Чужие правила — своя игра

      Бани не было.       Франкенштейн хмурился, переваривая полученную от словоохотливой Линды информацию.       У них нет бани, нет ванной и даже лоханью люди этого времени пользовались через раз.       Видимо, это тело уже привыкло к подобному, раз он не ощутил соответствующего немытой коже запаха, общаясь с людьми. Он чувствовал, но не замечал, занятый другими проблемами.       И угораздило же его, того, кто моется минимум через два дня, а то и чаще, попасть именно в то место, где это слово является едва ли не ругательством?       Вот ведь...       Повздыхав судьбинушке своей, мальчик отыскал старые истасканные, потрёпанные и колом стоящие штаны и примерно такую же рубашку, отброшенные куда-то в угол, и, снова вздохнув, пошёл отстирывать их до состояния «хоть что-то», посчитав, что те вещи, которые на нём сейчас, куда чище.       Отыскав наиболее скрытое от любопытных глаз место, как мог, отстирал вещи, залез в нагретую солнцем воду сам. Оттирался долго, особенно много времени пришлось провозиться с волосами, чтобы и промыть, и рану не задеть. Наклонившись вперёд, Франкенштейн, кряхтя и шипя, тёр пряди между ладоней, морщась от боли в затылке и ругаясь. По идее, мочить рану было нельзя, но грязь с волос принесёт ему больше бед, чем вода. Речки в это время, наверное, ещё чистые, не должен ничего такого занести.       Выйдя на берег и высохнув на солнце, мальчик оглядел себя и удовлетворённо вздохнул. Уже лучше, даже несмотря на отсутствие мочалки и мыла. Чистые вещи из мокрых стали влажными. Поколебавшись, он всё-таки переоделся и выстирал второй комплект вещей. Погода хорошая, быстро высохнет.       Настроение поднялось благодаря ощущениям от чистой кожи и тому, что голова не чесалась. Только кружилась немного, но он ожидал это, когда шёл на речку. Должно скоро пройти.       Теперь можно поискать знахарку.       Интересно, где здесь её можно найти?       С деревней мальчик уже более-менее ознакомился, знал, где кто живёт и к кому можно напроситься на работу. По большей части это кузнец, конюх или те жители, которые держат много зверей и не хотят чистить хлева. Но за несколько дней, что он здесь пробыл, дом знахарки не попадался. Она вообще здесь есть?       Начать поиски было решено со знакомой семьи, поэтому Франкенштейн занёс свои вещи в тайное место дома и пошёл к Марку.       Мужчина завёл его в дом, подробно разъяснил, где найти женщину и, помолчав немного, проговорил:       — Всё на этом, малец, хорошо? — смотрел немного виновато, но голос звучал твёрдо. — Не ходи к нам больше. Работа если и появится, то к осени, тогда жду, покормлю за помощь, а пока не ходи больше. Мне дочку замуж выдавать за капитана баронского. Если Его милость озлобится, то запретит, а я не могу этого позволить. Лишать малышку счастья не хочется, да и капитан баронский явно лучше нашего ей быт устроит. Не серчай, малый.       Сначала Франкенштейн действительно обиделся. Эгоизм современного человека взбрыкнул, буквально крича о том, что со спасителем дочери можно было бы и повежливее общаться, но потом он опомнился.       Кто будет вежлив в это время с этим телом? Телом никому не нужного сумасшедшего ребёнка, который случайно оказался в нужное время, в нужном месте. Марк проявил просто верх приличия, даже несмотря на свою бедность. Да и сейчас не прогнал. Принял, объяснил, попросил, в конце концов.       — Не обижусь, — кивнул мальчик. — Спасибо. Помогли. Объяснили. Не прогнали. Спасибо.       Говорить целыми предложениям пока было сложно, поэтому он принял решение общаться вот так, рублено, до тех пор, пока не натренируется достаточно. Люди понимали, это главное.       — Иди, Франкенштейн, — улыбнулся мужчина.       Поднявшись, мальчик вышел из дома, предварительно дождавшись, пока Марк не осмотрится, и потопал в указанном направлении.       Что делать с баронскими детьми, он всё ещё не придумал. Пока что парни, которых он так ни разу и не видел, не появлялись в деревне, но однажды они всё равно придут. Возможно, не специально, но, увидев его, решат отомстить. Просто так, по ходу дела, раз всё равно пришли.       Но сейчас с ними он ничего сделать не сможет, поэтому проблемы будет решать по мере их поступления. Сейчас — обучение и лечение.       Знахарка действительно нашлась. Высокая крепко сложенная женщина в возрасте. На первый взгляд Франкенштейн бы ей дал лет сорок-пятьдесят, большой разброс, но, судя по всему, он попал в тот период, когда этот возраст уже является почтенным, а те, кто старше — ведьмами. Женщина скептически оглядела пришедшего к ней ребёнка, фыркнула и указала на дверь.       — Иди, — коротко сказала она. Франкенштейн оторопел от подобного. Все деревенские предлагали ему работу, считая, что он пришёл именно за этим, кто-то швырял какой-то засушенный кусок хлеба, кто прямо интересовался, зачем ребёнок пожаловал. Но эта женщина просто выгоняет его? Что между ними произошло?       — Нет. Хочу учиться, — проговорил мальчик.       — Сумасшедших не учу, — снова фыркнула женщина.       — Во мне не разочаруетесь, — поднял подбородок.       — Да ты полынь от ромашки отличить не сможешь! Иди! Иди-иди уже!       Франкенштейн вздохнул и сложил руки на груди.       — Нет. Я буду учиться.       — Совсем головушкой двинулся, да? — ласково спросила женщина.       — С детства и похоже дважды, — со вздохом признал Франкенштейн. — Не уйду.       — Ты же ничего не умеешь, — уже как-то безнадёжно вздохнула знахарка.       — Потому пришёл.       Нет, ну, логично же?       Логично!       — Я не прошу твоей помощи, лечить тебя, вижу, не надо, и кормить тебя нечем, учить не буду, иди. Иди, говорю, пока розгу не взяла!       Франкенштейн глубоко вздохнул и медленно выдохнул. Ему понадобится очень много времени, чтобы из «сумасшедшего» превратиться хотя бы в обычного мальчика. Поднявшись, он подошёл к запасам трав. Если надо что-то доказать, то это он может, сейчас он умнее всех учёных этого времени, только без знаний основ не сможет применить свой ум. Поэтому и нужен учитель, который сейчас упорно отказывается с ним работать! Внимательно оглядев растения и не узнав даже половины, Франкенштейн ткнул в куст ромашки, а затем в полынь, поочерёдно назвав их. Женщина закатила глаза.       — Рука болит. Растяжение, — продолжил мальчик. — Тугая повязка.       — Что за тарабарщину ты сейчас понёс? — нахмурилась знахарка. Ясно, он опять применяет современные слова.       — Подняли тяжёлое? — уточнил он. — Рука заболела. Надо лечить. Тут.       Показал на своей руке. На себе не показывают, конечно, но что не сделаешь, чтобы нанять себе учителя.       — Нужны бинты... то есть... ткань? Длинная. Узкая.       Женщина молчала, оглядывая мальчика с головы до ног. Смотрела долго, хмуро, потом поднялась и подошла к двери. Франкенштейн вздохнул, уже представив, как она картинно открывает её и указывает за порог, властно командуя ему уйти. После такого он вряд ли сможет убедить её. Придётся вернуться, видимо, завтра.       Однако, к его удивлению, дверь знахарка, наоборот, закрыла, развернулась, прижавшись к ней спиной и некоторое время стояла. Затем задвинула засов на двери и села на стул, что стоял рядом. На столе, к которому была ранее придвинута мебель, лежал большой нож, и рука женщины уместилась совсем рядом. Мальчик напрягся.       — Кто ты?       Франкенштейн вздрогнул. Вопрос его застал врасплох, и ответа на него мальчик не подготовил. За несколько дней, что он здесь провёл, стало понятно, что никто не обращает внимания на изменившееся поведение ребёнка. Ну, начал говорить, начал соображать, подумаешь? Какая разница?       Потому и не скрывался особо.       А вот тут, на тебе, сообразительная попалась.       — Фран-кен-штейн, — по слогам произнёс.       — Мальчишку звали Томас, — хмыкнула знахарка, наблюдая за тем, как схлынула краска с лица собеседника. — И он говорил что-то вроде «Том», причём я ни разу — слышишь? — ни разу не услышала в этом имени букву «О». А ещё он приходил ко мне через чёрный ход, всегда избитый или просто больной ложился во-он в том уголочке и ждал, пока я его вылечу. На большее наше общение не распространялось.       Франкенштейн лихорадочно соображал, что делать. Она знала мальчика? Знала настолько, что единственная из всей деревни назвала его имя! Если он сейчас что-нибудь не сделает, то может попрощаться с жизнью. Заканчивать вторую жизнь на третий день не очень-то и хотелось.       Но ведь он ничего не помнит о прошлом этого тела? Значит, можно сыграть на амнезии! Некоторое время Франкенштейн молчал, потом посмотрел на знахарку.       — Томас? Я — Томас? — нахмурился и потёр лоб. — Не помню, — затем твёрдо посмотрел на женщину. — Хочу учиться.       Молчит. Смотрит пристально. Сдаст. Убьют его здесь, и вторая жизнь закончится в пруду, на костре или под кулаками баронских сынков. Надо давить! Он знал, как выглядит: худой, бледный, с уже пожелтевшими синяками и покрывшимися корочкой царапинами. Знал, что знахарка видела рану на его голове, он не скрывал её волосами, дожидаясь, пока не минует опасность попадания тех же волос внутрь. Такое тело может вызвать только жалость. Может, поможет?       Вздохнула, но руку от ножа убрала.       — Как, ты говоришь, тебя теперь называть?       — Фран-кен-штейн, — улыбнулся он. — Знаете меня?       — Знаю, но не очень хорошо, — признала она. — Не слишком-то ты разговорчивый был. Видимо, сразу надо было по голове дать, — хмыкнула. — Ладно, Франкенштейн. Учиться, значит, хочешь? Зачем?       — Лечить. Работа — это еда. Лечить надо всегда.       — Точно надо было сразу по голове дать, — вздохнув, поправила сама себя. — Попробуем, но, если ты окажешься необучаем, выгоню. Согласен?       — Да, — пока что и этого достаточно. Затем склонил голову набок.       — Что ещё?       — Знаете меня, — челюсть уже устала, говорить стало сложнее, но надо же ему узнать, в чём дело. — Выгнали. Почему?       — Ты и без меня неплохо справляться начал, — фыркнула и сложила руки на груди. — Зачем ты мне тут? Раньше приходил, я тебя подкармливала, чем могла. А как только заговорил, то забыл дорожку к моему дому. Марк ведь повыгоднее будет, а?       — Я...       — Да, — перебила его женщина. — Теперь я вижу, что ты ничего не помнишь. Наверное, это даже хорошо. Начнёшь новую жизнь, а, Франкенштейн?       Кажется, она сама не понимает, насколько права!       — Да, — кивнул с улыбкой. — В точку.       — Что?       — Точно, — поправился мальчик.

***

      Баронские дети не трогали его ещё несколько недель, за время которых Франкенштейн успел намного продвинуться в общении и, не без помощи знахарки, лечении раны на голове. Волосы она ему остригла, и это почему-то очень сильно мешало. Он помнил, что в прошлой жизни ходил с короткой стрижкой, но в этой не хватало длины волос. Особенности нового тела? Или привычки всё-таки зацепляются не за разум, а за тело?       Он курил в прошлой жизни, в этой совсем не тянуло.       Носил короткую стрижку, сейчас мечтал, чтобы волосы скорее отросли.       Горбился, а в этой — идеальная осанка. Более того, спина болела, если он долго сидел, согнувшись.       Он никогда не ковырялся в носу, а в этой жизни то и дело ловил себя с пальцем внутри. Фу! Впрочем, от этой ужасной привычки он почти отучился.       Да и движения, которое убирает чёлку от лица, он тоже не припомнит в прошлой жизни. В этой ладонь сама взмывает вверх и ловит пустоту. Волосы укоротили не только на затылке, но и спереди тоже.       Зато привычное движение, поправляющее очки на переносице, благополучно забыто.       Это очень интересная информация для размышлений, но, к сожалению, пока что у него не было времени на них. Целый день напролёт Франкенштейн был занят. Он начал прибираться и пытаться хоть как-то облагородить свой домик, который, казалось, вот-вот развалится и погребёт его под своими досками. Да и работа в деревне, приносящая еду, тоже занимала много времени. И знахарка, которая называла себя Карла, добросовестно обучала его тому, что знала.       Учёба ему всегда давалась легко, а потому разобраться в травах было достаточно просто. Карла удивлялась, хмурилась, но продолжала обучать.       Франкенштейн тоже удивлялся, тоже хмурился и пытался разобраться, как перевести полученные знания на уровень современный и получить нужные ему лекарства?       Сейчас как раз этим он и занимался, записывая и зарисовывая разные растения на обратной стороне пергаментов, которые ранее служили этому телу скатертью. Писать пришлось углём и затачивать его очень-очень тоненько, потому что места для записей оказалось катастрофически мало, а информации для бумаги — много. Всё ещё опасаясь нападения наглых баронских сынков, мальчик большую часть времени проводил в своём тайном месте. Как оказалось, делал это он не зря.       Франкенштейн уже собирался выходить, чтобы пойти поискать себе работу, когда дверь в его дом с грохотом открылась. Сжавшись на ступенях, мальчик замер, осторожно выглядывая сквозь щель в полу и вслушиваясь в разговор. Судя по голосам, это были не милорды. Замерев, Франкенштейн закрыл глаза, пытаясь услышать, о чём говорят незнакомцы.       — Ты уверен, что здесь никто не живёт? — уточнил один из них, с низким, густым басом.       — Уверен, — быстро ответил второй. Его голос ничем не выделялся, но манера речи оказалась быстрая, чуть отвлечёшься — и пропустишь половину предложения. — Раньше тут сиротка один находился, да я его не вижу уже несколько дней, видать, окочурился-таки. Так что никто не помешает.       — Ф-ф-фу! В том углу что-то явно сдохло! — странно вытягивая гласные, проговорил третий голос, женский. — Уберите! И вы не могли найти место почище? Боже мой! Ну и грязь!       — Прекрати, Велка, — резко оборвал её первый голос. — Совсем уже во дворце своём освоилась, что ли? Так с нами веди себя нормально. Мы-то знаем, что ты не гувернантка, а дешёвая путана.       — Умные все дешёвые, — хмыкнул второй.       — Умные свой ум не показывают, — неожиданно проговорил четвёртый голос, спокойный, тихий, даже, можно сказать, красивый. — Однако не морщи носик, дорогая, твой ум в этот раз сыграл нам на руку. Мальчишка долго ещё будет в таком состоянии?       — Я дала ему немного, но на его комплекцию... этого должно хватить ещё на несколько часов, — с ноткой неудовольствия в голосе ответила женщина. — Что дальше, Рич? Его светлость наверняка хватится своего сына и будет искать его. А ведь у него отличная охрана!       — Ох, не паникуй, Велка, — в голосе второго послышалось нетерпение, из-за чего он заговорил ещё быстрее. — В этом месте его точно никто искать не будет. Швырни его в подпол и иди обратно. Выкуп получим, да прикончим. Пока найдут, мы уже далеко будем. Да не боись, женщина! У Рича дурных планов не бывает!       Скрипнула дверь в подпол, но глухого удара не последовало, видимо, с мальчиком всё-таки обращались бережно.       Осторожно спустившись обратно вниз, Франкенштейн подошёл к стене, которая отделяла подпол от его тайного места. В одном из углов комнаты, насколько он помнил, есть что-то вроде тайного хода. На деле это просто отошедшие доски, но сейчас это лучше, чем ничего. Через этот ход он сам проходил в подпол и обратно, просто тренируясь на случай, если не успеет добежать до входа в тайное место, и прятаться придётся именно там. Усевшись на пол около проёма, мальчик замер, вслушиваясь в происходящее наверху и пытаясь понять, как будут действовать похитители. Если есть хоть один шанс провала, он не будет помогать. Самому бы выжить. Но если есть возможность выручить дворянского ребёнка, он сделает это. Франкенштейн знал, что за это очень щедро вознаграждают. Может быть, ему удастся устроиться к ним работать? Или хотя бы получить несколько звонких монет местного эквивалента. Уж как ими воспользоваться, он поймёт и сам.       Сверху раздался пьяный смех и звон бутылок. Усмехнувшись, Франкенштейн поднялся. Да уж, с похищениями в современном мире намного лучше справляются. Хотя кто из них вообще знал, что здесь уже есть живой человек? И хорошо, что не знал, иначе из Франкенштейна уже сделали бы маленький трупик.       Пробравшись в подпол, мальчик нащупал тело похищенного, зацепился за одежду и попытался поднять. Удалось. Видимо они с этим мальчиком ровесники или, может быть, он даже младше его. Взвалив дворянина на плечи, Франкенштейн пошёл обратно, положил мальчика на свою кровать и вернулся в подпол уже с огарком свечи. Растерев в пыли свои следы, он огляделся по сторонам, убеждаясь, что в его убежище следы не ведут. Щель закрывал старый почти развалившийся шкаф, задняя стенка которого всегда была отодвинута, чтобы в случае спешки можно было просто пробежать. Но сейчас Франкенштейн осторожно пристроил её на место, чтобы похитители в полутьме, которую создаёт открытый люк, или при свете свечи не увидели прохода.       И только после этого вернулся к спасённому. На вид ребёнку было лет десять-двенадцать: темноволосый, стройный и симпатичный мальчуган. Одежда сразу выдавала дворянскую кровь: красивый камзол, добротные сапоги, белоснежная нижняя рубаха, штаны — и те расшиты узорами!       Интересно, как теперь ему быть? Если мальчишка не проснётся, то придётся тащить его на себе, а это чревато последствиями: его могут заметить похитители или охрана, у которой наверняка очень простые указания: убить всех, кроме дворянина. Значит, надо привести его в чувство, чтобы был хотя бы шанс на то, что этот мальчик вступится за него.       Набрав немного воды из бочки, Франкенштейн вылил её на лицо мальчика, сразу закрыв ему рот рукой. Мальчик открыл глаза, но кричать не торопился. Видимо, тот препарат, который подсыпала Велка, был достаточно сильным, и дворянин не пришёл в себя окончательно. Лежал, не шевелясь, смотрел, даже чужую руку убрать не пытался.       — Ты понимаешь меня? — уточнил Франкенштейн. Дождавшись кивка, продолжил. — Я сейчас руку уберу, ты не кричи, хорошо? Я помочь хочу.       Мальчик снова кивнул, и Франкенштейн убрал руку. Заметив, что дворянин пытается сесть, помог, терпеливо дожидаясь, пока мальчик окончательно осознает, где он.       — Где я? — голос мальчика был немного хриплым. Франкенштейн набрал в деревянную кружку воды и подал нежданному гостю.       — Ты у меня дома, — ответил. — Велка. Твоя служанка. Снотворное. Ты спал. Тебя похитили. Принесли сюда. Не знали про меня. Сейчас пьют. Хотят денег твоего отца. Потом убьют. Я помогу. Бежать сможешь? Надо быстро. Пока они не узнали.       Челюсть болела от напряжения, но объяснить мальчику ситуацию было необходимо.       — Могу, наверное, — нахмурился мальчик. — Велка?       — Гу-вер-нан-тка, — по слогам выговорил сложное слово Франкенштейн. — Голос приятный, тянет гласные.       — А, — мальчик поднял руку, останавливая. — Я понял, кто это. Как ты хочешь сбежать?       «А он умный малый», — подумал Франкенштейн. Любой другой мальчишка уже вовсю рыдал бы, закатывал истерики или просто со всем соглашался. Этот мальчик смотрел твёрдо. Нет, Франкенштейн видел, что ему страшно, но дворянин справлялся со страхом, как мог.       — Чёрный ход. Идём. Можешь?       Вздохнув, мальчик медленно спустился на пол, постоял немного, прислушиваясь к себе, а потом кивнул.       — Смогу. Показывай.       Как понял позднее Франкенштейн, двери, через которые была затащена кровать, заколочены снаружи, но так, что изнутри их открыть возможно. Несколько гвоздей были вбиты в доски только для отвода глаз. Поэтому, поддерживая мальчика, Франкенштейн вышел на улицу. Примерное направление дворца он видел, поэтому уверенно повёл юного лорда по тропе. Конечно, его беспокоило то, что мальчик одет слишком хорошо и на него, скорее всего, обратят внимание. Однако плаща или иной одежды у него не было, зато у дворянина был тот плащ, в котором его, видимо, вывозили из дворца. В него Франкенштейн и закутал спасённого. Правда, пришлось подобрать полы одежды и подвязать верёвкой у талии, но с задачей он справлялся: скрывал от любопытных глаз.       Дорога до особняка прошла спокойно. Разговаривали мало. Как ни хотел бы Франкенштейн узнать больше, он всё ещё не мог полноценно общаться. Однако успел узнать, что мальчика зовут Ранни, и он является наследником в своей семье. У него есть сестра, но сейчас она с мамой в гостях.       Охрана у ворот впустила не сразу. Только когда юный лорд показал своё лицо, они переменились в лицах и вытянулись по струнке, но Франкенштейна всё же не хотели пускать и тогда. Пройти удалось только благодаря дворянину. После этого Франкенштейну пришлось быстро бегать и много ходить, чтобы не отстать от лорда, которого окружили мамки и няньки и, охая и вздыхая, повели к отцу. Тенью пристроившись сзади, Франкенштейн пошёл за ними, уже внутри наблюдая ещё одну сцену воссоединения.       — А это кто ещё такой? — нахмурился мужчина.       — Он помог мне сбежать, — ответил юный дворянин. Хмыкнув, герцог кивнул и не побрезговал даже руку пожать.       — Спасибо, мальчик! — преувеличено громко проговорил он. Пошарил по карманам и вложил в ладонь две серебряные монеты.       И всё?       Видимо, удивление проявилось и на его лице, потому что герцог усмехнулся и кивнул на дверь.       — Иди, маленький герой! Охрана проводит.       — Возьмите меня на работу! — ого, даже получилось ровно. — Хоть кем.       — Что?       — Я сирота, — продолжил Франкенштейн. — Баронские дети обижают. Жить негде. Возьмите!       — Ну, вот ещё, я всяких бродяг в дом не брал, — фыркнул герцог. — Иди, мальчик. Не зазнавайся. Ты мне не нужен.       — Но!..       — Вывести.       — Но я!..       — Ещё слово, и я прикажу тебя выпороть, —развернулся обратно герцог. — Думаешь, спас моего сына, и тебе теперь всё дозволено? Нет, мальчик. Это твой долг, как жителя моих земель. А сейчас если ты не сгинешь с моих глаз сию секунду, то лишишься и тех денег, что я дал. Слышишь меня, оборванец? Прочь! Увести!       Не успел Франкенштейн и слова сказать, как его подхватили поперёк талии и потащили прочь из комнаты. Ранни тем временем наблюдал за всем этим с невозмутимым спокойствием. Ему так же наплевать на спасителя, как и отцу, понял Франкенштейн. Дворяне в реальной жизни очень отличаются от всех книг, что он читал.       Не особо церемонясь, его швырнули на землю за воротами и ушли, не проронив и слова. Поднявшись на ноги и кое-как отряхнувшись, Франкенштейн шмыгнул носом. Взрослый разум в этот раз сыграл в его сторону, и он подавил желание расплакаться.       — Иди, мальчишка, — бросил один из охраны. Их абсолютно не волновало то, что на улице уже давно стемнело. Сирота никому не нужен в этом мире. Никто не будет даже делать вид, что беспокоится за него, да и детдомов так же не сыщешь. Хочешь жить? Выживай. И всем наплевать, как именно ты будешь это делать.