DAKOOKA — Герой
Холод резал краснотой по коже, проникал глубже, выжигая все щепотки тепла и бархатный трепет бабочек под ребрами, беспокойно забившихся золотыми кристальными крыльями. Темнота клубилась, накрывала обжигающе холодным снегом, лишая ясности глаз и сознания, давила, прятала. Вела, шептала и отбрасывала в беспробудно глубокий сон, не мелькавший истертой пленкой воспоминаний под уставшими веками, пропавший во вспышках резкого света и в грохоте выстрелов. Стены пропускали воющий сквозняк, струившийся по грандиозным светлым потолкам, растягивающим комнату до бесконечного неба, по расписным стенам и лаковому полу. Недоброжелательный северный ветер задевал хрусталики люстр и терялся в белизне шелковых прядей, замерших в мягкости белья и тепле постели, обманчиво дарившей ощущение защищенности. Оледенелые руки, обнесенные голубым хлопком, бессильно лежали под одеялом и неосознанно пытались прорваться через беспамятство, пальцами цепляясь за ткань простыни, сжимая чистое полотно до хруста. Выцветшие во вьюге зеленые глаза пусто смотрели вперед, поверхностно собирая образ безжизненной спальни, насмешливо состоящей из белых цветов с золотыми фрагментами и драгоценными малахитовыми вставками. Задрожавшие ладони сжались и потянулись к груди, пробитой тяжестью и пламенем тревоги. Волосы осыпались по поникшим, рвано поднимающимся плечам и спрятали лицо, поджатые истерзанные губы и редкие дорожки слез. Меделин уткнулась носом в подушку, заглушая всхлипы, и зажмурилась, ограждаясь и не желая с головой вникать в обстановку, наотрез отрицая реальность вокруг. Зло ударила по кровати кулаком и стиснула между пальцев одеяло, громко выдыхая. Резко дернулась и напугано распахнула веки, уловив посторонние звуки, открыв в себе удивительно звериный, природный слух. Села, откидывая взмахом головы поникшие волосы, стерла слезы и посмотрела в направлении шума, невольно стиснув кулаки. Замерла и, честно, не сильно удивилась найдя взглядом довольную ухмылку Адама, расслабленно развалившегося на диване, подстать роскошному антуражу спальни. —Доброе утро, — спокойно сказал он и улыбнулся, приветливо помахав, — Ты так долго спала, и мне уже показалось, что мы сильно напортачили и смогли убить что-то единственное в своем роде. Меделин нахмурилась, не понимая, и качнула головой вновь, растерянно опуская глаза к полу, словно находя в его блеске осколки воспоминаний прошедших дней. —Сколько? — несмело поинтересовалась она, вслушивалась в хрипоту своего голоса. —Трое суток. Не очнись ты сейчас, мы бы сожгли твое тело и делали бы ставки: восстанешь ли ты из пепла, как и полагается фениксу, или оправдаешь звание дешевки. Поздравляю, очко в твою пользу, — весело подытожил Адам, впитывая страх, который читался в ее бегающих глазах. —Понятно. Ладно, — тихо выдохнула Меделин и скинула с себя одеяло, скорее опуская голые ступни на шелковый ковер около кровати, все еще хорошо держась внешне, мысленно сдирая глотку в кровь от обреченного крика. Она беззвучно кивнула самой себе, собирая взглядом крупицы света, осевшего мертвым блеском на окнах. Провела ногами по ворсинкам, вязко пробираясь сквозь сон, и лениво встала, пройдя ведомой тенью по спальне. —Это вся твоя реакция? Минутой ранее ты вела себя иначе, — настороженно спросил корректор и проводил ее взглядом к окну, внимательно следя за дрожью в хрупком теле. Меделин схватилась за край тяжелой шторы и заглянула на мертвый простор и плачущую вьюгу, несущуюся сквозь верхушки елей. Очертила взглядом тусклое небо и бесперспективный горизонт, нервно прикусывая губу. —Ты можешь сломить и подчинить сознание человека. Главное — захотеть, — утомленно объяснял Пятый, обычно увлеченный расчетами, и потирал переносицу. Он сидел в рыжем свете закатного солнца, удрученный бессмысленными записями, не дающими никакого результата. Только иллюзию действия — худшее бездействие. Жмурился, привычно проведя ночь без сна, и мрачно смотрел в ее сторону, пропуская во взгляде мягкость, затаившуюся в лучах уходящих суток. Она взглянула на теплое отражение окна, где вырисовалась вся комната и темная спина Адама, с интересом смотрящего за ее действиями, и стиснула в руках полотна штор. —Ты так уже делала, не подозревая и не вкладывая в свои действия какой-либо подтекст. Может, оно работает как выработанный рефлекс или инстинкт, но сомневаюсь, что тебе будет трудно подмять силу под себя. Устало улыбался, очаровывая и вынуждая доверять. Проникался ее детским любопытством и неосознанно желал поддержать, уже давно потеряв веру. Меделин растерянно выдохнула и отдернула себя от окна, не в силах спрятать дрожь. Ведомая случаем и безрассудством, веря, что именно это любила госпожа Удача, она картинно неспешно прошлась по комнате, собирая кожей холод пола и щекотку ковров, и остановилась за спинкой дивана, не исчезая из вида Адама. Провела по бархату, задумчиво рассматривая рисунок на ткани, и невинно взглянула на него исподлобья, убивая бдительность и осторожность своим природным очарованием. —Ты хочешь, чтобы я устроила истеричный расспрос, прекрасно зная, что в этом нет смысла? — тихо спросила Меделин, медленно направляясь ближе к сидящему, — Или… честно, я не знаю, — добавила она, тяжело выдыхая, и опустила взгляд к плечам и шее, замечая светлый шрам. —Мне нравится, что ты стараешься, — расслабленно произнес Адам, чувствуя легкую прохладу ее ладони у себя на затылке, — Но это совершенно бесполезно, — беспричинно сошел на холод он и схватил ее руку, вытягивая Меделин вперед через себя. Истошный, резкий девичий крик пронзил спальню, уподобляясь лезвию ножа, вошедшему в невольно раскрытую ладонь. Меделин задрожала, цепляясь другой рукой за спинку дивана, брезгуя схватиться за плечо сидящего, и взмахом ресниц сбросила слезы, беспомощно смотря за тем, как он невозмутимо, с извращенным удовольствием взял снизу ее ладонь, рывком вытягивая оружие и порождая новый вскрик. —Смотри, смотри! — зло приказал Адам, чувствуя, как Меделин бессильно сползала вниз, и дернул ее на себя, — Смотри и запоминай, — серьезно сказал он, переплетая их пальцы. Кровь без остановки стекала по коже, темнотой стирая свет мраморных ладоней, и приносила первородный ужас от осознания своей слабости и истинной беспомощности, затерянной и стертой под светом золота. Меделин громко всхлипнула, вздрагивая от забытой боли, но силилась и не отводила глаз, наблюдая, как он размазывал красноту по их ладоням, почти делая их единым целым. —Мы подготовились. Теперь твоя жизнь в наших руках. Это понятно? — настойчиво спросил Адам и надавил пальцем на открытую рану, — Будь послушной девочкой и не создавай проблем, — раздраженно прошипел корректор и откинул ее руку назад. Меделин жалобно опала на пол, жадно хватая воздух ртом, и облокотилась на спасительную спинку мебели. Она с ужасом приподняла ладонь, придерживая ее второй рукой, и затряслась в ужасе, ощущая горечь паники и ком в горле, оторопело смотря на кровоточащую рану. Безумно качала головой, давилась слезами и яростно отрицала стекающие капли крови и ее въевшийся в сознание запах. Соленый. Живой плоти. —Не устраивай трагедии. Ты не умрешь от такого пореза, — хладнокровно сказал Адама над ее головой и довольно улыбнулся, встречаясь с ее глазами, источающими черную, прекрасную своей безмолвостью ненависть, — Ты вообще никогда не умрешь. Но Меделин не боялась смерти, научилась или подсознательно не могла. Ее пугала боль. Разрушающая и всеобъемлющая. Но именно ей веяло от каждой стены и половицы. Именно она охватила все сознание, заставляя презренно вжиматься в обивку дивана, стирая колени. Именно она осталась копотью на дне глаз, нечитаемо наблюдавших за неподдельной болью и страхом. —К тебе подставлена гувернантка, она придет, зашьет и переоденет. Стефан очень хотел встретиться с тобой лицом к лицу, — мрачно произнес он, прерывая неразборчивые всхлипы и вой, уже стоя у закрытой двери. Грубый хлопок дерева отрезал жизнь и остановил время, не влиявшее на кровь, ликующе стекающую по трясущимся в истерике рукам. Бордовые капли — рубины — ручьями очерчивали изнеженную кожу, били насмешкой и завораживали глубиной цвета. Образ пришедшей гувернантки пропал под ресницами и не нашел отклика в сознании. Ее не дрожащие руки, сокрытые светлой тканью, с примерным хладнокровием и педантичностью пронизывали белоснежную кожу, стягивая и подзывая вскрики, шипение и жалобный плачь. Меделин безжизненно смотрела на нити, пропитанные кровью, слабо поскуливала, больше не находя сил, и без радости встречала щелчок ножниц. Не прерывая общего молчания, она разглядывала женщину в опрятной одежде, светлой и определенно выполненной из плотной дорогой ткани. Подметила ее совершенную осанку, элегантные взмахи рук и ухоженную кожу вокруг глаз и шеи, что помогало скрыть ее возраст. Бросила взгляд на аккуратную копну темных волос и невольно столкнулась с ее серыми глазами, не пропускающими никаких чувств, кроме вынужденного спокойствия. —Как ваше имя? — по-детски робко спросила Меделин, не решаясь смотреть прямо в глаза. Гувернантка невольно улыбнулась, мягко приподнимая уголки губ, и слегка расслабила плечи. Обернулась к замершей Меделин и снисходительно окинула ее взглядом, забираясь под кожу и умело собирая внутренний портрет человека. —Вам стоит привыкнуть к тому, что имя здесь считается неприкосновенным. Его не разглашают, так же как им не наделяют, — спокойно сказала она, возвращаясь к поверхностной уборке, брезгуя этим делом. —К чему еще мне быть готовой? — опешив, настороженно поинтересовалась Меделин, невольно наблюдая за исчезновением предметов и следов. Гувернантка слегка поникла, задумчиво щурясь, и громко выдохнула. Обратила глаза к потолку, словно с жалобой к всевышнему на подосланную к ней простушку. —Что это, — не меняясь в голосе, проронила она и склонила голову к ней, — Только начало, — непримечательно заключила женщина, поживому режа по скромным остаткам светлой надежды. Слезы невольно вновь покатились по щекам, не отдавая отчета владелице раскрытых в ужасе глаз. Она непроизвольно сжалась, хватаясь за поврежденную ладонь, и приоткрыла рот. —Почему они так поступают? Как люди могут так…? Безжалостно причинять боль другим? — бездумно выпалила Меделин, судорожно замотав головой. —Мне было сказано приготовить вас к встрече со Стефаном, но я не позволю вам встретиться сейчас. Он не переносит женских слез, — проигнорировала вопрос безымянная гувернантка и нервно прошлась ладонями по юбке, — Ложитесь в постель. Я распоряжусь, чтобы вам принесли чай. Воспользуйтесь моментом и отдохните.***
Надежда на нереальность происходящего распалась под хлопьями снега, непрерывно падающего за окном, открывавшим вид на мрачную и тихую даль сквозь ажурный рисунок на стекле. Подол изящного платья, вливавшегося в окружающую атмосферу плавными изгибами и дорогим бархатом, аккуратно стелился по полу, еле касаясь темного дерева. Меделин, от взгляда на которую, тут же хотелось увести глаза в темноту, то ли от смущения, то ли от контраста, маячила ярко-белым пятном на фоне приглушенных и глубоких оттенков. Она, стройной, бесшумной тенью, следовала за гувернанткой, ожидаемо неразговорчивой, однако не выглядевшей враждебно, и смотрела в пол, сконцентрировавшись на носах белых лодочек, добивших образ. Образ незапятнанного света, окруженного белоснежной вьюгой. Убивающим холодом. Льдом, который нашел отражение во всех взглядах корректоров, четко расставленных среди стен поместья. Смертью. Меделин подняла глаза на скрип двери, казалось, совершенно свойственный подобным особнякам, и выдохнула с дрожью, невольно сжимая раненную ладонь, с ужасом представляя, что может принести предстоящая встреча. Младший из братьев, в ее понимании, строился на противоречии, чистой психопатии. Абсолютном отсутствие сочувствия, трепета и всего человеческого. В один момент холодный, завидно собранный и рациональный — в секунду бесконтрольный, непредсказуемый и безжалостный. Но мысль о том, что есть «кто-то» выше него, что, в целом, не удивительно, беря во внимание его вспыльчивость и очевидную неопытность, заставляла замирать сердце и сжиматься сродни жалкому зверьку, вспотевшими ладонями хватаясь за ткань неуютного платья, обвившего тело без шанса на побег. Последующий хлопок массивной двери отрубил мнимую возможность отступления и оставил Меделин наедине со Стефаном, который, заметив пришедшую гостью, слегка улыбнулся и потянулся к принесенному горничной чаю. Молча наполнил две фарфоровые чашки, случайно проливая мимо и быстро вытирая тонкими салфетками. Ненавязчиво посмотрел на затаившуюся Меделин, хмуро и недоверчиво осматривающую небогатую библиотеку, два небольших темных дивана, стоявших на против друг друга, и чайный набор, расположившийся на столике между ними. —Мне казалось, что ты любишь чай, — спокойно прервал треск камина Стефан, расслаблено откидываясь назад, и взглядом указал пришедший на место напротив себя, — Составь мне компанию, дорогая Меделин. Девушка невольно застыла от подобного обращения, растерянно потеряв вздох и по-кукольному хлопая глазами, и, не в силах скрыть смятение, суетливо прошла к указанному дивану, радуя мужчину своим послушанием. —Черный. С мятой, — подметил он, смотря на зажатую Меделин исподлобья, — Твой любимый. Я прав? —Да, — неуверенно прошептала она и резко кивнула, роняя размывающийся из-за подступающих слез взгляд. Знал. Так просто. —В прошлый раз, в первую нашу встречу, я извинялся за поведение своего брата. Смотрю, он опять проявил резкость, — припоминал Стефан, бегло осматривая наложенные бинты, — Адам перенял худшее у нашего отца. Мужчина расправил плечи и потянул за чашкой, догадываясь, что его желанная гостья не притронется к чаю, пока тот не докажет безопасность предложенного. Он невесомо коснулся фарфора, собирая кожей гладкий рельеф, и не сводил глаз с Меделин, горевшей рыжиной в свете камина. —Почему-то я был уверен, что девушки твоего возраста очень болтливы, — удрученно сказал он, делая глоток, и в последствии замечая худую ладонь, поспешившую коснуться горячих стенок чашки, — Что ж, видимо, пребывание в обществе, скажем, не совсем свойственном твоим сверстницам, ты утеряла ту манящую беззаботность. Если бы она потеряла только беззаботность. —Что вы хотите от меня? — озлобленно спросила Меделин, дрогнувшей рукой ставя чашку на место. —Фору, — серьезно ответил Стефан, сталкиваясь с запретными глазами напротив. Сквозь ужас и влажность слез он видел решительность, подпитанную яростью. Хрупкий росток. Слабый отблеск, который необходимо было подавить, не позволяя фениксу расправить крылья. —Тебе не дали сделать выбор. Ты приняла сторону, не зная вторую, — продолжил мужчина, склоняя корпус ближе к ней, — Поверь, узнав нас лучше, ты поймешь, какую ошибку совершила. Мы не так плохи, возможно, даже лучше. Меделин не позволила себе нервно пискнуть и посмеяться с этих слов, видя, с какой уверенностью он говорил ей это, прекрасно понимая, что она не забыла роковую ночь, все встречи с его братом, кричащие вспышками боли и отчаяния, и смерть Вани, убившей себя на ее глазах. —Ты не заложница. Весь дом в твоем распоряжение. Чувствуй себя свободно. Среди людей, способных на хладнокровное убийство, которые возникали чуть ли не на каждом повороте в этом жутком и неизведанном месте, в котором даже имя несло в себе что-то запретное. В окружении неизвестности холода, лесов и снега, спрятавшего блеск жизни под тяжестью пасмурного неба, лишив ее солнца и света. —Добро пожаловать, — с улыбкой сказал Стефан, мрачно смотря в зеленые глаза, заполненные скептицизмом и неосознанным, еще несозревшем желанием бороться. —Спасибо, — неброско ответила Меделин, проглатывая ком истерики, скрывшей злость и нетерпимость несправедливости. Чашки опустели в тишине. Языки пламени задевали подол платья и заломы темной ткани брюк светом, обмазывали рефлексами лица, позволяя Стефану без усилий рассмотреть интересный экспонат, признаваясь себе, что стоило позаимствовать его раньше, когда во взгляде металась жалкая рассеянность, без намека на осознание своей неуязвимости и силы, даже будучи на тот момент лишенной ее.***
Соленый попкорн разлетелся по пыльному красному ковру кинотеатра, теряясь среди затертых пустых рядов. Нос черных лакированных шпилек с хрустом прошелся по воздушной кукурузе, раздавливая облако под симфонию слез и жалостливых всхлипов через болезненный смех. Экран померк, не загораясь и не утруждая себя в показе фильма в безлюдном зале. История не прозвучала, не сыграла в жизнь, но тушь смешалась с солью, разводя черные реки агонии на болезненно бледной коже, которую не смог спасти яркий оттенок на губах, опавшими лепестками алых роз, скользнувших за границы сада. Трясущая ладонь собрала слезы, тушь, подводку и остатки помады, превращая лицо в безобразное месиво. Покачивающаяся фигура в бежевом тренче, накинутом на черное кружевное белье, пробралась сквозь ряды, вываливаясь на лестницу, попутно пачкая туфли и пояс в крови, разбавленной газировкой и парой капель виски, бутылка из-под которого с досадным треском полетели вниз по ступенькам. Алиен выползла на улицу, обжигая глотку и легкие холодным воздухом, моментально запахивая тренч и выуживая мятую пачку сигарет. Несгибающимися пальцами держала зажигалку, поблескивающую в свете софитов, зло выбивая желанный огонек, и с криком пустила огниво на асфальт, следом отправляя сигареты. Шумно выдохнула и с воем вцепилась в волосы, сжимая кожу головы, жмурясь и корчась от боли. Тряслась. Пропадала в границах плывущей ночи, пронзенной яркой палитрой цветов, пустым светом и белизной редкого снега. —Алиен. Проклятая. —Я пришел за тобой. Покинутая Богом. —Как благородно, — зло выплюнула она, невольно выпрямляя спину, совсем не замечая заплетающийся язык, — Прекрати притворяться тем, кем ты не являешься, — в агонии шикнула Алиен, с кровавой яростью смотря в нечитаемые глаза Стефана. Когда же я освобожусь от тебя. —Не будь строптивой девчонкой, — устало выдохнул мужчина, окидывая трясущуюся строгим, больше брезгливым взглядом, — Это никогда не заканчивалось хорошо. Ты же умная женщина. Он выдержал паузу, не двигался с места, снимая с плеч большое пальто, и ждал, когда Алиен пойдет к нему навстречу, даже в подобном состоянии понимая, что сейчас с большой вероятностью она будет изнасилована в заблеванном баре, что было куда худшей перспективой, нежели возвращение с ним. Он в это верил. Портфеля Стефан не наблюдал, как и оружия, которое, честно, вряд ли смогло бы помочь ей тогда. Видел только сломленную, пьяную женщину, зная, кто сделал ее таковой. Озлобленной, кровожадной и истеричной. Кто вырастил из примерной католички гения, пускай с недостатком в виде эмоций. Обличил. Открыл. Воспитал. Алиен сдалась, уже еле держась на ногах. С обидой скинула туфли, оголяя истерзанные ступни и шрамы, и смело вздернула голову, убийственно заглядывая в глаза ожидавшего. Двинулась в его сторону и устало пала в его раскрытое пальто, сохранившее остатки тепла. Неприятного. С запахом кожи, мыла и парфюма. Стиснула челюсти, осуждая за повторившийся сценарий, в котором он опять вышел победителем без должной битвы. —Я не сомневался в тебе, — тихо сказал Стефан, вытягивая темные шелковые пряди, аккуратно расправляя их по плечам, немного поглаживая, — Ты должна знать: Меделин пришла в себя. Но мне совсем не нравится то, какая она сейчас. Понимаешь, какой бы пугливой и слабой она не казалась, что-то внутри заставляет ее держаться, — убаюкивающе рассуждал он, прижимая Алиен к себе, не видя ее раскрытых в ужасе глаз. —Вера, — неосознанно прошептала она, взволнованно теребя ладонями.