***
Дом его встречает сизой гнетущей тишиной — с тех пор, как Синчэнь в спешке собирал свои вещи прошло немало времени, но комнаты выглядят такими же опустошенными, холодными и угрюмыми, как и в первое утро после этого. Никаких цветов на подоконнике — даже чертов кактус умудрился засохнуть — за которые Сун Лань так часто отхватывал подзатыльники, потому что забывал полить. Никаких ароматов из кухни (если не считать аромат из мусорного ведра, к слову, не мешалось бы и вынести это дряньство) и никакого псевдо-радостного фонового гундежа от телевизора — признаться, он и забыл уже, когда включал его в последний раз. Никакого блять уюта. Не то, чтобы ему это нужно было. Зачастую возвращаясь с работы он просто в одиночку уминал уже успевшую остыть лапшу, взятую в одном из магазинчиков ниже по улице, принимал душ (иногда нет, если по правде) и ложился спать. Случалось, под настроение, он снимал себе парня — без разницы по параметрам (но почему они все как один похожи на Синчэня-то, а?), лишь бы отработал и сваливал по тихому, без этих наивных надежд на продолжение. Иногда его слишком заебывала необходимость контактировать с живыми людьми — и он снимал напряжение в одиночку, с помощью порнухи, благо в сети подобных сайтов было хоть пруд пруди. Сегодня один из таких дней. Сун Лань заливает кипятком растворимый кофе и щедро плескает в него дешевый виски все из того же супермаркета вниз по улице. Фонарь снаружи ненадежно мигает и приходится задернуть штору, чтоб не раздражал. Поисковик быстро выдает нужные страницы по его запросу и Сун Лань вдруг усмехается, неожиданно осознав, что объект его охоты — этот сраный маньяк-сладкоежка — вполне мог бы сидеть на одном из этих бесконечных сайтов, флиртовать с кем-то в одном из этих бесконечных чатов и договариваться о встрече по одному из этих невьебенно дорогих номеров телефонов. Забавно. Забавно и то, что вот этот смазливый парень или вон тот, с дерзкой аватаркой, вполне может оказаться этим засранцем. Сам Сун Лань вполне может оказаться его следующей целью. Как же…забавно. Сун Лань не испытывает страха или тревоги, только какое-то странное предвкушение — в конце-концов, у него всегда под рукой пушка и он почти уверен, что сможет пристрелить нарушителя его покоя без отрыва от производства. Сегодня ему отчего-то особо остро хочется под собой Синчэня и он ищет такого — смущающегося от грязных слов, тонкого костями и изящного телом, такого, на котором хочется оставить синяки и в то же время любить до беспамятства со всей нежностью, на которую только может быть способен человек вроде Цзычэня. Найти такого не сложно — противоположности притягиваются и этот закон работал на ура, потому что эти тонкие-звонкие и стыдливые, зачастую разыгрывающие свой первый раз в подобном амплуа, тянулись к Сун Ланю словно рыбы на прикорм. Цзычэнь находит его, выбирает по тонким ключицам, выпирающим из-под ворота растянутой майки, и заходит в чат. Парнишка улыбается в камеру, смущенно моргает, опуская взгляд — наверняка у него там всплыло уведомление о том, что некий «МрачныйДаоши» оплатил доступ в приватный чат — и начинает разговор с обычного «привет-как-дела», как будто они знакомы тысячу лет. [Как тебя зовут?] — спрашивает Цзычэнь, не то чтобы с интересом, просто привычка копа. — Как мрачный даоши хочет меня называть? Цзычэнь умолкает, нерешительно замерев пальцами над клавиатурой и парнишка по ту сторону встревожено хмурит брови, сминая верхней губой нижнюю, пока ждет ответа. В конце-концов, почему нет? Он пишет имя с точкой в конце. Парнишка бегает взглядом по окошку с диалогом и кивает, улыбаясь так, что ямочки прорезают порозовевшую от смущения щеку. — Меня зовут Синчэнь, — собеседник по ту сторону экрана прикусывает и без того накусанную уже нижнюю губу, чуть ерзает перед камерой и мастерски-неумело добавляет, уточняя: — Что мне нужно сделать, даоши, чтоб тебе было хорошо? Цзычэнь мучает его несколько часов — отпускает ближе к половине третьего ночи. Стоило бы сходить в душ после такого, но он только небрежно вытирается салфетками, выбрасывает их в помойку и ложится в постель, чтобы вырубиться до самого будильника. Сон не идет еще минут тридцать, за которые Сун Лань успевает допустить мысль о том, что столь умелый и податливый пацаненок вполне мог бы быть тем, кого он ищет. Согласно заверениям на странице приветствия, каждый работник проходит тщательную проверку сертифицированной службой безопасности, а личный контакт с клиентом за пределами сети карается увольнением, не говоря уже о том, что чревато потерей репутации. Но он вполне мог бы быть убийцей. Сун Лань даже спросил его о леденцах — на всякий случай. Мальчишка сказал, что леденцы вредны для фигуры и зубов — а затем вставил в себя прозрачный фаллоимитатор. Утро Сун Ланя было бы не утром без его обычных, до чертиков раздражающих атрибутов вроде опустошенного чайника, утреннего стояка и соседа с препаршивейшим вкусом к музыке — к слову, если с первыми двумя пунктами еще можно было как-то жить, то последний вызывал отчаянное желание использовать табельное оружие не по уставу. Сун Лань привычно колотит ему в стену, ненавязчиво требуя прикрутить уровень шума — какого хрена, шесть блять утра, чувак! — и направляется в душевую, разобраться сразу с тремя потребностями: поссать, подрочить и смыть с себя запах вчерашнего дня. Возиться с чайником слишком долго — Синчэнь бы осуждающе посмотрел и сказал что-то про важность первого приема пищи и бла-бла. Похуй. Цзычэнь сует голову прямо под кран и пьет воду так, даже не используя какой-либо стакан. Он взьерошивает еще влажные после душа волосы, всматриваясь в зеркало у входной двери, хватает ключи и, захлопнув дверь, поспешно соскакивает на несколько ступеней вниз через одну. Сосед, едва расслышав, как звякнули его ключи в коридоре, тут же возвращает уровень своей чудовищной музыки на изначальную громкость. «Вот же…сукин сын» — проскальзывает в голове, но ему слишком лень разбираться с этой ситуацией. По крайней мере сейчас. В участке, не смотря на раннее утро, как обычно царил хаос и суета — бесконечные потоки задержанных-арестованных-адвокатов-родителей-стажеров-курьеров-дежурных-патрульных и «доброе утро, капитан». Сун Лань едва сдерживается, чтоб не захлопнуть за собой дверь кабинета, походя тычет носком в кнопку включения компьютера и почти молится на своего предшественника, выбившего себе в кабинет гребаный древний электрочайник. В кармане служебной куртки находится солидно примятый стик с растворимым кофе — могло быть и хуже — и едва чайник уютно бултыхает кипятком внутри себя, как жизнь, кажется, начинает налаживаться. Растворимый кофе по вкусу словно крысиная моча (не то, чтобы Сун Лань пробовал, он просто предполагал), но за нормальным пришлось бы сходить на общую кухню, а в это время народу там бесконечное множество. Нет уж, спасибо, так сойдет. Едва он успевает сделать несколько глотков обжигающего напитка — Синчэнь всегда давился горячим чаем или кофе, смеялся так неловко и, отводя взгляд, неловко, но так очаровательно оправдывался, что у него кошачий язык — как уведомления о сообщениях на внутренней почте буквально перебивают друг друга, создавая ужасно раздражающую какофонию звуков. — Да какого… — Цзычэнь поспешно сдвигает чашку с кофе на сторону, и кликает мышкой по иконке почты. Вот нет бы, чтоб хоть немного позже поприходить, а? Цзычэнь уверен, все эти данные, пришедшие в таком количестве — откровенная месть этих мелочных крыс из отдела информационной безопасности. Какие злопамятные! Подумаешь, всего четыре раза напомнил им их промахи в прошлых делах и затребовал результаты «немедленно», всего спустя два с половиной часа после окончания смены. Сводки информации, заключения и результаты проверок сыпались маленькими электронными конвертиками, как дурацкие фантики с мест преступлений — но среди всей прочей бессмысленной белиберды ему все же удается вычленить общий знаменатель: сайт знакомств особого назначения. Проверка всех гаджетов, однако, превзошла все его ожидания — и кроме общего знаменателя, у жертв вырисовывалась крайне интересная история браузеров, на восемьдесят процентов состоящая из сайтов с порнухой и еще на двадцать — из запросов не менее сомнительных. Сун Лань мог бы их осудить, презрительно скривить губы и выплюнуть что-то вроде «извращенцы», да только он сам еще несколько часов назад кончал, глядя на то, как пацаненок извивается на особо крупном дилдаке, заложив за спину руки, как и было велено, в тщетной попытке спустить без их помощи. Чем тебе не извращенец, а? В целом, дело кажется практически решенным: остается ерунда. Общий знаменатель есть, соответственно, нужно просто войти на сайт, оценить количество предлагающих свои услуги, допросить и… Легко сказать. Допросить каждого задача не из легких — не вызывать же их к участок, многие могут находиться не то, что за пределами города — но и за пределами страны, к тому же модераторы защищают не только клиентов, но и самих работников, а это значит, что никто не рассекретит их персональные данные без соответствующего решения суда. А решение суда можно получить лишь имея мало мальски твердые аргументы — особенно в случае с Сун Ланем. К тому же, сайт оказывается не простым — это Цзычэнь понимает, едва попытавшись перейти по ссылке и зарегистрироваться. Система требует пароль и сколько бы он не старался, подобрать его не получается — значит, сайт приватный и нужно получить приглашение. Изнутри. Это как выяснить, что дверь захлопнулась, а ключи от нее остались с другой стороны. Что ты сделаешь в таком случае, а, Сун Лань? Верно: пойдешь к соседу за запасным. Цзычэнь уходит с работы пораньше — и технически даже не врет начальству, когда говорит, что сваливает по делу — сменяет тесные джинсы на домашние брюки и, сварив нормальный крепкий кофе, занимает место на диване вместо с ноутбуком. Вчерашний «Синчэнь» находится очень быстро — Сун Лань едва ли успевает в четвертый раз откусить от своего сэндвича — как тот уже несколько самодостаточно улыбается, заметив знакомый ник и крайне возбуждающую сумму, переведенную в его пользу. Черт подери, жаль, что нельзя предоставить чеки в бухгалтерию — в конце концов, это же не только его личная прихоть, но и производственные расходы. «Синчэнь» стаскивает с себя слишком просторную футболку, послушно ласкает свое тело, прикасается там, где сказано. Хорошо. Цзычэнь неотрывно следит за его движениями и старательно пытается сообразить, как все-таки подойти к столь щепетильному вопросу, но с другой стороны: он ведь не обижает этого малого деньгами? Вовсе нет, так с какого хрена тот должен возмущаться, правда? [Ты ведь не играешь в бладплей, верно?] Пацаненок встревожено зыркает в камеру, качает головой, выводит одними губами «нет» и коротко захлебывается стоном. [Не подскажешь, где найти таких, кому вкатывает? Без обид, порой хочется пожестче] «Синчэнь» хмурится, но фаллоимитатор входит в его тело под особенно удачным углом, так что он откидывает голову назад и громко стонет, прежде чем рассеянно пообещать: — Знаю, все расскажу, даоши, только…дай кончить, м? [Разумеется, детка. Прогнись в спине, чтоб я лучше видел] Пацаненок хорош — в отличии от настоящего Синчэня, он слишком выверено стесняется и слишком быстро становится бесстыдным, но Цзычэня это все равно доводит до предела.***
Рабочая неделя быстро приходит к своему логическому завершению — долгожданных два дня выходных. Сун Лань вырубается в половину четвертого утра, а когда просыпается — за окном уже вовсю разливается белый день. Утренний неизменный ритуал Сун Лань выполняет неукоснительно — подъем, разминка, пробежка, душ, завтрак (если крепкий заварной кофе можно таковым считать) и рабочий стол. Он бессмысленно пялится в свой блокнот, непроизвольно вертя ручку меж пальцев, а затем все же откидывается на спинку стула: тратить свой выходной так бездарно ему не хотелось (и воодушевленный голос совести, увещевающий о том, что чем быстрее засранца поймают, тем больше жизней удастся спасти, почему-то не работает). Сун Лань почти успевает склониться к соблазнительному походу в зал для тренировки, но затем раздается телефонный звонок. На экране — смущенный Синчэнь, сжимающий пластиковый стакан перед лицом, смотрит вдаль. Сун Лань хмурится, потому что едва завидев его имя, что-то внутри резко обрывается и камнем летит вниз, собирая целую лавину из чувств — от тревоги до горькой обиды за то, что посмел так быстро забыть. Сун Лань отвечает не сразу, медлит, но здравый смысл (и то самое теплое, что Синчэнь однажды устроил для себя в его сердце) берет верх — он принимает звонок и привычно молчит, выжидая, когда первым заговорит собеседник. Собеседник, впрочем, разговаривать тоже не собирается — в трубке раздается сначала тишина, затем робкое шмыгание носом и только после этого следуют какие-то весьма смутные по своему смыслу слова: что-то про «почему все так происходит?» и «зачем я вообще такой уродился?». Сун Ланю не удается толком вытащить ни одного внятного объяснения, а потому, когда Синчэнь произносит сиплое «приедешь?», он говорит, что приедет. Конечно же, он приедет. Это же Синчэнь. Не сказать бы, что Сун Лань не понимал причины чужой истерики — Сяо Синчэнь с самого детства был гораздо чувствительней остальных, а в полицию попал исключительно благодаря своему блестящему уму и скаутским навыкам. После того, как они расстались, у него случалось несколько кратковременных интрижек, но судя по обновлениям вэйбо — эта интрижка была куда серьезней. Да, судя по всем этим дурацкими эмоциональным рыданиям — б ы л а. Сун Лань берет бутылку вина, затем, подумав, берет еще одну, подешевле для пасты и несколько раз проходится по всему супермаркету. Он любит готовить не меньше, чем Синчэнь любит заниматься выпечкой — это успокаивает, приводит мысли в порядок и дает возможность упорядочить всю имеющуюся информацию для полноценного видения картины. Но после того, как они разъехались, Цзычэнь не видит смысла переводить продукты: зачем, если можно обойтись полуфабрикатами из ближайшего супермаркета. Дешево и сердито. — На, — он сует открывшему ему дверь и заплаканному лицом Синчэню два пакета с покупками, привычно заходит внутрь, и осматривается, снимая кроссовки. — Прекращай реветь, вон, глаз уже не видно, так опухли. Синчэнь послушно идет следом за ним на кухню, кладет пакеты на стол и, неловко топчется рядом, словно хочет его обнять — но, по какой-то причине, не решается. На кухне пахнет корицей и свежеиспеченными круассанами — а еще фиалками. Когда-то этот запах окутывал каждый уголок и его собственной квартиры. До того, как в этих уголках появилась плесень одиночества. — Откроешь вино? — хрипло нарушает тишину Цзычэнь, по-хозяйски доставая с полок нужную посуду. В какой-то момент кажется, что Синчэнь его сейчас выставит за дверь, скажет, что ошибся, что разыграл его, что это не то, что ему нужно, но тот лишь угукает неуверенно, тут же берется расфасовывать пакеты и, то ли хихикает, то ли всхлыпывает, когда обнаруживает среди прочих покупок свой любимый мятный шоколад. Синчэнь молчит о том, что его беспокоит довольно долго — примерно полбутылки. Он говорит о всякой ничего не значащей ерунде, например о том, что календула отчего-то начала сохнуть, что соседний пес очень забавно фырчит, когда поднимается по ступенькам («это бульдог, — говорит Цзычэнь. — они все такие»), что на прошлой неделе он разбил любимую чашку, а новая ему неудобна, что его Ким (этого белобрысого зовут Ким) научил его играть на гитаре целых две с половиной мелодии и… И вот тут уже начинается. На то, чтобы его утешить и отвлечь уходит больше времени, чем он предполагает изначально — и одной бутылкой вина тут не обходится. Цзычэню не нравится слушать об интимных подробностях жизни того, кто, казалось бы, все еще ему дорог — и кто вот так запросто оставил их отношения в прошлом, перевернул страницу стал «другом». Цзычэню не нравится это слушать, но еще больше ему не нравится думать, что впечатлительный, эмоциональный и мнительный Синчэнь будет переживать это наедине с собой. Выходной накрывается медным тазом — и, честное слово, лучше бы он потратил его на работу, раз уж не удалось сгонять на тренировку. Вернувшись домой, он испытывает небывалый прилив энергии — ментальное возбуждение, лишающее его сна и покоя — так что он тут же включает ноут и тянет к себе блокнот с рабочими записями. Разовый суточный пароль для регистрации от псевдо-Синчэня все еще действует — не солгал. Цзычэнь без проблем регистрируется и буквально через несколько секунд получает временную ссылку в мессенджер на своем телефоне. Заебись сервис. Он медлит какое-то время — на всякий случай делает скриншот — затем переходит по ссылке. Что-то в глотке собирается тревожным комом и клокочет, потому что доступ к персональным данным и без того опасен, а если ты коп — это опасней вдвойне. Но с другой стороны, копы тоже иногда хотят трахаться, так что…какого черта? Должно пронести. Первым делом система предлагает пройти небольшой, но весьма подробный опросник касающийся сексуальной сферы: размеры полового члена (своего и предполагаемого партнера), другие внешние параметры (рост, вес, цвет глаз, волос, стрижка, интимная стрижка, и прочее), сексуальные предпочтения и табу, цель поиска, позиционирование и так далее. Если верить инструкции в начале опросника, его предназначение в том, чтобы как можно более качественно поработать над подбором подходящих кандидатур для взаимоудовлетворения потребностей. Сун Лань мешкает совсем недолго, тут же тянет сводки от судмедэксперта и с удивлением отмечает, что размеры половых органов у всех жертв не сильно отличаются. Он выбирает промежуточную цифру между ними для заполнения опросника и стопорится на предпочтениях. Судя по игрушкам в задницах и по качеству бечевки, которой все они были связаны, речь о шибари и, возможно, любопытство к БДСМ (на серьезные сессии не похоже). Сун Лань пишет увлеченно и весьма красноречиво — тщательно комбинирует фразы, деликатно сочетает слова так, чтобы было весьма многообещающе, в какой то момент он даже забывает о том, что это нужно для дела. Система принимает опросник, присылает в мессенджер ссылку на он-лайн комнату, а комната — выставляет окошко для банковской карты. Сун Лань мысленно матерится, потому что до зарплаты остается больше двух недель, а ему уже приходится доставать кредитку. Окошко комнаты содержит в себе функциональное меню слева — здесь можно выбрать услугу от виртуальной встречи до персональной со всеми вытекающими — несколько рекламных баннеров, выскакивающих из самых неожиданных мест (Цзычэнь случайно кликает на некоторые из них и оказывается в самой гуще изображений женских кисок, сисек и прочего непотребства: не то, чтобы он был совсем против женского пола, но приятного возбуждения, за которое честно заплатил, явно не испытывал) Сон начинает давить на веки примерно в то же время, что и в прошлый раз: половина четвертого утра. «Это становится привычкой…паршивой привычкой» — думает Сун Лань, когда отодвигает закрытый ноутбук и как есть, прямо в одежде, заваливается лицом в подушки. Ему очень бы хотелось увидеть во сне что-то приятное и светлое — например Синчэня с неумело сплетенным венком на голове, каким он был в тот день, четыре года назад, когда они вместе выехали на уикэнд в отдаленную глухую деревню на юге провинции. Там они впервые попробовали кататься на тандеме, заниматься любовью не в постели и есть итальянскую пищу. Ему бы очень хотелось. Но вместо этого мозг, очевидно перегруженный постоянными мыслями о деле, подбрасывает ему микс из кровавых убийств и жесткой порнухи со снаффом на десерт. Кто-то смеется — смех очень звонкий, заразительный и неудержимый — затем перед его, внезапно скованным веревками телом, возникает чей-то силуэт. Сун Лань не может рассмотреть его из-за дурацкого полумрака и неудачных световых вспышек где-то со стороны, словно работает старый кинематографический аппарат. Все, что он запоминает — широкую улыбку, оскаливающую белоснежные ровные зубы с несколько выделяющимися крепкими резцами. «Вампир, — думает в ужасе Сун Лань. — Этого не может быть. Этого не бывает!» Он просыпается, когда эта улыбка оказывается настолько близко, что превращается в оскал, от которого начинают ненадежно дрожать ноги и что-то тугое сплетается внизу живота. Он просыпается, почти кубарем скатываясь с постели, загнано дышит и еще несколько секунд пытается прийти в себя. Писк будильника он слышит все еще словно бы издалека, но вот ощущение прохлады от прилипшей от пота футболки вдоль спины вполне реальное. А еще стояк. Он тоже вполне себе настоящий. Цзычэнь снова опускается на кровать, торопливо стаскивает с себя штаны, следом приподнимает бедра, чтоб спустить резинку трусов и облегченно выдыхает, когда его жаждущая плоть оказывается на свободе. Он дает себе время на передышку и предвкушение, смотрит прямо в потолок, когда прикасается первый раз к основанию члена, привычным движением смыкает пальцы в кулак и начинает выверенные ритмичные движения: вверх, вниз, по спирали, чуть быстрее, вот так, теперь сжать под уздечкой и опустить, снова вверх, провести большим пальцем по… Он непроизвольно прикрывает глаза от удовольствия, пробегается кончиком языка по губам и видит снова этот оскал. Еще не до конца ушедшее ощущение возбуждения накрывает с головой, он видит как чужой шустрый язык проходится по крепким зубам, затем открывается этот рот, как его собственный член погружается в эту жаркую влагу, как глубоко он может — м о ж е т — вставить его, как становится приятно от тесноты чужой глотки. С губ Сун Ланя срывается не то стон, не то бессильный скулеж и он кончает, обильно и долго, пачкая собственную ладонь, его тело выламывает в позвоночнике, практически блокируя воспоминание о том, как дышать — так хорошо, чтобы бедра еще какое-то время подрагивали после, ему не было уже очень давно. Ему приходится экстренно вставать и лезть под струи ледяной воды в душе, потому что стоит только закрыть глаза, как сознание то и дело возвращается к стремительно тускнеющему образу этой ухмылки, а член тут же снова заинтересованно дергается, угрожая вот-вот снова налиться. Как чертов школьник в пубертате, ей-богу.***
Синчэнь после той ночи больше не звонит — даже спросить, как добрался домой или извиниться за испорченный выходной. Он постит фото свежеиспеченных кексов, рассветов на крышах и прогулочные заметки, но ни о нем, ни о белобрысом не пишет ни слова. Последующую неделю Цзычэнь практически без толку ходит по утрам в бюро, пьет дерьмовый растворимый кофе и раскладывает пасьянсы на рабочем компьютере, изредка возвращаясь мыслями к тому внезапному наполовину сну, наполовину фантазии. Кофе пахнет отвратно — жженой резиной и гнилью. Может быть, так пахнет в кабинете, потому что черная плесень оставляет свои следы везде, а на то, чтобы ее ликвидировать у руководствующих верхов никогда не хватает финансирования. Может, так пахнет он сам. Цзычэнь раскрывает наугад фотографии (не Синчэня, вовсе нет, Синчэнь — это прошлое, закрытая страница, вы просто друзья, а друзья не должны сталкерить друг друга, верно?) с места преступления на своем компьютере и начинает тщательно изучать фантики от конфет — интересно, какой он, этот ублюдок? Должно быть, он насквозь пропах этими карамельками или молочным шоколадом. У него — а то, что это именно он Цзычэнь отчего-то не сомневается — длинные волосы или короткие? Какого он роста? Было бы смешно, если бы двухметровый амбал сосал леденец на палочке, заталкивая в задних проход очередного извращенца умилительную китайскую поделку для постельных утех (дешевую и совершенно ненадежную по качеству, Сун Лань интересовался). Нет, было бы не смешно — было бы страшно. Едва смена подходит к концу, Сун Лань первым несется к выходу, чтобы в более спокойной обстановке приступить к очередной попытке рандомного поиска. Действия за последние пять дней отработаны до автоматизма: отправить запрос, получить ссылку на новый домен, ввести логин и одноразовый пароль, получить доступ в подходящую комнату, ввести номер кредитки, насладиться эстетикой прекрасных тел (чит.отслеживать подозрительную активность, какая жалость все-таки, что это нельзя вписать в следственные расходы). В этот раз система говорит, ему повезло — в виайпи-комнате, к которой обычно доступ закрыт, сегодня освободилось место, «желаете ли вы войти, чтобы…». бла-бла-бла, Конечно, желаем. Трансляция здесь идет не долго — минут двадцать, плюс-минус. Функциональное меню — такое же, чат клиентов — общий. Этот формат для Сун Ланя новый, что-то вроде виртуальной групповухи, поэтому он предпочитает умолкнуть и не отсвечивать, но в чате все равно раздается оповещение.«Присоединился ТемныйДаоши»
Пацан, изгибающийся по-кошачьи грациозно на экране, тем самым неспешно демонстрирующий все возможности собственного тела, тут же реагирует на звук — он лениво наклоняется вперед, читает оповещение, после чего заинтересовано смотрит прямо в камеру, чуть склоняет голову на бок и хмыкает, криво усмехаясь. Сердце Сун Лань пропускает удар, сворачивается тяжелым булыжником и перехватывает дыхание. Этот человек. catboy22 Пацан смотрит в камеру своими острыми, дерзкими глазами (у шлюхи не должно быть таких, а какие должны быть, Сун Лань? С чего ты взял, что знаешь, какие они не должны быть, с чего ты взял, на каком основании, а? всё домысли, без улик не докажешь, забудь это) так, будто и вправду может его видеть, Сун Лань даже отдергивается от экрана, но вовремя вспоминает: нет, это не так, политика конфиденциальности. Пацан ничего не говорит, никак его не приветствует, только прикусывает губу — у него острые крепкие клыки, должно быть, такими очень удобно разгрызать леденцы и чужие кости — и возвращается к своему занятию. Иногда выполняет нелепые и развратные требования из чата, которые оглашают другие участники — случайным образом, без какой-либо системы в выборе. Иногда подначивает, отвечая текстом, но не голосом, хотя он у него явно есть. Сун Лань почти восхищенно следит за ним, теряясь между реальностью и вымыслом, между временем и пространством, отчаянно пытается рассортировать настоящее и то, что надиктовано его воспалившимся воображением. catboy22 — что это за двадцать два? Размер члена? Возраст? банальная рандомная нумерация трудящихся на этом сайте? Номер дома? Что? [Плачу пятьсот тысяч если приедешь в течении часа] Это не первое сообщение с подобным предложением, но первое с такой суммой, Сун Лань замирает всем телом, потому что пацаненок обращает внимание на это сообщение, поднимает взгляд прямо в камеру — его брови приподнимаются в напускном удивлении, а губы дергаются в задорной ухмылке на миг снова демонстрируя ровные крепкие зубы.«Трансляция завершена»
Сун Лань понимает, что с такими запросами ему никогда не подобраться к этому пацаненку — и едва ли удастся спросить, что это за двадцать два, не говоря уже о другом. Внутри будто джем из свежеиспеченной выпечки растекается горячее обидное разочарование, реальность наваливается сизой прохладой собственных комнат: и правда, кто ты такой, чтобы зариться на таких вот шлюх? Зариться с таким детским капризным «хочу», «мое», «надо», потому что не может ведь быть таких совпадений, потому что возможно это Вселенная расставляет знаки, организовывает ребусы для твоего сознания, может, и правда стоит двигаться вперед, но…хотеть этого мальчишку — как хотеть Леонардо Ди Каприо. Постыдно, дорого, унизительно и глупо. В конце концов, Цзычэнь приходит к выводу. что испытывает сильнейшее разочарование исключительно из-за того, что не смог в полной мере насладиться представлением — эдакий эффект незакрытого гештальда, что ли. Впрочем, искать кого-то еще, чтобы разрядиться, ему не хочется — внутри просто-таки зудит эта улыбка, кажется, она пробралась под кожу, и теперь подобно эритроцитам торопится по крови во все органы в его бесконечно ослабевшем теле.***
Следующим утром происходит нечто из ряда вон выходящее — ему звонят из участка еще в шесть утра и сообщают об убийстве, которое, судя по всему, вполне может вписываться в его дело. Не то, чтобы это было привычным — выходить на работу в законный выходной. Такого не случалось с…да еще со времен, когда Синчэнь был его напарником. Выданные координаты приводят его не абы куда, а к заброшенным складам в доках местного порта. Замок на воротах, равно как и на самом складе заржавевший, так что не мудрено, что преступник вырвал его вместе с креплением: болты развалились и некоторые их части так и остались в разъемах. Тело нашел смотритель — он вышел на звук разгудевшегося трансформатора и увидел, что замок на главных воротах кто-то снес. Сун Лань выясняет это у патрульного, затем просит его задержать свидетеля, а сам направляется внутрь, осмотреться. Он коротким кивком приветствует ребят, которые оцепляют место преступления, и спрашивает, где группа криминалистов. Очевидно, Не Хуайсан явно не собирается жертвовать своим заслуженным дополнительным часом сна в выходной, потому что является вместе со своей командой спустя сорок минут после появления самого Сун Ланя. «Бесполезный утырок» — раздраженно думает Цзычэнь, отворачиваясь, когда тот начинает лепетать неуклюжие извинения. Он продолжает осматриваться — с телом все как всегда: распят на стуле, нагой, без члена. Цзычэню почти интересно, какую зверушку засунул в него этот сраный псих на этот раз. Под ногами шуршат фантики — четыре ириски, три шоколадных с орешками, четвертый фантик солидно помятый, почти с облупившейся краской, канцелярский стикер фиолетового цвета, еще три карамельки и обертка от чупа-чупса. Стоп, канцелярский стикер? Цзычэнь поспешно утаскивает пару перчаток из чемоданчика Хуайсана и возвращается за потенциальной уликой: стикер несколько примят, но в его уголке аккуратными, небрежными штрихами изображен леденец на палочке, а по центру всего одно предложение.«поймай меня, если сможешь у твоего голода сладкий вкус»
Вот как. Цзычэнь ни разу не сомневается, что записка предназначена для него и от этого его сердце пускается в пляс — так не должно быть, он не должен радоваться новым смертям, но он радуется, потому что кажется, наконец, начинает снова вспоминать привкус жизни, вспоминать о том, что существует что-то еще, интересное, требующее мышления, решений, ходов. Чертов ублюдок положил на него глаз, он знает, кто именно ведет его дело, знает, как Сун Лань выглядит. Возможно, он смотрит на него прямо сейчас. Цзычэнь невольно оборачивается, словно рассчитывает увидеть автора записки где-то неподалеку, но вокруг так суетно и шумно, что сосредоточиться на ком-то одном сразу не получается. Он подзывает одного из патрульных и просит поснимать толпу — на всякий случай. Вряд ли из этой затеи что-то получится, но попробовать стоит. Кошки-мышки. Сун Лань смутно понимает, кто из них двоих кот, но очень хочет верить в то, что этот статус по-прежнему за ним.