Min far

      Лив была удивительным ребёнком. Как минимум потому, что само её появление было удивительным. Отношения Улля и Хёда не должны были давать своих плодов, но норны распорядились совершенно иначе, в один прекрасный момент наградив Улля величайшей милостью. И вот теперь эта милость уже восемь месяцев жила в отцовском зимнем чертоге Идалира и сейчас удивительно внимательным и серьёзным взглядом светлых глаз следила из своей колыбельки за движениями родителя, перемещающегося по светлице.       Улль улыбнулся себе под нос, а после обернулся, весёлым взглядом глядя прямо в серьёзные круглые глаза дочери. Та сидела, одной рукой сжимая бортик колыбели, а кулачок второй грызла ещё беззубыми мягкими дёснами. Вела себя как обычно спокойно и тихо, кротким флегматичным нравом пойдя явно не в Улля, который в детстве был куда более эмоциональным и подвижным, чем сейчас.       Качнув головой, Улль подошёл к колыбельке. Ласково улыбнулся дочери, которая незамедлительно ответила ему широкой беззубой улыбкой, и тут же потянулась тоненькими ручками к родителю, просясь, чтобы он взял её на руки. Именно это, собственно, Улль и собирался сделать, а потому он ловким движением подхватил малышку под мышки, поднимая с насиженного места. Аккуратно прижал её к своей груди, подставляя предплечье, на котором девочка удобно разместилась, а второй рукой придерживая её за спинку.       Лив издала высокий и довольный звук, маленькими пальчиками тут же сжимая меховую оторочку отцовской куртки, небрежно застёгнутой только на одну петлю. Улль на это вновь ласково улыбнулся и подмигнул ребёнку на своих руках. — Кажется, от твоего дяди вот-вот должен вернуться второй папа, — мягко произнёс он, обращаясь к дочери, и та посмотрела на него удивлённым взглядом светлых глаз. — Мы бы с тобой могли его встретить, не правда ли?       Лив что-то пискнула в ответ, и Улль, укутав дочь в шкуру, чтобы она не замёрзла, прижимая её к себе, вышел из дома на улицу. Идалир, суровый зимний чертог, с появлением в нём малышки Лив ощутимо смягчает свой безжалостный нрав, отчего морозы не сковывают так сильно, как раньше. Пока Лив ещё совсем маленькая, Улль даже может сказать, что в его вотчине становится тепло, ибо та подстраивается под нужду маленькой жительницы, не желая ей навредить.       Дожидаться Хёда уже давно стало традицией на том самом пне, у которого они встретились впервые, когда слепец впервые же пришёл в Идалир. Острый слух Улля и чутьё хозяина тисовой рощи подсказывали, что Хёд был ещё неблизко к подходам к чертогу, а потому лучник опустился на пень, усадив себе на ногу Лив, придерживая её одной рукой и прижимая к себе.       Девочка скользила удивлённым и любопытным, внимательным взглядом по белому снежному покрывалу, укрывающему землю, и по тёмным крепким стволам многовековых тисов, растущих повсеместно. Однако однообразный пейзаж достаточно быстро наскучил ей, отчего малышка недовольно насупилась, тихонько закряхтев и также недовольно заёрзав на отцовской ноге. — Что такое? — Улль слегка приподнял брови, наклонившись к дочери так, что в поле её зрения попали тёмные символы татуировок на той руке, которой он придерживал её — Улль был привычен к холоду, а потому от более тёплой, чем обычно, температуры закатал рукава, обнажая предплечья.       Всё детское недовольство улетучилось в мгновение ока, и взгляд светлых глазёнок цепко впился в странные и необычные завитки на папиной руке. Упрямо заёрзав, девочка смогла освободить от шкуры тоненькую ручку, и не испытывая никакого дискомфорта, вытащила её на морозный воздух.       Улль наблюдал за манипуляциями дочери со смесью замешательства и удивления. Не слишком понимая, чего она хочет, он терпеливо ждал её действий, меньше всего, однако, подозревая, что крохотный детский пальчик ткнётся в его руку. Опустив на неё глаза, пытаясь разобраться, что значит движение дочери, Улль почти сразу поднял взгляд, тут же сталкиваясь с вопросительным и изумлённым взглядом повернувшей к отцу голову Лив. — Тебя заинтересовала моя рука? — слегка растерявшись, спросил Улль, и перехватив Лив второй рукой, освободившуюся вытянул вперёд, полностью открывая её перед малышкой.       Девочка в ответ на действие родителя издала довольный радостный визг. Всё её внимание вновь приковали к себе таинственные и непонятные символы, выбитые на коже, и крохотный пальчик вновь ткнулся в один из них. А потом в соседний и ещё один. — Когда ты немного подрастёшь, я обязательно расскажу тебе, что они означают, — догадавшись, что дочь увлекло разглядывание его татуировок, мягко произнёс Улль, наклоняясь и целуя девочку в светленькую макушку.       Малышка, впрочем, никак не отреагировала на слова родителя, продолжая самозабвенно исследовать цепким взглядом хитросплетения символов, время от времени точечно тыкая маленьким пальчиком в отдельные элементы рисунка. Татуировка в итоге оказалась настолько интересной, что Лив не обратила никакого внимания на Хёда, подошедшего к ней и отцу, на ноге которого она сидела. Лишь недовольно и возмущённо завопила, когда папа убрал руку, поднимая её и вновь прижимая к себе.       Просто так девочка сдаваться намерена не была, а потому, кряхтя от усердия, задёргалась в руках отца, упираясь маленькими ладошками ему в грудь и вертя головой. — Ладно-ладно, — посмеиваясь, произнёс Улль, поудобней перехватывая дочь, усаживая её на согнутую в локте руку так, чтобы она могла видеть и дотягиваться до его второй, свободной руки, которую он протянул ей.       Лив радостно взвизгнула, нагнувшись вперёд и обеими ладошками уперевшись в твёрдую и сильную руку папы. Всю дорогу до дома она водила или тыкали своими крохотными пальчиками в рисунки, довольно пища и широко улыбаясь, изучая их и рассматривая... — Па-апа-а! — требовательный и недовольный голосок вывел Улля из мимолётной задумчивости.       Тряхнув головой, он опустил глаза вниз, тут же натыкаясь взглядом на насупившееся личико четырёхлетней дочери. Она сидела на его коленях и, как в далёком детстве, самозабвенно рассматривала татуировки, виднеющиеся на оголённых предплечьях родителя. Собственно, именно эта ситуация и подняла ворох воспоминаний, вынудивший Улля против воли погрузиться в себя. — Прости, милая, я слишком задумался, — Улль примирительно улыбнулся надувшейся дочери. Та, впрочем, мгновенно оттаяла, забывая мимолётное недовольство и обиду.       Вместо этого её полный неподдельного любопытства взгляд вновь переместился на отцовские руки, которые расслабленно лежали перед ней, отчего девочка могла детально рассмотреть все символы и узоры, выбитые на коже. — Папа, а что это? — она показала пальчиком на один из символов, и Улль проследил за её движением взглядом. — Это Эгисхъялм, — терпеливо отозвался он, и второй рукой взяв маленький кулачок дочери с оттопыренным указательным пальчиком, провёл им по всему контуру узора. — Его ещё в юности набивают себе все мужчины перед своим первым боем. — Зачем? — Лив нетерпеливо поёрзала на коленях родителя, выпалив мгновенно. — Что он означает? — Это защита в бою, — откликнулся отец, — и неуязвимость. — А это? — удовлетворившись ответом, девочка опустилась ниже, уткнувшись в уже другой символ, сплетённый с предыдущим переходящим узором. — Этот называют Одиновой руной иллюзий, — ответил Улль, и предвосхищая новый вопрос, добавил: — Этот символ помогает спрятаться и стать незаметным в любой обстановке. — А разве Один не был против, что ты взял его рисунок? — Лив озадаченно вскинула бровки домиком, на что Улль улыбнулся, покачав головой. — У Одина остался свой, — шепнув, признался он, и его глаза блеснули озорным блеском. — Поэтому он отдал мне один. Ведь зачем ему два абсолютно одинаковых рисунка, правда? А мне он пригодится, ведь я охотник.       Лив на мгновение задумалась, а после широко улыбнулась, согласно кивнув. Вновь опустила внимательный взгляд на папину руку, рассматривая узоры, то и дело заставляя отца водить рукой, чтобы лучше можно было рассмотреть все хитросплетения рисунков.       Они были связаны друг с другом причудливой вязью орнамента, сочетающего в себе строгие геометрические линии и стилизованные растительные элементы. Сами по себе эти орнаменты не несли никакой смысловой нагрузки, однако Лив нравилось разглядывать их детали и переходящие друг в друга хитросплетения.       Вторая рука отца была практически целиком украшена именно такими узорами. Из рассказов папы Хёда, бо́льшую часть действительно важных и значительных татуировок воины обычно скрывали от чужих взглядов, тем самым сохраняя их магические свойства и не позволяя врагам как-либо противостоять им или повлиять на их силу. Поэтому все самые интересные рисунки папы Улля тоже всегда были скрыты за одеждой от чужих глаз, но как же Лив хотелось на них посмотреть!       Однако папа Хёд предупреждал: если хоть кто-то узнает об их значении, то потеряют они всю свою силу, и папа Улль станет уязвимым для вражеского оружия и недобрых замыслов. Лив предсказуемо ничего подобного любимому родителю не желала, так что приходилось довольствоваться лишь разглядыванием отцовских рук. Втайне мечтая при этом когда-нибудь всё-таки приоткрыть для себя такую манящую завесу любопытства и детально рассмотреть все-все рисунки на папином теле.       Ну а пока терзая своим интересом только его руки, даже не подозревая, что папа Хёд рассказал лишь часть правды.