, пока они держатся вместе. Его будто накрыло большой и тёплой рукой. Демиург со всеми чудесами, которые ему приписывали, в этом вопросе был бесполезен и не мог подарить и десятой части подобного чувства, как бы там Элиас ни изгалялся.       Лария на сей раз раз вышел перед паствой с пустыми руками, без книги или листка. Хороший приём, сразу вызывает доверие.       — Мои дорогие воспитанники и семья! — начал он, — Настало время вернуть нашим землям процветание и мир. Много поколений именно галинги вспахивали эту почву, полную ядов и осколков железа. Лично Петер Галинг приложил к тому свои усилия. Всё, что теперь живо — живо только по нашей воле. Наши общины самостоятельны, и мы редко просим чего-то у городов, обязанных нам существованием. Как вы знаете, города нередко отказывают. Им нет дела до нас, кроме тех случаев, когда несчастные оступившиеся дети попадают в беду и их выпинывают на исправление сюда. Бесчувственно, словно отдают в починку старую шубу. Я вместе с другими кормчими подавал прошение остановить тот отвратительный шабаш, который они называют фестивалем музыки. Да, я про «Затмение». Каждый год он уносит жизни молодых людей. И это только в период концертов! А что после них происходит — страшно подумать. Полагаете, воспевать зелье, пьянство и разврат — безобидно? Власти недоумевают, почему вокруг происходит столько мерзостей, а молодёжь не хочет получать образование и трудиться ради своего же блага, но никак не препятствует таким вот сборищам. Я бы мог понять этих… музыкантов, если бы те искренне заблуждались. Им можно было бы помочь. Но вы видели этих лоснящихся мужиков и баб за кулисами?! — Лария вдруг перешёл почти на крик, — Они снимают свои лохмотья, смывают краску с лиц, и становится ясно: дураков там нет. Все дураки приходят послушать их вытьё, а сами они, устроители безобразия и сатанинской жатвы, лишнюю банку пива себе не позволяют. О, они не бродяги, какими себя выставляют! У каждого семья и счёт в банке, а он голосит со сцены: «Живи только для себя! Ты бессмертный! Деньги — зло!». А ведь денежки от билетов текут к ним рекой. Меня никогда не беспокоил чужой достаток. Но разве можно распространять такие опасные заблуждения? Нет! Я всегда говорил вам, что чужих детей не существует. И последний городской слюнтяй мне столь же дорог, как родной сын. Наших детей стоит защищать любой ценой. По-хорошему не вышло. Что ж, придётся нам запастись праведным гневом.       — Хреновые дела… — проговорил Вёх.       — Я ограждал вас от трудностей, ни разу не подвёл и хочу, чтобы так было всегда, — заговорил кормчий вкрадчиво, — Но теперь мне нужна помощь. Я не буду беспокоить тех, кто верно служил общему делу, вместо этого призываю наших гостей, — он выразительно посмотрел на циркачей, — перестать быть гостями. И стать нашей семьёй. И я жду, что вы продемонстрируете свою преданность во имя лучшей жизни. А говорю это здесь и сейчас, дабы у других не было заблуждений на ваш счёт.       — Э-э-э… — Инкриз распрощался в ту минуту со своей невозмутимостью, — Чего же вы ждёте от нас?       — Вы возьмёте горючее, которое вам дадут, и поедете со мной и Элиасом. Утром или к полудню, если задержатся, траки музыкантов проедут мимо северного края плато. Мы устроим им горячий приём на своей земле. Надеюсь, вы умеете жонглировать и бутылками тоже.       — М-м-м… не совсем понятно, — Инкриз почесал висок. — Вы хотите взять склянки с горючим и бросить их под колёса?       — Прямо в повозки.       — Но это очень опасно!       — Мы будем на плато, вверху. Над проездом. Нам ничего не угрожает, только если не начнут отстреливаться.       — Нет, я имею в виду, траки ведь могут взорваться. Двигатели — такая дьявольская штука, знаете ли, им только дай огня…       — Совершенно верно.       — Похоже на убийство, а не попытку запугать.       — Парочка этих никчёмных, вероятно, пострадают, — отмахнулся кормчий, — А сколько невинных пострадает, если фестиваль, всё же, состоится? Инкриз, послушай, они ведь заслужили показательной казни куда сильнее тебя. Я считаю так.       Вёх переглядывался со своими — не мог поверить в серьёзность Ларии. Может, очередная проверка?       Вакса покачала головой:       — Если ты дурак и ешь наркотики без разбору, запивая их перваком, то музыканты в этом не виноваты. Если у тебя больное сердце и ты прыгаешь на солнцепёке как козёл ужаленный, они тоже ни при чём.       — Но чему они учат, вы слышали?       — Музыка не учит. Учат в школе, в университете.       — Это подлый поступок. Не вам вершить такие дела и решать их судьбу, не вам решать, что вредно, а что полезно для других, — Вёх упустил тот миг, когда Наг взял над ним власть и продолжил, ехидно улыбаясь, — и уж точно не вам, господин кормчий, пенять на зелья. Да и ваш Петер Галинг, кажется, переплюнул моего братца. Судя по всему, он пожирал вообще любую дурь, какую находил, и плодоносил своим фуфлом, которое потом ещё и переврали для книг. Только страхом и можно втянуть кого-то в эту лицемерную срань.       Не сводя взгляда со Змеёныша, Лария молчал. Потом глянул поверх очков и спокойно сказал:       — Да что ты говоришь!       Оценив обстановку, Наг прошептал:       «Надо же, переиграл! Н-да, судя по тому, как хихикают малыши, я не осилил этого конфликта. Бывает!».       Вёху ничего не оставалось, кроме как скрестить на груди руки, чувствовать себя болваном, но держать лицо. Свои не поддержали его, но и не одёрнули.       — Сегодня мне некогда спать. Инкриз и Корн, если вы всё ещё озабочены безопасностью своей семьи, я буду ждать вас с решением до полуночи, — бросил на прощание Лария и покинул своё сборище.       Циркачей сразу же развели, не дав перекинуться и словом. Вёх просидел в пустовавшей спальне до заката с тяжёлой головой, в которой ворочалась прорва самых сомнительных решений. Сводились все они к побегу, но чтобы выцепить всю семью и сговориться наедине, нужно было обойти верхний этаж, а там, судя по звукам, никто не спал. Времени на раздумья оставалось совсем мало. Он не представлял себе, как будут выкручиваться Корн и Инкриз. Особенно отец.       Что в нём выиграет: желание их спасти или гордость? Или он придумал какой-то хитрый ход? Совершенно точно Инкриз не способен убить.       Совершенно точно.       Или не точно…       Вёх согнул колени, сидя в постели, и упёрся в них лбом. Изо всех сил он звал образ той девочки под полной луной. Она много знала про совесть и про справедливость. И про других. Тут же вспомнился отвратительный кошмар, и горькая вина стеной выросла между ним и Джимой. Но она заговорила, едва шевеля губами:       — Лария сам тебе рассказал, чего хочет. Всё ещё можно изменить. Дай ему это. Он ждёт. Но есть ещё кое-кто, слышишь?       Кое-кто снова играл на гитаре. По всей видимости, успокаивал нервы витиеватым соло.       Если бы Вёх хотел убежать в одиночку, он бы сделал это уже тысячу раз. И даже Ваксу бы увёл с собой. Прямо сейчас, когда он так близко к нужному окну. Боясь сам себя, он не оборачивался и быстро шёл к часовне.       Рванул дверь, та взвизгнула и ударилась ручкой о стену. Огоньки свечей дрогнули и Элиас тут же перестал играть.       — Что делать будем? — спросил Змеёныш.       — Я сам немного нервничаю. Надо хорошенько подготовиться, тогда никто не пострадает.       — Вот именно. Устроить саботаж. Только как?       — Не надо саботаж, ты чего? — с гадким миролюбием проповедник наморщил лоб.       — А как тогда остановить Ларию?       — Ты не сможешь. Он своё дело сделает. Видел, как он уверенно говорил?       — Нет, если мы помешаем. Всего этого не должно случиться. Он хочет убить музыкантов.       — Лария всё-таки наш кормчий.       Шуметь не стоило, но Вёх не выдержал и заговорил во весь голос, переходя на крик:       — Элиас! Убить! Он собрался сжечь их заживо! На меня потекла намотка месяц назад, и вот какие дырки остались, — он показал свои предплечья с глубокими ямками. — Это так больно было, я три ночи не спал! Как потом ты с этим жить будешь и врать на каждом углу про любовь? Скажи сейчас честно, ты считаешь, он всё правильно делает?       — Я не могу судить Ларию.       — Приехали! — Взорвался Змеёныш, — Тебя твой Демиург потом сварит в котле! Ты не подумал своей головой и так вляпался! Даже смерды понимают, что это зверство. Даже беста не убили бы исподтишка.       — Беста бандиты, они бы никогда вам не стали помогать.       — А вот и стали бы. Я бы с ними, может, договорился. Получается, ты в деле?       — Ну, да. Я не могу преда…       Змеёныш не дослушал и стремглав вылетел на улицу, боясь в запале разбить Элиасу рожу. Было бы очень некстати, учитывая складывающуюся набегу задумку.       Вёх появился на пороге единственной комнаты второго этажа, где была открыта дверь и горел тусклый свет. Она представляла собой нечто вроде кабинета с большими шкафами и несколькими старинными креслами. Лария вздрогнул и, видимо, хотел выкинуть сигарету, которую курил возле окна. В последнюю секунду передумал и затянулся, спрятав руку в карман и глядя на визитёра выжидающе. От прищура кожа у его глаз растрескалась как дно пересохшей лужи.       — Простите, уже поздно. Я пришёл прощения попросить. Мне очень нужно, чтобы вы на меня не злились.       — Я не злился на тебя.       — Мы с Элиасом говорили сейчас, и я стал понимать, какую жизнь я прожил. Хреновую, если коротко. Да и вы были правы по поводу нашего отца. Не хочу винить его. Он старался, но жил в своих мыслишках. И не видел ничего вокруг. Не хотел видеть. И я вот подумал, что раскаяние это, конечно хорошо, но дела… как там говорилось? Трудящиеся руки чище сложенных в молитве, да?       — Верно.       — Мы, — Вёх чуть не сказал «на воле» и осёкся, — раньше выступали с горящими факелами. Я-то уж много лет. И мы лучше разбираемся в горючем. Можно сделать такую смесь, которая будет полыхать как надо. А то у вас пока немного ненадёжный план. Так просто ничего не загорится.       — В самом деле? — заинтересовался Лария. — А что это ты вдруг так переменился?       — Нашёл, наконец, друга. У нас ведь не может быть друзей. Если не считать сутенёра, шарлатана и фермершу. Мы постоянно переезжали, пока было тепло, и вот… — Вёх уже мечтал вырвать себе язык из-за нелёгкой полуправды, — Мне бы хотелось такую же семью. Свою, настоящую. Я ведь круглый сирота. Бросил бы всё это бродяжничество, дал бы детям другую, хорошую жизнь. Если бы вы меня простили за глупые слова.       — Говоришь, сможешь сделать смесь получше? У нас бензин и масло. Правда, немного. И не уверен, в каких пропорциях смешивать.       — Нет, это всё не то, — скривился Вёх, напуская серьёзности. — У нас с собой пара бутылок керосина.       — И что тебе нужно ещё?       — Мне нужна Тиса, у неё золотые руки и она смыслит во всяких поделках. Вакса пусть тоже завтра пойдёт с нами. Она очень ловкая, отлично бегает, не угонишься. Ну и Корн с Инкризом, чтобы мы смогли обдумать, как действовать. И Фринни тоже, а то Инкриз растеряется.       — Хорошо, если вы все пойдёте. Я бы оставил дома женщин, но каждый должен быть причастен к такому важному делу. Каждый — крепко вмешан в это тесто. У нас будет несколько обрезов на случай, если кто-то выскочит из самоходки или начнёт отстреливаться. Или на иной случай. Надеюсь, ты догадываешься, какой. Если кто-то из вас начнёт творить глупости…       — Не начнёт, мы… устали бегать от закона. Вы и правда даёте нам отличную возможность.       Хоть Лария и поверил Вёху, собраться семье разрешил только в кабинете и в своём присутствии. Показал ряды пустых бутылок, две канистры и моток ветоши. Только в одном он просчитался: пока циркачи изображали суматоху, стал клевать носом, а потом и вовсе выключился, убаюканный мягким светом лампы.       В страхе оглядываясь на него, Инкриз говорил шёпотом:       — Чудовищно. Уму непостижимо. Я не позволю вас в это впутать!       — А дядя Колдер ещё ездит с группой? — спросила Тиса, отрывая кусок тряпки нужного размера.       — Это ещё одна беда. Он, скорее всего, там. Страшный сон в страшном сне, чёрт побери! Я не могу всё это в руки взять…       — Надо испортить горючее, — проговорила Деревяшка. — Прикинемся, что проштрафились случайно и нас не застрелят… наверное.       Инкриз сделал неопределённый жест.       — Надеюсь, найдётся более изящный способ его разбавить, чем первый, который в голову приходит. С водой здесь туго.       — Его не разбавишь! — Тиса постучала себе по лбу пальцем, — Оно же всплывёт и загорится. Нужно заполнить бутылки чем-то негорючим. Или одним маслом. Судя по запаху, в канистре как раз хреновое, с кухни. И молиться, чтобы никто не заметил разницы в весе.       Фринни осторожно встала.       — Тут есть здоровенный графин, из которого хлебают воду дети. Стоит вон там. Сейчас…       Ей удалось осторожно забрать графин с журнального стола. Он был и правда здоровенный, почти полный. Хватило лишь на несколько бутылок. Вёх предусмотрительно налил в каждую по половине рюмки керосина для запаха, но угрозы такой боеприпас не представлял. Затем, в ход пошло чистое масло, но проснулся Лария.       Он подошёл и придирчиво оглядел готовые укупоренные бутылки. Тёмное стекло надёжно укрыло границы жидкостей, фокус срабатывал. Но теперь нужно было импровизировать.       Вёх Вручил склянку Тисе и велел согреть руками. Затем стал по капле отмерять керосин, надеясь, что Лария устанет следить. Но нет. Также по капле он отмерил масла и бензина, прекрасно понимая: такая смесь — уже не игрушка. Пометить бутылку он никак не смог и просто поставил в тот же ряд.       — Вот, кажется, справились. По две каждому.       — Тогда наполни ещё одну, здесь… пятнадцать, — пересчитал кормчий, — Вы поняли, каков план? По команде мы одновременно поджигаем ветошь и бросаем бутылки. Все, кому достанется обрез, задерживаются доделать дело и прикрыть убегающих.       — Так точно, — козырнула за всех Вакса. — Жаль, не увидим, как горят лабухи.       Пришлось Вёху дрожащими руками соорудить ещё одну бомбу и снова взмолиться, что она пропадёт или не пойдёт в дело.       Только все засобирались спать остаток ночи, как вернулся Элиас. Он бережно повесил гитару на стену и сказал:       — Мне кажется, мы должны выйти на край плато прямо сейчас, если не хотим их упустить. Я будто бы слышал издалека рокот самоходок. Может, показалось…       — Это разумно, — согласился Лария. — Не хотел бы откладывать такое дело ещё на год из-за собственной лени. В случае чего, будем спать и дежурить по очереди. Все готовы?       Обреза нашлось три и два из них достались кормчему и Ларии. Третий выпросил Корн, соврав, что он отличный стрелок. По крайней мере, Кочерыжка с оружием смотрелся не так комично, как Инкриз. Даже чем-то злобно лязгнул со знанием дела.       Идти пришлось совсем недолго. Шагая за Инкризом и стараясь не звенеть бутылками в торбе, Вёх выбросил из головы решительно всё, будто не происходит ничего особенного. Просто решили прогуляться проповедник, кормчий галингов да цирковая труппа. Развеяться, так сказать. Опытом обменяться.       Он вглядывался в чёрный горбатый горизонт, но не видел там света фар. Видимо, Элиасу и правда показалось. А может, музыканты застряли где-то или вообще всё отменили. Было бы ох, как кстати!       — Пап, — тихо сказал Вёх, наклонившись над плечом Инкриза, — а плато-то снижается. Если мы идём вон туда, где видна грунтовая дорога, то невысоко.       — Видимо, туда.       — Мы сможем запрыгнуть в самоходки. А там, если удастся уехать с ними, то скажем про тебя и найдём дядю Колдера.       — С моей ловкостью? Не знаю. Колдер ненавидит меня, мы столько наговорили друг другу! Если честно, я не знаю, как вообще с ним разговаривать теперь. Но и защитить его я тоже должен. Потом пусть хоть привяжет меня к тягачу и тащит по земле до Юстифи.       — О чём вы там? — обернулся Лария.       — Рассказываю сыну, как устроены такие самоходные траки, — соврал Инкриз, не моргнув глазом. — Впереди тягач, а за ним вагончики. С вещами, с техникой.       — С дрыхнущими лабухами — наша главная цель.       — Да, да…       Они остановились на каменистом краю плато и стали ждать. Часы проходили один за другим, тревога сменилась подлым желанием, чтобы всё поскорее закончилось.       Все должны были догадаться, как действовать и не растеряться в последний момент. Но такое скорее смахивало на чудо стадного инстинкта. Лария и Элиас предусмотрительно не давали циркачам ни крошечного шанса успеть сговориться. Судя по многозначительным взглядам, у каждого был свой план.       Вёх перевёл взгляд на Элиаса и нахально пялился, щурясь от отвращения. Священник то отвечал на этот взгляд, то отводил его. И не нужно было слов в этом безмолвном разговоре. Даже к Тоби Змеёныш такого не испытывал. Сутенёр хотя бы хитрость и предприимчивость свою прилагал к делам.       И вот, в сизых сумерках вдруг послышался гул. На фоне розовеющего неба между мелкими скалами поползли траки, разрисованные, с огромными буквами на боках. Их было столько, что Вёх опешил и застыл, разглядывая всё удлинняющийся караван.       — Обалдеть! Вот оно, «Затмение»! — шептала Вакса, задыхаясь от восторга.       Тем временем Лария зарядил обрез:       — Ударим в середину. Впереди разведчик, он готов к сюрпризам и везёт не самое нужное. Только по моей команде!       Траки текли медленно, вертели рубцеватыми металлическими головами, объезжая ямы и кочки. Впереди на них были приварены служившие бугелями железные рамы, вилы или фартуки. И, судя по обломанным зубьям, на бездорожье в диких землях им встречалось много интересного. Вёху стало не по себе от едкого выхлопного смога. Те две злосчастные бутылки могли устроить нешуточный взрыв.       Кормчий, затаившийся за камнем, поднял руку.       — Поджигайте.       Быстро расхватав предварительно пропитанные тряпки, все принялись распихивать их по горлышкам. Вёх чиркнул зажигалкой, от неё вспыхнули один за другим подставленные языки из ветоши. Он не сомневался, что Ларию взбесит вагончик с громадной пятиконечной звездой на боку, и кормчий даст отмашку именно на нём. Так и случилось.       Корн выкинул свои бутылки дальше от дороги. Вёх вообще выбросил за спину: он уже твёрдо решил прыгать вниз. Тиса и Вакса не успели ничего сделать, потому что Фринни изо всех сил огрела кормчего по голове, и задумка галингов очевидно поменяла русло. Запах, тут же взвившийся от тёплых камней, куда попали брызги, обрадовал Вёха: одна из бомб ликвидирована!       А вот вторая прилетела из рук Элиаса, и попала прямо по кабине водителя. Та моментально вспыхнула. Он нажал на газ со страху, врезался в ехавшего впереди, затем, охваченный огнём, вырулил из колонны и понёсся по пыльной равнине, растягивая страшный хвост чёрно-красного пламени.       — Твари, а! — Прохрипел Лария, кашляя от паров горючего. — Элиас, стреляй!       — Но-но-но, мозгляк! — Корн опередил напуганного проповедника и вскинул обрез раньше.       — Бежим! Вниз, на тенты! — Крикнул Вёх и первым нырнул с плато.       Под его весом тент лопнул, затянув Вёха внутрь.       К своему удивлению, он не ударился об жёсткий пол вагончика, а угодил в какую-то рыхлую чёрную кучу, приятно пахшую чистой одеждой. Обрадоваться не успел, услышал дикий вой и выстрелы, донёсшиеся с плато. Через секунду в тот же вагончик запрыгнули девчонки. Упав друг на друга, они заругались последними словами. Но они были живы и рядом! Ещё несколько мучительных секунд — и Вёх насчитал ещё два-три удачных приземления в соседнем вагончике. Хотел бы он думать, что все теперь в колонне траков, но уверен не был.       — Оп, вот и сувенирка, — огляделась Тиса, потирая бока. — Везучий шлюшонок упал в шмотки, погляди! А мы на ящики с пластинками!       — Кто это кричал там?       Вакса расплылась в самой нехорошей улыбке.       — Лария Рав исполняет песенку горячей сосиски       — Что-о-о-о?       — Вакса его подпалила, — сказала Тиса.       — Зачем? Вакса… уф-ф-ф… старик из-за тебя преставится, и мы сядем за убийство. Настоящее.       — Ага, сначала пусть объяснит, как оказался там с этой бутылкой и чего хотел. И докажет, что не сам себя поджёг по неосторожности.       — Гони, живо! Дружно давайте газу! — послышался снаружи отчаянный вопль Инкриза. Стало быть, остальные на месте.       Вёх запрокинул голову и упал назад в ворох вещей. От всего пережитого его одолел нервный хохот. И пусть на первой же заправочной станции состоится нелёгкая беседа, они поступили правильно.       И, как бы это ни звучало беспечно, они едут на «Затмение» вот таким странным манером.       Тиса решила пробраться к кабине, проведать остальных. Заодно послушать, как разговор складывается с водителем.       Она скрылась за разрезом в тенте, а Змеёныш глядел на Ваксу и всё не мог подобрать слов. Наконец, сказал:       — Мы выпутались.       Она разгребла себе местечко среди ящиков и осколков пластинок.       — Я лучше сяду в тюрьму или сдохну, чем ещё раз попасть в этот приют, мать его.       — Иди ко мне.       — Не хочу пока вставать, я бедро ушибла.       — Сильно?       — Жить буду.       Вёх подобрался поближе и дал ей пару стопок одежды, чтобы было помягче, сам устроился рядом.       — Самое охренительно счастливое утро в моей жизни! Сколько ехать до Инносенс, как думаешь? Вроде бы у них там перевалочный пункт.       — От пригорода Грейс… Самоходки медленно ползут. Несколько часов можно и поспать, если не решат прямо сейчас выяснить отношения.       — А ты уснуть теперь сможешь?       — Как пойдёт.       Змеёныш разлёгся, глядя на небо в проделанную им же дыру, вокруг которой трепетали лохмотья тента.       — Жизнь стрелой летит, — он вздохнул, — а время так тянется… скорей бы уже дело раскрыли.       — А ты думаешь, его кто-то раскрывает? Надо оно маршалу! Всё равно не поймёт, кто виноват.       — Я сам не понимаю, кто. Вот ты говоришь, Амьеро убил собственного отца. А зачем?       Вакса усмехнулась и будто полезла в карман, но затем положила руку на колено, сжала кулак. Наверное, сейчас бы она достала зажигалку, но та была у Вёха.       — Не Амьеро. Но пусть все думают, что он. Тот, кто действительно убил, не должен пострадать. Я точно знаю, кто.       — А ты разве всё видела? Мы в тот момент друг на друга смотрели.       — Нет. Старика приговорили ещё тем утром.       Оп-ля! Судя по тому, как уверенно Вакса говорила об этом, она знала какой-то секрет.       — Кто приговорил? Как?       — Эспе, — обронила Вакса уверенно, будто поспорила бы на миллион.       — А он-то тут при чём вообще?       — Пока есть время, расскажу, как оно было, — она сменила позу, чтобы голова не билась на кочках о стенку вагончика, — В общем, утром того самого дня я вывалилась из… гостей. Я подозревала, что Тиса и Фринни ждут меня где-то снаружи и попросила открыть чёрный ход. Незачем им было видеть…       — Скажи, пожалуйста, что с тобой делали? — взмолился Вёх, перебив её, — Я хочу знать. Можешь послать меня подальше, но я очень хочу знать. Пусть без подробностей.       Вакса презрительно улыбнулась. Немного помолчала, но решилась:       — Старикан так и не смог ничего сделать. Он угрожал перебить всех вас. Блефовал небось, но я тогда зареклась рисковать. Короче, даже с моей помощью у него ничего не вышло. Ну а потом он ещё и выяснил, что невовремя решил присунуть, и я кровоточу как подстреленный олень. И тогда он сказал: вставай на четвереньки и стой у кровати. Я чего угодно ожидала, но когда на меня поставили тарелки… тут я обалдела. Он просто сидел и жрал часа два. И тушил сигареты об мою шею сзади. И при этом на меня пялились его охранники. Ибер тоже всё видел и даже повозмущался для порядка, а Гиль его таким матом обложил…       Силясь не заорать во весь голос, Вёх укусил себя за руку. Так никогда не поступили бы с распоследней профурсеткой из шалмана. Так не поступили бы даже с ним.       — Понятно, — сказал он, разглядывая побелевшие вмятины от зубов.       — В общем, мне не дали себя в порядок привести, просто вышвынули на улицу. И я поплелась вдоль дома у площади. Меня там сильно накрыло всякими чувствами нехорошими. Я села под окнами, где вход в подвал. Спряталась там — выиграть время и придумать историю для вас. Сама даже не вспомнила, кто там живёт. У Эспе окна выходят на другую сторону. Наверно, его кто-то позвал. Когда он вышел и увидел меня, аж стал нормальным на секунду. Подошёл слишком близко, меня это взбесило, я двинула ему слегка и говорю: «Ещё и ты меня трахни для коллекции!». Он не ушёл. Говорил что-то, спрашивал, чем помочь, пытался рассмотреть. Сильно ругался, когда увидел кровь. Какой-то свёрток с травами положил на землю, как дикой кошке еду кладут. Велел не медлить, скорее заварить горячей водой и выпить, пока мелкий ублюдок не образовался в утробе. И пока он всё это делал, стоял рядом на коленях. У него на штанах дыры, так вот, он стоял, получается, прямо на мелком гравии и даже не понимал. Напоследок сказал знаешь, что? Я запомнила слово в слово. «Будь проклята эта скотина. Он вот-вот сдохнет, а ты будешь жить».       — Логично. Из Гиля же песок сыпался, — Вёх пожал плечами.       — Нет, там другое. Не хочешь — не верь, но его проклял шаман. А вечером Гиль уже валялся мёртвый. Два факта.       — Красиво звучит.       — Он мне сочувствовал, — непривычно тихо и боязливо продолжала Вакса, — Не сказал, что я сама нарвалась. Не подумал, что я валяюсь там пьяная или под чем-то. Не прогнал. Предлагал переодеться, выпить. Порывался проводить до дома или к маршалу.       — Хотел бы я сказать, что каждый на его месте поступил бы так, но сам знаю: не каждый. Слушай… а ведь Эспе, скорее всего, видел убийство. Как ты думаешь, он сможет защитить в суде Инкриза? Его все знают, его слово будет много весить.       — Где же ты бродишь сейчас, Эспе?.. — прошептала Вакса, глядя в прореху на сероватое дымное небо.