Глава 1
28 марта 2021 г. в 21:34
Слышишь эту мелодию в наушниках? Какая она? Быстрая, а может быть, медленная? Эта песня приносит тебе боль. Вспоминаешь ли ты болезненные моменты, слушая её? Мне кажется, что да. Мне кажется, что у всех у нас есть та самая песня, слушая которую, мы не пытаемся сделать себе лучше — мы лишь преследуем цель добить себя. Довести до такого состояния, что, кроме нахождения в статичной позе, в частности это поза мёртвого тела на постели, из которой сложно выбраться, мы ничего не преследуем.
Этот дурацкий хит-парад из ужасных песен, которые ты и любишь, и ненавидишь; но ненависть эта кажется бесконечно деструктивной и такой бесполезной, что задумываешься, а есть ли вообще смысл в этом чувстве, или что это вообще?
Оглядываясь назад, на свой жизненный путь, который преодолел, я вижу бесконечную пелену, наполненную криками и болью, и пустоту. Но, может быть, она станет началом чего-то светлого? Может быть, когда-нибудь, когда я сумею взять себя в руки и буду успевать делать вещи заранее, я смогу построить себе будущее и получить образование, которое якобы и является дверью в моё будущее. Но стоит мне только задуматься о поступлении в высшее учебное заведение, как меня наполняет тревога, тоска или ещё какая-то непонятная муть из эмоций и мыслей, которые нужно контролировать с помощью дневника чувств; его обычно предлагают в душных кабинетах специалисты, что норовят пообщаться с тобой. Но я должен сказать одно — психологи и вправду помогают. Или мы сами; никто этого не знает, кроме тех, кто учится на мозгоправов.
Мы сотни раз возвращались к той теме, которая нанесла мне глубокую рану и которую я не могу отпустить спустя долгие пять лет. Оно как щупальца: срезает или уничтожает одно, но появляется новое, и единственный шанс — это всё бросить и убежать оттуда. И моя травма, как говорил психолог, мешает мне. Не в плане глубоких чувств и прочего, а в плане того, что я не даю себе возможность развиваться, я будто бы назло сам себе отказываю в том, чего, на самом деле, заслужил.
Имею ли я право быть счастливым, имею ли право поступать туда, куда хочу, имею ли право быть? Быть, а не существовать? Я никогда не понимал, чего хочу и как ставить цель, чтобы в итоге добиться её; чаще всего это просто наглая и самоуверенная долбёжка головой об бетонные блоки, которые визуализируют мои преграды, но, как можно догадаться, от них очень сильно болит голова. Может быть, поэтому у меня проблемы с ней? Наверное, это риторический вопрос, как и многие те вопросы, на которые я пытаюсь найти ответы.
Первым шагом к принятию себя стало поступление. Я так долго и чётко был уверен в том, что не заслужил это и что у меня не получится, что любое упоминание об экзаменах вызывало во мне смесь из двух чувств — гнева и грусти. Я понимал, что поступление в университет для многих — это такая же обычная вещь, как сплюнуть остатки зубной пасты после чистки зубов. Но для меня любое это начинание кажется таким тонким и таким важным, что лучше сто раз об этом сказать вслух, будто бы подавляя свою неуверенность в себе, которая боялась этого.
Я помню как сейчас тот дурацкий весенний день. Расцветающие цветы, деревья и живность на улице будто бы говорили, что я двигаюсь в правильном направлении; сама природа давала мне знак, и я не стал его игнорировать. Внутреннее убранство этого заведения меня не сказать, что шокировало, но удивило. Очень напоминало то, что я видел в сериалах про школу и прочий подростковый бред.
Недавно сделанный ремонт выдавал себя: свежая краска, её стойкий запах, который по какой-то причине всё ещё циркулировал в коридорах, несмотря на открытые настежь огромные окна. Возле них везде стояли небольшие деревянные столики, подле которых находились розетки для зарядки смартфонов. Автоматы с едой и водой, пара банкоматов на первом этаже и вечно уставшие студенты, которые тяжело передвигались по коридорам.
Но я не всматривался в их лица. Студенты всегда и везде уставшие. Учиться — это вообще один сплошной стресс, который, в конце концов, не окупается от слова совсем.
Выступающие вены на руках и красноватые глаза — всё это было частью меня и, наверное, будет. Мой путь лежал через пару этажей с весьма стандартными лестницами. Около них были оборудованы панорамные окна: они выходили на небольшой лесной массив, из-за угла которого выглядывал кампус и общежитие. Солнечные лучи проникали сквозь стеклопакеты и, падая на меня, грели мои тёмные волосы, руки и синюю рубашку в клетку, что была для меня той самой вещью, обладающей удачей и такими характеристиками, как в каких-то играх про открытый мир и прокачку персонажей.
Мой путь лежал к приёмной комиссии: в руках была огромная кипа бумаг в такой же синей папке, на плечах — лямки от рюкзака, а на душе — камни, которые, будто бы привязанные когда-то, тащили вниз; сопротивление давалось так тяжело, что в какой-то момент ты мог развернуться и уйти. Бросить всё то, к чему ты шёл долгими и тяжёлыми годами.
Я прошёл на четвёртый этаж, покрутился на нём не менее получаса, пока не заметил нужный кабинет, около которого выстроилась огромная толпа таких же, как я, абитуриентов, желающих начать путь в своё счастливое будущее. Подметил пару парней в чёрных джинсовках, на груди которых выглядывали забавные значки с черепами. Люди то и время выходили из кабинета и входили обратно; постоянно стоял гам и шум. Я сел на пол и ждал, пока выкрикнут мою фамилию, как это обычно было в школе. Но я был приятно удивлён тем, что университет отличается от неё по многим пунктам.
Мой уставший вид сбивал с толку бесконечно радующихся и смеющихся девушек, которые то и дело пытались с кем-то флиртовать. Я достал из рюкзака бутылку воды, открыл её и, чуть отхлебнув, понял, что пришла моя очередь пройти в кабинет приёмной комиссии. Я зашёл, но бутылку не стал убирать обратно: взял её в одну руку, а папку с документами — в другую. Глубоко вздохнув и негромко постучавшись в тёмную дверь, я прошёл в маленький и душный кабинет, наполненный людьми. Одни сидели за столом, вторые стояли рядом и что-то говорили. Я сел на первое освободившиеся место и стал ожидать ассистента, который поможет заполнить нужный перечень документов.
Я прождал не менее часа. Он тянулся так долго, как только мог тянуться час ожидания без телефона, разговоров и бесконечной стиральной машины в голове, в которой то и дело крутились на режиме ручкой стирки мысли. Мой задумчивый и усталый вид заприметил один из парней: он до ужаса напоминал мне одного знакомого из школы, но я терялся в догадках — стоит ли мне с ним здороваться и как это отразиться на моей травме?
Парень поправил свою чёлку, почесал бровь и, видимо, от волнения подошёл ко мне. Он неловко протянул руку, и на момент было не понятно, чего он хотел — познакомиться или представиться.
— Мы раньше не встречались? — проговорил парень и посмотрел на меня, будто бы мы знакомы не один и даже не два десятка лет.
— Обычно, когда кто-то так смотрит, я запоминаю. Вряд ли мы знакомы, — сказал я, понимая, что мой ответ был мало чем похож на реплику доброжелательного и полного амбиций человека.
— Тогда, может быть, стоит познакомиться? — неуверенно выдавил из себя парень и протянул руку. — Меня зовут Ричмонд.
— А меня — Эгон, — скромно ответил я, отвечая на рукопожатие.
— Говорят, гуманитариев в мире не любят, — ответил Ричмонд и тяжко выдохнул. Чувствовалось, что он хотел растопить лёд и подружиться со мной, но я почти никогда не делаю первых шагов. До недавнего времени делал, а после случившегося не очень иду на контакт и в большинстве случаев сторонюсь близкого общения.
— А кого вообще любят-то? — спросил я, ощущая безнадёгу в собственном голосе.
— Дай угадаю, — Рич показал пальцем на часы, — на психолога поступаешь?
— У меня крайне предвзятое отношение к подобным профессиям.
— Сказал человек, который сидит с документами на приёме на гуманитарное направление? — Рич засмеялся, неловко прикрывая рот рукой.
— Может быть, я ищу способ самовыражения и рефлексии, не думал об этом? — выговорил я, отпивая немного воды из бутылки.
— Слишком много умных слов за одно предложение. Заучка, небось? — ехидно пошутил Рич в ожидании, как и я, ассистента.
Но все последующие фразы и попытки контакта со стороны Ричмонда я игнорировал. Перестал питать интерес к этому общению после очередной шутки про то, что я задрот. Меня это не обижало, а даже в какой-то степени обнадёживало, ведь через это я уже проходил и вряд ли потом настанет вновь что-то болезненное.
Мои мысли сбила громко закрывшаяся дверь; в кабинет вошла девушка лет тридцати, с желтоватыми прядями, будто бы само солнце окрасило их в такие оттенки. Она нервно обронила «простите» и сразу же принялась принимать наши документы и просить подписать их то тут, то там. Ничего интересного. Обычная бюрократия, как и в любом государственном учреждении.
Всё это время Ричмонд сидел на соседнем кресле и время от времени бросал на меня взгляды, но уже не пытался говорить. Он будто бы уловил, что я не вовлечён в его настроение и в его интересы. В какой-то момент почувствовалась тревога. Такая яркая, такая пожирающая, что казалось, будто я сейчас умру. Я слышал, как сильно и как бешено начало стучать сердце, и начал буквально задыхаться, думая, что умру. Я свалился на пол со стула и не мог ничего говорить. Помню лишь то, что мне на помощь бросился тот самый Рич, который до этого момента был мне не интересен — да и не буду скрывать, в какой-то степени противен. Он схватил меня за руку и попросил описать руки, сосредоточиться на каких-то пяти вещах. Точно не расскажу, но знаю одно — я тогда успокоился. В мою память врезался разговор, который предшествовал моему состоянию.
— Паническая атака? — волнительно спросил Ричмонд, смотря на меня.
— У меня такое было. Раньше. Давно. Но в последнее время не наблюдалось.
— Ничего такого. Со всеми бывает. Ты в порядке сейчас? — забеспокоился Ричмонд, задавая один вопрос за другим.
В тот момент, когда у меня была паническая атака, девушка снова покинула кабинет, а потому только Ричмонд помог мне. Может быть, он почувствовал себя обязанным, а может быть, просто хотел быть дружелюбным.
Мы заполняли бумаги не более десяти минут, а затем мне выдали специальную корочку, по которой я смог бы входить в университет. Я расписался в последнем бланке и перед уходом поблагодарил парня с пирсингом в брови. Он одобрительно кивнул головой, а я вышел из кабинета и исчез в пучине толпы студентов, которые торопились пробраться в кафетерий за шоколадными батончиками.
Это был один из самых странных дней за последние полгода. Панических атак не возникало со школы, и вот снова появляется это чувство, которое преследует меня, напоминая, что я его не отпустил и всё-таки кого-то не простил. Вообще это парадоксально, что, когда мы прощаем людей, легче становится не им, а нам. Это в какой-то степени… даже нет, в полной мере освобождает нас. Кто-нибудь спрашивал, почему? Кто-то вообще задаётся подобными вопросами, или это только я такой странный?
И что, как оно? Поступление. Да, я спрашиваю у себя. Наверное, оно прошло обычно, если не считать паническую атаку и постоянную усталость, которая тянется за мной так долго, что я забываю, сколько ей уже лет.
Первое время обучение было тяжелым. Наверное. Я не знаю. Время от времени я видел знакомые лица в коридорах, они проходили мимо меня и не здоровались. В какой-то момент у нас поставили одно совместное занятие по психологии — практикум, где все садились в кружок, знакомились и представлялись. Как говорил один из психологов, «это поможет адаптироваться в новой стрессовой ситуации».
Студенты одни за другим представлялись, говорили о том, кто они, какие они, чего хотят и чего не хотят; в эту очередь попал даже Ричмонд, с которым мы уже были знакомы и который избегал встреч со мной.
Осознание, что за первые две недели я так и не смог ни с кем подружиться, в какой-то момент начало расстраивать. Меня накрывало в те моменты, когда казалось, что я могу вернуться назад, сделать всё иначе, не дать случиться тому, что случилось.
Этот практикум был для меня странным. Это какое-то посвящение, и вместо обычного представления, когда до меня дошла очередь, я начал говорить не имя и свои интересы, а то, что когда-то записал на внутренней стороне своего старого блокнота.
— Слышишь эту мелодию в наушниках? Какая она? Быстрая, а может быть, медленная? Эта песня приносит тебе боль. Вспоминаешь ли ты болезненные моменты, слушая её? Мне кажется, что да. Мне кажется, что у всех у нас есть та самая песня, слушая которую, мы не пытаемся сделать себе лучше — мы лишь преследуем цель добить себя. Довести до такого состояния, что, кроме нахождения в статичной позе, в частности это поза мёртвого тела на постели, из которой тебе сложно выбраться, мы ничего не преследуем, — проговорил я, чем вызвал к себе слишком много внимания со стороны студентов.
И если кто-то спросит «как прошло твоё посвящение?», я нервно откашляюсь и пойду по делам.