Магия опенула

      Шум поднялся страшный. Оливер пытался спрятаться в многочисленных коридорах, скакал от двери к двери, но везде, куда бы он ни ткнулся, были канноры. Не всегда они сами, конечно, — большинство сейчас моталось возле штаба. Но их крики, топот, шелест плащей… Эхо на Канноре просто отвратительное. Если так всегда, то неудивительно, что все «синие» такие бесчеловечные. Как тут оставаться человеком, когда не дают даже одному побыть. Ты не человек, ты солдат, часть Каннора.       Оли передернуло и прибило к стене. Из горла поднимался булькающий смех, но опенул его сдерживал, как мог. Не хватало еще лишнее внимание привлекать после того… После всего, что он сделал.       Ляры оказались девчонками смышлеными, общий язык они сразу нашли. Да и тема была — такой ненависти к «синим» крысам даже Оливер мог позавидовать. Жаль только, о человеке из воспоминаний не знали ни черта. Все какие-то обрывки, слухи, было-не было — неясно. Обидно до зубной боли. Но свою часть уговора Оли, конечно, выполнил и даже помог в оружейную пробраться. Ему и самому было на руку, чтобы ряды канноров поредели, а авторитет Карви сильнее подкосился. Все шло, как по маслу!       На том конце коридора загалдели солдаты. Оливер цокнул, оттолкнулся от стены с такой силой, что мог бы ее свалить — со всей цитаделью заодно, — и быстрым шагом направился к ближайшей двери.       Да, ляры — девчонки сообразительные. Но слабые ужасно. У них такая фора была!..       — Опенул! Эй!       Оли ускорился. Топот солдат ускорился тоже. Вот черт. Взгляд забегал по стенам. Где все двери, когда они так нужны?! Хоть скаппар доставай.       — Стой! Эй, кому говорят! Приказ.       «Да я ваши приказы…», — мысленно ругнулся Оливер и замотал головой в открытую.       И ровно в ту секунду, как он заметил заветный выход, шаги канноров резко приблизились, а в плечо вцепилась рука. Оли даже оборачиваться не стал — много чести, — только глаза скосил. На периферии мигнул рыжий камень и сверкнули в его свете голубые глаза. Ого, знакомые лица!       — Приве-ет, Альден, — нараспев протянул Оливер и попытался осторожно вывернуться из хватки. Но ускоритель и не думал отпускать.       С другого конца коридора подбежали канноры, уже обычные, с синими камнями. И, по обыкновению же, злые. Оли нацепил кривую улыбку. Чтоб их трупы крысы сгрызли!       — Ты что, не слышал? — загнанно дыша, рявкнул один из солдат.       — Уши заложило, — прыснул Оливер и снова дернул плечом.       Альден молча отпустил и шагнул назад. Но о том, чтобы добраться до двери, речи уже не шло — канноры плотно обступили, а окровавленные ножи в их руках намекали, что лучше не дергаться. Мысль о скаппаре казалась все более привлекательной.       Впрочем, смутные воспоминания о Ливирре привлекательность быстро убили.       — Ага, — смурно произнес каннор, и в этом звуке было столько яда, что Оли наяву замутило. — И звуки сражения ты тоже не слышал.       — Опять будете обвинять меня в том, что я «сбежал»? — показал пальцами кавычки опенул и театрально поклонился. — Простите великодушно, что не успел положить свою жизнь в битве с сумасшедшей толпой ваших пленных. Бежал со всех ног, но, вот незадача, самоубийственное веселье уже кончилось!       — Можешь плести, что угодно, но в этот раз тебе не выкрутиться, крыса. Тебя вызывали через поток, а ты не явился.       Каннор посмотрел на Альдена. Оливер повернулся тоже. Ускоритель же его взглядом не удостоил и кивнул «синему»:       — Связывались как напрямую, так и через общий.       — Ох, видимо, я совсем отвык пользоваться амулетом! — Оли прищурился и попытался поймать-таки внимание бывшего соратника. Надо задеть, надавить. Вывести на эмоции. Так будет легче улизнуть. — Мне казалось, желтые камни вовсе ничего не значат на этом острове.       Альден даже не дернулся. Черт, мимо. Что ж так сегодня не везет!.. Канноры, к счастью, тоже не отреагировали — отвлеклись на свои камни. Может, пока никто не видит… Альден мгновенно сжал плечо. Не ускоритель, а телепат!       — Мажортеста требует немедленно тебя привести, — через пару секунд отозвались «синие» и махнули окровавленными клинками. — Идешь с нами. И только подумай сбежать — примем за дезертирство. Поверь, ты не хочешь знать, как у нас на Канноре обходятся с дезертирами.       — Почему же не знаю? Вы их командирами назначаете. Коронуете, — прыснул Оли.       Солдаты заскрипели зубами, затрещали рукояти клинков. Дышать сразу стало легче. Так-то лучше! Пусть бесятся, пусть осознают, что бегают под указкой труса. Эмоции слепят. Если раздразнить их достаточно, то они потеряют контроль над собой — что уж до опенула! Вот Оли и улизнет под шумок.       Один из канноров, самый хмурый, кивнул Альдену:       — Тебе можно идти в лазарет.       — А что, Алли, не увернулся от полудохлых ляров? — Оливер обернулся.       И снова никакой реакции. Это начинало бесить. Грызло и елозило нечто внутри, жадное до чужих эмоций, ненасытное. Как кому-то может быть настолько плевать на все? Как кому-то может быть не плохо, когда его, Оливера, каждый день наизнанку выворачивает?!       Уже распаленные канноры, немного утолили этот голод:       — Если бы ты был здесь во время сражения, то знал бы, насколько все дерьмово и сколько у нас раненных. Скажи спасибо, что тебя не погнали на подмогу. Или трупы разгребать.       — Ох-ох, так это не лучшее занятие, как я посужу! Альден, почему ты этим занимаешься? Что, связи никак не помогают? Местный огневик не последний человек в лагере. Неужели Кир не замолвил за тебя словечко у брата?       Голубые глаза дернулись и впились в лицо Оливера. Есть! Вот оно. Оли едва удержал легкую улыбку и не расхохотался в голос. Да, теперь хорошо! Нащупал слабое место, теперь надо надавить, раскроить, выкорчевать. Чтобы страдал! Чтобы тоже было больно!       — Ах, точно, я забыл! Желтые камни. Да-да-да, слово Кира вряд ли имеет хоть какой-то вес. Бывшие инсивы! Отбросы, мусорные люди…       В спину пихнули рукоятью клинка — так сильно, что Оли охнул, а между лопаток наверняка остался синяк.       — Не слушай его. Он сейчас снова наплетет, — предостерег Альдена один из канноров и снова пихнул Оливера. — А ты давай затыкайся. Иди, иначе мы тебя волоком потащим. Твои уловки больше не работают.       Оли скривился, но с места не сдвинулся. Внутри плескалась ненависть — к солдатам за спиной, к тупым лярам, к мерзкому Карви, да, черт, даже к себе и к тому, что план ни черта не сработал, как нужно, — и нужно было выплеснуть ее хоть куда-то. Хоть на кого-то. Чтобы не один Оливер травился этой желчью, чтобы и другие понимали, что он чувствует. Чтобы ощутили на своей шкуре!       — Точно, приказ командира. Ты будешь игнорировать меня, Алли, верно? Послушная собачка, выполняет все команды. — Он вытянул шею и прошипел. — А между прочим, этот самый командир всерьез задумывался о том, чтобы избавиться от всех пришедших. Думаешь, почему никому еще камни не сменили? Да мы ему столько головной боли приносим! Легче сдать предателей Инсиву и получить назад горы. И как ты думаешь, с кого он начнет? Не с того ли, с кого вся каша и заварилась, м?       Канноры пихнули снова, и на этот раз Оливер не удержался на месте и отвлекся. А снова на Альдена он уже посмотреть на успел — ускоритель сорвался с места и, задев на полном ходу плечо Оли, умчался прочь. От удара тело мотнуло назад, в лапы канноров. Вот черт! Еще и рука теперь ноет, в придачу к сердцу.       Впрочем, «синие» сейчас определенно на взводе. Уязвимые. Слабые. Оливер заулыбался. Сбежать от них будет легче, чем от детей. Еще и против Карви обернет — одни плюсы!       — Чего лыбишься? Понравилось? Можем обеспечить. — Особо наглый каннор пихнул Оли в бок и указал вперед, намекая, что пора идти. Несколько солдат обошли спереди и пошли первыми.       Оливер опустил уголки губ — но не из-за тычка, а от мыслей о разноглазой твари, — и нехотя двинулся. Предельно медленно. Чтобы и не набросились с ножами, и побесились знатно.       — А разве в политику вашего мажортесты входит обеспечение моего удовольствия?       Вместо ответа Оли снова получил рукоятью между лопаток. Пришлось ускориться.       — Ох, осторожнее! Красноречиво. Действительно, я и так понял, что мой комфорт — не приоритет Каннора. Хотя, прикажи вам командир, вы бы носили меня на руках, вопреки собственным желаниям. Разве я не прав?       Глаза бегали в поисках путей отхода. Желательно незаметного. Да уж, незаметно улизнуть, пока тебя ведут под конвоем, — самое опенульское, что Оли проворачивал в последние несколько недель.       — Много ты о себе думаешь! Он бы такое никогда не приказал, — проворчал один из канноров. Остальные хмуро что-то пробормотали.       Отлично, наживку съели! Теперь дело техники. Нечто темное и голодное в груди ликовало — сейчас они поплатятся, сейчас им будет плохо! А Оли еще и избежит не самого приятного разговора с самым неприятным человеком.       — Вероятно, мы говорим о разных людях. Ваш командир до сих пор был ко мне благосклонен. Я вижу, я вам не по вкусу. А значит, ваше мнение он попросту не учитывает.       — Заткнись, крыса. Он командир, он знает, что делает, и…       — А знает ли? — Оливер на ходу щелкнул пальцами. — Да-да, уверен, забитый под завязку лазарет и горы трупов были частью его гениального плана. Ничего бы этого не случилось, добей он пленных ляров.       Канноры задышали часто и шумно, все, как один. Оли наяву услышал треск их нервов. Верно, злитесь, злитесь еще! Пусть в вас тоже горит эта ярость! Пусть у вас в душе тоже не останется ничего светлого! Пусть Карви через стены и камни почувствует, как его презирают собственные же солдаты. Пусть они пойдут и прирежут его, как визжащую свинью, как облезлую грязную крысу!.. Нет-нет, Оливер хочет сделать это сам. Оливер хочет видеть в его глазах страх и осознание, кто его убивает. Что он натворил. Хочет слышать хруст его костей и…       «Нет, — прорвался ясный голос через рокот клыков монстра в груди. — Нет, это неправильно. Отец бы не хотел такого. Он бы разочаровался. Он бы перестал считать сыном. Он бы перестал любить».       Сердце заныло так, что Оливер сгорбился. Канноры бессердечно пихнули его в спину.       — Иди давай! Можешь болтать, что угодно.       — Мы тебе все равно не поверим. Тебе никто уже не верит.       — Но оскорблять командира не позволим, ясно тебе? Тебя приказано привести к нему живым, но никто не говорил, что целым.       — Ты, видимо, еще не понял, крыса? На Канноре поступки ценятся. А ты уже второй раз на сражении не помог. Ты наших стравливал, ты врал, ты подставлял. Все уже поняли, кто ты есть. Не рассчитывай больше на уважение.       — И на доверие. Союзников не ищи. Здесь тебя все ненавидят.       Оли с трудом переставлял ноги. Рука тянулась к карману. Нож достать — дело двух секунд. Напасть на того, кто прямо за спиной. Потом, пока не поняли, прирезать первых. А дальше добить. Побегут — метнуть ножи. Прямо в спину, чтобы вонзились поглубже, пробили легкие. А потом подойти — и смотреть, смотреть, смотреть, как они харкают кровью, как бьются червяками под ногами, как…       Анель. Оливер закрыл лицо рукой — той самой, которой метнул клинок в сестру. Какого черта… Какого черта канноры так правы? Здесь его все — каждый до последнего человека сейчас на этом треклятом острове, — ненавидят.       — Доверяй ближнему, как самому себе. Разве не так? — из последних сил оскалился Оли. Голодное чудовище снова оказалось заперто в грудной клетке. И, от переполняющей ярости, начало грызть своего хозяина.       Кто еще чей хозяин.       — Так. Да только кто тебе, крыса, сказал, что ты нам ближний?       Оливер закрыл глаза, наплевав на двери вокруг. Думать об отце. Надо думать об отце. Так еще можно остаться человеком среди ненависти, боли в груди и бессердечных чудовищ.       Успокоившись, Оли успел только пару раз еще попытать удачу и отвлечь внимание конвоя — и то тщетно. Пришли они быстро. Мимо все чаще пробегали покалеченные канноры (естественно, одаривая Оливера презрительными взглядами), шумели недовольные голоса. Лазарет был чуть в стороне, опенула же вели куда-то повыше. Что ж, Карви не нуждается в медицинской помощи. Прекрасно. Оливер абсолютно искренне рад за него, конечно!       Живот начало крутить еще на лестнице, а уж когда в поле зрения попал сам командир «синих», Оли едва не повалился на пол — тяжелая ненависть давила на сердце, легкие и желудок. Сердце застучало и заныло, легкие выпустили спертый воздух, а желудок породил столько яда и желчи, что начало горчить на языке. Хотелось сплюнуть. Прямо в разноцветные глаза, чтобы разъело до кости…       Думать об отце. Оливер сжал рукава и натянул, пряча ладони.       Карви стоял возле стены, изрядно помятый — такой же, как на поле боя. Оли его тогда издалека видел, но, кажется, ран не прибавилось. Канноры подвели пленника чуть ли не вплотную. Ил бросил быстрый взгляд и продолжил буравить блеклыми глазами пустоту перед собой. Оливер прыснул — и тут же получил под ребра рукоятью.       — Привели, — отчитались болванчики. — По коридорам шатался. В поток принципиально не выходил.       — Не принципиально, а по невнимательности, — не удержался Оли. — Надо же, великие канноры не знают значения слова «принцип»! Впрочем, почти и не удивлен.       Солдат рядом снова замахнулся клинком, но Карви остановил его жестом и вякнул:       — Свободны. Мы поговорим наедине.       Какая жалкая попытка казаться важным! Эта побитая псина еще мечтает, что его кто-то здесь станет уважать. Оли запихал едкие слова поглубже в глотку, чтобы не нажить себе новых неприятностей и синяков. В горле запершило.       Канноры побурчали и неохотно потянулись к лестнице. Оливер обернулся через плечо и заметил, как пара солдат застряла на первых ступенях. Топтались, мялись. Не доверяют. Интересно, кому.       Черная тварь вгрызлась в грудь изнутри. Да ясно, кому. Тут даже язвить нечего — все в лицо высказали. Ничего. Отец вот доверял бы.       Карви отошел от стены и глубоко вдохнул — плечи, подрагивая, поднялись. Оли дождался, когда он едва не лопнет от воздуха и будет уже готов выплюнуть его с криком и претензиями, и указал в сторону лестницы.       — Кажется, не так уж охотно вас и слушают, господин мажортеста.       Ил сдулся так же медленно, как и надувался. Посмотрел в ту же сторону, сощурился, дернул туда-сюда головой. И, наконец, неуверенно прикрикнул:       — Я же сказал, свободны!       По лестнице застучали удаляющиеся шаги. Карви терпеливо выждал, пока эхо стихнет. Странный, конечно, ход. У Оливера явное преимущество. Если он — вдруг — подумает напасть, то главнокомандующий даже помощь позвать не успеет. А может, засаду устроил? В его духе. Оли на всякий случай нашел взглядом дверь. Близко. Даже эту тварь разноглазую прирезать успеет…       «Только в случае нападения!» — осадил себя он и спрятал руки за спиной.       Ил подошел еще и зашипел на остатках воздуха:       — Ну и как ты это объяснишь?       — Что «это»? То, что твои солдаты не понимают с первого раза? Ну, либо канноры перестали бегать по первой указке, либо дело в твоем авторитете. Какой вариант больше устроит?       — Мне не до твоих шуток, Оливер. Ты прекрасно знаешь, о чем я. И я после всего еще даю тебе шанс объясниться.       Карви глянул из-под плотно сдвинутых бровей, бледный, с гуляющими желваками. Сжимал и разжимал кулаки, аж подрагивал от ярости. Оли невольно отступил. Этот щеночек его напугал? Ха, да ни в жизнь! Просто для наигранного поклона нужно было место.       — Ах, как великодушно! Но, по правде, даже и не знаю, что сказать. Интересно, кто же больше виноват: некомпетентность лично твоя или же твоего лагеря?       — Оливер… — прорычал Карви, но с трудом сглотнул. Его глаза поблескивали каким-то странным мутным блеском — как у куклы. Оли передернуло от отвращения. — Все прекрасно понимают, кто виноват в произошедшем. Кто выпустил ляров, кто им дал оружие. Я мог бы тебя просто отдать под трибунал, на растерзание лагерю. Но у тебя есть шанс оправдаться. Просто объясни, какого черта ты это все натворил. Спокойно, без шуток. И, возможно, я смягчу наказание.       Губы свело оскалом. Смягчит наказание. Он смягчит наказание! После всего, что он сделал с ним, с Оливером, после унижений, презрения, изоляции и пытки одиночеством, после всей лжи, после искалеченной жизни — он еще и условия ставит? Черная тварь в груди взвилась по пищеводу и дернула за язык ядовитыми когтями.       — Так почему просто не сдашь, м? Раз для тебя все очевидно. Ах да, это же ты! У тебя мужества не хватает даже врагов добивать, а против «друга» ты в жизни не пойдешь. Маленький слабенький подселенец, так и не научился принимать взрослые решения! Вот бы тут был кто-нибудь, кто принял это решение за тебя, да? И перед Эрикой беленьким останешься — ты ведь просто приказ выполнял, ох-ох, ты не виноват!       Ил дернулся, будто его ударили, и распахнул пустые глаза. Мало. Надо еще! Надо его подкосить, ноги переломить — хотя бы словами!.. Нет, отцу бы не понравилось. Оли заставил себя сомкнуть губы, но желчь кипела в гортани. Терпи.       — Знаешь, что… — тяжело дыша, проговорил Карви. Он дрожащей рукой махнул куда-то рядом с собой, неловко, будто судорогой свело. — Эрики здесь нет. И я говорю то, что действительно думаю; то, что у меня на душе. Я тебе, черт возьми, искренне помочь хотел! И сейчас, и все это время! Ты ребят стравливал, ты каждого выводил из себя, ты моих людей калечил — я тебя защищал! И сейчас ты… Посмотри, что ты натворил! Ты видел трупы? Видел лазарет? Ты Анель ранил! Серьезно ранил, она сейчас там, на койке, кровью истекает — и теперь если с ней что-то случится, это будет из-за тебя!       Последнее врезалось под ребра сильнее рукояти. Перед глазами мигнула далекая фигурка сестры, выпрыгнувшей на пути ножа. Но воспоминание тут же покрылось тьмой. Из груди поднимался рык. Разве Оливер в этом виноват? Разве виноват, что она решила загородить собой эту тварь?! Оли не хотел ее задеть. Не физически. Ляры стремительно проигрывали, а он не собирался оставаться на стороне проигравших. На раненного мажортесту канноры бы отвлеклись. Оливер даже не убил бы его! Целился-то в плечо — эта живучая гадина разве что денек бы в лазарете провалялась. Но Анель сама выпрыгнула и все испортила. Все стало хуже из-за нее! Чертова выскочка. Всюду ей пролезть надо. Она же и по службе так же продвигалась. Отец ее — гнида, урод, крыса, и она такая же!       — Надеюсь, она недолго промучается, — вскипало живое нечто в груди.       Сердце тревожно дернулось. Нет-нет-нет, Оли не хотел это говорить! Это ужасно, и отец наверняка бы такое не одобрил. Взять себя в руки, сейчас же!       — Я к тому, что жду ее скорейшего выздоровления, — насилу растянул улыбку Оливер. — И врагу не пожелаю оставаться на Канноре дольше положенного срока.       Но Ил его словно и не услышал. Его глаза затянулись пленкой, и подселенец с силой их потер. На секунду Оли показалось, что он сейчас разревется. Даже жаль, что канноры ушли! Вот было бы здорово, если бы он разнылся прямо перед своими солдатами. Такой позор — о, это его уничтожит!       — Оливер, пожалуйста, веди себя нормально. Я действительно хочу тебя вытянуть. Я и так ужасно рискую — ты знаешь, какие у меня с лагерем отношения.       — Так не рискуй, я тебя не просил. Перед Эрикой выслуживаешься? Так ей плевать. Ты же просто скидываешь на меня ответственность! Посмотри, какой я бедный и несчастный, помогаю тебе против лагеря, а ты не ценишь! Удобно прикрывать мной все свои оплошности, верно?       — Я искренне пытаюсь помочь!       — С чего бы тебе искренне мне помогать?       — Да потому что ты мой… — он осекся, рыкнул, закрыл лицо руками. И, сдержанно, выдохнул. — Потому что ты хороший человек. По крайней мере, был когда-то.       Под ребрами скрутило, и Оли собрал все усилия, чтобы продолжить стоять прямо. Сжал ладонь за спиной, до треска, до подкатывающего к горлу крика — только бы отвлечься от тупой сжимающей боли, выворачивающей наизнанку желудок, сердце, все тело. Отвратительно. Мерзко. Противно. От этих слов — противно! Эта тварь еще упрекает! Он отнял у Оливера все, он отнял не только близкого человека, но и воспоминания о нем, раз за разом отнимал надежду его найти — и сейчас говорит, что Оли не такой хороший, как был тогда?!       — Раз я такой плохой, то что ж ты тогда держишь меня здесь? — прошипел опенул, сжимая собственные запястья.       А так хотелось сжать шею, надавить на синий камень, услышать последние хрипы, хруст ломающихся позвонков, чтобы ни одного поганого слова больше из этой глотки не вылетело!..       Думай об отце, Оли, пожалуйста, думай об отце. Он бы такое не одобрил.       Карви взмахнул руками — по стенам промчались тени.       — Я тебя не держу! Как я вообще могу тебя держать, ты чертов опенул!       — Ты прекрасно знаешь, как, — передразнил его Оливер. Губы пекло от вырывающегося яда. Оли почти наяву видел, как он капает на руки, на пол, растекается живой тьмой и ползет в стороны. — Раз уж у нас откровенный разговор, то я тебе тоже расскажу, что у меня на душе. Это ты виноват во всем, что происходит!       Ил сощурился, его тело резко выделялось на фоне накатившего мрака. И черные когти, вырвавшиеся из собственной груди, сейчас тянулись к этой бессмысленно яркой мрази. Раздавить, разодрать, утопить в грязи, смешать с тенями, убить, убить, убить! Какого черта он существует? Пусть его не будет, пусть страдает, пусть сдохнет! Это он во всем виноват, он, он, он!       Думать об отце, его нельзя разочаровать, думать об отце, хоть кто-то должен любить, не разочаровать, терпеть, терпеть, терпеть…       Но яд плескался изо рта, чудовище, заменившее сердце, пробиралось наружу и разлеталось миллионом черных бабочек вокруг. Только тьма, только мрак — и этот поганый режущий глаза и душу образ!       — Я виноват?! — Карви хотелось разорвать уже за тупое выражение лица.       Распахнуть пасть, вывернуть челюсть — и, пока еще живой, пока дергается, один за другим выдавить глаза. Отравленные губы растянулись в улыбку. С какого бы начать, ха? С голубого или желтого? Да к черту, сейчас все равно не разберешь, где какой — оба блеклые и пустые.       — Да, ты, Карви. Это все из-за тебя. Это ты стер мои воспоминания, это ты ни черта мне не говорил, это ты превращал мою жизнь в ад. Я и сорвался! Знаешь что, я имел полное право сорваться. Имел и имею! И я продолжу делать все, чтобы этот чертов остров сгнил. Ты меня уничтожил, ты уничтожил все, что мне дорого. И я буду уничтожать в ответ до тех пор, пока ты меня не отпустишь!       — Вали! — он крикнул так, что задрожала тьма. — Давай, вали, Оливер. Всем будет лучше без тебя, ты всех достал. Эрика придет, отдашь ей карту — и проваливай, куда хочешь. Я тебе и слова не скажу. Да мы тебя всем лагерем проводим! Ну, иди!       Оли не сдвинулся с места. Он смотрел, как Карви указывает на лестницу, как он тяжело дышит, хмурится, сверкает глазами — все слишком ярко и неправильно на фоне беспросветной черноты. И внутри зрела новая голова монстра. Она вцепилась в позвоночник и прикусила, пытаясь переломить. Когти врезались в щеки и распороли их до невидимой крови. Оливер не мог пошевелиться — только стоять и пытаться не упасть от рези в животе и груди. Так больно… От обычных слов — и так больно. От чьих слов! Какого-то лицемерного подонка! Как он смеет вообще такое произносить? Как смеет делать так больно?!       — Но ты же не пойдешь, — продолжил Карви. Он елозил кривым кинжалом прямо по остаткам души, распарывал свежие шрамы — и пялился своими пустыми ненавидящими глазами. — Тебе некуда. Тебе же нужен кто-то, кто будет на тебя смотреть, в рот заглядывать, по пятам бегать. Ты не можешь один, тебе плохо! Это не я тебя запер, это ты сам себя запер, понял?! Тебе нравится, когда вокруг тебя люди, и ты боишься, что никто в мире больше не вытерпит такую сволочь, как ты! Отец твой не свалил, и ты не…       Щелк. Цепь, сдерживающая чудовище, оборвалась. Оливер больше не видел ничего, ничего не чувствовал. Только черные когти слились с руками — и тело бросилось вперед.       Как он посмел… Как он посмел?!       Оливер налетел на Ила и ударил в живот — и сразу, пока тот не разогнулся, врезал по челюсти, снизу, со стороны, еще раз. Карви отшатнулся и схватился за лицо. Оли увидел, как исказились от неожиданности и ужаса его черты. Чудовище в груди зарычало, и Оливер подлетел и врезал по роже снова.       На этот раз «синяя» тварь ответила. Оли получил под ребра, по уже проклюнувшимся синякам. Один раз, другой. И внутри окончательно разбилась клетка, разорвался пузырь — и хлынула тьма, забурлил яд, разлился по рукам. Убить. Убить! Этот урод не смел! Он права не имел такое говорить! Он поплатится, Оливер заставит его поплатиться!       Его отец… этот замечательный человек, этот прекрасный человек! Карви даже говорить о нем не должен!!! Выдрать язык, выбить зубы, вырвать кадык, затолкать в глотку, глубоко, чтобы шея вздулась, а лицо стало того же цвета, что и камень!       Оливер перехватил чужую руку и ребром ладони ударил по шее — не попал, только по ключицам проехался. Ил пискнул что-то, попытался сказать, но Оливер вцепился в его загривок ногтями и врезал под дых, еще, еще, еще!!! И вот он, хрип — о, не хрип, музыка! И кашель, и кровавые капли — кажется, не изо рта, а из новых ран, но как же хорошо, как же здорово, как же, черт возьми… Нет, мало! Надо еще! Он должен заплатить еще!       Карви извернулся и попытался дотянуться до солнечного сплетения, но тело Оли двигалось будто само по себе — само отражало удары, само мстило. Стоило только подумать — и кулак летел к пропитанным кровью бинтам, к незащищенному животу. Каннор о такой прыти и не мечтал. Оливер смотрел, как он пропускает атаку за атакой, как хрипит, безуспешно пытается закрыться. И Оливер знал — он знал, куда бить! Левая рука вечно не защищена, там много ран — бей туда! На боку крупная язва — бей туда! Глаза ему дороги больше всего — бей, бей, бей, доставай нож, выколи к черту, давай, он поплатится!       Ил заслонил голову — и тут Оливер с силой пнул его по коленкам. Глухой стук тела об пол попал в такт разбушевавшегося сердца. Гнев хлынул вниз, ноги закаменели. Он пнул каннора так, что тот отъехал на полметра и со стоном сжался. Ха, мерзкий маленький подонок! Оливер зарядил снова, со всей силы, по животу, по бокам, ударил каблуком по спине, еще и еще, как по льду, чтобы расколоть, раздробить на сотни кусочков. Но этого мало! Этого чертовски мало! Он должен страдать больше, он должен страдать так же, как Оливер страдал!!!       Надо отнять у него все. Оливер пинком развернул его на спину и прижал коленом плечо, чтобы не подумал перевернуться обратно. Ил дрожал от боли, хрипел, дергался и захлебывался мокротой и кровью. Бледный, избитый, с трудом разлепивший мутные глаза — мало, мало, мало! Глаза, ха!       — Знаешь, — собственный голос показался клокочущим, двоящимся, но Оливер думал лишь о том, что собирается провернуть сейчас — и не мог не хохотать, — знаешь, ха-ха, я тебе одолжение сделаю! Ха-ха-ха!..       Жаль немного, конечно. Хотелось, чтобы этот уродец до последнего мгновения видел, как Оливер измывается над ним — чтобы чувствовал страх, чтобы по ту сторону его вечно преследовал призрак человека, которого он сломал! Но, ох, как же отвратительно ему будет дохнуть медленно и мучительно, слепым бесполезным червем!       — Ты же всегда мечтал от таких глаз избавиться, а?       Карви задергался, попытался вырваться, сплюнуть накопившуюся во рту кровь и хотя бы вдохнуть — но Оливер надавил вторым коленом на его грудную клетку, до треска ребер, но предсмертного хрипа! Ил старался его спихнуть, ударить, но Оли думал только о тонком стилете — и о том, как он медленно, миллиметр за миллиметром будет погружать острие в окровавленную глазницу. Как эта визгливая тварь будет биться под ним, вопить, умолять о пощаде и рыдать, захлебываясь розовой пеной. А Оливер будет на это смотреть. И смеяться! Он заулыбался и опустил руку в карман. О, как он будет смеяться!       Складка почти образовалась, но тут же сорвалась. Улыбка превратилась в оскал. Чертов остров, на котором ни черта не выходит! Ил хрипнул, но Оливер несколько раз врезал ему коленом — это из-за него, это все из-за него! Еще раз. Оливер не успокоится, пока не увидит этого червя дохлым и изуродованным. Пальцы почти коснулись рукояти, но пространство снова с хлопком расправилось. Да что за дрянь! Еще раз! Этот ублюдок лишится своих поганых глаз — Оливер не хочет их видеть, ему больно, больно, больно, он избавится от них! Он избавится от него — и все станет в порядке, и боль уйдет, исчезнет, он просто хочет, чтобы перестало болеть!       Рука вцепилась в стилет, и Оливер, словно в тумане, занес руки — чернота гналась по мышцам и тянула вниз, к этому окровавленному испуганному лицу. Убрать. Искалечить до неузнаваемости! Чтобы не было! Его не должно быть! Оливер замахнулся — и руки отчего-то свело. Нечто крохотное, слабое, мерзкое внутри отчаянно пыталось удержать. Крохотная бабочка с помятым крылом — против огромного черного зверя. Убить. Убить! Убить!!!       — Отойди от него! — ворвался в рассудок крик.       Такой резкий, что Оливер сжался и поморщился. Не успел он даже голову повернуть, как кто-то с нечеловеческой силой отпихнул его к стене. Стилет вылетел из руки. Оли ударился головой, огрызнулся и, покачиваясь и опираясь о холодный камень, поднялся.       Карви оглушительно закашлялся и скорчился на полу, пытаясь восстановить дыхание и избавиться от кровавой слюны. А рядом с ним, дрожащая, как в лихорадке, стояла Эрика.       Она была вся в грязи, с ссадинами на вытянутых ладонях, с огромными, на пол-лица, глазами на бледном лице. И Оливер бы даже спросил у нее, что случилось… если бы она не влезла в его дела!       — Свали, Белуха, — прошипел он, отталкиваясь от стены. Ну уж нет, он закончит начатое! И никто не посмеет ему помешать!       Эрика быстро посмотрела на корчащегося под ногами Карви (ха, вот уж точно, ее псина), даже подорвалась было ему помочь, но дернулась, посмотрела на Оливера исподлобья — и вылетела прямо на его пути.       Все произошло в одну секунду. Но Оли увидел отчетливо, как в замедленной съемке, испуганную и обозленную одновременно Эрику, увидел ее тонкую руку с порезами, увидел, как она приближается. А после — жар по щеке, и Оливер отшатнулся от силы удара.       — Не приближайся к нему, — проговорила Эри срывающимся голосом.       Лицо горело. Оливер коснулся его пальцами и ощутил, как игольчатая боль разбегается тараканами под кожей, ударяет в губу и в нос. Дышать стало тяжелее. Он вдохнул — что-то неприятно хлюпнуло, потекло по горлу. Язык защипало от железного привкуса. Оливер попытался открыть рот, но губы слипались и спекались от тонкой струйки крови из носа.       Взгляд метнулся к Белухе. Она отступила, смотря на Оливера с неподдельным ужасом — она смотрела на него как на зверя, как на безумное чудовище. Конечно, чудовище можно и ударить. Это же не человек, да? Оливер же не человек! Не так ли, мышка?       — А если… — хрипло засмеялся он, отплевываясь от крови. Эрика дернулась назад, к Карви, но Оливер схватил ее за запястья и сжал, заставил смотреть в глаза. — А если я ударю, м? Я сильнее. И никто тебя не защитит. Что, если я тебя сейчас ударю?       Эри задрожала, ее глаза наполнились блеском, взгляд помутился. О, вспоминает свои Ливиррские иллюзии? Пусть вспоминает, это верно. Может, хоть так своим крохотным мозгом поймет, на что обрекла Оливера, отправляя в этот ад. Пальцы сжались, тоненькие косточки начали гнуться под ними. Эрика задергалась:       — Пусти!..       — Что такое? Не можешь? Так что же нападала тогда? Если я захочу, Белуха, я и убить тебя могу. И ты ни-че-го с этим не сделаешь.       — Отвали от нее, крыса! — раздалось сипящее сбоку, и в Оливера врезалось тяжелое тело.       Карви навалился на него, пихнул плечом — сбил с ног. Эрика, высвобожденная, отскочила и пропала где-то на периферии зрения. Оливер взревел, вцепился в подселенца и со всей силы приложил к полу. Гулко стукнула его пустая черепушка, и Оливер повторил — еще, еще, еще, боги, как же он достал! В плечо что-то впилось. Руки выпустили добычу, каннор забился, стараясь отползти. Оливер заметил в его кулаке стилет. Вот подонок! Чужим оружием напал! Сволочь. Урод! Убить!       Оливер налетел, прижал его руки к полу и попытался выдрать нож. Карви изворачивался, бил ногами, и Оливер пинал их так, чтобы кости хотя бы треснули, а лучше бы раздробились в пыль. И ровно в то мгновение, когда чужой кулак почти разжался, когда Оли уже готов был выдрать стилет и вывернуть все поганые пальцы — в то мгновение его резко дернули назад. Пару раз треснули по лицу, под дых и оттащили на несколько метров.       От ударов перед глазами залетали звезды, но среди них Оливер различил синие камни. Привела-таки помощь. Стерва.       — Ил? Ты меня слышишь? Эй? — Дрожащий голос Эрики доносился из-за гомона канноров. — Тише, тише, не вставай, стой, ты…       — Я, кх, я в норме… — надрывный кашель, плевок и тихий отрывистый стук. — Вот тварь, зуб выбил.       Солдаты, услышав командира, принялись колотить по ребрам сильнее. Кто-то вцепился в шею и не давал поднять голову. Оливер потянулся к карманам, но руки скрутили.       — Отпустите его!       — Ил, не…       — Я в норме, Эри, правда. Отпустите!       Канноры нехотя отступили. Оливер хотел уже броситься прочь, но «синие» продолжили его окружать. С мечами наголо, конечно же. Крысы. Мрази. Перерезать бы им всем глотки. А первому — их главарю, этой нахальной сволочи. Карви стоял впереди, опираясь на взволнованную Эрику. Пялился. Щурился. Презирает, конечно же. А внутри наверняка ликует. Вот оно, добился своего. Оливер теперь плохой, а он хороший. Любите Карви! Ненавидьте Оливера! Смотри, Эрика, теперь-то ты уж точно в своем бывшем друге разочаровалась!       Эри, кстати, не смотрела. Она следила только за тем, чтобы каннор не упал. Ну конечно. К черту Оливера. Все на этом острове его ненавидят. А он уже и забыл!       — Карту — Эрике, — приказал Карви, не моргая. — Сейчас же.       Оливер потянулся к карману, и канноры кругом тут же занервничали, начали поднимать клинки.       — И без фокусов, — хрипло добавил их мажортеста.       — Какие уж тут фокусы. Чистейшая магия, — осклабился опенул.       Складка, на удивление, образовалась легко. Видимо, сам остров Каннор желал, чтобы ненавистный человек поскорее избавился от якоря, который их друг к другу пригвоздил. И, признаться, Оли это желание разделял.       Черный камешек холодил руку. Оливер вытащил его двумя пальцами, показал солдатам, поднял повыше, чтобы Карви тоже рассмотрел хорошенько, и бросил:       — Лови, мышка!       Эрика поймала в последнюю секунду, но чуть не выронила из трясущихся рук. На Оливера она так и не посмотрела, только сжала карту и кивнула Илу — не обманул «желтый» крысеныш, не подменил на стекляшку.       — Отлично. — Карви покачнулся, стер с разбитой губы кровь и произнес. — У тебя десять минут, Оливер. Прощайся, с кем хочешь, собирайся. Через десять минут я отдам приказ, по которому ты будешь считаться предателем. Так что лучше тебе в лагерь не возвращаться.       Канноры зашептались, но на их лицах, одна за одной, начали появляться улыбки. Эрика сжала карту в кулаке и спрятала лицо в плече подселенца. Сам же Карви посмотрел в последний раз на Оливера — презрительно, ненавистно — и, прикрыв глаза, отвернулся.       — Как пожелаете, господин мажортеста, — неловко из-за ноющих мышц откланялся опенул и шагнул назад. Канноры расступились. И, как только он отошел на несколько метров, тут же забыли — спрятали клинки и бросились к Эрике и Илу. Оли посмотрел на их мельтешащие спины, стер все еще бегущую из носа кровь, и кинулся искать дверь.       Ему плевать! О, ему уже совершенно плевать! Он привык. От него давно все отвернулись.