Изменить всё

      От собственного отражения в зеркале мутило. Зеленый с серебром галстук на шее как никогда в жизни напоминал удавку. Но изменить уже ничего было нельзя. Пойти к Дамблдору и просить перевода на другой факультет, как того потребовал Джеймс в своем письме, пришедшем ещё вечером, было равноценно самоубийству, а Гарри слишком хотел жить. Такое слизеринцы не простили бы ни за что.        Увидев утром лицо будящей его Джеммы Фарли вместо лица Пенелопы Кристалл, Гарри в ужасе отшатнулся и упал с кровати. В его ушах стучала кровь и взрывались Бомбарды, брошенные в Джемму-из-его-реальности. Две Фарли сливались в одну — изодранное осколками лопнувших стекол лицо трупа и испуганное лицо живой старосты накладывались друг на друга, создавая размытую пугающую картинку.       Джемма, поняв, что что-то не так и первокурсник не должен задыхаться в панике, видя старосту своего факультета, бросила в Гарри усыпляющие чары. Так Поттер пропустил первый общий завтрак, провалявшись в больничном крыле, но он ни о чем не жалел. Помфри провела общую диагностику организма Гарри и сделала вывод, что он полностью здоров.       Проблема Гарри была не физической. Жаль, что колдомедики не способны обнаруживать болезни душ.        Учебный год ещё не начался, а Гарри уже писал письмо мистеру Моргану. Он уже начинал смутно подозревать, что психолог рано или поздно убьет школьную сову, носящую почту.        Вообще, даже вчерашний вечер у Гарри прошел весело. Он смотрел на своих пока еще маленьких однокурсников и видел трупы. Это не было преувеличением — Гарри взглянул на Драко и увидел не детское округлое лицо. Он увидел полусрезанную режущим заклятьем челюсть и вышибленные мозги, неприятной субстанцией стекающие по слипшимся клочьям волос.        И так было с каждым. На месте Блейза Гарри увидел склизкое опухшее тело, заросшее илом и покрытое подводными растениями — Гермиона, пытаясь вызволить Гарри из хватки слизеринца, обездвижила Забини, и он упал в озеро. Там он пролежал две недели. Маркус Флинт изломанной фигурой шагал по коридорам — во время погони Гарри сбил его с метлы, и Маркус умер со сломанным позвоночником и крошкой на месте многих костей.        В реальности Теодор Нотт уплетал ужин за обе щеки. В глазах же Гарри — ужином, уплетаемым за обе щеки, был сам Нотт. Акромантулы вполне питались человечиной.        Находясь среди живых мертвецов, Гарри был удивительно спокоен. Он смотрел на копошащихся в глазах Перси Уизли червей, и ел свою картошку с совершенно безразличным лицом. Возможно, загляни в тот момент Снейп в его голову — он бы от удивления выронил свой кубок с тыквенным соком и окрестил Гарри больным ублюдком. Но Снейп мирно общался с Поппи Помфри, и никакие мертвецы его не беспокоили. Не то что Гарри.        Харли не отходил от него, будто что-то понимая. Болтовня Кайнелла отчасти помогала держать голову поднятой, а рукам не давала дрожать слишком явно. Принадлежность к другому факультету мальчишку явно не беспокоила, а на чужие косые взгляды он и вовсе не реагировал. Подумаешь, рейвенкловец общается с "подлой змеёй". Ничего удивительного.        Вообще, отношение окружающих было еще одной деталью, которая удивила Гарри. Лишь взглянув на цвет галстука, люди решали, как им к нему относиться. Это было непривычно. Не отношение — он привык к куда худшему, чем демонстрируемое этими детьми. Ему казалось диким то, что теперь он был такой не один. Эти взгляды были направлены на всех слизеринцев, от самых маленьких до старших. Некоторых Гарри даже не знал, и такое отношение к совсем, на его взгляд, ни в чем не виновным детям, казалось несправедливым. Клеймо висело на всех без исключения слизеринцах с каждого курса. Кто-то был мучителем Гарри в прошлой жизни; кто-то по неизвестным ему причинам пожертвовал собой, чтобы дать ему выжить.        За спиной Поттера тянулась настолько длинная вереница трупов, что ему самому было страшно порой обернуться. Казалось, едва лишь он бросит взгляд назад — и увидит все эти тела, убитые им и умершие за него. Порой страшно было поворачиваться из-за резко просыпающейся мании преследования. Гарри будто наяву видел глаза, лучи заклятий, тени преследователей — и каждый раз все его тело отчаянно напрягалось, повинуясь рефлексам, ставшим инстинктами, готовое бежать и отстреливаться заклятьями вслепую. В такие моменты Харли одергивал Гарри. Только рука Кайнела, отвешивающая веские подзатыльники или щиплющая за тыльную сторону ладони, отрезвляла.        Гарри вообще давно заметил, что боль очень хорошо помогала ему придти в себя и сосредоточиться на чем-то важном. Но этой мысли он никогда не давал разрастись, опасаясь самого себя и того, что он мог сделать с собой, дав волю рукам.        Едва лишь закончились первые уроки — история магии и травология, к Гарри и Харли присоединился Абраксас. Уроки у всех них проходили в соседних аудиториях, но Малфой, конечно же, был очень занят. Будь он хоть тысячу раз гриффиндорцем, желание обрастать связями было заложено в нем генетически.        — У нас бывают сдвоенные уроки? — изумился Абраксис, взглянув в расписание.        — Конечно, — Харли жестом фокусника вытащил непонятно откуда расписание и с превосходством взглянул на Малфоя, поправив на переносице несуществующие очки. — А вот если бы ты удосужился взглянуть на расписание всей недели, ты бы это знал.        — Мне кристаллически плевать на это, честно, — признался Абраксис, совсем не аристократически закатив глаза и надув губы. — Это не настолько важная информация, чтобы я ее изучал.        — Красивая формулировка признания своей лени, — оценил Кайнелл.        — А то ж, — ничуть не обиделся Малфой, сверкнув улыбкой с отсутствующим передним зубом.        Но не успел Гарри спросить о том, кто уже успел украсть зуб самого первого Малфоя-гриффиндорца, как послышался знакомый голос.        — Добро пожаловать на урок чар, дорогие ученики! — жизнерадостно пропищал маленький Флитвик, едва высунувшись из-за двери. Не все даже сразу поняли, куда им смотреть: дверь открылась, а учителя совсем не видно.       Гарри, конечно же, сразу понял, куда ему следует смотреть. Он впился взглядом в Филиуса, воскрешая в памяти когда-то давно знакомые черты. Пожалуй, одним из его любимых учителей Хогвартса был именно этот крошечный полугоблин — добрый, веселый и отзывчивый, он не мог не полюбиться не то что никому не нужному сироте — Флитвик был любимым учителем всех школьников, независимо от возраста.        Профессор оглядел собравшихся первокурсников теплым взглядом лучистых глаз и жестом позвал их за собой.       У Гарри перехватило дыхание, когда он вошёл в кабинет.       Сдвоенный урок. С Гриффиндором.       Рон и Гермиона сидели по разные стороны стола, как и было когда-то. Рядом с Роном сидел робкий Невилл.       Абраксис, будто предчувствуя нечто плохое, взял Гарри под руку и несильно дёрнул его за волосы.       Метафорическая надвигающаяся лавина, подумав, нехотя сместилась в сторону от перепуганного Гарри. Он вцепился в руку Малфоя крепче.       Абраксис смотрел на странного мальчишку, с которым познакомился в поезде, и понимал, что совсем ничего не понимал.       Что-то такое мелькало в глазах Поттера с незавидной регулярностью, что пробирало Малфоя холодом и дрожью до самых костей.        Абраксис понимал Харли, который уже наловчился щипать и отвлекать Гарри в такие моменты. Оба они, Харли и Абраксис, уже ощущали некоторую ответственность за этого вечно бледного и перепуганного ребенка. Это было странное, новое чувство, ведь и сами они ещё были детьми и совсем ничего не понимали.       Прошло меньше суток с их знакомства, а Абраксис уже начинал ощущать, как что-то в нем менялось. Что?       Глядя на лихорадочный румянец на щеках Гарри, совершенно больными глазами глядящего на рыжего мальчишку Уизли, Абраксис ощущал тревогу.       Малфой никогда не общался с психологически травмированными детьми. Он даже не знал, что такое травмы и расстройства, однако он понимал, что обычные дети не способны смотреть на кого-то с такой любовью и болью одновременно. Он понимал, что обычные дети не начинают задыхаться, услышав громкий звук, и не прикрывают голову руками, когда кто-то совершает слишком резкие движения.       Абраксис подумал, что лучше будет спросить об этом мать, и посмотрел на затихшего Гарри. Его взгляд был мутным и заполошным. Абраксис помахал рукой перед его лицом, но тот никак не отреагировал.       Дыхание Поттера стало тяжёлым и прерывистым. Абраксису было очень больно от той силы, с которой Гарри вцепился в его руку, но он не смел отдернуть конечность. Казалось, что Гарри был утопающим, а рука Малфоя — его соломинкой.       Профессор Флитвик, да и ученики, уже обратили внимание на странное поведение Поттера.       Гарри начинал сползать куда-то под парту, и Малфоя потянуло за ним вслед. Поттера била крупная дрожь, и лоб его буквально за мгновения покрылся холодной испариной. Абраксис подумал, что вот-вот тот закричит, но вместо этого Гарри сжал зубы так плотно, что на его лице заиграли желваки.       Абраксис испуганно взглянул на профессора Флитвика, совершенно не зная, что делать и как помочь.       Малфой ещё никогда в жизни не бывал в ситуации, когда кто-то буквально терял сознание в его руках. Самым страшным для него было то, что он не мог ничего сделать.       Профессор Флитвик резко взмахнул палочкой, и Гарри обмяк в руках перепуганного Абраксиса.       Гарри открыл глаза в больничном крыле. Вид почти родного потолка со знакомыми трещинками вселил в его сердце щемящую тоску по своему настоящему одиннадцатилетию. "Бью рекорды," — невесело подумал он, — "Второй раз за день у мадам Помфри."       — Проснулся? — послышался голос самой медиведьмы, которая как раз проходила мимо его койки. — Ну и напугал же ты всех, мальчик. Мы уже уведомили твоих родителей. Тебе нужно обследование в Мунго.       Гарри изменился в лице, ощущая прилив злости.       — Зачем? — резко проговорил он, — Дайте мне пергамент...       — Лежи, — сурово поджала губы Поппи, когда он попытался было вскочить. Гарри вскинулся. — Ты будешь находиться здесь, под моим наблюдением, до прибытия мистера и миссис Поттер.       — Не нужно их! — упрямо насупился Поттер, — В Мунго мне не помогут. Я знаю что со мной и я лечусь.       — Гарри, твои...       — Поппи, все хорошо, — послышался голос, от которого у Гарри внутри все сжалось. — Я разберусь с этим. Ты можешь отдохнуть.       Теплый, но твердый голос Дамблдора разом успокоил Гарри и все, что его волновало, будто исчезло. Помфри, покосившись на Гарри, послушно вышла из помещения.       Гарри снова, как когда-то давно в детстве, ощутил себя в безопасности. Альбус степенно прошел по коридору больничного крыла между пустыми койками и аккуратно присел на самый краешек кровати Гарри.       — Профессор, я...       Гарри так много всего хотел сказать ему. Так много, что мысли путались в его голове и сплетались. Чувства мешались в один сплошной клубок, распутать который не представлялось возможным.       Альбус мягко улыбнулся ему, до боли понимающе сверкая своими светлыми глазами. Живыми. Как много Гарри готов был отдать за то, чтобы ещё хоть раз поговорить с директором вот так, наедине!..       Спросить, почему он пожертвовал собой. Почему он погиб в тот день, почему не сопротивлялся. Почему бросил Гарри одного в этом кошмаре, почему оставил в беспроглядной тьме? Неужели он так верил в него? Даже сам Гарри в себя не верил.       Но больше всего он хотел попросить прощения. За все. За потерянный мир, за проигрыш, за убитых и погибших, за чужую боль, за крах надежд и неисполнение пророчества. За предательство чужой веры.       Дамблдор смотрел на него, и Гарри казалось, будто он видел его насквозь, все его мысли и желания. Во взгляде старого мага светились скорбь и поддержка.       — Простите. Пожалуйста, простите меня. Простите, простите, простите...       — Все хорошо, мой мальчик. Ты можешь рассказать мне все, что тебя волнует. Гарри вцепился в полы чужой мантии и наконец-то разрыдался.