Жестокое, прекрасное место

«Наш мир – прекрасное, жестокое место», – говорила мне мать. Ее голос я слышу в каждой паузе между разговором, в каждом тихом углу – он не дает мне покоя долгие годы. Только во сне мать молчит – хватает окровавленными губами воздух, хрипит и держится изувеченными руками за мои – крошечные, белые–белые. Вокруг – какофония звуков: смех незнакомых мужчин, горячее дыхание «палачей», ропот толпы. Кто–то выкрикивает: «Довольно, мы пришли смотреть не на рыдания мальчишки. Отпустите несчастную». Женский голос возражает: «Деньги уплачены, имейте совесть довести дело до конца!» Я сжимаюсь в комок под боком у матери – боль, неизвестная раньше, засевшая прямо в груди, не даёт выдохнуть. Я знаю, что не могу умереть. Никто не может: от болезни, старости – да, но не от руки другого человека. Но мне все равно страшно. Мама едва дышит, и на мгновение мне кажется, что все это – ложь, грязная и жестокая. Смерть существует: она обступила нас со всех сторон, с ножами и щипцами, тонкими плетями; стоит пропустить удар – и чернота вечности проглотит тебя целиком. Нас поймали на большой дороге. Приятной наружности господин в чистой, новой одежде бросил монетку в протянутую шляпу и сверкнул золотым зубом. – У меня есть работа для тебя, добрая женщина, – сказал он. Мать вздрогнула, будто чувствуя дурное, и крепче прижала меня к себе. – Знаешь, что такое арена? Я не знал, но мама – да, она побелела, пальцы крепко сжались. «Убирайтесь!» – крикнула она и выбросила монетку из пустой шляпы. Мне стало страшно: многие дни нам не давали ничего, кроме тумаков и оскорблений, а теперь мать разбрасывается целым сокровищем. – Глупая женщина! – рассмеялся господин. Из крытой телеги показалось двое крепких мужчин; их одежды были заляпаны грязью. – Тебе нечего бояться – человек не может убить человека, это каждый дурак знает. Богатые люди готовы платить, чтоб посмотреть на чужие страдания. Несколько сломанных пальцев, пара выбитых зубов – и ты получишь целых пять монет. А, за дополнительную плату, – голос его упал до шёпота, – может быть порка с продолжением... После лекарь все обработает. Мы же не звери. Я чувствовал, как мамино тело дрожит, от напряжения скрипят стиснутые зубы. «Когда видишь плохих людей – беги со всех ног», – повторяла она так часто, пока эти слова не превратились в молитву в моей голове. Но теперь я не мог бежать – земля превратилась в липкую смолу, окутала мои стопы болью и жаром – не сдвинуть. – Уверена, найдутся люди, которым будет по душе ваше предложение, – наконец ответила мама – голос ее был твердым и тихим. На мгновение нищенка исчезла – вернулась дочь помещика, у которой чума отняла семью, но не собственное достоинство. – А меня и сына оставьте в покое, добрые люди. Эти люди не были добрыми. Хорошо одетый господин сочувственно склонил голову и сказал: – Видите ли, арена начнется через несколько часов, и у нас нет времени искать кого–то другого, а за вами все равно никто не хватится. Если хорошо повеселишь толпу, получишь свои деньги. А мальчонка будет стимулом. Мужчины из телеги схватили нас, связали и бросили на соломенный настил. Я плакал, мама просила меня быть сильным, телега мерно подскакивала на каждой кочке. Широкой дорогой нас везли прямо в ад. Каждое утро, открывая глаза, я чувствую вкус крови на языке. Споласкивая рот ромашковым настоем, я представляю, что это была кровь моих врагов. Мертвых, давно почивших, не от хвори или старости, а от моей руки. Убить человека невозможно – это вам скажет каждый, но я знаю другое. Задыхаясь на арене от страха и боли, я хотел только одного: жить дальше, но тогда мне это казалось невозможным. Вокруг нас все было черно от крови – мамино старое платье стало тяжелым и темным, волосы слиплись, изрезанные ступни все ещё кровоточили. Толпа жаждала продолжения. Она хотела смерти, и невозможность ее получить делала толпу более яростной. «Убей эту суку!» – кричал мужчина из первого ряда, его ноздри раздувались, рот жадно хватал спёртый воздух. Если маму искалечат слишком сильно, никакой врач это не поправит, и впереди ждут только бесконечные годы боли и надежды, что какая–нибудь болезнь заберет ее быстрее. Ее ладонь в моей ладони холодела с каждой минутой. Многие годы спустя я слышал пересказ своей истории из уст бродячего цыгана. Он путешествовал деревнями и торговал сказками. В его байке я был бесстрашным мальчиком, который победил законы этого мира, чтобы защитить свою мать. Я перехватил нож у палача и, превозмогая нестерпимую боль, вонзил его в чужое сердце. Грузный мужчина рухнул замертво на мокрый песок, а я свалился без чувств на материнскую грудь. Так свершилось первое убийство в мире. Только снится мне совсем другое. Материнские глаза, полные ужаса, кровь на руках, молчание толпы и моя ненависть; ставшая сильнее самой отчаянной боли, она позволила моей ладони пройти сквозь невидимый барьер и ощутить – это большое, здоровое сердце отбивает свой последний удар. «Я не хотел его смерти», – так сказал я матери, когда все закончилось. Но это было неправдой. Убив того человека, я почувствовал – это правильно, история приобрела завершенность. Мама гладила мои волосы изувеченными руками, палачи отходили все дальше и дальше, возле наших ног валялся убитый человек, его грудь влажно блестела от крови. Я не знал, сколько мне лет – десять или около того, не знал, что обречён каждую ночь видеть одно и то же, не знал, что мой случай превратит весь наш мир в нечто иное.