Отгремевший Гром из иных миров

Гость не приходил в себя больше часа. Тяжелый, такой, что Майя не смогла и с места его сдвинуть, хоть и очень пыталась. Все, что могла она в этой ситуации — слегка выжать его мокрую одежду, промокнуть ее полотенцем, вытереть с пола воду, стекшую с них обоих, а после накрыть пришельца теплым клетчатым пледом. Не хорошо, наверное, с ее стороны, — но девочка почти все время сидела рядом, разглядывая блестящие украшения в светло-серых, заплетенных во множество мелких косичек, волосах Авендаля. Это имя она повторила про себя много раз, чтобы не забыть: Авендаль Кен-Ши Милирель Эанервиль. Таким странным оно ей казалось. А может, он считал, что странное имя у нее? Только сидя почти вплотную Майя могла разглядеть черты лица того, кто был вовсе не эльфом. А так похож: эта утонченность, изящество и строгость. Острые ушки, украшенные серьгами, одна проколотая бровь и какое-то странное золотое крашение на переносице. На лбу юноши был нарисован странный знак: желтая стрелка указывала вниз, а сверху и по бокам было 3 таких же желтых точки. Девочка приподняла плед и посмотрела на одежду парня, которая сразу показалась ей немного странной. Темная недлинная накидка с капюшоном, поверх которой был наскоро повязан красный шарф с ромбовидными узорами. Под ними голубая водолазка с высоким горлом, что-то серо-зеленое, напоминающее длинную рубаху и поверх всего нечто, напоминающее плащ серого цвета с узорной каймой. Руки Авендаля были в перчатках, которые были заправлены в кожаные наручи со шнуровкой. Через плечо перекинута лямка темно-бежевой сумки. Несколько поясов, ожерелий, кулон с красным камнем. На ногах высокие кожаные сапоги с изображением золотого полумесяца и туго перетянутые длинными шнурками. При всем этом, казалось бы, роскошестве, было как-то не по себе. Не оттого ли, что вся одежда эта была сильно потрепана? Где-то рваная, где-то грязная. Замытые красные пятна напоминали кровавые. Майя вздохнула и снова накрыла Авендаля пледом. Уже долгое время девочку не покидал вопрос: «Не слишком ли все похоже на сон?» Еще час прошел почти в полной темноте. Одинокие капли били с крыши о карниз. Из приоткрытой форточки веяло приятной свежестью: запах земли и влаги. Майя сидела в темноте все на той же кухне, то и дело, поглядывая на гостя: вот он шелохнулся и пробудился ото сна. Привстав на локти, Авендаль взглянул на девочку и несколько виновато опустил глаза. — Должен просить прощения за это, — молвил Унамар. — С моей стороны было… — Все в порядке! — успокоила его хозяйка, хотя то, что она резко перебила юношу, не осталось им незамеченным: Авендаль странно покосился на девочку, но она, в силу своего плохого зрения, вряд ли заметила такую мелочь. — Ты, наверное, долго был в пути. — В пути. Да. Долго, — задумался он. — Значит, могу здесь остаться? — в голосе парня звучало удивление. — До рассвета. — Д… да! — не задумываясь, ответила девочка. — До утра точно никого не будет. Родители уехали в гости с ночевой. — Родители. Так, живешь не одна… Я, все же, виноват. Доставил неудобства. — Не стоит, — Майя помотала головой. — А ты, наверное, голодный. Суп есть, каша. Мясо: рыба, курица. Чем питаешься? — Употребляете мясо? — Ну, а… вы нет? — Мы — нет. –Тогда овощи? — предложила она. — Хм… буду благодарен, — ответил Авендаль, и Майя сорвалась к холодильнику. Хозяйка наскоро разогрела жареную картошку, достала из банок огурцы и помидоры, поставила еще раз чайник. Распаковала новую булку хлеба. Принимать гостей было для нее в новинку, но, зная, как делают это ее родители, попыталась не ударить в грязь лицом перед пришельцем из иного мира. А гость вел себя крайне вежливо. Ну, точно, выходец из параллельной вселенной. Усевшись за стол, он слегка поклонился Майе, и очень аккуратно взяв столовые приборы, присмотрелся к поданной еде. — Что-то не так? — поинтересовалась девочка. — Думаю, эта пищу не станет для меня последней. — О! Ты что?! Мы с мамой хорошо готовим! — возразила Майя. — Да. Дело вовсе не в еде, — успокоил ее Авендаль и приступил. Выдохнув с неким облегчением, девочка все же решила закинуть в стирку всю свою мокрую одежду, в которой сидела все это время. Пока гость тихо вел себя в обеденной, Майя переоделась: майка, да широкие штанишки. Подойдя к зеркалу, она пригляделась: вроде, выглядит прилично. Хотя, какая уже разница? Сделав глубокий вдох, девочка вышла в зал и с удивлением обнаружила, что на тарелках, которые были заполнены до краев, уже не осталось и крошки. — Благодарю. Все было очень вкусно, — поклонился Авендаль. — Могу я чем-то помочь за такое гостеприимство? — О! Вот и хорошо! — обрадовалась Майя и поспешила отнести к раковине грязную посуду. — Тебе, я думаю, стоит отдохнуть. Приятно зажурчала теплая вода, девочка закатала рукава и принялась за работу, пока ее гость из другого мира продолжал знакомиться с помещением. — У вас есть водопровод? — спросил он. — А у вас? — Есть, — Авендаль подошел к широкому окну и выглянул во двор, в котором уже горели фонари. — Огненные камни? — А? — закончив с мытьем посуды, Майя встряхнула и вытерла руки полотенцем. Подойдя к окну, она не сразу поняла, что именно так заинтересовало «эльфа». — Ааа! Электричество! — объяснила она. — Это как… молнии в резиновых шнурках. — Звучит крайне опасно. — У нас без него почни ничего не работает, — развела руками девочка. — Все приборы на электричестве. — У нас свет дают огненные камни — это горная руда. Светятся в темноте и полумраке. Когда светло, накрываем их тканью. — А откуда ты? — наконец спросила Майя. — Ты ведь из картины? — В вашем мире это была картина, — Авендаль задумчиво оглядел помещение. Он недолго молчал, видимо думая: «А стоит ли отвечать на этот вопрос?» — А поверишь мне? — спросил Унамар для начала. — Ты ведь из другого мира. Ты выпал из старой картины в подвале заброшенного дома. — В тех руинах? — Заброшка, — повторила Майя. — Дом ветхий, там уже никто не живет. — А что делала там ты? — Я? — и снова она задумалась над тем, что же толкнуло ее пойти в то место? Девочку, что едва видит дальше собственных рук? — Я услышала крик, — ответила она немного неуверенно. — Он был твой? — Крик, — «эльф» снова обратил свой взор на темное небо, прошептав, — мой крик пробился эхом даже через завесы множества измерений… Хм… — Авендаль пригляделся к чему-то. — Какое странное облако. — Что? — Майя взглянула на гостя, не видя смысла смотреть на небо: оно такое далекое и всегда недосягаемое взору девочки. Все эти «причудливые», по словам сверстников, облака девочка могла увидеть лишь на фотографиях. — Так, — Унамар показал куда-то, но Майя все еще могла лишь догадываться, о чем он говорит, — Облако тянется от мерцающей звезды. — А-аа, — протянула хозяйка. — Скорее всего, шлейф от самолета. Э-то… — она потупила взгляд, наскоро соображая, как доходчивей объяснить пришельцу, возможно неизвестное ему слово. — Большая… железная птица, в которой летят люди. Наш мир огромен, и не в каждое его место можно дойти пешком, или доехать на машине. Самолет летит быстро. — Птицы из металла… хм… мы называем это железно-планы. Но на них никто не летает. Они… скорее оружие, нежели средство передвижения. — Значит, мир, откуда ты пришел, похож на наш, — вслух предположила Майя. — Что ж, это возможно. А… Что светит там? — Авендаль устремил свой взор на далекие прожектора со спортивного поля. — Не знаю, — вздохнула девочка, упершись руками в подоконник. — А, может, и знаю, просто не вижу. — Не видишь? — удивился Унамар. — Вот же! — Я… как бы это сказать… инвалид по зрению, — она вытянула руку вперед. — Это называется близорукость. Не вижу почти ничего дальше кончиков пальцев. В школе ношу очки, но они не сильно помогают, да и выгляжу в них, как водолаз… эх… — девочка всплеснула руками с нотками досады в голосе и прошла в зал, где села на диван. — Это болезнь? — переспросил Авендаль, обернувшись к ней. — Да. — И она не лечится. — Может быть, и лечится… у кого-то. А я уже смирилась, — слегка усмехнулась Майя. — А тебе, наверное, помыться надо, — заметила она. — И одежду постирать, — встав, девочка поманила «эльфа» за собой. На ощупь Майя включила свет в ванной, отшвырнула ногой, мешавшееся полотенце для ног, откинула цветастую занавеску. Переключив напор на душ, она сполоснула всю ванну и снова вернула рычажок в исходное положение. — Вот тут два вентиля. Красный — горячая, голубой — холодная. Нужно покрутить, чтобы воды настроить, — начала объяснять хозяйка, пока гость, стоящий по правую сторону от нее, внимательно слушал, как управляться с приборами иного мира. — На душ переключать здесь. Только держи его, а то по всей комнате от напора полетит. Вот эту дырку надо заткнуть, чтобы вода не вытекала… если надо… А одежду, — она отошла к стиральной машине и открыла дверцу, — все, сюда. Только чтобы в карманах ничего гремящего не было: железки всякие, мелочь. А то машинка сломается, а ты свои вещи потом не найдешь. Ну… — она помотала головой, смотря по сторонам и думая, ничего ли она не забыла, — это… вроде… А! Вопросы? — Если позволишь. Это устройство моет одежду? — Ну, да. Ах! Тебе же переодеться надо во что-то… — слегка засуетилась девочка. — Я поищу что-нибудь у папы. Что-то да должно подойти. — Зачем мне чужая одежда? — Пока твоя сохнет. Это не долго, я на отжим поставлю… ох… — от переизбытка эмоций у Майи слегка закружилась голова. Еще ведь несколько минут назад она была совершенно спокойна, так почему? Не потому ли, что все больше она понимала, что сном происходящее быть не могло? — Тебе ве-едь нужно в чем-то переночевать. Вот я и… — Я понял тебя, — заметив, как волнуется гостеприимная хозяйка, кивнул Авендаль, и девочка живо покинула ванную. — Вот и хорошо, — сказала она напоследок и, прижавшись спиной к двери, выдохнула. — И чего я так разнервничалась? — подумала Майя, с улыбкой прикусив губу. — Сама же ломанулась в этот сарай… И о чем я думала, боже… Только сейчас к ней приходило осознание происшедшего. Лишь поздним вечером, почти ночью, она окончательно поняла, что все это ей не приснилось, хотя до этого девочку терзали сомнения. Оттого, наверное, она была так спокойна. Теперь это становилось слишком реально, и оттого сердце принялось отбивать бешеный ритм. За дверью зашумела вода, и Майя различила звуки шуршания одежды. Когда скрипнула дверца стиральной машинки, девочка, наконец, отлипла от двери и направилась, сначала в родительскую спальню. Здесь она бывала нечасто, а потому могла знать, где лежит одежда отца, лишь наверняка. С включенным светом, который поначалу резко бил в глаза, Майя нашла постиранные домашние серые штаны и широкую майку, которая была велика на размер даже ее родителю. Должно было подойти. Снова вернувшись к ванной, девочка сделала глубокий вдох и живо, почти не глядя, швырнула одежду через приоткрытую дверь на крышу стиральной машинки. Взяв себя в руки, Майя разложила диван в зале и застелила его свежей простыней. Из родительской спальни притащила еще пару подушек и одеяло. Все было готово, и девочка даже удивилась тому, как быстро со всем управилась. Еще раз взбив подушки, он зашла в свою комнату, где на столе лежали оставленные ею рисунки. Взглянув на них еще раз, Майя закрыла и отодвинула подальше краски и стакан с водой. Шум воды в ванной прекратился, и через две минуты из нее вышел Авендаль, одетый в серые штаны и рубашку задом-наперед, чего девочка даже и не заметила. «Эльф» сделал несколько шагов и оказался в метре от хозяйки, в ее небольшой, но довольно уютной комнате. По взгляду юноши можно было легко понять: в новой одежде было ему весьма некомфортно. Оставшись без своей сумки и накидки, он слегка обнимал сам себя за плечи. Вздохнув с неким облегчением, он осмотрелся, и сразу в глаза ему бросились рисунки девочки, которые та уже собиралась убрать со стола. Заметив недописанные картины, Унамар едва заметно вздрогнул. — Так ты… мастер? — настороженно спросил он. — Мастер? В чем? — удивилась Майя. — Мастер? Твои работы. — А! Всего лишь наброски, ничего особенного, — девочка со вздохом махнула стопкой исчирканных листов и швырнула их обратно на стол. — Это работы мастера, с ними нельзя так обращаться, — возмутился пришелец и подошел к столу. — Что на них? — Я их… не закончила, и они мне не нравятся. — Ты говоришь так, будто тебе все равно, — юноша, осторожно касаясь бумаги, осмотрел все работы. — Но мне все равно. Это плохие рисунки. Я только учусь. — Мы учимся всегда, но работы, созданные Мастером… — Авендаль посмотрел Майе в глаза и резко замолчал. Взгляд его тут же стал намного спокойнее, опустились брови. Юноша прикрыл глаза, а затем, снова посмотрев на хозяйку, произнес. — Ты не мастер… — в его голосе было что-то от легкой радости. — Ты всего лишь… ох, возможно, я отдал бы многое, чтобы быть, как ты, — Унамар потер пальцами переносицу. — Как я? Не видеть всю жизнь того, что дальше моей руки? — Нет… Но ты… свободна. Ты творец — не Мастер. — А есть разница? — Это… нет… — он помотал головой, будто бы заставляя себя молчать. — Не нужно знать… хотя… — он долго молчал, обдумывая все, что накопилось в голове. — Хорошо… я расскажу, — Авендаль уселся на край кровати и сложил руки в замок, готовя себя к долгому и тяжелому рассказу. Майя села в свое кресло, напротив него. — Я прибыл из мира, где искусство стало главным оружием… Уже долгие годы между двумя кланами Унамар ведется война интересов, переросшая в сражение на поле брани, повлекшее за собой множество жертв и разрушений. Я был еще мал, когда до мирных жителей дошли слухи о готовящихся атаках на врага. Когда-то мирный народ был разделен не сошедшимися взглядами на мир и творение. Началась борьба за все, что мы имели, но силы сторон были примерно равны. Мы и побеждали, и проигрывали, и снова вступали в бой. Война затянулась и на какое-то время даже затихла, ведь ресурсы были уже на исходе… но год назад… год назад некоторые из нас проснулись и поняли… что теперь способны на гораздо большее, чем могли мы представить… — с тяжелым вздохом юноша продолжил. — В то утро я сел за работу: картину, изображавшую редкую и безумно прекрасную птицу, какую в наше время многие видели лишь в книгах. Каково же было мое удивление, когда нарисованная птица взмахнула крылом и выпорхнула из раскрытого окна моей мастерской! Я в своем открытии был не один. Многие творцы моего города один за другим открывали в себе этот дар. Художники, писатели, музыканты, певцы, скульпторы — нас стали гордо называть Мастерами. Мы могли воплотить в жизнь любую фантазию, но и представить не могли, что наши правители мечтали о смертельном оружии, способном в миг стереть противника и все, что он создал, с лица земли… Власти обратились к Мастерам с этой просьбой и предлагали любые ценности за их работу… но все отказались, как один. В знак протеста Мастера сложили свои инструменты, но это не могло остановить войну. Нам угрожали, уничтожали все наши прежние творения, отнимали все, чем мы дорожили. Когда не помогло и это, Мастером начали ловить и насильно отправлять на войну… — Авендаль сжал руки сильнее, впиваясь в кожу ногтями. — Был ли я тогда умнее все, или же просто трусливей? Я так и не выдал своего дара, скрывал, как только мог… Но меня нашли… Под угрозами меня сдали мои же соседи, для которых я трудился долгие годы. За укрывательство я лишился всего, что имел, и попал на войну, как один из сильнейших Мастеров. Я был тогда и музыкант, и скульптор, и резчик по дереву, но, прежде всего — художник. Им нравились такие творцы, способные по взмаху кисти явить на свет грозную машину разрушений. Нас, мастеров, держали под постоянным наблюдением, выдавали инструменты и материалы только во время работ, не кормили и били, если мы отказывались творить… Кто-то поплатился жизнью за свои непоколебимые принципы, те, что хотели выжить больше, лишали себя души и покорно выполняли задания… Я был одним из таких, кто решил отринуть свою гуманность, сохранив жизнь себе и тем, кто по моему примеру позже становились причиной, по которой война между кланами стала еще ужасней. Мастера с нашей стороны, Мастера врага — все мы оказались заложниками своего дара… — звуки далекой, покинутой им войны, доносились до Авендаля приглушенным гулом. Сам Гром говорил с ним этими страшными звуками. Взрывы и крики, грохот рушащихся зданий. — Почти полгода я видел, как созданные мной монстры рушат города и поселения. Мосты раскалывались надвое, древние замки крошились, как хрупкие скорлупки, все, что было создано упорным трудом, обращалось в пыль и гравий. Но, чем дольше мы продолжали браться за кисть, лицезрея, какие последствия приносит наша работа, тем больше зрела в нас жажда побега! Ценой двоих Мастеров нам удалось достать полотно и черные угольки, которыми мы бессонными ночами в полной темноте рисовали черно-белую картину, неясный пейзаж, в надежде, что это полотно станет дверью в наше спасение… Но как же мы ошибались! — в своем рассказе он все сильнее уходил в воспоминания совсем недавних дней. Все те лица, что он не увидит уже никогда. Все крики и предсмертные мольбы о помощи. И, возможно, ему сейчас, как и друзьям тогда, хотелось кричать но, сжимая до боли руки, он продолжал ведать Майе свою ужасную историю. — Нас бежало пятеро — все, кто выжил из десяти. Дэваль, Наврис, Эктель, Нулир… и я — трус Эанервиль… — он замолчал, и, тяжело дыша, долго пытался прийти в себя, ведь сердце, которое успокоилось так недавно, снова начало стучать с бешеной силой. — Когда ты с разбега прыгаешь в неизученный мир, ни к чему нельзя быть готовым. Песчаные дельфины, небесные киты, лавовые скорпионы. Есть вещи, которые невозможно предугадать. Воздух. Его нельзя нарисовать или напеть. Нельзя нарисовать безопасность… В первом мире мы едва спаслись ценой жизни Нулира. Дрожащими руками мы рисовали его кровью следующую картину на черном песке… И в новых мирах нас ждала только смерть… Мы бежали так далеко, как могли, спасались всеми возможностями, пока в конечном итоге… я не остался один… — И снова голоса товарищей проносились у него в голове, взывая к совести того, кто, спасаясь бегством, оставлял их позади. Проглоченные чудовищем, утопающие в едком болоте… все они были для него уже мертвы в тот момент, как попали в ловушку иного мира. — Я бежал… Я видел миры, которые пожирают сами себя. Миры, в которых нет ничего, кроме песка или воды. В одном из миров не было никаких цветов, кроме серого и красного. В другом мире не было такого понятия, как время — лишь одно застывшее мгновение. Мгновение, не время, а состояние, из которого не выбраться. А миры, что заполнил туман, когда все, что ты видишь, — это белая непроглядная пелена. Там может быть разумно все, а может, нет ничего, что могло бы мыслить или даже двигаться по собственной воле. И, оказавшись в одном таком из миров, тебе интересно, создал ли его ты, или же всего лишь открыл дверь в это доселе невиданное?