***
– Ух ты! – единственное, как Джонин умудряется прокомментировать ситуацию, вылезая из куртки в прихожей, когда возвращается из отцовского офиса домой довольно поздно, пока Мёнсу уже сопит в своей постели, а Джунмён в гостиной, укутанный в плед, с бокалом вина. – А чего это мы пропиваем печень? – уточняет он, присаживаясь возле мужа на диван, но вместо предложенного им бокала приветственно целует в губы. – Что у нас опять случилось, а я не в курсе? – Всё то же, – Джунмён вздыхает. – Отвозил папе продукты, а дома оказался отец. – Чего это? – фыркает удивлённо Джонин. – Он же в Ульсане должен быть. – Вернулся раньше, – Джунмён дёргает плечом. – И я его застал. – Снова ссорились? – Джонин вздыхает, обнимая, и Джунмён приваливается к его плечу, прижимаясь щекой. – Или ты хранил молчание? – Наслушался! – Джунмён закатывает глаза. – Я просто не понимаю, как взрослый разумный человек может быть настолько слепым. – Потому, что считает свою точку зрения едино верной, – объясняет Джонин. – Как и мой! – хмыкает он следом с улыбкой совсем невесёлой. – Я не знаю, как мы переживём завтрашний инвестиционный съезд, – Джунмён поднимает взгляд на мужа. – Может – ну его? – предлагает следом. – Скажем, что малый простыл. Останемся втроём дома – я нажарю попкорна, сварим какао и будем весь день под пледом смотреть на Микки Мауса! – Я бы поддержал каждый пункт этого прекрасного плана, – вздыхает Джонин, целуя мужа в кончик носа. – Но нам нужно там быть. – Почему? – Джунмён хмурится. – Потому что наши отцы так сказали? – Нет, потому что я веду отцовские дела, а ты – наследник своего, и мы должны быть там не из-за отцов, а по работе. Джунмён выдыхает, понимая, что муж прав, и покрепче прижимается к нему, когда Джонин прячет его в своих объятиях, целуя в макушку.***
– Родители, – голос Мёнсу звучит немного виновато, словно он чего-то нашкодил. Он смотрит исподлобья и жуёт губку, когда, держась за обе их руки на входе в зал, где проходит съезд, кое-как тянет на себя, чтобы остановить и привлечь к себе внимание. – Я не хочу играть с дедами. Альфа и омега понимающе переглядываются, Джунмён продолжает держать его ладошку, а Джонин присаживается возле их маленькой Мандаринки, обнимая за пояс. – Это твой выбор, – кивает он. – Не гуляйся с ними, если не хочешь. – И не хочу с ними разговаривать, – Мёнсу отрицательно качает головой, бросая взгляд на папу. – Можно? – Можно, родной, – теперь рядом присаживается и Джунмён. – Если тебе ещё обидно, то можно. – Да, обидно, – Мёнсу кивает. – Почему они постоянно нас расстраивают? – пытается разобраться он, глядя на каждого родителя по очереди. – Они что, нас не любят? – Любят, – вздыхает Джонин. – Но видимо себя, всё же, – больше. Мёнсу теряется. – Всё хорошо, малыш, – убеждает его Джунмён. – Ты же помнишь, что в любой ситуации, которая тебя пугает или не нравится – ты должен бежать искать нас? Мёнсу только согласно кивает в ответ и следом позволяет привести себя в зал. Там с порога почти по-взрослому оглядывается в поисках знакомых лиц, но понимает, что зал очень большой, а потому сильнее начинает держаться за руки родителей, поднимая чуть испуганный взгляд на отца, когда тот смотрит на него. – Кроля, тебе лучше не бегать тут одному, хорошо? – просит он и Мёнсу тут же кивает, понимая, что если потеряется, вряд ли найдётся снова, в таком-то зале и среди такого-то количества людей. Поэтому маленький омежка не отпускает рук родителей до самого столика, большого и круглого, где ему тоже приготовлено кресло и в которое он усаживается, через мгновенье оказываясь уже у папы в объятиях. Отец садится в своё такое же, двигая его поближе, и Мёнсу хихикает и кривляется в ответ, когда отец строит ему рожицы и наклоняется поближе, чтобы поцеловать мягкую розовую щёчку. Джунмён просто наблюдает за ними, спрятав нос в каштановой макушке и не в силах сдержать улыбку. – Наши здесь, – зовёт Джонин в перерывах между кривляньями и щипаниями Мёнсу за нос совсем безобидно. – Лишний раз просто не разговаривай с ними, хорошо? – просит он мужа и Джунмён устремляет на него взгляд. – Побереги нервы, лучше. Кивая согласно на его совет, Джунмён пару раз глубоко вдыхает и выдыхает, чтобы собрать волю и терпение в кулак, потому что что-то подсказывает ему – это сегодня понадобиться. – А где самая сладкая Мандаринка спряталась? – папа складывает ладони на его плечи и заглядывает через правое, чтобы увидеть хитрую моську внука, который, прячась в папиных руках, выглядывает на дедушку оттуда. – Дедуличка! – выкрикивает он довольно, когда его обнаруживают, и тут же тянет руки, чтобы дедушка подхватил его на руки и обнял. – Ну вот, отжали малого! – Джонин совсем наигранно вздыхает, вызывая смех у своих донсенов и папы. Не смешно только отцу, который молча усаживается за стол, даже не поздоровавшись. Едва ли не так же ведёт себя и его отец и Джунмён фыркает – кто и с кем здесь ещё не должен разговаривать? – А где…? – Чондэ разочаровано разглядывает его пустые руки и мягкий кардиган с цветными кармашками, который остаётся в руках у Джунмёна после, как Мёнсу забирает дедушка. Вместо ответа Джунмён молча указывает брату на их папу, который как раз ставит Мёнсу ногами на пол, и непоседа тянет его за руку обратно к столу, чтобы поздороваться со всеми. – Моё шило в одном месте! Джунмён с улыбкой наблюдает, как дядя Чондэ спешит навстречу и теперь сам подхватывает племянника на руки под живот, поднимая высоко над головой, и Мёнсу расставляет руки, словно самолёт, довольно смеясь. – Я бы, честно говоря, ещё поспорил, кто там шило в заднице, – выдыхает Джонин негромко, присвистывая, и Джунмён глотает смешок, потянувшись за бокалом шампанского на столе, чтобы вручить один мужу, а другой зажать в своих пальцах. – Помнишь, как проходили наши съезды раньше? – Любимый, а я никогда у тебя и не спрашивал, – Джонин наклоняется к нему чуть по ниже, но так, чтобы не вызывать подозрений, пользуясь тем, что с одной стороны возле омеги сидит его папа, а с другой стороны от Джонина пустое кресло Мёнсу. – Ваза за 68 тысяч, – начинает он, очерчивая тему, и Джунмён усмехается, глядя ему в глаза в ответ. – Нарочно? – Ну, конечно! – Джунмён цокает язык совсем добродушно. – Я только недавно задумался о том, как на самом деле каждый раз распалял азарт от этого хамства и хождения по краю с тем, чтобы оскорбить буквально смертельно. – Вот извращенец-то! – Джонин фыркает с улыбкой и Джунмён снова прячет смешок в ладони. – Вообще-то, – тянет он, улыбаясь уголком губ совсем хитро и так обаятельно, что Джунмён ловит себя на мысли, что просто зависает, как старенький компьютер, глядя на него. – Та рубашка с бантом и вырезом на спине… – Что? – не даёт ему договорить Джунмён, хмыкая почти шёпотом. – Была твоей любимой? – уточняет, стукаясь коленом о его колено. – Ну засранец! – Джунмён-а, на самом деле твоей красотой открыто любовался всегда только Бэкки, – Джонин вскидывает брови, кивая. – Остальные же не замечали, а кое-кто даже открыто игнорировал. – Ага, кое-кто, – Джунмён добродушно отмахивается от него. – Из того, что ты ещё игнорировал, можно уже составлять каталог! – показывает он мужу язык, совсем как Мёнсу, и теперь Джонин прячет за ладонью улыбку. – Я обещаю исправиться! – с наигранным серьёзным и торжественным видом обещает муж и Джунмён фыркает. – Слабо мне что-то верится. Джонин находит его пальцы под столом и прячет в своей ладони, следом чуть хмурясь. – Пальцы ледяные, – выдыхает он, всё понимая. – Не о чем волноваться, я обещаю. Выдыхай. Джунмён кивает пару раз, прикрывая глаза и понимая, что альфа привычно прочёл его, словно распахнутую книгу, и сжимает его ладонь в ответ. Джонин читает по его губам признание в любви и отвечает таким же. – Джонин-а, отец смотрит, – папа чуть наклоняется над ними, закрывая собой. – Он сегодня не в духе. – Ты лучше скажи мне, когда он был в духе последний раз! – Джонин хмыкает, следом мягко улыбаясь папе и потянувшись, чтобы поцеловать его в щёку. – А где Су? – интересуется тем временем у Джунмёна свёкр, поворачиваясь к младшему омеге, и тот тут же устремляет взгляд куда-то в зал. – Я видел, как Чондэ снова отдал его папе. Думаю, они где-то гуляются. – Хорошо, – свёкр довольно кивает. – В такой компании и я не прочь прогуляться. Джонин подмигивает папе, когда тот двигает куда-то вглубь зала на поиски свата и внука. – Я вот подумал, как бы обалдели наши отцы, если бы папы вдруг неожиданно искренне подружились! – Джонин закатывает глаза, но едва сдерживает смех. – Всё к этому и клонит, – Джунмён хмыкает. – Твой отец был бы в настоящем шоке – представляешь дружбу своего мужа со своим бывшим? Джонин не выдерживает и прыскает, откровенно привлекая внимание остальных присутствующих за столом. Бэкхён, что сидел до этого в телефоне, вскидывает на хёна взгляд и посылает ему совсем тёплую понимающую улыбку. – Ладно, – отсмеявшись, Джонин смотрит совсем мягко и ласково. – Я пойду к шведскому столу, что тебе взять? – Что-нибудь вкусное, – просто отзывается Джунмён, кивая. – И себя назад принеси. – Не вопрос! Джонин уходит из-за стола и Джунмён прослеживает его путь взглядом, любовно разглядывая его широкие плечи. – Наконец-то! – выдыхает вдруг рядом Чондэ, плюхаясь в кресло, из которого только что встал его зять. – Я уже думал, твой благоверный никогда мне не даст поговорить с тобой! Чондэ хлопает по плечу, Джунмён игнорирует его слова в адрес мужа. – Что? – просто выдыхает омега, устремляя взгляд на брата и ожидая, что тот скажет, но Чондэ хмыкает, поджимая губы. – Что это ещё за «что»? – уточняет он. – Брат соскучился! А ты уже грубишь налево и направо! У Джонина научился? – Если бы брат соскучился, он бы сел рядом и спросил, как у меня дела. Рассказал бы о своих, а не взялся хаять зятя, – отзывается Джунмён. – Ну так что? – Джунмён-а, когда вы с папкой-то помиритесь, а? – выдыхает брат, откровенно вешая нос. – Папа переживает и отец сам не свой в последнее время. – А я при чём, что он сам не свой? – Джунмён хмыкает. – В смысле – при чём ты? – Чондэ хмурится непонимающе. – Ты же его игнорируешь. – Ты сейчас, наверное, очень удивишься, – Джунмён переходит за заговорческий шёпот, наклоняясь к брату поближе, и Чондэ поддаётся. – Но его игнорирует даже мой сын. – Джунмён-а! – фыркает Чондэ, отмахиваясь. – Вот именно – Су-то при чём? – При том, что ему пять, но даже ему надоели эти ссоры, – Джунмён кивает. – И я игнорирую отца заслужено. – За что? – Чондэ надувает губы, точно, как в детстве. – Папка тебя спасать собрался, целую спасательную операцию придумал: как вытащить тебя из этого фиктивного брака, чтобы ни пострадал ни ты, ни твоя репутация, ни твоя работа; как оставить тебе всё имущество, нажитое в браке, включая квартиру; как оформить твою полную опеку над малым… Чондэ едва договорить успевает. Джунмён резко встаёт на ноги, от чего его кресло с громким скрипом отъезжает назад и падает навзничь прочь с заметным хлопком. Все взгляды за столом тут же устремляются на него. Джунмён смотрит возмущённо на брата сверху-вниз, пока тот совсем не понимает его реакции. Следом омега бросает взгляд на свёкра, который тоже за столом и, наконец, на отца – полный непонимания, обиды, и где-то даже презрения. И отец видит всё это в его глазах, а ещё застывшие слёзы – но не болезненные, а от злости, потому что он кулаки так сильно сжимает, что ногти впиваются в кожу и костяшки белеют. – Довольно этого цирка! – выдыхает он так, чтобы все присутствующие за столом члены его семьи, половина из которых таковыми себя не считает, услышали. – Всё! – Джунмён-а… Джонин вдруг касается его плеча мягко, подняв кресло, и пытается заглянуть в глаза, но Джунмён отрицательно качает головой. – Я устал от этого лицемерия, – отрицательно качает он головой. – Больше не могу… – боковым зрением он видит, как к столу возвращаются их с мужем папы с Мёнсу на руках, а Бэкхён наоборот встаёт из-за стола, чтобы обойти тот, и Мёнсу забирает прочь, двигая обратно в зал. Потому что он по одному взгляду понимает, о чём говорит Джунмён. Он всё это уже знает, а потому забирает Мёнсу, чтобы тот не застал ссоры. А то, что она будет – у Бэкхёна не возникает сомнений. Джонин понимает, о чём речь, когда касается его дрожащей руки. – Выговорись. Даёт он добро, и делает шаг ещё ближе, заключая его ладонь в свою и сплетая пальцы. Джунмён чувствует, как всё клокочет внутри, делает вдох и выдох и понимает, что самое время. Пора. – Вы взъелись друг на друга, как животные, – бросает он взгляд на отца и на свёкра, – так много лет назад, что уже и сами достоверно причин не помните. Я устал носить в себе эту ненависть, эту ложь и лицемерие, – Джунмён кивает. – Я с пяти лет слушаю о том, кого и как сильно я должен ненавидеть. А вам обоим никогда в голову не приходило, что всё может оказаться совершенно наоборот? – Джунмён хмыкает. – Я двадцать чёртовых лет ненавидел человека, которого должен был любить. И двадцать чёртовых лет ходил с завязанными глазами и не видел дальше собственного носа – ваша проклятая ненависть отбила у меня даже обоняние, отбила у меня интуицию и способность замечать и чувствовать что-либо вокруг меня. По вашей вине, – Джунмён снова смеряет взглядом обоих альф за столом. – Я двадцать лет ходил по земле рядом с истинным и проклинал его каждый день. А потом в один день я сдался, – Джунмён разводит руками, отпуская ладонь мужа на мгновенье, чтобы снова взять. – Потому что под той личиной ненависти, что вы навязывали двадцать лет, рассмотрел человека совершенно отличного от того, каким мне его всю жизнь рисовали. Я боролся с собой, пытался искоренить это, ругался и ненавидел себя, потому что как же так, папочка же мне никогда не простит, если я вдруг возьму и влюблюсь в сына его кровного врага, правда? – Джунмён хмыкает, глядя на отца, и вдруг понимает, что плачет, потому что эти слова так долго ждали выхода, а вместе с ними и эти эмоции, и эта боль. – А я взял и влюбился! – Джунмён кивает, сдерживая всхлипы, но позволяя слезам заструиться по щекам, и пару раз моргает, чтобы видеть лица тех, к кому обращается. – И любил его каждый день после, когда мы боялись даже разговаривать в Сеуле из страха, что кто-то может увидеть. Когда мы прятались, как воришки, так, словно мы делали что-то неправильное или запрещённое, прятались просто для того, чтобы побыть вместе. Вам кажется, вы выдали нас друг за друга замуж силой? – Джунмён горько улыбается сквозь слёзы. – Журналист, написавший о нас статью на основе тех фотографий – был абсолютно прав! До последней буквы! Мы на них не ссорились, мы вели себя, как обычная пара. И в день нашей свадьбы, которую все так активно пытались испортить и отнять у нас, я сказал «да» человеку, которого люблю. Моему истинному альфе, мужу, отцу моего сына. А сейчас вам кажется, что вы вершите наши судьбы, решая за нас? Никто из вас ни разу не раскрыл глаз! Никто из вас ни разу не попытался спросить, чего хотим мы! Наш сын, – Джунмён указывает рукой куда-то абстрактно в сторону. – Растёт в любящей семьи и видит пример того, какие должны быть отношения между альфой и омегой. Он любим и счастлив. И просить его скрывать это, или, чего хуже, чего-то ему не показывать – было настоящей пыткой. Ребёнок даже прекратил с вами обоими разговаривать после вашей дурацкой ссоры, и вы всё ещё не сделали никаких выводов? – Джунмён выдыхает устало и чувствует, как ведёт голову, наконец в состоянии рассмотреть эмоции на лицах обоих взрослых альф. Непонимание, обида, чувство предательства, злость, разочарование. – Я семь лет ждал, чтобы сказать вам это, но, вижу, что всё без толку, – Джунмён качает головой и отворачивается прочь лицом к мужу. Вскидывает на него взгляд. – Забери меня домой. Джонин слышит его самый тихий шёпотом и глазами кивает. Заключает его ладонь в свою и ведёт прочь, видя Бэкхёна с Мёнсу на руках издалека, забирая их обоих с собой.***
– Хён, мне точно не остаться? – уточняет Бэкхён, стоя у машины такси. – Точно, Бэкки, – Джонин кивает. – Всё в порядке. Нужно немного отдохнуть. – Если вам нужно будет время и понадобится забрать малого – сразу звони! – Бэкхён шагает ближе, прижимаясь щекой к груди хёна, и Джонин обнимает его в ответ. – Всё будет хорошо. Джонин кивает, целуя в макушку, и садит его в такси, попросив перед этим маякнуть уже по приезде домой. В детской горит ночник, бросая причудливые цветные месяцы и звёзды на стены и потолок. Мёнсу уже уснул, обнимая своего кролю одной рукой, и сложив ладошку другой под щекой. И подойдя ближе, Джонин видит, что муж тоже дремлет, сидя в кресле у его кровати рядом и подпирая щёку кулаком. Выключая ночник, Джонин осторожно подхватывает на руки, двигая в спальню, чтобы бережно уложить, но Джунмён просыпается, едва касается постели. – Я в порядке, – выдыхает он тут же, непонятно кого из них двоих пытаясь в этом убедить. – Пойду в душ. Джонин вручает ему пижаму в руки и целует обнажённое плечо, с которого сползает халат, когда муж двигает в ванную комнату. Кухню заливает мягкий жёлтый свет ночника. Джонин упирается кулаками в стол, склонив голову, пока ждёт закипающего чайника, и задумывается. Вот этот день и настал! И сколько бы он не планировал или не представлял себе, как это будет; сколько бы слов или объяснений он не готовил; чем бы не готовился крыть – всё ушло на второй план, когда Джунмён держать всё это в себе больше не смог. И на тот момент это совсем не означало, что невовремя или не так, всё, что он мог видеть – его белоснежные дрожащие пальцы, а ещё любимые ясные карие глаза, остекленевшие от слёз; те самые глаза, слёз из которых он никогда не мог выносить спокойно. И когда накопленная обида полилась из него, словно море, что-то незримо изменилось даже в его позе, он выдохнул, пусть не с облегчением, что всё это закончилось, но хотя бы потому, что ему больше не пришлось ничего скрывать. Правда, которой он раньше так боялся, правда, которая так ему болела, нашла выход в тот момент, который оказался для этого наиболее подходящим – в потоке эмоций: искренних и сильных; в попытках не обвинить, но раскрыть глаза и объяснить вещи, на самом деле очевидные. И когда он говорил, Джонин вдруг понял, что каждое его слов было абсолютной правдой, и от этого стало так физически больно. Я двадцать чёртовых лет ненавидел человека, которого должен был любить. Эта простая истина застряла в голове и Джонин в то самое мгновенье там, пока Джунмён говорил, мог думать только о том, насколько же он прав. И насколько бы иначе всё было, будь эта простая истина таковой не только для них с омегой, а для каждого на тот момент сидящего за столом человека. Что они с Джунмёном могли бы дружить с детского сада, сплестись, врасти друг в друга. Могли бы переживать первую влюблённость, будучи подростками, могли бы делиться с родителями первыми любовными переживаниями и получать их поддержку. И не пришлось бы прятаться в Пусане; не пришлось бы прятаться за закрытыми дверями его спальни, поднимаясь через балкон; не пришлось бы делать ему предложение впопыхах, подгоняемым обстоятельствами, всё на том же злосчастном балконе. И ещё десятки, сотни, или даже тысячи таких «если бы» и «не пришлось бы». Чайник, наконец, закипает и Джонин заваривает травяной чай, добавляя в него мёд, да двигает в спальню, надеясь застать Джунмёна после душа ещё не в постели спящим. Тот как раз заканчивает с пижамой и забирается под одеяло, благодарно улыбаясь ему уголочком губ, когда Джонин садится рядом, вручая ему чашку. Омега молча пьёт, привалившись к его плечу, и Джонин жадно прислушивается к его дыханию, ожидая, что вот-вот муж что-то скажет, но Джунмён молчит, задумываясь совсем крепко, и после чая прижимается к его губам тёплым и чуть сладким от мёда поцелуем, следом забираясь в кровать. Потушив ночник, Джонин сгребает его за плечи в охапку, прижимая к своей груди, и прижимается губами к его лбу. – Ты как? – зовёт негромко, пытаясь почувствовать его настрой, эмоции, но Джунмён тихий и неразговорчивый. – К сложившейся ситуации подходит пресловутое «не так я себе это представлял»? – отзывается Джунмён после затянувшейся паузы, удивляя мужа тем, что отвечает в принципе. – Любимый, я понимаю, – зовёт Джонин, вновь целуя его в лоб. – Ты уже просто не мог иначе. – Ты не злишься? – Джунмён вскидывает на него взгляд и Джонин тут же накрывает его щёку ладонью, чтобы следом мягко поцеловать в губы. – Нет, – отзывается альфа. – За что? – слегка хмыкает он. – Я только не хочу, чтобы ты себя накручивал. Джунмён ничего не говорит в этот раз, только подаётся поближе и теперь сам крадёт поцелуй с любимых губ. Следом мостится в его объятиях поудобней и засыпает, засопев. Джонин долго не может уснуть, рассматривая его спящего в свете луны в окно и погружается в сон только тогда, когда сил с ним бороться уже просто не остаётся. И мысленно радуясь, что муж довольно спокойный, он ещё не знает, что его ждёт.***
Джунмён привычно спит на его руке, прижимаясь щекой к его ладони, когда поступает первый тревожный звоночек. Джонин чувствует сначала где-то интуитивно, на животном уровне – тревогу и волнение, которое постепенно нарастает. Затем, медленно начиная просыпаться, понимает, что эта тревога направлена на что-то или кого-то конкретного. И когда распахивает глаза, просыпаясь окончательно, и видит, что худая спина мужа дрожит, понимает – на кого именно. Джонин обхватывая за плечи, прижимая к себе, следом разворачивает на спину, чтобы взглянуть в лицо, и понимает, что омегу колотит от озноба. Он накрывает щёку мужа ладонью и тут же спешит отнять ту, удивлённо глядя на омегу. Тянется к ночнику, чтобы включить, прижимается к его щеке, лбу и шее теперь губами, понимая, что не ошибся – Джунмёна лихорадит. Щёки раскраснелись, и он жутко горячий, буквально закипает, а ещё находится в каком-то то ли полусонном, то ли полуобморочном состоянии. – Джунмён-а, – Джонин ласково гладит по щеке, следом чуть хлопает, но ничего не получается. – Любимый! – повторяет он зов, заключая худые плечи в ладони, чтобы чуть встряхнуть, но снова безрезультатно. Выдыхая, Джонин поднимается с кровати, включая верхний свет, и несколько раз измеряет их спальню шагами, чтобы привести в порядок мысли и немного успокоиться. Вот и не накрутил! Кутая дрожащего омегу в одеяло посильнее, Джонин двигает из их спальни прочь в детскую, чтобы посмотреть, как Мёнсу и убедиться, что это не какой-то случайно затерявшийся грипп. Маленький кроля в порядке, он сладко спит и морщится, курносый, во сне, когда отец целует его в лобик и следом в щёку, тихо выходя и прикрывая за собой двери. Возвращаясь к себе, Джонин присаживается на корточки перед кроватью напротив Джунмёна, глядя ему в лицо, и ищет в телефонной книге нужный контакт. Гудки долгие, трубку берут довольно нескоро, учитывая, что на часах перевалило за два ночи, а когда всё-таки снимают, слышно, что возятся прежде, чем ответить. – Да, Джонин-а? – зовёт папа и Джонин слышит, как он закрывает, судя по всему, двери спальни, выходя в коридор, чтобы не разбудить отца. – Что случилось? – тут же зовёт родитель, совсем несонный, собранный и чуть взволнованный. – Почти половина третьего утра. – Па, – выдыхает Джонин. – Мне нужно, чтобы ты приехал сейчас побыть с Су, – зовёт он. – Я не хочу оставлять его одного. Пожалуйста. Взрослый омега слышит в голосе старшего сына усталость и волнение несмотря на то, что он старается звучать серьёзно, собрано и спокойно. – Родной, ты в порядке? – тут же зовёт папа в ответ и следом, вдруг, понимает. – Что с Джунмёном? – Не знаю, – Джонин отрицательно качает головой, накрывая горячую щёку ладонью, чтобы мягко погладить. – Его бьёт озноб и лихорадит. – Так, – выдыхает папа. – Температуру ему мерил? – интересуется он. – Родной, если больше сорока, нужно вызывать Скорую. – Пап, он не приходит в себя, – Джонин прижимается лбом ко лбу мужа, чувствуя жар, и прикрывает глаза. – Такое состояние между сном и обмороком. – Значит, точно больше сорока, – папа вздыхает и Джонин снова слышит возню. – Родной, вызывай Скорую. Затем найди документы и соберись. Попытайся собрать какие-то вещий первой необходимости. Я уже одеваюсь – буду в течении 10 минут. Джонин угукает в трубку и сбрасывает вызов. Целует мужа в кончик носа и точно следует папиным инструкциям. Поэтому, когда спустя 12 минут они разминаются на пороге квартиры с бригадой Скорой помощи, папа успевает только чмокнуть его в щёку, входя в квартиру, попросить быть на связи и пожелать удачи. Ночь выходит безумной. Папа оказывается прав – температура действительно за сорок, и она долго не сбивается. Поэтому, когда, наконец, начинает ползти вниз, а вместе с ней и безумно высокое давление, Джонин выдыхает с облегчением, плюхаясь в кресло возле его кровати, и складывает голову рядом с его рукой, целуя свободные от медицинской прищепки пальчики, когда за окном давно светло. Ответ находит отправленное свёкру сообщение. Тот просит сориентировать его, как найти отделение и нужную палату, и Джонин открывает перед ним двери, пуская внутрь уже спустя пару мгновений. Папа Джунмёна передаёт в его руки привезённую с собой небольшую дорожную сумку с необходимыми вещами, затем целует Джунмёна в лоб, чуть погладив по волосам, и вновь поворачивается к нему, чтобы шагнуть ближе и обнять за плечи. – Су ещё спал, когда я уезжал, – информирует он, садясь на небольшой диванчик поодаль и поманив Джонина рукой к себе, чтобы вручить в ладонь большую любимую термо-чашку Джунмёна с кофе, прихваченную из дома, и следом сложить на колени Джонина небольшой бумажный пакет с бутербродами. – Твой папа всю ночь на ногах. – Я разбудил его в половине третьего утра, – Джонин вздыхает, посылая свёкру благодарный взгляд за небольшой завтрак. – Простите, что маякнул вам так поздно. – Ничего, я понимаю, – свёкр кивает понимающе. – Меня бы всё равно не пустили раньше, а будить всю семью в половине третьего явно не стоило, правда? – папа Джунмёна мягко улыбается и добродушно хлопает по плечу. – Как он был вчера вечером? Ничего не предвещало беды? – Ничего, – Джонин отрицательно качает головой. – Был уставшим, молчаливым, но чувствовал себя нормально. Я сначала, грешным делом, подумал, что они с Су, две болячки, уже где-то подхватили простуду или грипп, но малый был в порядке – он обычно слегает первым. – Да, сват говорил, что мерил ему температуру – кроля в полном порядке, дрыхнет всё так же сладко, – папа Джунмёна кивает. – Как он умудрился…так быстро?... Свёкр не договаривает, но Джонин прекрасно понимает, о чём речь. – Слечь? – уточняет. – Вы предполагали, что так будет? – Когда он был маленьким, мы с его отцом так узнавали о каких-либо его проблемах или переживаниях, – рассказывает свёкр. – Он молчал как рыба, но тут же сдавало здоровье, и с годами мы научились понимать, когда он реально подхватывал простуду, а когда что-то беспокоило его. Затем отец договорился с ним о полном взаимном доверии, чтобы поберечь его здоровье. Не знаю, Джонин-а, – вздыхает свёкр, устремляя на него полный вины и сожаления взгляд. – Не знаю, как он умудрился носить этот груз в себе так долго и оставаться на ногах. – Это, наверное, потому, что мне было за кого держаться. Джонин сразу узнаёт его голос, прикрывая глаза и в очередной раз выдыхая с облегчением. Свёкр схватывается на ноги, чтобы тут же усесться в кресло совсем рядом, заключая его пальцы в свои. Джунмён переводит на него взгляд, чуть сонно улыбается и сжимает его пальцы в ответ. – Привет, па. – Мой хороший, – родитель ласково целует в щёку. – Как ты себя чувствуешь? – Нормально, – Джунмён чуть кивает, следом устремляя взгляд на мужа. – Я так понимаю, кофеина мне нельзя? – уточняет он. Папа смеётся негромко. – Почему тебя волнует только это? – интересуется в ответ Джонин из-под руки, пока трёт переносицу, затем подходит поближе. – Просто ты – моя первая ассоциация с кофе. – Да? – Джонин хмыкает, наклоняясь к нему и накрывая щёку ладонью, мягко ту поглаживая, пока Джунмён ластится к ней. – Жаль, я им не пахну. Джунмён в нетерпении раскрывает губы навстречу, когда получает свой поцелуй. – Я позову доктора, хорошо? – Договорились! – когда муж выходит, Джунмён провожает его взглядом, следом переводя тот на улыбчиво папу. – Что? – уточняет, улыбаясь так же в ответ. – Он – моё лекарство. – Знаю, – папа кивает. – Милый, ты такой бледный. – Па, тебе ли не знать, что я всегда такой, – выдыхает Джунмён. – А с кем Су? – тут же интересуется он следом, заволновавшись. – С твоим свёкром, – отзывается папа. – С ним всё хорошо. – С папой Джонина? – уточняет он, получая кивок, хотя ответ знает и сам. – Хорошо. Вы так спокойно отреагировали, – тянет он следом, устремляя на папу взгляд. – То есть ты и… свёкр тоже, да? – Мы не говорили об этом, – отзывается папа. – Ещё не успели. Но думаю, что да. Он привезёт тебе Су в обед. – Хорошо, – Джунмён прикрывает глаза, улыбаясь. – Жуть, как хочу его понюхать, – и смеётся следом. – Джонин бы сейчас сказал, что я маньяк! – Когда ты был маленький, то действовал на меня так же. Думаю, все папы одинаковые, – папа добродушно кивает. – Милый, мы… я не думал, что всё так, – выдыхает он следом. – Мне очень стыдно и очень жаль, что я был так сильно зациклен на себе, что не заметил перемен в тебе. – Может на тот момент это было и к добру, – Джунмён пожимает плечами, следом, заметно, глотает вдох. – Ты…говорил отцу, куда уехал так рано утром? – Пока не говорил, – папа отрицательно качает головой. – Сказал, что у меня дела. Сказать? Джунмён пожимает плечами, отворачиваясь. Отворачиваясь и мысленно интересуясь, есть ли у него вообще ещё отец?!