silver lining

— Так, а вот эту ставь сюда, Джерард. Не туда, а сюда! Кому говорю? Господи, Дональд, сделай с ним уже что-нибудь! Уже вечером того же дня я смиренно таскал по дому различного рода мебель и делал вид, что не слышу, как родители отчитываю меня буквально за каждое действие. То не так, это не так! Идите нахер, я только что пришел из школы, даже не поужинал, а вы уже заставили меня перетаскивать тяжеленные коробки на второй этаж! — Сын, вот тебе особое задание, принеси из гаража мои инструменты, ладушки? — манера отца разговаривать со мной как с умственно отсталым, когда он злится, вымораживала хуже некуда. Но перечить отцу было себе дороже, поэтому я молча обулся и покорно направился к гаражу. Днем прошел небольшой дождь, поэтому на улице было слякотно, но свои белые конверсы я уделал еще по дороге из школы, поэтому не думая, нацепил их и в этот раз. Вместительный гараж на два автомобиля в какой-то мере послужил решающим фактором при выборе дома. Что мать, что отец — два неисправимых карьериста, проводящих на работе времени больше, чем дома. В конце концов, именно это и привело нашу семью сюда, в Ньюарк, именно из-за этого случилось то, что случилось. Как бы там ни было, родителям был просто необходим большой гараж, чтобы не пришлось ставить машины у обочины и чтобы никто, не дай бог, не посмел с ними что-нибудь сделать. Отцовский лексус и мамина тойота теперь были в полной безопасности, окруженные бесчисленными коробками с инструментами и старым барахлом, от которого никто так и не решился избавиться при переезде. Пахло в гараже сыростью из-за недавнего дождя и этот запах напомнил мне о нашем старом домике на дереве. Втянув воздух в легкие сильнее, стараясь не упустить приятные воспоминания, которые он вызывал, я начал рыться в коробках, попутно напевая какую-то незамысловатую мелодию. Кажется, именно ее нам напевала в детстве мама. В том самом домике на дереве, где мы с Майки раньше часто проводили время. В детстве казалось нет ничего круче, чем иметь такой вот дом, этакое убежище, где можно было спрятаться от суеты взрослого мира. Майки сам обустроил наше жилище: натаскал с чердака старые лохмотья, некогда модные мамины платья, изрезал на лоскуты и сделал занавески. Вместе мы изрисовали обшитые деревянными панелями стены красками, обложили пол старыми коврами… Воспоминания о детстве одновременно делают меня счастливым и вызывают тоску. Я открыл одну из лежащих на полу коробок, на ней маркером маминым почерком было выведено “Мальчики”, а внутри лежало несколько толстых альбомов с фотографиями, папка с нашими детскими рисунками и еще куча чего-то, что теперь кажется таким далеким и будто… ненастоящим. Я никогда не любил перебирать старые фото, копаться в старых воспоминаниях, все это вызывало во мне ужасную тоску, заставляло ощутить на себе тяжесть времени, почувствовать себя старым. Но что тогда заставило меня открыть один из альбомов? Почему с таким интересом я начал перелистывать страницы с бесчисленными моментами из прошлого, запечатленными когда-то мамой с папой? Всему виной этот запах, я уверен. Окутав меня, он словно подчинил себе мой разум, заставляя вновь и вновь переживать события из прошлого. Что логично, в альбоме были собраны фотографии меня и Майки. Вот мы на велосипедах разъезжаем по двору, а вот уже на пляже лежим обгоревшие и красные, как раки. Мы тогда с братом были очень дружны, везде таскались вместе, все называли Майки моей маленькой тенью, ну, отчасти потому, что он младше, отчасти потому, что во все неприятности я всегда влезал первым. — Джерард?! Где тебя носит? Инструменты! — голос отца заставил меня вздрогнуть и я выронил альбом на пол. Одна из фотографий выпала, на ней были запечатлены мы с Майки два года назад — с улыбками от уха до уха, оба довольные, кажется, в тот день праздновалась годовщина родителей и нам даже позволили выпить немного, под строгим присмотром всей родни, само собой. — Джерард! Ты меня слышишь? — требовательно повторил отец, но я едва пошевелился. Если бы мы знали, что все обернется именно так… — Если я застукаю тебя с сигаретой… — голос матери словно заглушал невидимый барьер. Если бы я только не был так слеп... —Джерард?.. — я обернулся на голос. Оба родителя беспокойно оглядывали обстановку, глазами бегая от фотоальбома к моему лицу и обратно. В какой-то момент я почувствовал, что лицо мое мокрое. Первой мыслью было, что это капли дождя, но чертов дождь закончился несколько часов назад. — Боже, милый, что случилось? — и вот уже мама сидит на коленях передо мной, гладит по голове и внимательно вглядывается в глаза. Она вытирает слезы с моих же щек рукавом собственной водолазки, она убирает из моих рук несчастную коробку с фотографиями и просит отца “убрать весь этот хлам подальше”. Как в тумане я вижу, как отец нехотя прикасается к коробке, с какой болью в глазах он смотрит на альбом и с какой неохотой он отодвигает эту самую коробку подальше от глаз. Мама тем временем начинает терять самообладание, у нее с этим вообще всегда были проблемы. Она говорит: “Дональд! Сколько раз я просила тебя разобраться с этим? Эти коробки… все это… Ты же знаешь, как Джерард реагирует”. Отец виновато смотрит в пол, но в долгу не остается. Он поднимает взгляд сначала на меня, потом на маму. “Знаешь что?” — говорит он тихо, — “Мне тоже нелегко. Я тоже потерял сына”. Потом он уходит. Молча, не поднимая головы и не обернувшись ни разу. Мама все еще сидит подле меня, будто боясь, что оставь она меня одного хоть на минуту, я зайдусь в истерике или еще чего похуже. — Как ты, милый? — Нормально. Я инструменты не нашел. Пойду я, там еще диван двигать. Сидеть в сыром подвале, пропахшем воспоминаниями в прямом и переносном смысле, сил не было. Мама ничего не ответила, лишь кивнула, позволяя мне выпутаться из ее объятий и уйти. Я заглянул в дом. Отца видно не было, поэтому я тихо проскочил на второй этаж в свою комнату и заперся изнутри. Прислонившись спиной к двери, прислушался к тишине. — Ну же, Джи, чего ты как маленький? У окна стоял Майки, и в темноте, почти полностью скрывающей лицо, голос его звучал почти что зловеще. — Скажи мне, почему? — я почувствовал, как мой собственный голос вторил голосу брата, — почему ты, а не я?