- Побег – не выход, и не дом мне грёзы,
Но быть порой в пристанище – не грех.
Прохлада нежная сменилась на морозы.
Но пробирает с ними душу смех.
Лес вновь зовёт, прогулка бесконечна,
Ведет беседу разум сам с собой.
Порыв – бежать, забыть про всё беспечно.
Порыв – кричать, спустить протяжный вой…
Голос растягивает ноты, похоже, даже больше, чем нужно, давая звуку длиться как можно дольше. Не хочет заканчивать песню. Кажется, она упивается каждым звуком. Кажется, с таким же упоением я разрушаю в минуты боли. Всё любопытнее и любопытнее. Похоже, моя догадка о нелюбви к обществу верна. *** Предвкушение – прекрасное чувство. Я всё больше упиваюсь им день ото дня. Предвкушение пробуждения, набирания силы, судейства. Я вновь буду вынужден лицезреть прогнивших до глубины души людей. Я вновь буду вынужден их карать за гниль и лицемерие, и кару я тоже предвкушаю. Кару, безусловно, заслуженную, ведь разве не считается у людей всё отвратительное нормальным? Нормально смеяться над тем, как мои чудики измываются друг над другом, нормально равнодушно относиться к ближним. Нормально врать. Врать о любви, к примеру… Предавать… Эти вещи достойны любого наказания. Достойны! Тогда почему я повторяю себе это из раза в раз, если это мои мысли, если я в этом уверен? Глупый вопрос. Думаю не о том. Есть ещё одно предвкушение, достойное наслаждения. Предвкушение встречи. Им я упиваюсь едва ли не больше, чем самими встречами с моей постоянной гостьей. Предвкушением услышать её голос, такой сильный и чистый, раздраженное фырканье, когда берет неверную ноту, мелодию, что она неизменно играет по десять раз в день. Кстати о ней. Сейчас вновь звучит этот мотив, девушка не может подобрать аккорд. Потому нервно повторяет ту мелодию. Судя по звуку, именно её она может играть даже с закрытыми глазами. Не просто аккорды – полноценная гитарная пьеса. Её она играет вмомент радости, задумчивости, раздражения. И интонация мотива всегда соответствует настроению. Я нахожу это занимательным. Изучение её повадок стало моим вторым любимым развлечением. После песен, разумеется. *** В Сентфоре который день подряд висит раздражение. Раздражение, принадлежащее одному из проклятых. Одной. Кто-то начал бередить старые раны города, от чего проклятье начало активное сопротивление. Весело, очень весело, можно сказать, я вошел в раж. Ну же, Эйра, чего ты ждёшь? Просто уничтожь помеху. Если, конечно, помеха не уничтожит тебя…Что-то меняется, и наблюдать за этим – бесценно. Узнать бы, что за «помеха». Ещё немного, и у меня будет такая возможность, а сейчас остаётся ждать. Какая жалость. Кому-то могло бы показаться странным моё равнодушие к части проклятья. Но какой с неё прок? Если она исчезнет – освободится, а мы с Вильямом получим её силы. И все в выигрыше. А вот малыш Вильям полезен в качестве неизменного поставщика морозника. Хоть и работать с ним бывает сложно. Его мучит совесть, как смешно. Каждый раз, творя что-то «аморальное», он строит мученическое лицо, рассуждает о том, как ему не нравится делать то, что он делает. Однажды я застал его в приступе раскаяния. Цирк только проснулся ото сна, я заканчивал последние приготовления к первому выступлению. Незадолго до пробуждения уже смог навести некоторые справки, подобрать некоторых достойных для масок. Помню, в тот раз я работал особенно усердно. Тщательно подбирал узор и образ. Прежде было плохое десятилетие. Мог сказать, что начали сниться кошмары, но мой разум всегда бодрствует. Однако, время от времени, слышал её крик. Крик сгорающего на костре человека. Невинно сожженного… Нет! Она была виновата. Была! Но я не о том. Из-за беспокойного «сна» я с особым рвением отдался работе. Всё было практически готово, однако не доставало морозника. Конечно, сам я также мог набрать цветов, но далеко не в том количестве. К тому же, Вильям условился принести их после заката. Но время шло, а мальчишка всё не появлялся. В ярости отбросив кисть, я решил сам отправиться за Вильямом. Я мог послать кого-нибудь из чудиков, но ночная зимняя прогулка помогла бы освежить мысли, не рушить всё, на что упадёт взгляд. Какое-то время я блуждал по лесу, на поляне фавна его не было, как и на излюбленных охотничьих местах. Наконец, в голову пришло ещё одно место. Не медля, направился туда и не прогадал – Вильям стоял на коленях в том месте, где когда-то был дом. Его, его сестры. Скрываясь в тени и стараясь ступать бесшумно, я подошел ближе и услышал его тихий голос. - И ты не узнаешь, никогда не узнаешь, что стало с Аннет. Я не смогу сказать тебе, мама, что предал сестру. Я никогда не скажу, что делаю сейчас, чтобы встретиться с тобой, - он обнял себя за плечи, начал покачиваться из стороны в сторону, - но я убиваю детей. Приношу их в жертву. Это… Это правильно, потому что помогает мне встретиться с тобой в Мире Грёз. Но почему мне так больно?! Я не двигался и даже не дышал. Сложно передать, что я тогда чувствовал. Понимание, отвращение… Вильям, между тем, продолжал: - А ведь некоторые из них считали меня другом. В этот раз была одна девочка… Такая добрая и светлая, действительно чистая душа. Она воспринимала меня, как брата… Была похожа на Аннет… И доверяла мне. Тяжело представить, но она верила каждому моему слову, - он усмехнулся,- чуть ли не в рот мне смотрела. А я завел её в лес, отдал фавну. Она до последнего мне верила… - его голос надорвался. Поднялся ветер, начиналась метель, снег впивался ему в лицо (меня спасала маска), но Вильяму было всё равно. Он продолжал стоять на коленях, и мне казалось, что его вой созвучен ветру. - Почему мне больно?! Почему? Хоть кто-нибудь… Умоляю, скажите. Я же не могу иначе, не могу! Когда боль прекратиться? Никогда, Вильям. Но я не сказал этого в слух. Я сам не хотел слышать этот ответ. Наконец, я решился выдать себя, сделал несколько шагов к нему по скрипящему снегу. Не стал заглушать звук способностями. Вильям вскочил на ноги и обернулся. Несколько секунд он смотрел на меня то ли затравленно, то ли удивлённо. - Морозник, Вильям. Он тряхнул головой, будто сбрасывая наваждение. Кивнул. Метель, что стала ещё сильнее, по-прежнему не замечал. Мы вместе двинулись к поляне фавна. В тот день я не смог надеть маску на выбранных людей. Как и в последующий. Лишь под конец пребывания цирка в Сентфорея наконец взял себя в руки завершить задуманное, продлив дни своего бодрствования.Больше я никогда не ходил за Вильямом сам. Всё же, ему повезло больше всех. Мальчишка в сознании с середины осени до первых дней зимы. Дня два мы с ним пересекаемся, и он приносит необходимое количество чёрного морозника. А он тратит драгоценное время на то, от чего пытаюсь избавиться я… Отвратительно. Но то лишь эпизод из прошлого. Сейчас я просто лежу в своей могиле, концентрируюсь на звуках вокруг… И всё же, когда же я уже проснусь,а ещё лучше, по-настоящему засну?.. Шаги. Голос, напевающий незатейливый мотив. Кажется, у меня начинает вырабатываться привычка радоваться этому. Почему бы и нет? Главное, чтобы не помешало в дальнейшем. Наконец расслабляюсь, в ожидании. Слышу ноту за нотой, тихое мычание. Вот как… Сегодня подбирается что-то новое. Интересно. Через пол часа неуверенного повторения новой мелодии наконец полились и слова:- Монастырский хладен камень,
Кайся, молодая мать.
Плеть. Молитва. Осознанье.
Только поздно горевать.
Мысль мечется в сознанье:
«Как дитя своё спасти?»
Нестерпимо наказанье,
Плачь ребёнка, боль в груди.
Чувствую, как напряглось мое бессознательное тело. Она не могла знать. Неоткуда. Это просто совпадение. - А, ну почему вновь на этом месте? – нервно перебирает струны. Знакомая мелодия, но она вскоре изменяется, возвращается композиция песни.- Лжесвидетельство и кара,
Но ребёнок здесь причём?
Пало тело от удара…
И всё же… мне не кажется. И вновь встаёт вопрос – откуда она знает? Её рука снова бьёт по струнам. - И зачем я начинаю эту песню, если даже ещё не знаю, чем она закончится? – она нервно смеётся. Слышу вскрик. Шорох листвы, характерный отзвук струн отставленного инструмента. -Когда они успели вырасти?! Рвущиеся стебли. Уверен, морозник рядом тянулся к ней. Тяжелый вздох. Ну что ты, милая, это всего лишь цветы. -Не уходить же от прекрасного места из-за глупых цветов?! Нужно постараться хотя бы проконтролировать количество цветов у моей могилы. Не нужно отпугивать её раньше времени. И всё-таки. Неужели проклятье затронуло её жизнь настолько сильно? А может, она – та самая помеха? Кому вникать в суть проклятья, как не тому, кто с ним сражается? Мне это нравится. *** Несколько дней спустя напряжение города достигает своего апогея. Слышу знакомый голос, читающий заклинание призыва. Не здесь, не в лесу, где-то на кладбище. Но призыв настолько сильный, что слышат его все. Интересно, что думает о происходящем малыш Вильям? Он же также, наверняка чувствует, что происходит вокруг. Такой мог быть сделан только на крови призывающего. Смело с её стороны. Призывает Писадейру. Может, передумаешь, пока не поздно, милая? Будет жаль лишиться единственного «собеседника» на ближайшие несколько месяцев. Чувствую гнев и безумие Эйры, страх и решимость её юной противницы. Значит, всё решится сегодня. Что же, моё зрительское место нельзя назвать лучшим, но не жалуюсь. Напрягаюсь, выжидаю.Ещё один голос. Голос напуганного мальчика подростка, тоже с кладбища. Он боится много сильнее своей спутницы.Трус. Кажется, я чувствую, как отчаянно стучит и её сердце. Чего же она ожидала? Инициатива наказуема… И ещё один голос, взрослый. Фигур на доске всё больше. Чем же закончится эта ночь? Ощущаю знакомую энергию. Аннет… Её ворон. Уже успел позабыть о нём. Конечно, он также сражается с Эйрой. Крики, не разобрать содержания. Они полны желания жить. Последний душераздирающий вопль. Чувствую прилив силы, не вижу, но точно знаю, что впервые за двести лет Сентфор озарился светом. Эйра свободна.