Hurt — House Carpenter
Обри любила находиться в комнате Ким. Она была небольшой и уютной — это успокаивало девочку. Подобный эффект нередко был нужен ей, когда такую картину можно было наблюдать снова и снова: хозяйка комнаты сидит, перенося свой вес на руки, расположенные позади неё, на кровати, освещённой из окна, находящегося прямо над ней; частая гостья же упирается бёдрами в письменный стол и, скрестив руки, упирает взгляд на полки с книгами напротив неё. Этот день не стал исключением. За окном стояла чудесная погода, в комнате же — бушевал розоволосый шторм. Нельзя сказать, что Ким могла быть ошеломлена этим обстоятельством; напротив — за два года уже успела понять и привыкнуть к нраву подруги. Последняя, как обычно, говорила на повышенных тонах, сопровождая слова отчаянной жестикуляцией. Впрочем, именно сегодня такое поведение было как никогда оправданно, поскольку парадокс её чувств не мог быть разрешён без беспокойства её и так не стальных нервов. — Слушай, я вообще не хотела бы думать об этом, говорить об этом! — прорычала девочка. — Это ну максимально девчачья вещь, боже, я ненавижу то, что со мной происходит! — Успокойся, Обри, — устало произнесла Ким, должно быть, уже далеко не в первый раз. — Даже ты можешь втюриться, и это — абсолютно — нормально. После подобного заявления на лице Обри могла отразиться только кривая усмешка. Если бы всё было так просто, она бы в первую очередь не стояла здесь. — Да ни черта, — вырвалось у неё, однако, запоздало опомнившись, она извинилась за грубость. — Он хочет большего, чем дружба. И мне с ним... Хорошо? Но... — она осеклась. — Всё сложнее, чем кажется. Обри, несомненно, помнила, что Ким в курсе, возможно, всей её ситуации. Тем не менее, вся эта «ситуация» казалась ей выдержкой из мыльной оперы: реальность не бывает такой, мир прагматичен, и в нём нет места переживаниям о таких маловажных проблемах — оттого она и почувствовала необходимость в оправданиях. Со стороны кровати послышался тяжёлый вздох. Палящее солнце вынудило девочку закрыть шторы. Справившись с этим, Ким попыталась подобрать слова: — Это, конечно, твоё дело. И я не подталкиваю сейчас ни на что. Но — моё мнение — что ты гоняешься за призраками. — Я не гоняюсь ни за какими... — И это приносит тебе одни страдания! — с нажимом перебила вскинувшуюся Обри Ким. Обе девушки посмотрели в упор друг на друга: Обри — со злостью, Ким — с ледяной серьёзностью, — и первой сдалась розоволосая. Успокоившись — если этим словом можно было выразить то печальное и одинокое спокойствие, охватившее её с головой, — она опустила взгляд. Умная подруга — не то, что глупая она. Девочка выглядела обескураженно, и её вид причинял Ким такую боль, что, не в силах смотреть на это более, она встала с кровати и обняла подругу. В ответ та машинально дёрнулась, но не стала отстраняться. — Да. Ты права, наверное. Спасибо тебе, — девочка искренне поблагодарила ту, что постоянно поддерживала её. — Ну, будет.***
Редкая машина лениво проезжала мимо стоящей на безлюдной остановке девочки. Лето уже подходило к концу; уставшее солнце тускло освещало те участки земли и зданий, которые ещё не закрыли сгущавшиеся облака. Прохладный ветер трепал розовые волосы, заставляя раз за разом поправлять их, пока она не сдалась, глубоко вздохнув. Жизнь прекрасна, напомнила она себе. Этот факт довольно часто случалось забывать. С разговора с Ким прошло уже две недели, за которые случилось крупное событие, отложившее эту встречу настолько: Мари — их Мари — наконец-то заговорила с ними, более того — теперь она была в каждодневной доступности и не планировала закрываться снова. Единственным ограничивающим фактором, не позволившим ей навсегда пропасть в доме Микаэля, были её факультативные занятия математикой. Воодушевлённая мистером Лайеллом, некогда она решила попросить его помочь с подготовкой в области олимпиад — и вот уже месяц он приходил в дом Лэнс. Впрочем, ей пришлось пропустить одну неделю: с Микаэлем они решали вопросы, связанные с возвращением Мари: например, транспортировали её одежду из дома Лэнгли — под их же укоряющим взглядом. Впрочем, это было нестрашно, покуда те не решались посягнуть на столь необходимую для Мари свободу. Жизнь всё ещё была прекрасна, ведь у Обри было столько возможностей отвлечься от главной проблемы. — Прошу меня простить, — чей-то голос отвлёк её от мыслей. — Задержался по делу чрезвычайной важности. Девочка обернулась в сторону голоса. Перед ней стоял блондин, уперев руки в бока, что заставило её глаза закатиться: его показной пафос был одной из тех, на самом деле, многих вещей, которые были способны играть на её нервах. — И что такого важного ты делал? — с нескрываемым скепсисом в голосе спросила розоволосая. Микаэль усмехнулся и отлаженным движением провёл рукой по волосам. — Узнаешь. Так о чём ты хотела со мной поговорить? — Так и знала: обычные отговорки, — фыркнула Обри, слабой улыбкой попытавшись смягчить слова; впрочем, улыбка пропала через мгновение, стоило ей вспомнить о цели сегодняшней встречи. — ...пройдёмся? Закономерное понимание промелькнуло на лице парня, и он кивнул.***
Не было никаких иллюзий. Не было никаких надежд. Был лишь вопрос — неявный, невысказанный. Человеку нечасто случается развлечь себя мыслью, как бы чувствовали себя вещи, будь они разумны. Что бы почувствовал инструмент, томившийся на полке в чулане несколько лет, когда его наконец вытащили бы лишь для того, чтобы положить обратно — через несколько минут? Каково было бы костылю, служащему для поддержки до полного восстановления повреждённой ноги, а после — отправляющемуся в утиль? Самый обычный мальчик и самая обычная девочка, каких можно было насчитать миллионы по всей земле, шли вдоль дороги, и ни один не торопился начать диалог. Девочка не могла решиться, мальчик — не видел в этом своей обязанности. Впрочем, не дав взаимному молчанию стать бесконечно неудобным, Обри наконец подала голос: — Как дела? — Извини? — Ну, в смысле, как настроение? Как тебе жить с Мари? Ты так вызвался помочь, но может, тебе неудобно? Просто я могла бы... — Ни в коем случае, всё в порядке. Это меньшее, что я могу сделать в такой ситуации. — Класс, — протянула девочка. — Как твои занятия с мистером Лайеллом? — решил подыграть ей Микаэль. — Гоняет как проклятую, — хохотнула Обри. — Но он сказал, что я хорошо продвигаюсь. — Понятно. Я рад за тебя. Они помолчали немного. — Эй, Мик. Ты же понимаешь, о чём я хотела поговорить? Пауза. Конечно же, он понимал — теперь уже без сомнений. Но нужно было соблюсти формальности. — Могу догадаться. — Ты предложил мне встречаться, — девочка вздохнула. Несомненно, нужно было вздохнуть — что ещё делают люди, когда говорят о чужих признаниях? Сложные эмоции отобразились на лице Обри; на мгновение можно было подумать, что она пожалела об этом. — Почему? Невозможно подготовить себя к любой ситуации. Невозможно было и подготовиться к такому вопросу. Мальчик отвернулся, переводя взгляд на приближающуюся детскую площадку. Не стоило сюда идти: непрошенные воспоминания наверняка нахлынут на девочку с головой; впрочем, возможно — только возможно — что хотя бы в этот момент она не будет думать о нём. — Ты... Важный человек для меня, — высказал он. — Думаю... Я хотел бы общаться с тобой ближе? Наверное, так. Он наконец повернулся обратно, чтобы увидеть лицо девочки, однако теперь уже она смотрела в другую сторону. Несложно было догадаться, что её взгляд непроизвольно упёрся в качели. — Понятно. Я... Много думала. Ну, ты заметил. Извини, что затянула с этим, но... в общем, я не против, — она взяла его за руку, улыбнувшись, и их взгляды пересеклись. В её улыбке, в её взгляде, в этом прикосновении — присутствовал невысказанный ответ, и он всё понял. Они продолжили идти мимо площадки, и мальчик почти мог ощутить, как что-то уходит от него. Не было никаких надежд. И не было никаких иллюзий.***
Гадко, невероятно гадко. Это чувство не укладывалось в его голове. Стало сложно дышать. Мир замедлился, словно в замедленной съёмке; реальность, в уродливой насмешке, поплыла, пока он с искажённым лицом наблюдал держащуюся за руки пару. Этого не могло произойти. Этого не должно было произойти: это было против всех вообразимых правил. Как она смогла? После того, как он отступился, после всех его терзаний, его боли... Увидеть это — быть свидетелем предательства всего, ради чего он ушёл... трусливо сбежал. Бежал — как сейчас — в свою комнату, прочь от всего мира. Теперь он понимал — от лживого, жестокого мира, без усилий ломающего надежды любого, словно ветер ломает ветки деревьев. Случай — непреодолимая сила, не считающаяся с чувствами людей; впрочем, те же люди с улыбками на лицах исполняют его безэмоциональные приказы. С улыбками, подобными той, что он успел увидеть на её лице, когда она совершила акт предательства. Дом встретил его привычной тишиной. В конце концов, он научился не обращать на это внимания. На автомате сменив обувь, он, с отсутствующим видом, поплёлся к себе. Как ещё он мог поступить, когда аксиома, стоявшая в фундаменте его действий, его мыслей все эти годы, только что с треском исчезла — была показана недействительной, несуществующей? Запоздало он почувствовал ту самую ледяную злость, граничащую с ненавистью. К ней и к этому миру. Лёжа на кровати, он сжал футболку у солнечного сплетения и надавил на него. Боль не проходила, как и всегда, но он продолжал давить, будто это приносило ему подобие облегчения. Возможно, отчасти так и было, однако он не мог ухватиться за реальность, не мог понять точно, что он чувствует — никогда не мог — да и кто может? Никто не помог бы ему, и он сам бы не принял ничью помощь. Все родные люди оставили его — так или иначе, — и сам он собственноручно разорвал связи со всеми близкими. Он наблюдал тень, что, склонившись над ним, медленно проникала внутрь, заставляя его взгляд стекленеть, а сердце —***
Nessa Barrett — scare myself
Мари проснулась несколько позже обычного: вчера ей снова с трудом удалось заснуть. Навязчивые мысли, насколько они отступили, до конца не исчезли и неизбежно донимали девушку. Впрочем, поддержка друзей, несомненно, помогала. Встав с кровати, она медленно поплелась в ванную. Из зеркала на неё смотрела девушка с растрёпанными волосами, в которых местами прослеживалась седина. Она измученно ухмыльнулась, отмечая — отчасти саркастически, — насколько её потрепала жизнь. Впрочем, в одном можно было быть уверенной точно — они все прошли через чёртову кучу проблем. Завершив утренние процедуры, она направилась в кухню. Оказалось, что кухня не была пустой. За столом сидели мистер и миссис Бейкер — родители Микаэля. На мгновение Мари вошла в ступор. … … Впрочем, она быстро справилась с этим. — Прошу прощения, я немного проспала. Доброе утро. — Доброе утро. Ничего страшного, — кивнула миссис Бейкер. — Мы сами приготовили завтрак. На тебя с Микаэлем тоже осталось. — Спасибо большое, — прикрыла глаза Мари и присоединилась к ним за едой. Закончив есть, родители Микаэля отправились в пекарню, Мари же начала убирать со стола. В кухонном дверном проёме показался парень. — Они уже ушли? Наконец я смогу спокойно удовлетворить свой голод. Мари привыкла к тому, что Микаэль по какой-то причине не желает находиться рядом со своими родителями, по меньшей мере, по утрам. Для этого он даже делал вид, словно спит до момента, когда они уходят. Девушка собралась поставить завтрак на стол, но блондин перехватил инициативу, взяв тарелку самостоятельно. — Ты ведь знаешь, не обязательно помогать ещё и мне, — объяснил он. — Полагаю, что потакать моим родителям должно было быть достаточно лишено удобства. Они могут быть... Холодными. — Ты из-за этого их избегаешь? Тарелка опустилась перед местом Микаэля. — Не то чтобы я их избегаю. Как минимум, я сам вызвался помогать им в пекарне, пока не закончатся каникулы. — Но ты не любишь совместное времяпровождение? — осторожно поинтересовалась Мари. Блондин вздохнул, в который раз взяв паузу. — Можно сказать и так. Ненавижу, когда мне говорят, что я что-то кому-то должен. Должен любить... Я абсолютен, как минимум — относительно своих чувств — и если я не чувствую этого, я не должен этого чувствовать. А по поводу благодарности... Наверное, я «должен» быть благодарным, но всё, что они делают: и благотворное, и неприятное — так или иначе воспринимается как должное. Микаэль закончил. Повисла тишина. Мари не знала, что ответить. — А ты — не понимаешь меня? — он взглянул ей в глаза. — Понимаю... Но лишь отчасти. У меня немного другая ситуация. — Тогда почему ты не хочешь возвращаться к своим? Не кажется, будто они будут снова пытаться заставить тебя сделать то, чего ты не хочешь делать. — Да, но... — девушка замялась. — Прозвучит излишне трагично, но они предали моё доверие. Пока я не хочу к ним возвращаться. — Вот как. Звучит действительно трагичнее, чем это выглядит со стороны, — согласился парень. — Но ты — также абсолютна относительно своих чувств, так что, если ты чувствуешь предательство, твоё нежелание полностью оправданно. Мари позволила себе усмехнуться. — У тебя забавная манера выражения. И мышления тоже, полагаю, — добавила она. Блондин показно рассмеялся. — Это можно воспринять и как критику, и как похвалу. Пожалуй, восприму в обоих смыслах сразу! — Надеюсь, ни один из них не обидный, — хохотнула девушка. — Я имею в виду, для твоего возраста у тебя на редкость взрослое восприятие мира. — Ты старше меня всего на три года, тебе ли делать выводы на основе моего возраста? — усомнился Микаэль. — Ну, с другой стороны, мне уже восемнадцать, и я формально считаюсь взрослой, так что прими это как комплимент со стороны взрослой тёти, — с напускным самодовольством поспорила Мари. — Теперь уже взрослой тёти... Пожалуй, приму поражение, пока ты не постарела до бабушки, — в тон ей ответил парень. — Эй, я не такая старая, — в шутку возмутилась девушка. — И я рад, что до этого не дошло, — кивнул Микаэль и со вздохом встал. — К сожалению, вынужден прервать этот интереснейший диалог и отправиться в пекарню. — Удачи тебе, — искренне улыбнулась Мари. — Хорошего дня, — помахал рукой он и направился помогать родителям. Девушка осталась наедине с собой. Она продолжила убирать со стола, ведь в этом заключалась её обязанность. Около двух недель назад Микаэль договорился с родителями по поводу её проживания здесь. Как у него это получилось — она не знала — но знала, что по легенде она является студенткой очно-заочной формы обучения, поэтому несмотря на то, что ей не нужно ходить в университет каждый день, всегда есть вероятность того, что это придётся сделать — поэтому она приехала сюда из другого города. Мистер и миссис Бейкер согласились приютить её — в обмен за это она должна была убираться в доме. Предложение было удачным для Мари: поглощённая этой рутиной, она могла не думать о других вещах, более сложных и приносящих ей боль. Так она проводила время, пока не приходил домой Микаэль или пока к ним не заглядывала Обри, освободившись от дополнительных занятий. Так она планировала провести время и в этот раз. Ближе к вечеру, Микаэль вернулся домой в компании Обри. Не так давно они начали встречаться, и их взаимодействия казались ей по-детски милыми. Ассоциативно, она вспоминала Хиро и задавалась вопросом, когда решится показаться ему. — Хей, Мари, как насчёт сходить с нами за покупками? — предложила девочка. Каждый выход из дома для девушки был испытанием; они об этом знали, и именно поэтому продолжали предлагать ходить вместе, чтобы смягчать давление, оказываемое на неё. Мари с готовностью согласилась, понимая их намерения; к тому же, проводить время с друзьями было приятно для неё. Магазин встретил их непривычным шумом и яркими цветами. Компания собиралась пройти через калитку, но внезапно Мари немного покачнулась: закружилась голова — и пришлось отойти немного в сторону, чтобы прийти в себя. — Ты как? — обеспокоенно спросила Обри. — Всё хорошо, не стоит переживать, — покачала головой Мари с немного сконфуженной улыбкой. — Мне просто нужно немного времени, чтобы привыкнуть к этому... Разнообразию всего. — У тебя большой прогресс, — заметил Микаэль. — Имею смелость полагать, что в подобном темпе совсем недалёк во времени тот момент, когда твои страхи пройдут. — Надеюсь на это, — улыбнулась девушка в ответ. — Вы можете пока идти: я вас догоню. Микаэль кивнул и посмотрел на девочку. — Ты иди, я постою с Мари. Согласившись, блондин ушёл, они же остались у выхода. Обри напряжённо вглядывалась в лицо Мари. Та приоткрыла глаза и улыбнулась. — Ты так беспокоишься обо мне. Девочка немного покраснела. — Разве это не естественно? — она отвела взгляд. — И правда. Я счастлива, правда. Что ты не забыла меня и что до сих пор считаешь заботу обо мне — естественной. Но не думай, что я настолько беспомощна, ладно? — подмигнула Мари. Розоволосую захлестнули эмоции, и она не нашлась, что сказать, кроме смущённо-скомканного: — Конечно. Мари стало лучше, и она своим видом показала готовность идти, повернувшись в сторону калитки. … … … … … Его профиль она узнает из тысячи даже сейчас, после двух лет разлуки. Но почему эта девушка стоит за ним и её подбородок лежит у него на плече? Он, кажется, случайно замечает их и в замешательстве смотрит в упор. Обри, наверное, тоже видит его вместе с ней, но это сейчас казалось так несущественно, так неважно. Забавно, как это место в миг стало похожим на космос: нет воздуха, нет притяжения, и лишь отдельные предметы проплывают мимо, плывёт и мир, и с ним — земля. Нет больше сил здесь находиться.***
Bad Omens — What do you want from me?
— Хиро, кто это такая?! — едва не крича, Обри подорвалась к парочке. Девушка опешила, отшатнувшись. — Девочка, ты нас с кем-то перепутала, — начала она, посмотрев на Генри. Тот покачал головой. — Всё в порядке, Вероника. Это Обри, моя подруга, — объяснил он. — И подруга его девушки, прошу заметить! — воскликнула розоволосая в ответ. — А ты, наверное, не знала, что у него есть девушка? Тотчас осознание появилось в глазах Вероники. Она слегка нахмурилась и произнесла: — Ты про Мари сейчас? Дыхание Обри стало глубоким и частым, кулаки сжались сами собой. Кто-то предостерегающе взял её за руку, но она не обратила внимания. — Так ты знала, что у него была девушка, и всё равно решилась его увести?! — Девушка, которая сбежала ото всех и игнорировала его? — Вероника тоже повысила голос, выпрямив руки с сжатыми кулаками вниз. — А ты считаешь себя лучше? Решила воспользоваться ситуацией! А ты, Хиро? Посмотрите, какой бедненький, пожалейте меня! — Хватит, Обри, — Микаэль повёл девочку из магазина. — Отпусти! Какого чёрта ты меня трогаешь? — прошипела Обри и с силой выдернула схваченную руку. — Не смей меня затыкать и даже пальцем касаться! Она с яростью смотрела на Микаэля. Лицо блондина же не выражало ничего, а в его глазах читался лишь холод. Холод, который понемногу остужал огонь в душе девочки. — Успокойся. Ты кричишь праздно. Тебя всё равно никто не поймёт, покуда ты будешь выражать себя так. Она замолчала, стараясь совладать с эмоциями. Прошло несколько долгих секунд. Ничто не могло зацепить её больше, чем то, что касалось её друзей, в особенности — Мари. — Пойдём отсюда. Мари уже давно здесь нет, — безэмоционально сказал блондин, и Обри, только сейчас осознав это, сжав губы в полоску, развернулась и ринулась к выходу. Микаэлю оставалось лишь последовать за ней, кинув последний взгляд на безмолвно стоявших Генри и Веронику. Через несколько минут ходьбы в напряжённом молчании пара заметила бредущего в стороне жизнерадостного мальчика. Розоволосая мгновенно сменила курс, а мальчик, заметив их, остановился и помахал рукой. — Кел, какого чёрта ты всё это время молчал о Хиро? — И вам привет, — опешил шатен. — Чё случилось? — Случилась Вероника! — выплюнула девочка. — А. Вы узнали. Мимолётное удивление и грусть отразились в глазах мальчика, лицо которого приняло безучастное выражение. — Я не хочу об этом говорить, — необычайно холодно отрезал он и, отвернувшись, приготовился идти прочь. Обри же оббежала его и встала перед ним, загораживая проход. — Ты не собираешься объясняться? — Я тебя не понял, Обри. Я тебе должен что-то объяснять? — Да! Например, то, как ты покрывал Хиро с изменой и лживо улыбался при этом Мари! Кел тяжело вздохнул. — О, ну давай я тебе объясню. Типа ты, наверно, жила в одном доме с Хиро? Он типа твой брат? Типа ты много знаешь о Хиро, да? О том, как он страдал? О том, как бросил готовить, как чах с каждым днём? Он во всём себя винил! Он улыбаться перестал! Ушёл с головой в учёбу, голодал! Да как я был рад, когда Вероника появилась в жизни брата! С обманчиво спокойного тона Кел быстро перешёл на крик. Обри, напротив, опешив, слегка успокоилась, с опаской смотря на мальчика, лишь набиравшего обороты. — Ты застряла в прошлом, если думаешь, что что-то может быть как раньше! Ты небось всё ещё надеешься, что наша группа когда-нибудь снова будет вместе, как в старые времена? Да ни черта. Ни черта ничего не будет как прежде, и он, — Кел, едва повернувшись, показал на Микаэля пальцем, — никогда не заменит Санни! Воцарилось молчание: каждый погрузился в собственные мысли. После этого Кел, обойдя Обри, молча ушёл. Девочка чувствовала себя абсолютно разбитой. — Ты как? — Я... Я хочу прогуляться. Но надо поговорить с Мари, и... — Не стоит. Я сам с ней поговорю. В таком состоянии тебе лучше не говорить с ней. Два расстроенных человека не помогут друг другу. — Мик, я... Прости меня. Ты такой хороший друг, — Обри с болью посмотрела на мальчика. — То есть парень, но... Сейчас я имею в виду, именно друг. — Я понимаю. Всё хорошо, — грустно улыбнулся он. Она хотела сказать ещё что-то, но, передумав, просто покачала головой и побрела прочь. Микаэль, немного постояв, пошёл в сторону своего дома. Придя домой, парень начал поиски Мари. Ожидаемо, её не было на кухне или в зале. Он постучался в комнату, которую Бейкеры выделили для Мари после того, как её проживание здесь стало для них известным. — Мари, ты здесь? — Уходи. — Я собираюсь войти, — блондин проигнорировал выпад девушки. — Делай что хочешь, — послышалось после долгой паузы. Комната Мари встретила его полной темнотой: шторы были закрыты, свет — не горел. Сама гостья сидела на кровати с опущенной головой, волосы свесились к полу. Блондин поёжился от такой обстановки, но тем не менее, сел на стул рядом и спросил дежурный вопрос: — Как ты? — Как дерьмо. — Неудивительно. — Это всё, что ты хотел сказать? Если да, можешь идти. Если ты хотел меня успокоить, можешь идти, — убито прошептала девушка. — Я лишь хотел, чтобы ты высказалась. — Я не хочу высказываться. — Если ты не выскажешься, это съест тебя изнутри. — Я знаю. Что если я этого хочу? Микаэль растерялся. Понимать других людей всегда было проблемой для него. Он не мог представить, что сейчас чувствует Мари, и исходил лишь из каких-то базовых соображений, которые только что были разрушены. Что чувствует человек, когда его любовь предают? Винит ли он человека, предавшего его? Винит ли он себя? Или мир? Или же он не ищет виновных, ему не важны такие категории, когда всё, что его поглощает — боль? — Почему тебе больно? — Ты издеваешься? — Нет. Я серьёзно. Что именно зацепило тебя? То, что Генри бросил тебя, но сам ли этот факт? Или предательство доверия? Или… — Заткнись, пожалуйста, — Мари подняла голову и бросила мёртвый взгляд на Микаэля. Но тот стойко выдержал его, привыкший к подобному в неперечислимых разговорах с Обри. — Ты сейчас снова замыкаешься в себе. Если ты это сделаешь, весь твой прогресс просто пропадёт. Поделись со мной тем, что чувствуешь. — Ты мне никто. По какой причине мне это делать? И зачем тебе это? — Может быть, именно потому, что я тебе никто, ты и должна именно мне всё рассказать? — Знаешь что? Хорошо. Мне не важно, важно ли тебе на самом деле то, о чём я говорю, и мне плевать, что ты будешь об этом знать. Мари сдалась. Её состояние было на грани — это было заметно невооружённым глазом. Она начала свой долгий монолог. В этом монологе она выплеснула то многое, что хранила в себе долгое время. Предательство Генри, его непостоянство, его вина, его невиновность, его вина, её бегство, её эгоизм, её эскапизм, её вина, вина мира, жестокий мир, жертва Санни, сделка с миром, её перфекционизм, еЁ вИна; Её ВиНп; н1 вВВввинА… Она уже не замечала, что говорит, не замечала, кто в комнате, а Микаэль всё слушал. Многие подробности душевного состояния девушки открылись ему, многие факты, которые он не мог осознать, некоторые мысли, в которые он не мог поверить. Но было ли ему не плевать на это? Беспокоился ли он по-настоящему о том, что говорила Мари, или ему было всё равно, через что проходила она, через что проходили они все? Он не знал. Не мог ухватиться за свои чувства, за своё отношение ко всей этой ситуации. В конце концов, он был никем для них. Они были никем для него. Глубоко внутри, ему было всё равно, что происходит с ними, и что происходит с ним. Мари уже бессильно шептала несвязные вещи, полулёжа. Парень положил её свесившиеся ноги на кровать и накрыл её одеялом. Она не заметила. Медленно её глаза закрывались, и она погрузилась в сон. Блондин беззвучно вышел из её комнаты и закрыл дверь.