***
Антон, развалившись на кушетке в тату-салоне, долго смотрит, как его Ко нежится и рассыпается в стандартных вопросах о прошедшем дне. У Эда всё стабильно-дебильно с его визжащими от боли клиентами, от которых потом несколько дней в ушах звенит. У Иры выходной посреди недели, поэтому она сегодня играла в домохозяйку, разбирая залежи Эдовых неудавшихся эскизов под кроватью и склад грязной одежды, брошенный в корзину для белья. На этапе знакомства вся троица забилась на том, что штаны в салоне будут протирать исключительно перед закрытием, чтоб никого от работы не отвлекать. Заходить не вечером Эд рекомендует только в двух случаях: сеанс или пожар. Пожаров пока не было, свои желанные татуировки Антон уже набил, соответственно и ноги его в салоне раньше девяти нет. Ира же в последнее время допоздна пропадает на работе и домой приходит, когда парень уже вернулся. Выграновский целует девушку в скулу, прижимая к себе, и Шастун каждый раз переживает, как бы такими губищами он ненароком ей глаз не высосал. И это панк ещё молчит про весовое преимущество Иры, однажды пострадавшей от тощей задницы крокодила своей души, после три недели рисуя маркерами письки на загипсованном предплечье. Ира не комплексует по поводу веса, находя в дрищявом анорексике свою изюминку, постоянно подъёбывает Эда и очень его любит. От последнего Антона радугой выворачивает, а перед глазами сразу всё противно-розовым становится, отчего выворачивает ещё сильней. Амурные дела — это вообще не к Антону. Он, так-то, привык быстренько в жизни какого-нибудь раскрепощённого сударя с пониженной социальной ответственностью раз так — и появиться, быстренько сделать все дела и так же быстренько ушуршать восвояси. И мужчина доволен — приятно ведь, и Шастун доволен — перепало. И жёны, в принципе, против ничего не имели, потому что в курсе про юркого Антошку не были. Никакой мозготрёпки, никаких проблем и совершенно никаких обязательств — сказка, а не жизнь. И если этот дуэт из жалкой пародии на Бонни и Клайда находит своё счастье и успокоение в друг друге, то Тоха счастлив и спокоен тоже — любит их до боли сердечной. И это, пожалуй, единственная присущая Антону любовь по отношению к людям. Ему, в общем-то, и в своём одиночестве нормально. Антон жалует разве что светлое нефильтрованное и новый махач на районе, чтоб мозги давно отбившейся от воспитания гопоте вставлять. История умалчивает о частых шастуновских закидонах, впоследствии коих приходится вправлять себе конечности без хирургического вмешательства и обрабатывать раны палёной водкой. И что его Эд вечно из пизды вытаскивает, пока Антон бултыхается в ней, как родной. Его своя позиция устраивает абсолютно и полностью, пока жизнь по наклонной не покатится в тартарары, а его не колыхнёт, после чего последует рёв в штанину Выграновского и жалобы на суку судьбу. Эд реально святой, раз Шастун до сих пор держится. В последнее время парень старается не агрессировать на местных маргиналов, дабы в канаве с вырванным через жопу позвоночником не валяться. Во время недавней, самой большой стычки за этот месяц, ему пришлось пояснять за выкрашенные в зелёный виски и проколы в ушах, и видит его покойная бабуля, Антон всеми силами пытался себя сдержать. Он не виноват, что не у него одного остался в сердечке насыщенный 2007, на развитии в котором большая часть города остановилась. Антон пошёл дальше и значительно вырос с того времени. Только панка можно вытащить из 2007, а 2007 из панка — нет. Полный боли возглас «верните мой 2007» Шастун ни разу за свою жизнь не слышал, разве что в песнях, потому чуть ли не через месяц город разделился на три группы, раньше сплочённые одной, блять, верой. Первая поматросила и бросила, провела тест-драйв, сразу вернувшись к размеренной жизни офисных клерков и молодых семьянинов, поняв, что далека от интересов молодёжи и молодёжи в принципе. Выросла к сегодняшнему дню и забыла свой юношеский порыв как страшный сон, будто и не было его. Антон заметил, что таких основная масса и в большинстве это люди, находящиеся в шаге от того света. Вторая, к ним относятся Эд с Ирой, прошла путь от и до, и когда мода уже изжила своё, вернулась в привычную колею, накатанную до самого счастливого (по мнению Антона) периода. Этих очень мало, но каждый из них, если верить Кузнецовой, хочет на один день вернуться в то время и смочь повторить, как гласят наклейки на старых жигулях. Третья, в её рядах числится Шастун, в обезьяннике бывает чаще, чем дышит. Про этих можно отдельную историю писать, но если кратко, то людьми они не очень хорошими стали. Те самые единицы, ранее бывшие тру панки, не могут повзрослеть и понять, что прошедшее никак не возвращается, лишь свято веруют в возрождение целой эпохи, когда не было забот и проблем. Есть индивидуумы, пересмотревшие свою жизнь и начавшие её с чистого листа, но таких полторы штуки на десяток. Основная масса же пустилась по наклонной и сейчас готова за лишнюю сижку горло перегрызть. С такими-то обычно Антон и воюет. —Все ведь уже знают, что Попов возвращается? Эд, до этого переставлявший с места на место баночки с краской, останавливается и медленно поворачивается к девушке, лениво листающей ленту в телефоне. Ему приходится напрячь память, чтоб понять, про кого говорит Ира, и когда он понимает, на него словно озарение сходит, а за окном аж фонарь перегорает, последней яркой вспышкой освещая не менее яркую студию. Теперь в помещении не так светло и глаза не слепит. —Выучился наконец? —Чё за Попов? Прокуренным мозгам Антона сложно сообразить, что за Попов. Из Поповых он знает только Никиту, но этот солевой в последнее время сидит дома и боится носа из квартиры высунуть. Про учёбу такие, как он, вообще не слышали, и вряд ли про них будут складно судачить, вызывая ажиотаж. Ещё один Попов живёт с ним в одном подъезде, и этот дедок думает, как бы с Пятёрочки в сохранности добраться, а не об учёбе и фееричном возвращении в родные края. Парень поправляет съехавшие цепи на шее, зачёсывает чёлку назад и упирается взглядом в окно, за которым ветер качает деревья и разливается алый закат. Ему скоро на смену выходить, он планировал немного поспать, а не думать, про кого говорит Кузнецова и пытаться влиться в образовавшуюся до него тусовку. Ему, в общем-то, дела нет до этого. В молодости перезнакомившись со всеми, с кем можно, Антон наизусть запомнил большую часть имён звёзд своего города и их не менее звёздные погоняла. На приобретении многих ему самому доводилось бывать и лицезреть масштабные проёбы человечества, не считая рождение этих людей. Он, вообще, мальчик общительный, но как бы дитё не тешилось, всё рано или поздно закончится и забудется. Даже его возникший буквально с двух слов интерес вскоре пропадёт, уже находясь на этой стадии. Не завелось у него с естественным отбором поистине полезной информации, оттого приходится самостоятельно всё разгребать и забывать. Антон так половину своей жизни к девятнадцати годам забыл и сейчас едва ли вспомнит дату рождения — спасибо, что та набита на щиколотке, и он в любой момент может посмотреть на день, когда нужно ждать подарков. Он надеется найти в пачке пару сигарет и мелочь в кармане на полторашку, а там уже само как-нибудь наладится. —Эд! Собственно, долго ждать себя Попов не заставил, как понял Антон. Высокий брюнет в идиотских розовых очках с чёрными стёклами, скрывающими половину лица, ураганом залетает в студию, моментально привлекая к себе внимание всей троицы. Антон думает, лучше бы этот Попов пизданулся лбом о дверь или запнулся о порожек. Мысли не материальны: тот с широкой белоснежной улыбкой подходит к Ире и галантно целует ей руку, сердцеед недоделанный, на что она краснеет щеками и смущается; Эду отбивает кулачок и сам оказывается крепко сжатым в его медвежьих объятиях. С первой минуты Тоха понимает, что таких, как Попов, приписывают к числу «своих людей», отлично вписывающихся в любую компанию без какого-то труда, — его же самого вечно назад эспандерами для степа оттягивает и прорезиненной верёвкой по шее хлещет, чтоб и в мыслях не было снова лезть. Даже Ира, постоянно ищущая подвох, олицетворение слова «недоверие», расплывается в лучезарной улыбке и подсаживается ближе к высокому парню, расспрашивая его об учёбе в Питере и причине возращения в родные пенаты. Антон, погрев уши, узнаёт, что парня всё время тянуло обратно, к своим, и сейчас он неимоверно счастлив, находясь дома. Арсюшка этот то ли местный модник, то ли пидор обыкновенный, держащий на своих плечах район: одежда с иголочки, до блеска вымытые белые кроссовочки, штаны, до треска обтягивающие задницу, облегающая крепкий пресс чёрная футболка с красной полосой у горла и вырвиглазного оттенка жёлтая рубаха нараспашку. В таком не то, что за хлебом, в подъезд выйти страшно без мысли об отобранных деньгах и отбитых почках. Местная гопота павлинов не жалует и обновочки точно не похвалит, как всегда говорили в детстве. Чтоб одеваться, как Попов, инстинкт самосохранения и болевой порог должны напрочь отсутствовать. Но у того, как понял Антон, подслушав милое воркование, в корешах числятся какие-то серьёзные пташки, что башку готовы за ноготь Арсюшки открутить. Антон закатывает глаза, наклоняя голову вбок — моча из ушей потекла. Арсений рекордно быстро уламывает изрядно уставшего Эдика на небольшую татуировку, применив максимум своего обаяния и феромоны парфюма, разом очаровав почти всех. Парень фыркает в надежде на то, что Выграновский набьëт ему «я сосал меня ебали» на лбу, чтоб выделяться из толпы не только высоким ростом и странными очками, когда Солнце как таковое и не думает появляться, но и своей оригинальностью — не каждый день ведь на фриков удаётся посмотреть. Особенно в местах не столь отдалённых от комплекса Крестов. —Арс, —брюнет протягивает раскрытую ладонь, встав напротив Шастуна с намерением занять его сидяче-лежачее положение на нагретом местечке. Улыбается, не оголяя кромки зубов, так, что появляются ямочки на щеках, неспеша бегает глазами по флегматичному лицу Тохи — он видит сквозь стекло благодаря яркому свету — словно пытаясь понять, кто перед ним сидит и почему не хочет отвечать вежливостью, что обычно проявляется при знакомстве, и ждёт, готовый потратить, кажется, целую вечность на короткий ответ. Руку он не жмёт. Не потому что боится того, что Попов клептоман или цыган и попытается спиздить по кольцу с каждого пальца, а потому что ладошки у него мокрые, словно реагирующие на парня перед ним. Показаться тем самым панком, что не моется, может удушить одним только запахом засохших носков и жопу не бреет не хочется, потому что он не такой — в его приоритетах ловить хуй губой. По всем фронтам мимо: не хочет мараться о того, кого не вводят во грех, ибо он сами доходит. —Антон. Шастун готов поклясться, что видел блеснувшие огоньки в глазах сквозь тёмные линзы. —Приятно. Шастун улыбается натянуто, вспотевшей ладошкой давя себе на бедро. Собачиться и разводить скандал с нихуя он пока не планирует, но панковская чуйка внутри начинает скрести ногтями по органам, заподозрив неладное, в тихой туманной гавани замаячив красным огоньком. Словом, ему не особо приятно. От Попова бьёт разрядами тока за километр и бешеной энергией, притягивающей к себе, словно магнитом. Антон такое не любит и предпочитает обычно воротить нос, постоянно отнекиваясь, потому что знает, какими зачастую такие люди бывают проблемными. А ему и своих проблем хватает, будь каждая из них проклята небом, богом и землёй. Он, как почётный гражданин рабочего города, ночью пашет, а днём отсыпается, иногда вылезая на подработки, ибо на одну барменскую зарплату долго не протянешь, а с пацанами посидеть хочется. Антон без проблем мог бы договориться на подмену, если б сам не подменял болеющего как месяц парня, только денег нет, до зарплаты далеко, а у него ещё за коммуналку не плочено. Вариант жить отшельником на улице или у Выграновского не рассматривается из личностных побуждений и Ириных волос по всей квартире, которые Шастун спустя неделю умудряется снимать с себя и находить их в еде, словно Кузнецова специально приходит, пока его нет, и разбрасывает свои колтуны по всем горизонтальным поверхностям. Тоха смотрит время на телефоне и понимает, что поспать ему точно сегодня не удастся. Если в клубе за ночь не произойдёт ничего весёлого, то к трём часам он будет клевать носом, ежеминутно закрывая глаза в попытках выспаться. Шастун широко зевает и сползает с кушетки, ибо Эд уже сделал эскиз и постелил тряпочную клеёнку для Арса. На бумаге, к слову, не его гениальная шутка, одной фразой описывающая всё представление о Попове, а что-то совсем небольшое, но такое же буквенное. Ну и хуй с ним, с этим Поповым, и тем более его татуировкой. Антону похуй, что пришло в эту ухоженную башку, тараканов в которой больше, чем у парня в холодильнике. Когда он, выгнанный со своего нагретого места, подходит к Ире и заинтересованно заглядывает в её телефон с надеждой выискать что-нибудь интересное, прижимаясь щекой к каштановым кудрям, чувствует, как на нём неприлично долго задерживается чей-то взгляд, едва ли не пожирая своим интересом. Идиотом нужно быть, чтоб не понять, чей. Эд оперативно переводит эскиз Арсу лобок, и Антон мимолётом замечает почти забитый рукав и полностью белый участок кожи с внутренней стороны руки. Благодаря плохому зрению он не может рассмотреть рисунок, но, как ему кажется, там что-то вроде уродливых котят, дерущихся с хвостами друг друга. На шее татуировку рассмотреть легче: треугольник со змеёй. Арс либо иллюминатам поклоняется, либо геометрию слишком сильно любил, либо на зубного учился. Всё и сразу, скорей всего, но забивался он точно у Эда, причём в самом начале его творческого пути, когда у Выграновского руки тряслись от одного взгляда на машинку. Лицо у Попова чистое, совсем не тронутое чернилами, в отличие от Шастуна — у него же на мочке кривоватая буква «А» в большой «О» между дырами от пирсы, и та явно не символизирует первую букву имени — Тоха не настолько себя любит. Буквы, аккуратно переведённые Эдом, сливаются в одну сплошную чёрную полосу. Ну и хер с ними, Антону вообще неинтересно, что бьёт Попов и каким способом так быстро уломал Выграновского, рассказывающего, как хочет поскорей утонуть в мягкой постели, поработать лишние полчаса. Арсений не нравится Антону. От него исходит такой токсично-мерзотный вайб, что парню приходится впиваться ногтями в ладони, дабы в ебало в ответ на слащавую улыбочку не плюнуть. Жалкая Шастуновская душонка чует неладное, и что это неладное вскоре достигнет апогея, плотной лавиной пиздеца поглощая всех вокруг, в частности и самого Антошку, так яростно пытающего соскрести со своих берцев прилипшую к подошве грязь. Его в первую очередь. Парень встряхивает башкой, звякнув кольцами в ухе. Тьфу, бля, дожил — про додиков думает. Мало ли, что не понравилось. Жизненный опыт научил заведомо не думать о людях плохо, стараясь держать руку на пульсе, а голову в холоде, чтоб не делать поспешных выводов и ошибок. Покойником Антон точно подержит и руку, и голову. —Шастун, у тебя ведь ночная сегодня? Ира выключает телефон и грустно разглядывает скрючившегося Эдика, тихо жужжащего машинкой. Головой упирается Антону в плечо и смотрит снизу вверх, закатив глаза до полного исчезновения зрачка за верхним веком. Ответить парень ничего не успел, его в наглую перебили. —Шастун? —Арсений, до этого молчавший, активизируется и резко поднимается на локте под выграновский звонкий мат. —Ты случаем этого… М-м-м, как же ж его. Скажи и я скажу… Антон поджимает губы, с силой кусая щëку изнутри. Перед глазами трясущаяся рука с узловатыми пальцами, щëлкающая пальцами, на одном из которых, безымянном, серебряная печатка мелькает, и его сведëнные к розовому пластику брови. Солнце светит всем одинаково, но ебанутым больше. Панк пялится на Попова, на большом расстоянии уловившего тонкую нотку тревоги в зелёных глазах. Запустив мыслительный процесс, пыхтит, мычит, кусает губу, как ребёнок, забывший строчку стихотворения на утреннике. Только причина зашаливших нервов Антона не настолько мелочна, чтоб забыть о ней через пару часов. —А-артëма?.. —робко предполагает, ткнув пальцем в небо и залупой Арсению в глаз, заранее зная, к чему это приведёт. —Артёма не знаешь? —Знаю. Брат его. Арсений удивлённо вскидывает брови, и Антон по одной этой реакции определяет точное попадание в цель. В самый, блять, центр, раздробив острой стрелой красное яблоко на мелкие части. Единственно, что вместо яблока была взгромождена устойчивость Шастуна, ради которой он падал, поднимался, ныл и снова падал, пытаясь заставить себя ползти, цепляясь зубами за гнилую землю. Победителем он не вышел: где-то в нокауте валяется, закрыв голову руками, чтоб не трещала. —Он в городе? Как он вообще? Не завязал ещë? Давно его не видел, пацан-то классный. И продолжает сыпать вопросами, огоньками в глазах сверкая. Он какой-то невероятно радостный, будто выиграл миллион, подозрительно весёлый, словно провёл в парке аттракционов весь день, безумно заинтересованный, в точности ребёнок, которому читают сказку. Шастун смотрит на него и не может понять причину для радости. —Арс… Тоха сначала думает, что его нахуй унесло из студии за три километра, окунув головой в ледяную воду. Вокруг так тихо и спокойно становится, что он закрывает глаза и расслабляется, поддавшись короткому мгновению. А после земля начинает трястись и его тащат за волосы наверх, вынуждая нелепо барахтаться и заглатывать воду, давясь ею. Он пытается отдышаться, судорожно глотая воздух и кашляя; почти приходит в себя, как реальность обухом по затылку бьëт, вновь опрокидывая в воду, обессиленного и уставшего. Он расширенными от злости глазами стреляет в Попова, надеясь прожечь под ним дыру в кушетке, чтоб пизданулся и шею себе нахуй свернул, ибо лох — судьба, а не призвание. Но Попов не падает. Антону кажется, что он даже гаденько улыбается, смакуя чужое поражение на языке. кажется. Зато сменяющиеся цветами стены и деревянные полки не кажутся. И стеклянная дверь в конце приёмной, точно спасение от проблем, не кажется. Шастун фигуральный выход видит только на улице, где вечерняя прохлада и шум улицы в голову бьют. —Какой же ты мудак… —хрипит Эд. —Антон! Блять, Арс, ну кто тебя за язык-то тянул? Арс! Тьфу, бля, Антон, подожди! Пулей вылетев на улицу, Шастун словно на автомате тянется в карман джинсовки за сигаретами, но лишь пинает ногой рядом стоящую урну, что жалобно звякает и начинает медленно покачиваться, скрипя ржавыми болтами. оставил. Бросил Эду на стол, даже не вспомнив. В кармане только раскрашенная маркером зажигалка, а Антона трясëт, как эпилептика в припадке от волной накрывших воспоминаний, которые так пытался выкинуть из своей головы, запереть в шкафу на сто ключей, разбросав их, чтоб не было соблазна открыть. Он обещал. Обещал себе больше не зацикливаться, но ряд вопросов одного высокомерного пиздуна ставит пыльную пластинку на проигрыватель, раскручивая ручку. Все его слова оглушающим треском отдаются в ушах, отбойным молотком отстукивают давно изученный ритм, заставляя повторять забытые движения. Антон пинает урну ещë раз, резко дëргается от неë, ибо двери за спиной стучат друг о друга. Ира стоит на приличном расстоянии от него, едва ли не впиваясь лопатками в стëкла. Рот приоткрыла, ладони в кулаках сжала, назад отшатнулась, не отрывая глаз от парня. боится. Боится его, Антона, который с психу хуй знает, что выбросит. Вечерний ветер треплет волосы, сбивая их в один кудель, ворошит одежду и охлаждает изнутри, заполняя лëгкие вместо дыма. Рядом продолжает скрипеть урна, покачиваясь вместе с установившимся балансом в голове. Ира смелеет, робко делает шаг вперëд, боясь попасть под горячую руку. Антон сможет сдержать себя. Он спокоен. —Ты в порядке? —и быстро семенит ногами, приближаясь всë ближе и ближе. —Успокойся, Ир. Расслабься, —на лице лëгкая улыбка, а в руках пачка крепкого Винстона, принесëнного напуганной подругой. —Тебя проводить? Девушка косится на удивительно спокойного Шастуна, который лениво моргает, словно целый день мешки ворочил, а не пиздел. И даже не удивляется — у него свои приёбы. С нюансами, как говорится, а не ебанцой. Хотя в случае него одно другому является синонимом. —Точно? —Антон кивает, в подтверждение своих слов разводя руки в стороны для объятий. —Да, если не сложно. Тохе не сложно. Тупо не может быть сложно. Он своим долгом считает держать себя в руках на глазах у Иры и больше печься о ней, ежели о себе, потому что девочкам всё самое лучшее. Он-то как-нибудь выкарабкается, не зря же спасение утопающих завивист от самих утопающих.***
Ничего хорошего после часа ночи не происходит. Простая истина, поведанная Антону ещё во младенчестве, из раза в раз повторяет и показывает одно и то же, постоянно демонстрируя, что работа барменом на отшибе города — далеко не предел мечтаний и возможностей. Но Тоха, по натуре своей упрямей любого барана, продолжает доказывать обратное и светить красными от недосыпа глазами, сливаясь с торчками в туалете. План Шастуна по тотальному игнорированию окружающей его флоры и фауны дал трещину сразу, стоило среди толпы одинаково пьяных людей приметить розовую оправу очков и руку с печаткой, бережно придерживающую даму в обтягивающем красном платье за талию. Антон украдкой посматривает на парочку, задумчиво жуя губы. Он ожидал увидеть кого угодно, кроме него. Стоя в бодром расположении духа, ему хотелось обслужить этих двоих по высшему разряду, что, конечно, было ложь, пиздёж и провокация, но об этом не нужно было знать ни Попову, ни девушке, ни, тем более, Макарову, на которого Антон скидывает заказы. Парень тут же мысленно бьёт себя по лбу, осознав, что пялится он неприлично долго, а это, между прочим, моветон. Девушка, чмокнув Арсения, подходит к барной стойке, и Антон не может рассмотреть в ней ничего, кроме шлюховатой кобылы, вылезшей из инкубатора: ноги от ушей, хоть к забору пришей, платье, едва ли прикрывающее трусы, и жопа в три обхвата. Попов, видимо, ничем не отличается от псевдоморалистов, которые и на хуй сесть могут, и рыбку съесть, крича о своей индивидуальности и необычности. Знаем, проходили. Но лучше всего Тоха запоминает до невозможного маленькие зрачки, так ярко выделяющиеся на фоне серых глаз. Жизнь учила не торопиться с выводами, посему панк просто поправляет передник, перевязывая узел за спиной. Он делает даме и её спутнику по коктейлю (даже не плюнув в них!) и, слащаво улыбаясь в лицо, желает её юному исследователю чужих пещер удачи, про себя думая, что даже бриллиантовый гондон его не спасет от обитателей этих мест. Смеясь с Ильёй, всеми силами сдерживает себя, лишь бы не взглянуть в сторону диванов, на которых разместились молодые. Нормальный был этот Попов — чего так Антошке не терпелось его в пидарасы записать, сам не осознавал. Но, может, у него просто было двойное понимание этой человеческой категории и поёбывать местных куколок — далеко не показатель натуральности. Антон в какой-то степени даже спасает Попова, ибо его мадам своей спиной все стены туалетных кабинок обтёрла, являясь частым гостем в задрипанном заведении. И это он ещё молчит про ребёночков, наделанных в том же туалете, и про заболевания, успешно передавшиеся ей половым путём за неимением пятнадцати рублей на презерватив. Прелесть, а не девушка, Антон со Светкой лично знаком, в одной школе учились. Не смотреть на разозлённую комплиментом девушку выходит очень хорошо благодаря Макару, в который раз посылающего слишком разговорчивого парня к какой-то матери. К какой, так и не понял, но не к своей — это точно. Стойка большая, длинная, барменов специально двое, чтоб разорваться на всех, но даже на приличном расстоянии Антон слышит, как этот парень затирает Илье про то, что слышал бога, а Илья ему, перекрикивая музыку, про то, что его кулак богом поцелованный и хочет встретиться с избранным. Вот они — плюсы жизни в провинции. Того гляди и до церквей скоро дойдут, свечки не держать, а ставить будут, отказывая себе в лишнем куске хлеба. Сквернословить, конечно, не перестанут никогда, потому что мат уже как отдельная религия, ебать еë в рот. У Тохи либо от недосыпа в ушах звенит, либо в баре подозрительно шумно. Шастун не то, чтобы сразу заметил, но движ из-за кого-то определённо происходит. Частота заказов увеличилась в несколько раз, и он ужаленной в жопу белкой крутится на отведённой себе половине, пока у Макарова виртуозно летают бутылки, завораживая толпу, а две девушки в слишком коротких для их города юбках прям под ухом трещат о возращении Попова Сложив два плюс два в уставшей голове, до него наконец доходит, кто стал причиной праздника семьи. Он не сдерживается и стреляет глазами в сторону диванов, тут же встречаясь со взглядом в ответ. Антону то ли от светодиодных лент, то ли от обильного количества кислотных цветов мерещится слабое голубое свечение за тёмными стёклами толстых линз. Ему могло показаться, если бы не мурашки, пробежавшие по спине от холодного взгляда. Парень тут же ставит стакан перед клиентом и отправляет его, принимая нового. Смотреть, как Попов обхаживает кого-то и как вокруг него вьются толпы людей, явно чего-то ждущие, он не будет из вежливости: не его это дело, кто и с кем. Но ему всё же удаётся заметить, как узловатые пальцы гладят кожу под бретелькой красного платья, оттягивая ту, а рука после вовсе исчезает под тканью на заднице. Шастун звонко сглатывает и отворачивается, чтоб не смотреть в ответ, тянется к новой бутылке, пытаясь занять руки с головой. Пока трясёт шейкер, перед глазами лишь рука под тканью, сжимающая ягодицу. Шастуну кажется, что Арсений сейчас целуется, нашёптывая явно нетрезвой девушке что-то пошлое. И он гонит эти мысли из головы, переключаясь на парня, ожидающего свой напиток, переливает тот в стеклянный стакан, и, забрав деньги, улыбается ему в ответ на благодарность. Как только тот убегает, Антон как завороженный смотрит исключительно в голубые глаза, раньше скрывающиеся за очками. Арсений шепчет даме что-то, и она тут же звонко смеëтся, уронив голову на его плечо. Говорит что-то людям вокруг, и они все начинают смеяться. Антон поджимает губы и слышит, как его настойчиво зовёт Илья. —Тох. Тох, алё. Лимоны принеси. Срывается с места, несётся на склад, прикуривая на ходу. Ему смотреть на кого-то противопоказано. Интересоваться — тем более. Интерес со временем доходит до дзена, распадаясь на мелкие кусочки, а это, как оказалось, не очень приятно. Его последние отношения были года три назад, и Антон не помнит из них ничего, кроме того, что постоянными поцелуями ему явно планировали высосать душу. С тех пор он поставил крест на отношениях. Пытался как-то, да всë мимо, потому что такого же заднеприводного в их мухосранске найти невозможно. Арсений пусть и манерный, себя к гомикам уж точно не относит, но у Антона появляется всё больше сомнений, продолжай тот так пялиться. Шастун прëт ящик с лимонами, на ходу в них же скидывая пепел. Как-то вообще плевать. Эта халупа, больше похожая на ангар, носит статус клуба исключительно по документам и на вывеске для презентабельности, в местных кругах же зовëтся Франтом. На Яндекс.Картах статистика едва ли до трех с половиной звëзд доходит, а под конец люди не чувствуют языка из-за выпитого, так что Антошка может поссать на эти лимоны — никто не заметит. Возвращаться в шумное и душное помещение с холода приятно, сразу чувствуется, как голова разгрузилась. Панк ставит ящик на полку в стойке, открывает пару окон, получая в ответ благородные вздохи, и возвращается на своë место. Попова, как и всей свиты, окружившей его, нет, и Антон с облегчением выдыхает. Эту смену он доживëт спокойно. Шастун поправляет фартук, здоровается с девушкой, заказавшей мохито без мохито, и, посмеиваясь, разворачивается к стеллажу с бутылками, параллельно пытаясь открыть запечатанную пачку трубочек. У него от страха чуть бутылка из рук не выпадает с умением Попова появляться в самый неподходящий момент. Со свистом выдохнув воздух сквозь сжатые зубы, всë же сдержанно улыбается, дëрнув уголками губ. Ему по работе положено вести себя вежливо с клиентами и стараться им угодить, но это работает только в здании. Выходя на перекур, Шастун зачастую вытаскивает посетителей за шкирку на задний двор и там их мутузит, после, как ни в чём не бывало, возвращаясь за стойку. Тактика надежная и крепкая, как швейцарские часы, в самом клубе его после лишь однажды отпиздили, и то было недолго, потому что вмешался Илья. Арсения отпиздить, конечно, вряд ли получится, он в ширину больше в полтора раза и с большой вероятностью за выебоны Антона сам того отпиздит. Собственно, не суть важно, когда они остались за барной стойкой один на один. Арсению, чтоб достать до Тохи, придëтся на столешницу залезать, а с его обтягивающими штанами он их максимум порвëт. —Составишь мне приятную компанию на эту ночь? —У Антона едва ли зубы от напора не трещат. —Хотел перед тобой извиниться. Антон дëргает бровью, борясь с желанием прочистить уши с мыслью, не послышалось ли ему. Перед ним мать родная не извинялась, не говоря про других, а тут на тебе — приехали, сам граф Поповский, как окрестил Илья. —Я ведь действительно был не в курсе о твоей ситуации. Выпал из городского социума на шесть лет, теперь навёрстываю упущенное. Разрешишь угостить тебя? В знак примирения и за знакомство. Арсений улыбается так широко-широко, отражая через чëрные линзы идиотских очков все вырвиглазные цвета бара, что и Солнца никакого не нужно, чтоб светить. Шастун невольно залипает на ровный ряд зубов и чуть покусанные губы, судорожно прокручивая все слова Макара про него. Арсений и швец, и жнец, и на дуде игрец, и мать Тереза в юбке, собственной персоной завалившая к ним и прописавшаяся на самом дальнем диване в углу пару лет назад. У Антона такое впечатление сложилось, будто он характеристику о пай-мальчике послушал, который и рубашечки сам гладит, и ботиночки ежедневно моет. Ему почему-то казалось, что Макар значительно недоговаривает. Что Арсений вовсе не тот, за кого себя выдаёт. Потому что хорошие мальчики в час ночи уже спят, а не по клубам шатаются. Потому что хорошие мальчики не играют с плохими девочками. Потому что хорошие мальчики никогда не обижают. Шастун, смотря на узкое лицо Арсения, понимает, что расспрашивал вообще не того. Что задавал вообще не те вопросы. И что довериться Илье будет самым идиотским поступком за всю жизнь. Подсознание оглушающей сиреной долбит по ушам, призывая развернуться и уйти, но Антон наперекор своим ощущениям соглашается, решив попробовать всего один раз. На работе, как правило, пить не положено, и Тоха, будучи хорошим работником, соблюдает это правило, подливая себе в аляпистую кружку в цветочек что-то выше двадцати градусов. Если звезды-звездовишны в лице директора нет, то парень может чуть ли не на коленях выползать со смены, довольно часто практикуя такое, ведь директор их какая-то важная и занятая шишка. А если он и присутствует в клубе, то шаг к циррозу печени Антону обеспечен: с этим самым директором они постоянно ужираются до свинячьего визга. Причём первый говорит, что знает меру и может контролировать себя, а последнему попросту нечего терять. Дуться на Попова он не видит смысла. Арс ведь действительно не виноват, родившись бестактным долбоëбом, поэтому наливает Арсению простой водки, глуша мысль о том, что мог бы добавить в неë мышьяк, назвав сие творение чем-нибудь французским, а себе плеснуть простого мультифруктового сока, дабы показать: он, вообще-то, за зож, его гастрит пиздёж. И Шастуну приходится повторить заказ Арсения, ибо тот под гогот выливает свою рюмку в кружку Антона. Тоже, блять, нашёлся, новатор хуев. Тоха представляет собой прогрессирующую молодежь, идущую в ногу со временем, а такие, как Попов, тянут их назад, спаивая каждый раз. Он, может, хотел переступить через себя и с этого дня перестать пить, а там уже и курение подтянется, и польза от турничков будет. В итоге пьют они за завязавшуюся дружбу, и Антон нисколько не жалеет, ведь алкоголь ударяет в голову почти сразу, вытаскивая парня из амëбного состояния, делая чуть бодрее. Арсений просит повторить, и парень, познавший на своей шкуре хитрожопость этого лиса, повторяет, под непонимающий взгляд выпивая простой сок на приличном расстоянии от барной стойки. Как говорится: на шаг дальше от алкоголизма, на шаг ближе к язве. Арс звонко смеëтся, оценив шутку, и начинает расспрашивать парня обо всём, что знает. Садится так, подперев щёки ладошками, мол, слушать готов, выкладывай. Антошка мог рассказать про жизнь свою бунтарскую и анархичную: поругаться с соседкой по поводу обосравших весь подъезд кошек, выпить с Эдом пива, в рабочий день смотаться до бара и поковыряться с выпивкой, попинать ящики на заднем дворе, в нерабочий — повтыкать через дерьмовый 3G в порнуху, поковыряться в секонде в поисках новой косухи, выпить ещё пива, погоняться за торчками по району, побазарить с Ирой за жизнь и модные в этом месяце джинсы, пошататься по району, и снова пива, может, водки, а по особенным датам и дешёвого вина неплохо бы — вот и весь день. Раз в недельку разговорить почтальона, иногда, как припрёт, набить очередную татуху у Выграновского или покрасить волосы в непонятный цвет — так вообще, целая жизнь. Красил Тоха в основном виски, причём самостоятельно, над раковиной собственной ветхлой квартирки под гастролирующий оркестр ночных скандалистов, который давал концерты буквально через день за стенкой, пока Шастун безуспешно делал себя красивым и пытался не засыпать на ходу. Цвет из-за кривых рук и дешёвой краски получался не только непонятный, но и совершенно неожиданный, ведь инструкцию к Тонике так и не прочитал. Пацаны не ржали, ибо сами бегали по району как деревенские модники и бритые ёжики. Антон мог ещё и в детство удариться, но это уже личное, явно не для знакомства в пару часов, а все тайны свои Антон берёг как зеницу ока. Да и смысла рассказывать особого не было — Арса та самая дама в красном через весь зал позвала. Он сразу заторопился, неловко извиняясь. —Не графское дело с челядью возиться? —усмехается Антон, вскинув голову. Арсений останавливается на полушаге, удивлёнными глазами рассматривая Шастуна. Тот лишь начал стаканы протирать, с кривоватой улыбкой жмуря глаза. —Пять минут моего бесценного времени, и ты станешь для меня бриллиантом этого вечера. —Не ослепни только, —этого Арсений уже не слышит, убегая в сторону туалетов. У парня осадочек неприятный остаётся, будто его маленьким мальчиком бросили на улице одного. Антон скидывает это чувство на умение Арса слушать и вовремя угукать, потому что тот явно научен такому едва ли не с рождения. —Ты ему понравился. Эдик подходит так тихо, что Антон его изначально и не замечает. —Что? —Арсу понравился. Порывается было спросить, почему и зачем, как быстро успокаивается, поняв, что сил совсем не осталось, а до конца осталось два часа. Антон растирает руками красные глаза, устало выдыхая. —Он не очень хороший, да? Это же ясно, как гром среди ясного неба и Попов посреди рабочей недели. Вылез, бля, высосал все силы, и съебал восвояси. А ему, между прочим, пахать ещё, пока всякие Поповы по туалетам, как малолетки, шароёбятся. —Просто будь аккуратней, он может не понравиться тебе, —хрипит Эд, перегибаясь через стойку за коробкой сока. —Почему? —Сам потом поймёшь, надо ли оно тебе. Антону больше ничего не надо. Он неуверен, что и спать-то хочет, не говоря про другие аспекты жизни. Едва ли не на ходу закрывая глаза, Шастун по пути домой покупает пачку сигарет и три фиолетовых упаковки мокрого кошачьего корма. Он уже издалека видит несколько пушистых комочков, что греются на люке, и направляется к ним, прикуриваясь. Не спрашивает, голодные ли они, а просто на автомате выдавливает корм в пластиковые корытца, поставленные соседями, и садится на лавочку, лениво наблюдая, как животные едят. Об его ногу трётся рыжая любимица, также питающая к нему больше всех чувств, и Антон усаживает её себе на колени, лениво поглаживая за ушком. Бриллиантом для Арсения он так и не стал.