Жестокое, прекрасное место

В участке было оживлённо и душно. Ночью трое куртизанок споили почтенного господина и обобрали несчастного до нитки. С его слов. Девушки же доказывали, что скряга отказался платить, хотя обещал двойную цену за некоторые услуги. Невыносимая июньская жара легла печатью на каждого, кто бранился, бросался с кулаками и пытался остановить этот беспорядок. Помещение пропахло потом, дешёвыми духами и перегаром.  — Давайте решим все мирно! — сержант парижской полиции Левин носился по кабинету, словно ужаленный. Его спина и живот намокли от пота, волосы налипли на шею. Визг девушек и брюзжание торговца будто поднимали температуру в комнате на несколько градусов. Не спасали ни каменные стены, ни открытое настежь окно. — Борже, отзовите заяву о грабеже, а девушки простят вам долг. И уже через полчаса вы сможете охладиться напитками в кафе «Мерлен». Вон оно, гляньте, стоит напротив участка. — Как это отозвать?! — крикнули одновременно и куртизанки, и господин Борже. Когда капитан Морейн вошёл в кабинет, Левин загораживал невысокого тучного мужчину от разъяренной троицы девушек. Их прически давно растрепались, косметика поплыла от жары, а на лицах ярость боролась с отчаянием.  — Что за бардак?  — Капитан, я… эти дамы… этот господин, они!..  — Я требую, чтобы эти воровки, падшие женщины, блудницы без стыда и совести, вернули мои деньги! — А мы т-требуем, чтобы он заплатил за… услуги! Капитан почувствовал, как внутри головы медленно зарождается боль. Раньше ни один уважаемый господин не осмелился бы заявить на всеуслышание, что его ограбили куртизанки. Да и куртизанки обращались бы не в полицию с такими заявками, а к хозяйке борделя или своему сутенеру. Теперь же полиция выставила себя посмешищем: маньяк орудует в городе уже четыре месяца, журналисты каждую неделю исторгают статьи — одна хуже другой, а простые люди живут в страхе. Они думают, что полиция бездействует, что у нее чудовищно много времени — как раз для подобных мелочей.  — Так, тихо! — капитан подошёл к богато одетому мужчине и голосом, полным участия, спросил: — Давайте разбираться. Как так вышло, что они вас ограбили? Подстерегли на улице и отрезали кошелек?  — Н–нет…  — А как тогда? Расскажите нам. Мужчина замялся, он вытер носовым платком взмокший лоб и медленно осел на стул, будто ноги его не держали. На нем был дорогой, но грязный костюм, из кармана жилетки тянулась золотая цепочка от часов. Возможно, то была лучшая его одежда и фамильная реликвия, но капитану в это слабо верилось. Торговец, сумевший после очередной чумы быстро подняться — такие свыше всего ценят деньги и считают себя едва ли не королями в мире бедняков. Он отказывался платить не из–за нехватки средств, скорее он не считал себя обязанным платить вовсе.  — Молчите? Хорошо, — капитан обошел кабинет и остановился возле окна. Стекло было горячим и пыльным, движения людей за ним — торопливыми, будто время непрерывно гнало их куда-то. Попросишь остановиться — они и не заметят. — Сколько они у вас украли?  — Одиннадцать франков.  — Одиннадцать франков, значит… Покажите нам свой кошель, прошу. Мужчина с неохотой бросил кошелек на стол — тот упал с тяжёлым, глухим звуком: денег в нем было под завязку. Торговец понял, к чему ведёт разговор, и схватился за воротник рубашки, будто из кабинета разом выкачали весь воздух.  — Почему девушки взяли только одиннадцать, если у вас здесь не меньше сотни? Они настолько глупые или же вы считаете глупыми нас?  — Нет, капитан, я… Они бы забрали всё, если бы я не остановил блудниц, у них же нет Господа в сердце. Творят что хотят! Капитан Морейн перегнулся через стол и схватил кошель, а затем с силой бросил его в стену. Замочек открылся, и монеты вместе с банкнотами посыпались на пол, словно перезрелые абрикосы. Девушки взвизгнули и бросились собирать деньги, но Шандор крикнул:  — Хватит! Я сейчас вас всех брошу в камеру на несколько дней, а затем выпущу и спрошу ещё раз: хотите решить вопрос мирно или нет?  — Но он!.. — подала голос одна из девушек. Она выглядела старше остальных и казалась капитану смутно знакомой. Рыжие волосы, ореховые глаза — когда-то она была красавицей, но тяжёлая работа и дешёвая косметика стёрли остатки юности с ее лица. — Нетти, — Морейн подошёл ближе, женщина вздрогнула и отвернулась. Она была давней подругой Агнис, покойной жены капитана. Раньше они собирались вместе и ходили на пикники в городской сад. В далёкой, прошлой жизни. — Кажется мне, что вы помогли господину захмелеть быстрее нужного. — Да! Все верно! — Борже взвизгнул. Он собирал деньги, и от усилий его лицо раскраснелось. — Но если такой почтенный господин не умеет пить, то ему из дома выходить не стоит. Особенно с деньгами, — капитан устало потер переносицу и принялся просматривать отчёты. Левин выпроводил девушек и торговца без лишних слов — только двери громко хлопнули, оставляя капитана в одиночестве. Ему хотелось догнать Нетти, предложить ей денег, спросить, как она держится. Последний раз они виделись после похорон. Шандор сидел на коленях возле свежей могилы, грязь заливала его брюки и ботинки, дождь хлестал плечи; Нетти опустилась рядом, положила белые хризантемы и взяла Морейна за руку. Так они, в скорби и молчании, просидели до глубокой ночи. Она была крестной матерью Лауры — постоянно приносила ей сладости, заплетала косички. Шандору хотелось спросить: «Помнишь мою дочь? Ее глаза, ямочки на щеках… Потому что я забываю. А как вы з Агнис дурачили меня, когда мы только познакомились? Вы же похожи были, словно близняшки!» Морейн сжал в кулаке ручку и зажмурился. Это в прошлом, давно покрылось пеплом — не стоит поднимать пыль. *** Пустяковое событие поставило на уши весь участок. Сержанты принялись вспоминать о девушках в их жизни — продажных, любимых, чужих и недоступных. Морейн был молод для капитана — ему не исполнилось и тридцати, поэтому все в участке чувствовали себя рядом с ним свободно. Но все же разговор обтекал Шандора, не касаясь; некоторые помнили, что Морейн похоронил жену, другие же считали его слишком серьезным для такой болтовни. Мужчина пытался работать, и время текло невыносимо медленно, будто густая грязь по пересохшим каналам. Встреча с Нетти выбила его из колеи, а разговоры мужчин за дверью — грубые, пропитанные смехом — только злили. Будто никто вокруг не относился к убийствам священников серьезно: не маньяк, так очередная болезнь выкосит половину города. Часы на ратуше пробили два, и несколько сослуживцев постучались в кабинет. Было время обеда: они принесли жареные пирожки и кружку холодного чая. Разговоры не утихали ни на миг, и кто–то, в порыве веселья, заметил:  — Капитан, а капитан! Слушаете наши откровения, а сами молчите. Что же вы, неужели никогда?..  — Нет, — Шандор устало отодвинул бумаги и немного помолчал, будто обдумывая свой ответ, — ни разу. — А чего так? — встрял Густав. Его широко посаженные глаза маслянисто блеснули. — Ни одна красотка не смогла соблазнить нашего капитана? — Не могу спать с женщиной, зная, что она меня не хочет. — О, да какая женщина, кроме шлюхи, это дело хочет?! — удивился Густав. — С тобой — так точно никакая! — отрезал мальчишка–посыльный, который до этого молча чистил сапоги под дверью, но юркнул в кабинет вместе со всеми. Он ждал записки для виконта Леруа, но все о нем забыли. Мужчины расхохотались. Оскорблений Гюстав выставил мальчишку за двери и уселся на его место. Красавцем его назвать было сложно — покрытое оспинами лицо, вечно всклокоченные волосы, но людей отталкивало не это. Было что–то в щербатой улыбке, во взгляде исподлобья и движениях рук, заставлявшее других сторониться Гюстава. Они делали это бессознательно — отводили взгляд, старались как можно скорее закончить разговор. Когда смех утих, Левин обернулся к капитану и тихо, будто стесняясь своих мыслей, спросил:  — Если все мужики так будут думать, начальник, то шлюхи… кхм, куртизанки то есть, без работы останутся. И перемрут с голоду. — Нет, если мужчины научатся уважать женщин, если у всех будут равные права, — ответил капитан и смолк, чтобы у собеседника было время подумать. Усталость вдруг тяжелым грузом упала на его плечи, засела в мозгу и превратилась в головную боль. Тучи за окном обещали к вечеру превратиться в ливень — давление упало, воздух стал густым и липким. Шандор Морейн хотел сбежать из душного кабинета, на прогретые июльским солнцем улицы. Пойти в парк кормить уток или засесть на летней террасе кафе «Рояль» и пить кофе со льдом, пока жара не спадет. Но сегодня было двадцать второе число — день убийства. День встречи с виконтом Адрианом Леруа. Мальчишка ждал записки уже четверть часа, и капитан чувствовал злорадное удовлетворение по этому поводу. Наконец он подозвал посыльного и передал ему клочок бумаги. Прошлая встреча прошла на условиях лорда Леруа и не принесла Шандору ничего, кроме головной боли. «Я не выдержу боли, умноженной на два», — подумал капитан и назначил встречу в своем кабинете, после пяти. *** Виконт Леруа явился за несколько минут до того, как городские часы пробили пять. Он выглядел безукоризненно: молочного цвета рубашка, темные брюки, начищенные до блеска ботинки, в левом ухе поблескивала диамантовая подвеска в форме капли. После короткого приветствия молчание упало между мужчинами плотным туманом. Шандор вытащил из ящика стола записную книжку, несколько раз щёлкнул ручкой. Адриан поерзал на стуле, стер невидимую пылинку с папье–маше, а затем стукнул пальцами по столу, привлекая внимание. Капитан Морейн посмотрел на него — виконт улыбался, широко, почти по–детски, так ярко, что не ответить на эту улыбку было невозможно. Адриан будто этого и ждал, он улыбнулся еще шире, а затем сорвал и небрежно бросил шейный платок на стол, расстегнул несколько пуговиц на рубашке.  — Вы же не возражаете, Шандор? — он смахнул со лба тонкую прядь. — Превосходное чувство — откинуть прочь нормы приличий. Капитан нервно сглотнул. Конечно, ничем хорошим эти улыбочки не могли закончиться.  — Мое общество кажется вам недостойным приличия?  — Ах, капитан! Как же вы не правы… Но если хотите обманываться, я не буду вас переубеждать. Морейн кивнул — спорить бесполезно, лучше не начинать битву, в которой ты заведомо проиграл. Все его силы уходили на другую битву — с неизвестностью и ожиданием.  — Я опросил семнадцать убийц, сержант Левин — еще четырех, — капитан тяжело вздохнул. — Это не помогло. Разве что вышел на женщину, которая подпольно делает аборты.  — И что же, вы ее задержали? Во имя справедливости и святости жизни, конечно.  — Нет, — Морейн поднял на виконта тяжелый взгляд. — Я ее отпустил. Во имя гуманности и права выбора, конечно. Адриан тихо фыркнул и посмотрел на капитана так, будто видит впервые.  — Позавчера герцогиня де Бассано давала бал в своем летнем дворце. Знаете, получить это приглашение — задача не из легких, но ради вас, мой капитан… — виконт умолк на мгновение, его лицо стало серьезным. — Я переговорил со всеми знакомыми мне аристократами, но вы возлагаете слишком большие надежды на честность людей, Шандор. Не думали, что если убийца хочет остаться непойманным, он не будет рассказывать всем о своей способности? Капитан не ответил. Он задавал себе этот вопрос не впервые.  — Убийца, скорее всего, из знати — убивает священников, которые вхожи в высшие круги. Для этого вы здесь, Адриан. Я понимаю, — Морейн устало потер переносицу. — Вам нет дела до смертей этих людей…  — Почему же нет? После каждого убийства высший свет превращается в бурлящий котел. Это занятно. Морейн мысленно досчитал до десяти, но это никогда не помогало ему успокоиться. «Просто игнорируй его слова. Он хочет, чтобы ты сорвался, выбранил его, словно мальчишку. Может, даже ударил. Тогда он сможет рассказывать в салонах, какие в полиции варвары». Адриан мог помочь своей обедневшей семье. Дело было громким, а он консультировал полицию, значит, знал все самые свежие сплетни и детали расследования. А еще — он был «убийцей». На всех светских приемах виконт Леруа представлял свой род и мог как вытащить его из грязи, так и погрузить в болото с головой. Он упорно занимался только вторым вариантом. Или же Шандор совершенно ничего не смыслил. Он убеждался не впервые, что слишком неотесан для игр знати. Шандор был на похоронах первой жертвы — их сделали публичными. Знать в черных одеждах, с черными агатами и жемчугами на шее, но с белоснежными носовыми платками, выглядела стаей сорок на главной площади. «Скорбь не должна быть вульгарной, но заметной», — ответил кто-то на удивленный вопрос Морейна, почему платки у всех белые. Тогда Шандору еще не поручили это дело, но он пошел на похороны ради единственной цели — добыть хоть какие-то сведения. Были ли враги у преподобного, кто мог желать ему смерти. Он подходил то к одному, то к другому — к знати, но одетой победнее, к служанкам в черных накрахмаленных фартуках, к мальчикам-прислужникам. Последние говорили неохотно, служанки мало что понимали, но знать… «Да, святой человек… Такая потеря… Говорят, он грешил с молодыми прихожанками. Простолюдинками. Такой позор… Ох, прошу меня извинить». «Кто-угодно мог это сделать. Не я, конечно, я не убийца. Но кто-то его точно убил». «О, полиция уже взялась за дело? Скажу только одно: убивают же не просто так. Он наверняка… отошел от Господа. Сам напросился». Каждый из них прижимал к лицу белоснежные платки. На некоторых была серебряная вышивка и драгоценные камни — на солнце они блестели совсем как слезы. Морейн смотрел на тело в открытом гробу — надушенное, разодетое — и ему становилось тошно. Каким бы не был человек, разве заслужил он подобные проводы, полные лицемерия? Шандор подошел близко-близко. Ему казалось, сделай он еще хоть шаг, и мертвый встанет из гроба, чтобы поведать об убийце. Там, под парчой и батистом, пряталась рана. Там притаилась сама смерть. Она пугала Морейна, то так же и манила, как и всех прочих вокруг — богачей, бедняков, нищих. Сотни людей собрались здесь, чтобы поглазеть на похороны. Как тысячу лет назад они собирались на трибунах арены, чтобы глазеть на бои и пытки. Как всего-то сотню лет назад приходили на главные площади городов и деревень, чтобы лицезреть казнь «дьяволов». Мир менялся, но оставался прежним. Шандору ещё с юности казалось, что все должно быть не так. Отец — учёный человек — привил Шандору любовь к книгам, но вместо приключений мальчик читал Кампанеллу, Мора и мечтал об идеальном мире, в котором нет смерти. И боли нет, и бедности, и несправедливости. Поэтому он так радовался, когда дело отдали ему. Назначили капитаном. Дурак — грезил, что сможет изменить хоть что-то.  — Убивают же не просто так, из прихоти, — начал капитан, отбрасывая прочь дурные мысли. Адриан только фыркнул на эти слова. — У нашего убийцы должен быть мотив. Будь он идейным, то по городу уже бы летали листовки с манифестами, как это было несколько лет назад в Лондоне. Но наш убийца молчит: значит, мотив личный. Месть.  — Или же его наняли.  — Наняли? — капитан замер, высокий лоб прорезали морщины, будто перед ним открылась сияющая дверь истины, а затем захлопнулась с противным визгом.  — Ох, эта быстротекущая мода… Раньше нанимали убийц, чтобы представляли господ на дуэлях. Почему бы сейчас не нанимать убийц для более веселых дел? — Адриан обворожительно улыбнулся. Морейн же почувствовал, как вместе с блестящей улыбкой в его голову ввинчивается боль.  — Неважно. Поймаем убийцу — выйдем на заказчика.  — Вы так легко соглашаетесь со всеми моими идеями, капитан. Я же могу убивать людей, а не предвидеть будущее. — Виконт демонстративно зевнул: разговор ему наскучил, наскучили и серые холодные стены, угрюмый капитан, необходимость что-то доказывать. — Вывод только один: вы в отчаяньи. Приставьте охрану к каждому священнику — и дело с концом.  — В Париже слишком много духовенства, чтобы к каждому приставить полицейского. К тому же… мы не можем защищать одних, пренебрегая защитой остальных. Пусть и не все ее заслуживают.  — О, так вы любитель Флобера? Проклятая буржуазия, презренные бедняки… Право, только человек посередине может так думать. Шандор почувствовал, как лицо заливает румянец, и отвернулся, буркнул под нос: «Вы, наверное, кладете под подушку Бодлера?» Но Леруа услышал и рассмеялся; он вытащил карманную книжечку с золотым тиснением, повертел в воздухе. Это была Библия. — Если бог есть, он не смыслит ничего в добре и зле. Но если его нет, в добре и зле ничего не смыслим мы, — Адриан забросил длинные ноги на стол и откинулся на спинку казённого кресла, будто сидел на великолепном мягком диване. — Что скажете, капитан Морейн? — Что мне нет дела до вашей философии! — Шандор перегнулся через стол и сбросил ноги виконта на пол: каблуки громко звякнули, Адриан расхохотался. — Меня окружают сплошные снобы. Право, капитан, вы как глоток холодного шерри в жаркий полдень! Такая страсть гибнет в этих стенах! — Смотрю, настроение у вас сегодня отличное. День убийства — чем не повод для праздника? Виконт замер на мгновение, маска веселья пошла трещинами, обнажая что-то мрачное и злое. Будто он притворялся человеком долгие годы, но теперь нужда в притворстве отпала. Капитану показалось, что Леруа сейчас ударит его, схватит за рубашку и вцепится острыми зубами в горло. — О, капитан, не прибедняйтесь. Встреча с вами — вот настоящий повод для праздника! — Адриан поднялся и принялся мерить шагами кабинет. От жары и смеха его лицо раскраснелось, несколько прядей налипло на лоб. Он выглядел уставшим и нервным, будто перед встречей проиграл в неравном бою или был опозорен. — Но мы, убийцы, для вас все на одно лицо, правда? — юноша отчеканил вопрос, сопровождая каждое слово стуком каблуков. На последнем он остановился перед капитаном и замер. Сегодня самообладание подводило его раз за разом, от веселья к ярости и обратно. Шандор этого и добивался, но удовлетворения почему-то не чувствовал. Ему хотелось спросить, в чем дело, но ещё больше — прогнать виконта из кабинета. Леруа был слишком хорош для этого места. Ослепительная красота на фоне потёртых полов и серых стен. Музыкальная шкатулка, пришедшая в негодность. — Конечно же, правда! — не унимался Адриан. — Убийца помогает в поисках убийцы. У нас один мозг на всех, одно сердце, ведь так? Шандор потёр переносицу и опустил тяжёлый взгляд на бумаги. Стол едва не прогибался под весом отчётов, докладов и прочих документов, и конца им было не видать. Четыре убийства, а зацепиться не за что, и сегодня, возможно, будет пятое. — Сеньор Леруа, чего вы добиваетесь? Чтобы я пришел к вашему отцу на поклон и сказал, что ваши услуги не нужны? Стал перед вами на колени? Адриан сел, пододвинул часть бумаг себе и презрительно хмыкнул: — Второй вариант предпочтительнее, но смысла в нем нет. Как и в первом. Мы оба — жертвы обстоятельств, так давайте не усугублять. Морейн почувствовал, как горячая волна прокатилась вдоль позвоночника, кулаки сжались. Этот напыщенный ублюдок, который только и делает, что усугубляет, сидит здесь, роется в бумагах и смеет говорить подобное!  — Вон! Убирайтесь прочь! — взревел капитан, его кулаки опасно сжались, перед глазами потемнело от злобы. Но Адриан будто этого и добивался. Он аккуратно сложил бумаги, поправил воротник рубашки, склонился в шутливом поклоне и вышел — цокнули каблуки, со скрипом закрылась дверь, и Шандор остался наедине с отчаянной яростью.